Применение судами РФ lex mercatoria при рассмотрении споров в сфере интеллектуальной собственности

На сегодняшний день в условиях расширяющегося трансграничного оборота интеллектуальных прав все острее звучат вопросы определения применимого права к соответствующим отношениям. При этом следует учитывать, что, несмотря на развитое нормативное регулирование отношений интеллектуальной собственности, оно «не позволяет достаточно свободно перемещаться интеллектуальным правам» [7, c. 153]. Иными словами, сегодня остро стоит вопрос о тех нормах, на которые отечественные суды должны ориентироваться при решении трансграничных споров по поводу интеллектуальных прав.

Вопрос о возможности применения к отношениям в сфере интеллектуальных прав lex mercatoria остается открытым. Интересно, что ряд авторов, исследующих исторический аспект права интеллектуальной собственности, считают, что первые нормы о защите интеллектуальных прав появились именно в рамках lex mercatoria. Так, Г.Дж. Берман указывает на существование патентов и товарных знаков в рамках lex mercatoria уже в XI–XIII вв. [13, c. 20]. Говоря о применении lex mercatoria к интеллектуальным спорам, пред- ставляется необходимым остановиться на определении самого понятия «lex mercatoria». К слову сказать, по поводу содержания данной категории на протяжении достаточно продолжительного периода времени в литературе ведутся дискуссии. Не вдаваясь в их суть в рамках настоящего исследования, считаем возможным согласиться с В.Н. Липовцевым, определившим lex mercatoria как «…совокупность норм и правил негосударственного происхождения, регулирующих частноправовые отношения в международном коммерческом обороте» [4, c. 545]. Не менее удачным можно признать определение lex mercatoria в качестве «системы права, базирующейся не только на институциях и локальных обычаях отдельной страны, а состоящей из определенных принципов справедливости и торговых обычаев, установленных для общего удобства и обусловленных понятием справедливости для регулирования международной коммерческой деятельности» [6, c. 199].

Многие исследователи (как российские, так и зарубежные) отмечают сложность, многогранность и неопределенность юридической категории «lex mercatoria» [1, 5]. Часто современную концепцию lex mercatoria рассматривают как аналог, возрождение соответствующей концепции, существовавшей во времена средневекового права. Известно, что само понятие «lex mercatoria» появилось еще в XI–XII вв. в Европе в рамках так называемого «купеческого права». Основу данной системы составляли торговые обычаи, сложившиеся в деловых кругах торгующей Европы, руководствующейся принципами свободы договора и справедливости. Необходимость норм lex mercatoria в рамках средневекового права вполне очевидна и обоснована: государство того времени не ставило цели регулировать частноправовые отношения, соответственно предприниматели были вынуждены для регулирования взаимоотношений создавать комплекс норм своего права, хотя даже в период весьма активного применения «купеческого права» оно не было универсальным правовым регулятором [2, c. 40].

Таким образом, представляется возможным утверждать, что сегодня в доктрине отсутствует единый подход к данному явлению. Но если попытаться обобщить различные точки зрения, то в самом общем виде lex mercatoria можно определить как право, творимое самими участниками соглашения, иными словами, фактически lex mercatoria – это система обыкновений, действующих в течение долгого периода времени, т. е. так называемый «заведенный порядок» [9, c. 60]. Следовательно, нормы lex mercatoria не являются правовыми и не могут выступать источниками правового регулирования. Еще Г.Ф. Шершеневич отмечал, что «…заведенный порядок в торговых делах не является юридически необходимым и фактически не имеет юридического характера» [14, c. 98–101], и отказывал ему в возможности приобретения универсального характера.

В исследуемой сфере имеется нескольких взаимосвязанных проблем: во-первых, возможность применения к отношениям в сфере ИС норм международного частного права (особенно в ситуации намеренного обособления со стороны законодателя норм о праве ИС), во-вторых, правомерность распространения на отношения по поводу объектов интеллектуальных прав средств договорного регулирования (автономия воли).

Стандартные для МЧП коллизии, возникающие при столкновении нескольких правовых систем, вызывают к жизни необходимость поиска коллизионных и материально-правовых правил, нацеленных на выбор применимого правопорядка к спорам в сфере ИС. Безусловно, на помощь отечественному правоприменителю приходят российские коллизионные нормы, посвященные некоторым аспектам интеллектуальных прав, которые (в отличие от иных правопорядков [3, c. 99]) включены в содержание статьи 1211 ГК РФ.

Такой подход, как представляется, свидетельствует о желании законодателя включить трансграничный оборот интеллектуальных прав в стандартные рамки договорных отношений и, следовательно, применить к договорам в отношении объектов ИС (и спорам, вытекающим из таких договоров) правила, уже ставшие традиционными для регулирования договорных отношений в рамках российского МЧП.

Иными словами, российский законодатель приравнял договоры в области интеллектуальных прав к иным видам трансграничных договоров, позволив применять к ним классические типы коллизионных привязок – закон автономии воли сторон и закон наиболее тесной связи. При этом, если в отношении закона наиболее тесной связи установлена достаточная нормативная определенность (созданы специальные коллизионные правила как на уровне ГК РФ, так и на уровне некоторых международных документов), то в отношении применения закона автономии воли к интеллектуальным правоотношениям сторон продолжает существовать ряд вопросов, ответы на которые на настоящем этапе не найдены.

