Приобщение доказательств к уголовному делу: технический прием или полноценный юридический механизм реализации юрисдикционных полномочий?

, ‐0002‐3862‐3188

Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia, , ‐0002‐3862‐3188

вания как одного из средств процессуального доказывания.

На первый взгляд, подобный тезис пред‐ ставляется настолько очевидным, что фено‐ мен приобщения доказательств к уголовно‐ му делу вообще не предполагает никакой актуальности, не заслуживает пристального внимания, недостоин стать предметом серь‐ езного научного исследования. Тем более что такое понимание напрямую вытекает из семантического толкования термина «при‐ общить». Филологи обычно рассматривают его в качестве синонима термина «присое‐ динить», но употребляющегося в официаль‐ ном контексте, например, в связи с включением некоего документа в некое дело1. По всей видимости, именно по этой причине ученые‐процессуалисты никогда не проявля‐ ли к данным проблемам особого интереса, никогда не ставили их во главу угла своих исследований. Указанные вопросы обычно освещались и продолжают освещаться лишь вскользь, достаточно фрагментарно и зачастую посредством банального пересказа со‐ ответствующих положений закона, например, регламентирующих порядок работы с вещественными доказательствами. Во всяком случае, автору настоящей статьи неизвестны какие‐либо серьезные научные пуб‐ ликации, посвященные комплексному рассмотрению феномена приобщения доказа‐ тельств к уголовному делу.

Однако при более глубоком осмыслении тонкостей уголовно‐процессуальной доктри‐ ны и хитросплетений правоприменительной практики такое представление о сущности и содержании приобщения доказательств к уголовному делу начинает казаться весьма легковесным, поверхностным и одновременно упирающимся в никем не разрешенные противоречия. Например, не совсем понятно, почему для признания предмета веществен‐ ным доказательством и его приобщения к уголовному делу предусмотрена достаточно четкая юридическая процедура (ч. 2 ст. 81 УПК РФ), тогда как в части введения в уголовный процесс других средств доказывания (иных документов, заключений специалиста, результатов оперативно‐разыскной или адми‐ нистративной деятельности2) подобная формализация отсутствует. Применительно к судебному разбирательству существует лишь не вполне конкретное правило о возможно‐ сти приобщения неких документов к уголов‐ ному делу на основании определения или по‐ становления суда (ст. 286 УПК РФ), а для досудебного производства какие‐либо юриди‐ ческие правила вовсе не установлены - указанные носители информации фактически попадают в сферу уголовно‐процессуального регулирования путем технического подшива‐ ния к материалам дела.

Сущность приобщения доказательств к уголовному делу. К чему же сводится фено‐ мен приобщения доказательств к уголовному делу: к полноценным процессуальным правоотношениям, предполагающим реализацию государственно‐властных полномочий дозна‐ вателя (органа дознания), следователя, суда, или к умелому использованию технических навыков по надлежащему сшиванию докумен‐ тов, которыми за пару дней способен овладеть любой студент, направленный в орган предварительного расследования или суд для прохо‐ ждения ознакомительной или учебной практи‐ ки? К великому сожалению, существующие на сегодняшний день научные публикации не по‐ зволяют получить ясный ответ на поставлен‐ ный вопрос и сформировать четкое представ‐ ление о сущности и содержании приобщения доказательств к уголовному делу.

Каких‐либо разъяснений по данному по‐ воду нельзя найти и в положениях уголовно‐ процессуального права. Законодатель вообще достаточно бесцеремонно обращается с суммарно употребленными в тексте УПК РФ более 50 раз (!) терминами «приобщение», «приобщаются» «приобщенный». Применительно к различным уголовно‐процессуаль‐ ным правоотношениям эти термины исполь‐ зуются для обозначения совершенно разных по характеру и содержанию фрагментов дея‐ тельности органов предварительного рассле‐ дования и суда, причем далеко не всегда связанных с введением в уголовное дело носи‐ телей доказательственной информации.

