Проблема Галилеи раннеримского времени как культурного и политического контекста провозвестия Иисуса (по материалам западной историографии XIX - начала XXI вв.). Часть 2

Вопрос о галилейском контексте в «третьем поиске исторического Иисуса»

Возникновение «третьего поиска исторического Иисуса»

В первой части статьи1 мы указали на то, что с возникновением в 70–80-е гг. XX в. так называемого «третьего поиска исторического Иисуса» совпадает по времени усиление интереса к исследованию Галилеи как необходимого для исторических реконструкций историко-культурного контекста провозвестия Иисуса. Помимо раннехристианских и иудейских писаний греко-римского времени в качестве источников с 90-х гг. XX в. стали рассматриваться и данные археологических исследований Галилеи, начавшихся здесь в 70-х гг. Образ Галилеи, известный

по письменным источникам, был в результате существенным образом скорректирован.

Следствием расширения источниковедческой базы стал всплеск публикаций исторических, часто конкурирующих в зависимости от полученного образа Галилеи, реконструкций обстоятельств служения Иисуса. При этом апелляцией к образу Галилеи историки часто обосновывали или опровергали соответствующие реконструкции. Таким образом, «третий поиск исторического Иисуса», по словам одного из исследователей, становится «поиском исторической Галилеи»2.

Однако и в нынешнем «третьем поиске» осознание важности учета галилейского археологического материала пришло не сразу. Это заметно, например, по материалам созданной в США в начале 80-х гг. ХХ в. исследовательской группы «Семинар по Иисусу»3. В дальнейшем, несмотря на интенсивное обсуждение, далеко не все признали принципиальную важность археологии даже после публикации предварительных отчетов о раскопках в рамках проекта исследований хребта Мейрон в Верхней Галилее (1978; под рук. Э. М. Мейерса и Дж. Стрэйнджа) и популярных работ историков иудаизма и раннего христианства4. Отметим также, что и Э. П. Сэндерс — ученый, вклад которого в преодоление методологии «второго поиска», характерного для него негативного образа иудаизма и дихотомии иудаизма и первоначального христианства нельзя пере-оценить5, — не уделял в работах этого времени галилейскому контексту особого внимания.

Одним из первых важный вклад археологии Палестины в исследование «исторического Иисуса» признал Дж. Чарльсворд (в работах 1985 и 1988 гг.)6. В 1970-е гг. пределы дискуссии об «историческом Иисусе» на основании только письменных источников осознал Шон Фрейн7. Интерес исследователей Нового Завета, как историков, так и филологов, к новому типу источников был очевидным уже на международных конференциях 1989 и 1996 гг., на которых археологи выступали как равноправные партнеры8, а также на междисциплинарных семинарах по археологии Нового Завета и «поиску исторического Иисуса»: например, на организованном в 1994 г. Обществом Библейской литературы в Чикаго, в 2003 г. в Кембридже и Вуппертале, в 2004 г. на конференции в Йельском университете9, и других.

Галилейский аргумент в рамках кинической гипотезы (Ф. Дж. Даунинг, Б. Л. Мэк, Дж. Д. Кроссан)

Заметную роль археология Галилеи сыграла в 90-е гг. XX в. в преодолении ряда реконструкций «исторического Иисуса», основанных на гипотезах, в которых причины Его провозвестия усматривались в галилейских протестных движениях за сохранение традиционных религиозных ценностей. В частности, это гипотезы странствующего философа-киника (Д. Кроссан, Б. Мэк). Преобладающая социальная, по мнению их сторонников, направленность первоначального нравственного провозвестия Иисуса (в чем видят ее сходство с философией киников) определялась именно галилейской ситуацией — ситуацией социальной нестабильности, возникшей, в частности, по причине урбанизации, проводимой тетрархом Иродом Антипой за счет эксплуатации ресурсов сельских территорий. Считалось, что это повлекло за собой обнищание большинства сельского населения. Связанное с урбанизацией распространение римской культуры в Галилее, воспринимавшееся как угроза традиционному образу жизни, должно было, по мнению ряда специалистов, привести к социальному напряжению. Именно оно рассматривается в этом случае в качестве основного импульса возникновения движения Иисуса и Его последователей.