Представляется, что логика рассуждений в данном случае может выглядеть следующим образом. Коль скоро российский законодатель включил особые нормы, направленные на трансграничные договоры по поводу объектов интеллектуальных прав с иностранным участием, то фактически он подчеркнул тем самым принадлежность трансграничных договоров о передаче интеллектуальных прав к общей договорной системе России. В свою очередь, как известно, договоры подчиняются в качестве основного коллизионного правила закону автономии воли сторон (ст. 1210 ГК РФ). Следовательно, к договорам и спорам в сфере интеллектуальных прав также возможно заключение соглашения о выборе применимого права, то есть реализация автономии воли сторон отношения.

Следует помнить, что автономия воли сторон в рамках МЧП – это одно из проявлений глобального принципа свободы договора. В рамках трансграничных отношений одним из важнейших выражений свободы договора выступает возможность сторон правоотношения самостоятельно определить правовую систему, которой они согласны подчиняться.

Представляется возможным согласиться с позицией, высказанной С.В. Николюкиным: «Авто- номия воли представляет собой институт международного частного права, регулирующий возможность сторон гражданского правоотношения самостоятельно… осуществлять выбор между источниками права в рамках одной правовой системы» [8, c. 33]. Более того, абсолютизация автономии воли привела к тому, что субъекты правоотношения получили возможность избирать в качестве применимых норм не только правовые источники, но и негосударственные регуляторы, одним их которых выступает lex mercatoria.

Итак, возвращаясь к особенностям регламентации интеллектуальных прав при трансграничных отношениях, можно с уверенностью утверждать, что автономия воли сторон к ним применима. И об этом свидетельствует опыт правоприменительной практики, в частности, возможность избирать применимое право к отношениям в сфере ИС была признана и арбитражными судами РФ, и Судом по интеллектуальным правам. При этом суды как признают правомерным выбор сторон, осуществленный в рамках ст. 1210 ГК РФ, так и констатируют, что такой выбор мог иметь место. Так, в частности, еще в 2002 году ФАС Московского округа было рассмотрено дело об исключительных правах на перевод произведения на основании норм законодательства Великобритании именно в связи с тем, что стороны лицензионного договора подчинили свои отношения нормам английского авторского права [11]. А в постановлении по спору о взыскании солидарно убытков за нарушение исключительного авторского права на программу для ЭВМ и обязании прекратить использование объекта авторских прав Суд по интеллектуальным правам указал, что стороны спорного правоотношения могли выбрать право, применимое к своим отношениям, руководствуясь ст. 1210 ГК РФ [10].

Возможность избирать применимое право к отношениям в сфере ИС признана и Международным коммерческим арбитражным судом при Торгово-промышленной палате РФ. Так, решая спор между российской и голландской компаниями по поводу исключительных прав на использование и распоряжение архитектурным проектом, МКАС при ТПП РФ пришел к выводу о том, что правом, применимым к данному спору, является право РФ, так как в договоре сторон спорного отношения «…содержится указание на то, что законодательством, регулирующим Контракт, является законодательство Российской Федерации» [12].

Сегодня проявлением последствий lex merca-toria можно назвать существование общеизвестных товарных знаков, которые получают право- вую защиту в связи с тем, что в рамках делового общения признано, что данные товарные знаки исторически закрепились за тем или иным субъектом. При этом, несмотря на необходимость регистрации такого знака в специальном реестре, тем не менее, такая регистрация в некоторой степени носит уведомительный характер, и, что более важно, правовая охрана предоставляется на бессрочной основе (абз. 3 п. 2 ст. 1508 ГК РФ), в отличие от иных товарных знаков, правовая охрана которым предоставляется на 10 лет (п. 1 ст. 1491 ГК РФ).

Вместе с тем, в поисках ответа на вопрос о месте lex mercatoria в системе источников права интеллектуальной собственности представляется необходимым обратиться к источникам правового регулирования соответствующих отношений. В качестве таких источников, безусловно, выступают нормы международного права, сосредоточенные в договорах и соглашениях, действующих в сфере интеллектуальных прав. Анализируя положения таких договоров, мы не обнаружим возможности применения обыкновений и заведенного порядка к отношениям по поводу интеллектуальной собственности. В данном случае начинает действовать национальный правовой режим и принцип территориальности, которые в своей совокупности предписывают решать интеллектуальные споры на основе положений национального законодательства того государства, на чьей территории испрашивается защита. Таким образом, российский правоприменитель должен решать спор в сфере ИС, следуя общим правилам российской правовой системы, которая, в свою очередь, нацелена на использование универсальных коллизионных привязок, признаваемых во всех странах, всеми судами, и не приветствует использование в качестве императивных правил негосударственных регуляторов общественных отношений.

Действительно, использование норм lex mercatoria современными государственными судами не является распространенным не только в отношении споров по поводу интеллектуальных прав, но и в правоприменительной практике в целом.

Таким образом, рассуждая о месте и роли lex mercatoria в системе регулирования отношений трансграничного оборота интеллектуальных прав, нужно отметить, что причислить сегодня lex mercatoria к числу регуляторов отношений по поводу ИС не представляется возможным.

Российские суды при решении споров по вопросам трансграничного оборота интеллектуаль- ных прав должны руководствоваться существующими правовыми нормами, а не «заведенным порядком» деловых кругов. Нормы lex mercatoria должны оставаться исключительно договорными условиями в рамках конкретных правоотношений, по крайней мере до тех пор, пока правовые системы государств-партнеров РФ не признают нормы lex mercatoria в качестве обязательных для применения при регулировании торговых правоотношений, осложненных иностранным элементом.