Особую остроту указанный вопрос при‐ обретает, когда речь идет о досудебных стадиях уголовного судопроизводства, где проблемы доказывания вызывают наиболь‐ шее количество доктринальных противоре‐ чий и практических трудностей. Ведь ввиду целого ряда причин1 действующее законодательство, с одной стороны, наделяет дознавателя и следователя юрисдикционными (судебно-следственными) полномочиями по собиранию полноценных доказательств, изначально равных по юридической силе дока‐ зательствам, полученным в ходе судебного заседания, а с другой - относит досудебное производство к ве́дению органов исполни‐ тельной власти (должностных лиц) полицейского2 либо параполицейского3 типа, осуществляющих свою деятельность преимущест‐ венно посредством камеральных (кабинетных), то есть скрытых от «публики», процедур. Однако и в части судебного разбирательства данный вопрос тоже не подразуме‐ вает особой ясности. По крайней мере, диспозиция уже упомянутой ст. 286 УПК РФ предусматривает лишь право суда исследовать и приобщать к материалам уголовного дела некие представленные или истребованные документы на основании соответствующего постановления (определения), не раскрывая ни сущности, ни содержания этих судебных приемов.

Конечно, практические работники не сильно обеспокоены указанными неясностя‐ ми и противоречиями; в подавляющем большинстве случаев данные доктринальные и нормативно‐правовые изъяны вообще ос‐ таются незамеченными. Ведь существующие и вроде бы вполне пригодные для работы правила и прикладные технологии приобще‐ ния к уголовному делу различных носителей доказательственной информации восприни‐ маются дознавателями, следователями, прокурорами, адвокатами, судьями как само собой разумеющиеся. Именно так их учили в институтах, академиях, университетах, а после выхода на работу наставляли более опытные сослуживцы и коллеги. Любой среднестатистический представитель органов предварительного расследования прекрасно осведомлен, что документы надлежит приобщать к уголовному делу путем простого подшивания, а вещественные доказательства - посредством вынесения специального постановления. Любой судья, удовлетворяя ходатайство стороны, представившей заключение специалиста либо иной документ, обяжет своего секретаря зафиксировать в протоколе судебного заседания краткую ре‐ золюцию: «Приобщить», тогда как, принимая аналогичное решение в части вещественного доказательства, поручит написать: «Признать и приобщить».

Однако вопрос о причинах возникновения подобных процедурных расхождений в, казалось бы, весьма схожих алгоритмах приобщения к уголовному делу различных носителей доказательственной информации может вве‐ сти практического работника в состояние рас‐ терянности и даже вызвать озлобленность по отношению к очередному умнику-теоретику, морочащему занятым людям головы научны‐ ми фантазиями, не имеющими никакой прикладной пользы. К слову, такие негативные эмоции зачастую вполне оправданны. Ведь в настоящее время уголовно‐процессуальная доктрина действительно сильно страдает от огромного количества не предполагающих научной новизны и ценности псевдоисследо‐ ваний и основанных на их результатах множе‐ ства публикаций (монографий, статей, диссертаций и пр.), посвященных рассмотрению и «успешному разрешению» явно надуманных, буквально высосанных из пальца проблем, обусловленных не более чем стремлением повысить наукометрические показатели и (или) получить заветную ученую степень.

В силу вполне понятных причин автору настоящей статьи не хотелось бы прослыть еще одним псевдоученым, выливающим на читателей новую порцию наукообразной во‐ ды. Поэтому, приступая к освещению феномена приобщения доказательств к уголов‐ ному делу, необходимо обосновать актуальность указанных вопросов, в частности их большое влияние на правоприменительную практику. Ведь проблемы, сопряженные с сущностью и содержанием приобщения до‐ казательств к уголовному делу, являются гораздо более серьезными, по крайней мере, по сравнению с тем, каковыми они представляются лицам, глубоко не погруженным в тонкости современной теории процессу‐ ального доказывания, особенно в контексте ее отражения в положениях действующего УПК РФ.

В этой связи разумно вспомнить о суще‐ ствующей научной дискуссии, ведущейся по поводу единства и дифференциации алго‐ ритмов собирания доказательств как «первого»1 этапа доказывания по уголовному делу, состоящего в накоплении и процессуальной легализации (процессуализации) полезной информации, подлежащей дальнейшему использованию при обосновании пригово‐ ров или иных правоприменительных реше‐ ний органов дознания, предварительного следствия либо суда.

Так, многие современные ученые-процессуалисты придерживаются мнения о предпо‐ лагающем процедурные варианты и оттенки (различные следственные и судебные действия, судебные экспертизы и пр.), но в целом все же едином алгоритме осуществления «первого» этапа доказывания - формирования доказательств. Под формированием доказательств понимается совокупность пре‐ дусмотренных уголовно‐процессуальным за‐ коном познавательно‐удостоверительных прие‐ мов работы дознавателя, следователя, суда, направленных на выявление представляю‐ щей интерес для уголовного дела информа‐ ции и ее преобразование в один из видов доказательств, например, в показания обвиняемого или свидетеля, в протокол осмотра или обыска и т. д. Иными словами, формирование доказательств - это создание посредством процессуальной формы нового, отвечающего требованиям закона и, следовательно, пригодного для дальнейшего использования по назначению (допустимого) информационного продукта.