В многочисленных публикациях по теме «Иисус и киники»10 внимание обычно привлекало внешнее сходство в образе жизни странствующих проповедников-киников и последователей Иисуса Христа, их сходство в одежде, в представлении о бедности как идеале, в воздержании от занятий, приносящих доход, в зависимости от подаяний, в «естественном» образе жизни, в действиях, противоречащих принятым в обществе нормам. Особый интерес вызывало сравнение стиля наставлений и выдающихся поступков отдельных учителей-киников и Иисуса.

Одной из предпосылок этой гипотезы стали современные исследования источника логий Q, связанные прежде всего с именем Дж. Клоппен-борга и других ученых, выделивших в этом источнике самый ранний и несколько (обычно два) более поздних редакционных слоя¹¹. Кинические параллели усматривали обычно именно в самом раннем слое. Анализ и критика кинической гипотезы выходит за рамки данной работы, интерес для нашего обзора представляет только то, как сторонники гипотезы (наиболее очевидно — Ф. Дж. Даунинг, Б. Л. Мэк и Дж. Д. Кроссан) использовали «галилейский арг умент» для обоснования своих выводов.

Тезис о присутствии кинических традиций в Галилее I в. и их влиянии на проповедь Иисуса и Его первых последователей отстаивает католический экзегет Ф. Дж. Даунинг. Он стремится показать, что Иисус как учитель может быть понят по аналогии с киническими учителями-проповедниками, а в качестве ближайшего социального контекста рассматривает культуру эллинизированной Галилеи12. Его вывод основан, по сути, на двух основных аргументах. Во-первых, утверждается, что в иудейских источниках, современных Евангелиям, жанровые аналогии притчам отсутствуют13, поэтому единственные близкие по структуре и тематике параллели можно видеть только в традиции простонародного кинизма14. Это предполагает (2-й аргумент Даунинга) внешнее влияние на создание евангельской традиции об Иисусе. Источник этого влияния исследователь видит в городе Десятиградия Гадаре15, которая находилась всего в нескольких километрах к юго-востоку от Генисаретского озера и которую с Галилеей связывала дорога, проходившая через Назарет. Некоторые традиции кинизма, по его убеждению, могли быть адаптированы в Галилее в течение нескольких столетий со времени кинического учителя Мениппа (III в. до Р. Х.), связанного с этим городом.

Галилейский аргумент играет свою роль в работах американского автора Бертона Л. Мэка16, также сторонника кинической гипотезы. Мэк, с некоторыми поправками, в основном принимает выводы Клоппенбор-га о редакционных слоях в источнике логий Q и связывает с Иисусом и первыми Его последователями только самый ранний, кинический, по его убеждению, слой этой традиции17.

Галилейский аргумент (эллинистическая Галилея)18 у Мэка один из основных (кроме него приводятся только два: использование Иисусом риторических приемов, характерных для киников19, и то, что для Его проповеди характерна социальная критика, близкая по содержанию к эллинистическим традициям). С социокультурным миром Галилеи I в. Мэк связывает первый слой собрания логий (Q1) и на этом основании пытается реконструировать менталитет галилеян времени Иисуса20. Делается вывод, что их представление о Боге не было связано с «какой-либо традицией этнического или культурного мышления»21. Менталитет галилеян — менталитет малых сектантских групп без каких-либо апокалиптических мессианских ожиданий22, их основной интерес определен социальными вопросами.