Возникнув в начале в 1960-х годов [6, с. 78; 7, с. 113 и др.], подобные идеи получили надлежащее методологическое обоснова‐ ние и были развиты до уровня четкой науч‐ ной концепции в ряде публикаций С.А. Шейфера, по праву считающегося «отцом» теории формирования доказательств. Автором было приведено множество доводов и аргу‐ ментов, свидетельствующих о возможности собирания доказательств лишь в ходе пред‐ полагающих строгую процессуальную форму следственных (иных процессуальных) действий, то есть не иначе как путем формирования [8, с. 7, 15-16; 9, с. 11; 10, с. 33-34 и др.]. В настоящее время шейферовский подход к собиранию доказательств благодаря стара‐ ниям его последователей достаточно глубо‐ ко укоренился в доктрине и уже восприни‐ мается многими авторами как само собой разумеющийся [11, с. 124; 12, с. 11 и др.].

Будучи подверженным большому влия‐ нию профессора С.А. Шейфера, автор настоящей статьи ранее тоже активно под‐ держивал идеи о формировании доказа‐ тельств как о едином процессуальном алго‐ ритме осуществления «первого» этапа доказывания по уголовному делу [13, с. 86]. Вместе с тем итоги дальнейших изысканий в этом направлении предопределили понима‐ ние некоторой ограниченности шейферов‐ ской концепции, невозможности применения ее положений к механизмам собирания всех без исключения средств уголовно‐про‐ цессуального доказывания. Идеи о возник- новении новых информационных продуктов посредством собственной познавательно‐ удостоверительной деятельности дознава‐ теля, следователя, суда по-прежнему воспринимаются как совершенно справедливые и разумные, но при этом стали представляться далеко не универсальными, подходящими не для всех, а только для некоторых доказательств: различных видов показаний, заключений эксперта, результатов (протоколов) невербальных следственных и судебных действий. Тогда как в части собирания других средств доказывания: вещественных доказательств, иных документов, заключений специалиста, а также активно используемых в правоприменительной практике результа‐ тов оперативно‐разыскной и администра‐ тивной деятельности органов исполнитель‐ ной власти - шейферовская концепция оказалась неприемлемой. Указанные предметы или документы возникают вне уголовно‐ процессуальных правоотношений, создаются не посредством каких‐то предусмотрен‐ ных УПК РФ познавательно‐удостовери‐ тельных манипуляций, следовательно, никакому процессуальному формированию не подлежат и подлежать не могут.

Для большей убедительности высказан‐ ного тезиса необходимо обратить особое внимание на то, что уголовно-процессуальную форму, как и производную от нее категорию «формирование», ни в коем случае нельзя увязывать лишь с простым упомина‐ нием в тексте УПК РФ того или иного объек‐ та, в том числе источника полезной информации (вещественного доказательства, иного документа и пр.), периодически попадающего в зону внимания органов предва‐ рительного расследования либо суда. Хотя, к великому сожалению, именно так и рассуждают многие ученые-процессуалисты, что приводит к возникновению совершенно бес‐ почвенных дискуссий. Уголовно-процессуальной формой надлежит признавать только установленный законом и обремененный рядом юридических гарантий порядок (совокупность процедурных условий) проведения какого-либо действия, направленного на получение (читай: на формирование) соот- ветствующего результата, в частности нового информационного продукта [14, с. 51; 15, с. 102-103; 16, с. 16; 17, с. 75].

При этом уголовно‐процессуальный закон не регламентирует и, в силу понятных причин, не должен регламентировать (!) порядок изготовления иных документов (например, исходящих от «третьих лиц» выписок, справок, характеристик и т. п.), заключений специалиста, материалов оперативно-разыскной или административной деятельности органов ис‐ полнительной власти. Еще более странным было бы встретить в тексте УПК РФ правила, определяющие порядок изготовления (говоря образно, вытачивания следователем или судьей на токарном станке) какого-либо предмета, подлежащего признанию вещественным доказательством. Другими словами, такие предметы и документы не формируют‐ ся, а вводятся в уголовный процесс как уже готовые информационные продукты, то есть не в качестве «сырья» или «полуфабрикатов», а в качестве пригодных к использованию «изделий». Они поступают в орган предварительного расследования или суд посредством достаточно простых, не предполагающих сильной формализации технических способов (представления, истребования, изъятия), после чего банально приобщаются к уголовно‐ му делу либо не приобщаются - в случае невозможности или бессмысленности их даль‐ нейшего использования в качестве доказа‐ тельств [3, с. 88-92].

К слову, в своих выводах о невозможности применения шейферовской концепции формирования доказательств ко всем без исключения средствам доказывания автор настоящей статьи далеко не одинок, а имеет достаточно авторитетных научных союзников. В частности, аналогичную позицию последовательно отстаивает профессор В.А. Лазарева [18, с. 56-61; 19, с. 78-87 и др.]. Правда, для обоснования данной точки зрения она ис‐ пользует несколько иные и, как представляется, не вполне состоятельные доводы и аргументы, в первую очередь связывает снижение роли механизмов следственно‐судеб‐ ного формирования доказательств с вне‐ дрением в российский уголовный процесс принципа состязательности, предопределяющего равные возможности сторон и до‐ пуск невластных субъектов к активному уча‐ стию в собирании и представлении доказа‐ тельств [20, с. 67-71]. Однако в целом выражаемый В.А. Лазаревой дифференцированный подход к алгоритмам накопления доз‐ навателем, следователем, судом различных средств уголовно‐процессуального доказы‐ вания является совершенно правильным.

Близкую по смыслу точку зрения в части использования в доказывании материалов, содержащих результаты оперативно‐разыск‐ ной деятельности, можно встретить в публикациях профессора М.П. Полякова [21, с. 220], кандидата юридических наук А.Е. Вы-товтова [22, с. 87] и других ученых.

Таким образом, в настоящее время в уголовно‐процессуальной науке постепенно формируется обновленная концепция соби‐ рания доказательств, основанная на дифференциации алгоритмов накопления полезной информации, подлежащей дальнейшему использованию для установления обстоя‐ тельств, входящих в предмет доказывания, и последующего обоснования правопримени‐ тельных решений. Эта концепция предполагает методологическое разграничение: а) усложненных приемов формирования новых информационных продуктов в ходе обреме‐ ненной требованиями процессуальной фор‐ мы собственной познавательно‐удостове‐ рительной деятельности дознавателя, следователя, суда или эксперта и б) упрощенных приемов получения и введения в уго‐ ловный процесс (процессуализации) возникающих вне уголовно‐процессуальных пра‐ воотношений предметов или документов, поступающих в орган предварительного рас‐ следования или суд в состоянии фактической готовности к употреблению.

Последние, то есть упрощенные приемы рабо т ы дознавателя, следователя, суда, сводящиеся к получению и процессуал и зации готовых информационных п родуктов (вещественных доказательств, и ных доку м ентов, заключений специалиста, а также ре з ультатов оперативно‐разыскной и администра‐ тивн о й деятельности органов испол н итель‐ ной власти), как раз и выражают ос н овной смысл того самого феномена, который в доктрине, законодательст в е и правоприменительной практике принято называть при‐ общением доказательств. Поэтому автор настоящей статьи, вступая в полемику с С.А. Шейфером и его сторонниками, в последнее время уже неоднократно п и сал о существовании двух параллельных процес‐ суальных алгоритмов: 1) формирова н ия доказательств и 2) приобщения доказа т ельств к уголовному делу [23, с. 99] (см. рис. 1).

Рис. 1. Алгоритм собирания д оказательств

Представляется, что предложенный дифференцированный подход к осуществлению «первого» этапа доказывания наилучшим образом демонстрирует всю легковесность и поверхностность традиционного представ‐ ления о феномене приобщения доказа‐ тельств к уголовному делу как о само собой разумеющемся и, на первый взгляд, очевидном для каждого фрагмента работы органов предварительного расследования и суда. Он обуславливает возможность уразумения всей глубины указанной научной проблема‐ тики, отчетливого распознания незаметных для плохо натренированного глаза серьез‐ ных теоретических пробелов, приводящих к существенным недостаткам в нормативно‐ правовом регулировании правил работы с доказательствами и предопределенных ими грубым ошибкам, допускаемым в правоприменительной практике.