Этой особенностью галилейского менталитета Мэк обосновывает свою критику всех встречающихся в литературе объяснений того, почему движение Иисуса привлекло на свою сторону многих галилеян23. Вместо прежних объяснений Мэк предлагает свое: это объясняется проповедью об индивидуальной свободе; готовность галилеян внимать ей определена в том числе и ситуацией духовного кризиса, вызванного эрозией традиционных представлений, социальной фрагментацией общества и необходимостью адаптации культурных традиций к изменившимся условиям жизни.

В 90-х гг. XX в. в ряде работ были предложены реконструкции социально-экономического мира Галилеи с учетом новых археологических данных, но с особым методологическим акцентом на использование социологических моделей античного общества для их интерпретации. Заметную полемическую реакцию вызвали работы Дж. Д. Кроссана «Исторический Иисус» (1991) и «Рождение христианства» (1999)24, методология которых нашла, однако, и своих последователей25.

В своей реконструкции общепалестинского, и, в частности, галилейского, контекста Кроссан следует трехэтапной схеме: 1) социальное и экономическое положение средиземноморского крестьянства описывается исходя из социологической модели (при этом заранее принимается тезис о том, что ситуация в раннеримской Палестине не отличалась принципиально от ситуации в других областях Римской империи); 2) излагаются данные письменных источников по истории евреев в римский период; 3) привлекаются данные по археологии Галилеи (причем под «археологией» подразумевается как собственно археологический материал, так и сведения письменных источников о строительной деятельности иродианских правителей), на основании которых осуществляется более «детальный», по словам Кроссана, анализ26.

В качестве основы для первого этапа реконструкции мира раннеримской Галилеи Кроссан использует две социологические модели²⁷, позволяющие объяснить причины характерного для аграрного общества экономического неравенства и социальной эксплуатации²⁸. В книге 1991 г. это модель социальной страт ификации древних аграрных империй

Герхарда Ленского29 (показавшего, что древнее аграрное общество сохраняет баланс между солидарностью и конфликтом благодаря традиции, отражающей интересы как объединяющие античные город и деревню, так и характерные только для одной из сторон30), а в работе 1999 г. — модель Джона Каутского (рассматривающего вопрос о классовой борьбе из перспективы исторической социологии, в которой выделяются два типа древнего аграрного общества — традиционное и коммерциализирован-ное31). Эти модели Кроссан фактически отождествляет и часто обозначает общим названием «модель Каутского–Ленского».

Если в рамках 2-го этапа Кроссан широко использует литературные источники, то 3-й этап — археологический, — вопреки заявлению о «детальном уровне», оказывается у исследователя маргинальным и сводится к поиску иллюстративного материала, подтверждающего выводы, сформулированные на основании социологической модели32. Книга 1991 г. основана почти исключительно на письменных источниках; единственное исключение — обращение автора к предварительному выводу Э. Овермана о заметной по античным меркам урбанизации Нижней Галилеи33, что, по мнению Кроссана, должно быть дополнительным аргументом в пользу изображения Иисуса как странствующего учителя, адаптировавшего для Своей галилейской проповеди ценности (городской) кинической культуры. В работе 1999 г. есть отдельная глава об археологии Галилеи, важная, по мнению автора, для его описания направлений развития проповеди Иисуса. Согласно Кроссану, развитие традиции об Иисусе в первоначальном христианстве проходило по двум траекториям: в сельской Галилее возникла традиция речений, и отсюда она распространялась в Сирию; в городском же контексте Иерусалима развивались традиции о жизни и казни Иисуса, которые в дальнейшем были восприняты и продолжали распространяться в Павловых общинах. В этом сценарии особая культура Галилеи имеет свое значение — именно сельский характер галилейского мира определил развитие в этом контексте традиции указанного жанра.