Вместе с тем этот же подход одновре‐ менно позволяет найти весьма простой и понятный ключ к решению указанных про‐ блем. Он буквально выталкивает на поверхность потребность в надлежащей процессу‐ альной регламентации незаслуженно обде‐ ленных вниманием законодателя процедур приобщения к уголовному делу ряда носи‐ телей полезных сведений, попадающих в распоряжение органов предварительного расследования либо суда в качестве готовых информационных продуктов. Будучи направленным на процессуальную легализацию (на процессуализацию) представленных, истребованных, изъятых предметов или документов в целях дальнейшего использования в качестве полноценных (допустимых) средств доказывания, их приобщение к уголовному делу никоим образом не может толковаться как совокупность сугубо технических прие‐ мов, состоящих в подшивании документов или помещении предметов в специально оборудованную камеру хранения вещест‐ венных доказательств. Приобщение доказательств надлежит рассматривать не иначе как одну из форм реализации дискрецион‐ ных полномочий властных участников уго‐ ловного судопроизводства, обуславливающих наделение соответствующих объектов юридической силой и способностью к упот‐ реблению для обоснования приговоров либо других правоприменительных актов. Именно посредством рационального использования таких государственно‐властных полномочий возникшие вне уголовно‐процессуальных отношений и затем оказавшиеся «на столе» у дознавателя, следователя или судьи готовые информационные продукты подлежат вве‐ дению в требуемое юридическое состоя‐ ние - в статус полноценных доказательств (вещественных доказательств, иных документов, заключений специалиста и т. д.).

Сказанное в очередной раз подтвержда‐ ет ущербность целого ряда законодатель‐ ных конструкций и формулировок, предрасполагающих к толкованию феномена при‐ общения доказательств как сугубо техниче‐ ского приема, сводящегося к подшиванию соответствующих документов к материалам уголовного дела. Причем, как уже отмечалось ранее, наибольшее количество вопросов вызывает вообще не имеющий никакой правовой основы «механизм» приобщения к делу документальных источников информа‐ ции (иных документов, заключений специалиста, результатов оперативно-разыскной или административной деятельности) в ходе досудебного производства. В этой связи складывается весьма парадоксальная ситуа‐ ция: в соответствии с действующим законодательством все указанные документы вво‐ дятся в уголовный процесс, признаются полноценными и пригодными для использова‐ ния по назначению средствами доказывания лишь по факту их технического включения в общий массив материалов следственного делопроизводства. Для возникновения любого подобного доказательства дознавате‐ лю или следователю нет надобности выпол‐ нять какие-то процедурные требования, как это установлено применительно к формиро‐ ванию гипнотически равных с ними по юри‐ дической силе показаний, экспертных заключений, результатов (протоколов) невербальных следственных действий. Достаточно, вооружившись иголкой с ниткой, подшить поступивший документ к соответст‐ вующему тому уголовного дела либо вооб‐ ще поручить проведение этой нехитрой опе‐ рации студенту-практиканту, осваивающему прикладные навыки будущей профессии.

Для досудебного производства преду‐ смотрен лишь порядок признания предмета вещественным доказательством и его приоб‐ щения к уголовному делу путем осмотра и вы‐ несения соответствующего постановления. Однако ввиду отсутствия данных алгоритмов в части работы с иными документами, заключениями специалиста, результатами оперативноразыскной и административной деятельности причины появления такой процедуры для ве‐ щественных доказательств вряд ли стоит увя‐ зывать с неким «прозрением» законодателя, почему‐то осознавшего потребность в форма‐ лизации порядка приобщения к уголовному делу лишь одной разновидности носителей информации, возникающих вне уголовнопроцессуальных правоотношений и посту‐ пающих в распоряжение дознавателя или сле‐ дователя в готовом виде. По всей вероятности, нормативная регламентация порядка признания предметов вещественными доказа‐ тельствами и их приобщения к уголовному делу была вызвана несколько иной причиной -«вещным», то есть небумажным, характером соответствующих объектов, обуславливающим необходимость особого правового ре‐ жима их хранения (ст. 82 УПК РФ), предопределенного банальной невозможностью под‐ шивания подавляющего большинства таких предметов к материалам следственного или судебного делопроизводства. По крайней мере, на эту мысль наводят не выдерживающие никакой критики, искажающие весь смысл дифференциации средств уголовно‐процес‐ суального доказывания правовые предписания о приобщении к уголовному делу в качестве вещественных доказательств материалов кон‐ троля и записи переговоров (ч. 8 ст. 186 УПК РФ), а также информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами (ч. 6 ст. 186.1 УПК РФ) - еще одной группы носителей информации, нуждающихся в особых условиях хранения [3, с. 335-337].

Таким образом, категорию «приобщение доказательств к уголовному делу» никоим образом нельзя толковать как сугубо техни‐ ческий прием, сводящийся к включению представленных, истребованных или изъятых предметов или документов в общий массив следственного или судебного дело‐ производства. Подобный подход приводит лишь к извращению смысла публичных пра‐ воотношений, обесценивает значение уголовно‐процессуальной формы и гарантии юридической доброкачественности отдель‐ ных доказательств.

Приобщение доказательств к уголовному делу - более простой, свободный по сравнению с механизмом формирования (по сравнению со следственными и судебными дей‐ ствиями, судебными экспертизами), не предполагающий столь жесткой формализации, но при этом не менее важный правовой спо‐ соб реализации государственно‐властных юрисдикционных полномочий органов пред‐ варительного расследования и суда, направленный на расширение доказательственной базы посредством юридического введения в досудебное или судебное производство но‐ вых источников полезной информации. Другими словами, под приобщением доказательств к уголовному делу надлежит пони‐ мать некую упрощенную процедуру, состоящую в процессуальной легализации (в процессуализации) возникающих вне уголовно‐процессуальных отношений готовых информационных продуктов в целях их формального (!) признания полноценными средствами доказывания, наделенными должной юридической силой, обладающими необходимыми свойствами и пригодными к дальнейшему использованию для обоснова‐ ния приговоров либо иных правопримени‐ тельных актов, то есть сводящуюся к введению представленного, истребованного либо изъятого предмета или документа в требуе‐ мое правовое состояние - в статус вещественного доказательства, иного документа, заключения специалиста, а также результата оперативно‐разыскной или административ‐ ной деятельности.

• 3.    Порядок приобщения доказательств к уголовному делу. В силу простоты и очевид‐

ности указанной процедуры законодателю вряд ли потребуется инициировать какие‐то серьезные научные изыскания и обсуждения, направленные на выработку и апробацию соответствующих процессуальных механиз‐ мов. Унифицированный алгоритм приобщения доказательств к уголовном делу может быть сформирован на основе уже сущест‐ вующих правил процессуальной легализации вещественных доказательств (ч. 2 ст. 81 УПК РФ) и документов, полученных в ходе судебного заседания (ст. 286 УПК РФ).

Как неоднократно отмечалось ранее, в настоящее время наиболее четкими и по‐ нятными представляются именно правила работы дознавателя, следователя, суда с предметами, подлежащими введению в уголовный процесс в качестве веществен‐ ных доказательств, которые сводятся к их осмотру и вынесению соответствующего государственно-властного акта - постановления или определения, признающего их полноценными средствами доказывания и наделяющего их должной юридической си‐ лой. Вместе с тем для этих правил свойственна явная законодательная ошибка, выраженная в предписании проводить осмотр любого предмета, подлежащего признанию вещественным доказательством (ч. 2 ст. 81 УПК РФ). И такой ошибке есть вполне понятное объяснение: по всей вероятности, авторы УПК РФ просто запутались в уголов‐ но-процессуальной терминологии - перепутали осмотр как следственное (судебное) действие с неким не нуждающимся в четкой законодательной регламентации визуаль‐ ным обследованием предмета в целях вы‐ явления его внешних признаков и свойств [3, с. 274-277].

В этой части более рациональными яв‐ ляются правила, установленные для приобщения к уголовному делу документов в ходе судебного заседания (ст. 286 УПК РФ), пред- полагающие не осмотр, а всего лишь их исследование. Однако данный алгоритм тоже далеко не совершенен. Во-первых, законодатель почему-то не конкретизирует, какие именно документы и в каком качестве под‐ лежат приобщению к уголовному делу, что вызывает правовую неопределенность и приводит к безразборному смешению раз‐ личных по характеру и содержанию ин‐ формационных продуктов, в том числе средств доказывания, в общий массив. А во-вторых, по смыслу закона судебное исследование всех подобных объектов надлежит проводить уже после вынесения решения об их приобщении к уголовному делу. Иными словами, законодатель предписывает суду вводить представленные или истребованные документы в уголовный процесс, в частности признавать их полноценными средствами доказывания, без надлежащего исследования - фактически как кота в мешке.

На основании изложенного унифициро‐ ванный алгоритм приобщения доказательств к уголовному делу (см. рис. 2) наиболее разумно сводить к порядку, включающему:

• а)    поступление некоего предмета или документа как носителя полезной информации в орган предварительного расследования или суд;

• б)    его надлежащее исследование, проверку и оценку на предмет фактической и юридической пригодности для использова‐ ния по назначению;

• в)    издание государственно-властного акта о его официальном признании полноценным, наделенным должной юридической силой конкретным средством доказывания (вещественным доказательством, иным документом, заключением специалиста, результатом оперативно‐разыскной или административ‐ ной деятельности) и формальном введении в уголовный процесс, то есть о приобщении к уголовному делу в узком смысле.