Галилея была относительно спокойной областью, поскольку в источниках не засвидетельствованы случаи открытых антиримских выступлений на ее территории, однако реальная социально-политическая ситуация здесь, по убеждению Кроссана, была такой же напряженной, как и в остальной Палестине. Это положение у Кроссана с необходимостью следует из принятой им модели, в соответствии с которой исследователь отвергает саму возможность каких-либо взаимовыгодных отношений городских центров Галилеи с окружающими сельскими территориями. Галилейское крестьянство, как и вообще античное, по Кроссану, нельзя рассматривать как изолированное от городов, но оно по определению является объектом эксплуатации со стороны городской элиты34. Крестьянство и города всегда образуют две стороны репрессивного, эксплуататорского строя35. Для крестьян, по Кроссану, в этих условиях было только три возможности: остаться на земле в качестве арендаторов своих земель у крупных землевладельцев; уйти и стать разбойниками; перестать заниматься земледелием и переселиться в город. При любом варианте навсегда разрушалась система социальных защитных связей жителей деревень, традиционные родственные узы36.

Возможность сбалансированной социально-экономической ситуации и взаимовыгодных отношений городов и деревень в раннеримской Галилее, по мнению Кроссана, нельзя обосновать и результатами раскопок. Кроссан предложил альтернативную интерпретацию данных, полученных израильским археологом Д. Аданом-Баевичем. Последний установил, что бóльшая часть бытовой посуды раннеримского времени производилась не в городах, а в деревенских центрах Кфар-Ханания и Шихин37. Если Адан-Баевич интерпретировал этот факт как свидетельство экономического благополучия раннеримской Галилеи (крестьяне были не угнетенным классом, а предприимчивыми торговцами, участниками интенсивных отношений с городскими рынками), то Кроссан предлагает прямо противоположное объяснение: деревенские гончары — не предприимчивые торговцы, но отчаявшиеся крестьяне, вынужденно ставшие ремесленниками вследствие усиления эксплуатации со стороны городов38. Такую интерпретацию Кроссан выстраивает в рамках социально-антропологической модели Дина Арнольда39: когда население превышает число, которое может прокормить данная территория, земледельцы отказываются от обработки своих участков (они переходят в собственность городской элиты) и, чтобы выжить, начинают заниматься ремеслами, прежде всего гончарным, которое связано с дополнительными усилиями и с бóльшими, чем в случае земледелия, рисками при производстве и реализации продукта. Согласно Арнольду, этот процесс универсален для обществ с аграрной экономикой40.

Коммерциализация и урбанизация Галилеи за счет эксплуатации ресурсов аграрных территорий, а также стремление Антипы к царскому достоинству, по Кроссану, и создали ту ситуацию, которую нужно рассматривать как непосредственный контекст возникновения движения Иисуса41: это движение было социально-освободительным, направленным против угрозы религиозным традициям со стороны римских властей, а созданное Иисусом и Его последователями нравственное учение с его критикой социально-экономической несправедливости, царившей в Галилее, представляло собой своего рода аналогию греческому кинизму.

Попытки интерпретировать результаты археологических исследований без привлечения социальных моделей Кроссан считает методологически неоправданными, соответственно, сам он не предлагает независимого анализа археологических данных, его выводы предвзяты и формулируются во многом еще до всякого анализа42. Археологические данные, полученные в ходе раскопок галилейских поселений, не показывают какого-либо экономического упадка. Наоборот, судя по публикациям результатов раскопок Йодфата, Гамлы, Хирбет-Кана, Капернаума (большая часть учтена в исследовании М. Х. Йенсена), очевидны следы роста, возможно — по причине взаимовыгодных контактов между галилейскими городами и деревнями в I в.43 Археолог Э. М. Мейерс не видит доказательств того, что греко-римская культура в целом или кинизм в частности проникли в культуру Галилеи настолько, чтобы здесь появились странствующие кинические проповедники такого типа44. Обоснованным считается вывод о сохранении еврейского характера Галилеи, не вступающего, однако, в противоречие с принятием некоторых аспектов эллинистического образа жизни. Кроме того, критики Кроссана отмечают, что он учитывает только материал раннеримского времени, игнорируя данные хасмонейской эпохи, на основании которых можно судить об этнических изменениях в регионе, во многом определивших социальную и религиозную ситуацию в Галилее I в. по Р. Х.45

Обозначенная выше тема использования социологических моделей античных обществ для реконструкций контекстов истории первоначального христианства и, в частности, контекста проповеди исторического Иисуса, имеет свою обширную историографию и остается предметом не-прекращающихся научных дискуссий46. Она, однако, очевидно выходит за рамки данного обзора и предполагает отдельное историографическое исследование.