  

  Рис. 2. Унифицированный алгоритм приобщения доказательств к уголовному делу

  
  

Так, поступление предмета или документа в орган предварительного расследования либо суд (говоря образно, попадание на стол к следователю либо судье) надлежит увязывать с результатами представления, истребования или изъятия - сугубо технических приемов собирания потенциальных средств доказывания, предполагающих гораздо меньшую степень формализации по сравне‐ нию со следственными (судебными) действиями и судебными экспертизами как спосо‐ бами формирования доказательств1.

Будучи полученным дознавателем, следователем либо судом, каждый подобный предмет или документ подлежит достаточно полному, всестороннему и объективному исследованию, проверке и оценке в целях определения его полезных свойств, обуславливающих возможность и целесообраз‐ ность его включения в общую доказательст‐ венную массу как автономного информаци‐ онного ресурса, предрасположенного к использованию для установления обстоя‐ тельств уголовного дела и обоснования при‐ говора или иного правоприменительного решения. Результаты таких исследования, проверки и оценки как раз и предопределя‐ ют необходимость официального признания поступившего объекта полноценным, обладающим должной юридической силой сред‐ ством доказывания и его формального вве‐ дения в уголовный процесс. Поэтому указанные действия дознавателя, следователя, суда должны носить предварительный харак‐ тер - осуществляться не после (как это, в частности, установлено в ст. 286 УПК РФ), а до вынесения соответствующего решения.

Сказанное ни в коей мере не исключает возможность дальнейших исследования, проверки и оценки подобных объектов в ходе последующего досудебного и судебного про‐ изводства. В конце концов, и исследование, и проверка, и оценка доказательств - это операции, присущие подавляющему большинству этапов уголовно‐процессуальной деятельно‐ сти, определяющие сам смысл соответствующих правоотношений. Каждое вещественное доказательство, иной документ, заключение специалиста и т. д. после приобщения к уголовному делу может еще неодно‐ кратно попадать в зону внимания дознавате‐ ля, следователя и, в особенности, суда, обремененного обязанностью непосредственного исследования (ст. 240 УПК РФ), собственной проверки (ст. 87 УПК РФ) и оценки (ст. 17 УПК РФ) всех доказательств, подлежащих ис- пользованию для обоснования приговоров или иных правоприменительных актов. Однако, вопреки расхожему мнению о недопустимости нарушения установленной ст. 85 УПК РФ последовательности этапов доказывания, начинать такие операции надлежит еще до за‐ вершения процедуры собирания любого из указанных объектов посредством его приоб‐ щения к уголовному делу. В противном случае решение о его официальном признании сред‐ ством доказывания и введении в уголовный процесс не будет соответствовать критерию обоснованности и превратится в пустую фор‐ мальность.

Кстати, наибольшее количество вопросов вызывает феномен исследования пред‐ полагаемых к признанию доказательствами предметов и документов. Ведь исследование - элемент познавательной деятельности, который почему‐то вообще не нашел отра‐ жения в вытекающей из ст. 85 УПК РФ трехзвенной «формулы» доказывания: «собирание ^ проверка ^ оценка». Кстати, по всей вероятности, с этим связано и упомянутое ранее ошибочное нормативное предписание об осмотре любого предмета, подлежащего признанию вещественным доказательством (ч. 2 ст. 81 УПК РФ): если бы законодатель обязал не осматривать (не проводить осмотр), а именно исследовать соответствующие объекты, в том числе посредством использования схожих с осмотром методов визуального восприятия неких фрагментов объективной реальности, все бы стало на свои места.

В публикациях автора настоящей статьи неоднократно обращалось внимание на то, что исследование доказательств - необходимый атрибут доказывания, требующий гораздо большего внимания со стороны за‐ конодателя, подобно тому как этот вопрос решен в уголовно‐процессуальных кодексах ряда государств, возникших на постсоветском пространстве [24, с. 43-45]. Правда, находящая воплощение в положениях гл. 37 УПК РФ потребность в четкой формализации соответствующих познавательных приемов существует лишь в части судебного следст‐ вия, обремененного условиями устности, гласности, состязательности и другими важнейшими гарантиями правосудия, тогда как в части досудебного производства, а также некоторых иных форм реализации судебной власти (например, во время нахождения суда в совещательной комнате, в ходе рассмотрения судьей кассационной или надзор‐ ной жалобы и пр.) такая деятельность сводится не более чем к визуальному воспри‐ ятию предметов либо прочтению «про себя» документов, поэтому может проводиться в более свободном и, в силу понятных причин, не требующем столь жесткой формализации режиме. Вместе с тем полностью пренебрегать феноменом исследования, в том числе не принимать его во внимание при форми‐ ровании унифицированного алгоритма при‐ общения доказательств к уголовном делу -значит опровергать не зависящие ни от ка‐ ких юридических правил законы гносеологии и основанные на них механизмы восприятия человеком объективной реальности.

Издание специального государственно‐ властного акта - постановления дознавателя или следователя, постановления или определения суда об официальном признании поступившего предмета либо документа средством доказывания и его формальном включении в уголовное судопроизводство -важнейший атрибут процедуры приобщения доказательств к уголовном делу. Необходимость вынесения подобного процессуально‐ го решения предопределяется возникнове‐ нием любого подобного объекта вне уго‐ ловно-процессуальных отношений, его поступлением в орган предварительного рас‐ следования или суд как готового информа‐ ционного продукта и, следовательно, потребностью в его введении в надлежащее юридическое состояние - в статус одного из доказательств. Как уже отмечалось, такой порядок полностью соответствует общим принципам публично‐правового регулирова‐ ния, согласно которым новые юридические состояния (процессуальные статусы) могут устанавливаться, а существующие - изменяться либо прекращаться только посредст‐ вом властных велений государственных ор‐ ганов, должностных лиц или иных уполномо- ченных субъектов в первую очередь путем издания специальных распорядительных ак‐ тов-решений, в частности органов дознания, предварительного следствия и суда1.

Поэтому представленные, истребованные, изъятые предметы или документы могут вводиться в сферу уголовно‐процессуаль‐ ного регулирования как полноценные сред‐ ства доказывания, приобретать должную юридическую силу и становиться в один ряд с результатами следственных либо судебных действий и судебных экспертиз, то есть из доказательств потенциальных превращаться в доказательства реальные, допустимые, пригодные к использованию по назначению, только посредством издания специального следственного или судебного акта - постановления дознавателя, следователя, постановления либо определения суда об их при‐ знании вещественными доказательствами, иными документами, заключениями специалиста, результатами оперативно-разыскной или административной деятельности соот‐ ветственно и приобщении к уголовному делу.

Заключение. В завершение представля‐ ется разумным сформулировать основные выводы, предопределенные результатами научных изысканий автора, изложенных в настоящей статье.

Под приобщением доказательств к уго‐ ловному делу надлежит понимать не техниче‐ ский прием, состоящий в подшивании документов к материалам досудебного или судеб‐ ного делопроизводства, а полноценный юридический механизм реализации юрисдикци‐ онных полномочий органов дознания, предварительного следствия или суда. Этот механизм сводится к более простой по сравнению со следственными (судебными) действиями и судебными экспертизами процедуре, состоящей в процессуальной легализации (процес-суализации) возникающих вне уголовно-процессуальных отношений готовых информаци‐ онных продуктов в целях их формального (!) признания полноценными средствами доказы‐ вания, наделенными должной юридической силой, обладающими необходимыми свойствами и пригодными к дальнейшему использо‐ ванию для обоснования приговоров либо иных правоприменительных актов, то есть во введении представленного, истребованного либо изъятого предмета или документа в требуе‐ мое правовое состояние - в статус вещественного доказательства, иного документа, заключения специалиста, а также результата оперативно‐разыскной или административной дея‐ тельности.

Для осуществления такой процедуры над‐ лежит установить унифицированный право‐ вой алгоритм, включающий: а) поступление некоего предмета или документа как носите‐ ля полезной информации в орган предвари‐ тельного расследования или суд; б) его надлежащее исследование, проверку и оценку на предмет фактической и юридической пригод‐ ности для использования по назначению; в) издание государственно-властного акта о его официальном признании полноценным, наделенным должной юридической силой конкретным средством доказывания (вещественным доказательством, иным документом, заключением специалиста, результатом оперативно‐разыскной или административ‐ ной деятельности) и его формальном введении в уголовный процесс, то есть о приобщении к уголовному делу в узком смысле.

В этой связи остается лишь выразить на‐ дежду на то, что результаты научных исследований автора рано или поздно все‐таки будут восприняты законодателем, вследствие чего феномен приобщения доказа‐ тельств к уголовному делу обзаведется над‐ лежащей правовой базой и займет достой‐ ное место в общей системе объектов уго‐ ловно-процессуального регулирования.