Наиболее подробно этот вопрос рассмотрен в книге М. Савицки47, которая обсуждает ценность и пределы использования социологических моделей для реконструкций исторической ситуации в Галилее I в. Получившие распространение в работах библеистов модели 60–70-х гг., согласно Савицки, анахроничны и от них, как устаревших, отказываются даже сами социологи — в том числе и потому, что считают их основанными на «подспудно обобщающих европоцентричных категориях и интересах, и, поэтому, не воспринимающими большую часть того, что уникально и характерно для конкретных народов»48. Это относится к целому ряду моделей: к основанной на анализе пары общественных установок престиж–позор, используемой для интерпретации общесредиземноморской культурной идентичности в Палестине (Б. Малина), модели, принимаемой представителями «группы контекста»49, а также к модели «Каутского-Ленского», которая, по ее мнению, вводит марксистские материалистические западные идеи в исторические реконструкции экономической жизни древних обществ50. Поэтому Кроссан использует модель, социологические концепции которой принимаются без доказательств от галилейского археологического материала и свидетельств письменных источников51.

Археологические исследования 80–90-х гг. XX — начала XXI вв. и дискуссия о галилейском контексте проповеди Иисуса

Возникновение археологии Галилеи. Первые обобщения. Э. М. Мейерс

Раскопки галилейских памятников римско-византийского периода на заре израильской археологии ограничивались обычно христианскими святыми местами, а также важными для истории иудаизма памятниками, например еврейским некрополем в Бет Шеарим на границе Галилеи и поздней синагоги в Хаммат-Тиверии52. Из христианских объектов в это время исследовались в основном церкви и монастыри византийского времени, например Табха и Курси53. На святых местах, даже упомянутых в Евангелиях, на этом этапе раскопок было обнаружено очень мало материала раннеримского периода, за исключением, может быть, Назарета и Капернаума54. Францисканцы, которые в 20–30-х гг. XX в. приобрели ряд участков в Святой Земле, исследовали несколько мест в Капернауме, Назарете и Сепфорисе.

С 70-х гг. XX в. объектами раскопок стали несколько древних галилейских деревень, синагоги Верхней Галилеи. Их целью была реконструкция повседневной жизни в более отдаленных местах Галилеи, а не только в местах, известных по христианским памятникам55. Тогда же в 70-х гг., и значительно интенсивнее уже с начала 80-х гг., в Галилее начались широкомасштабные систематические раскопки под руководством американских археологов Эрика М. Мейерса и Джеймса Ф. Стрэйнджа. Одними из первых были исследованы Гуш-Халав, Хирбет-Шема, Капернаум, Мейрон и Сепфорис56. Полученные данные внесли значительный вклад в понимание этно-религиозной и социально-экономической ситуации в Галилее раннеримского времени.

В дальнейшем, с развитием израильской археологии, разведки и раскопки стали проводиться практически по всей Галилее и в ближайших окрестностях. В частности, раскопки в Йодфате и в Гамле, разрушенных римлянами в 67 г. по Р. Х., были определены интересом к истории Первого антиримского восстания57. Анализ распространения керамики, произведенной в галилейской деревне Кфар-Ханания, раскопки печей для обжига посуды позволили прояснить картину развития рынков и движения товаров58. Был исследован ряд городских центров. В Сепфорисе, древней столице Галилеи, с 80-х гг. XX в. одновременно работали четыре экспедиции; проводились раскопки и в древней Тиве-риаде59. Современные раскопки Магдалы сделали ее одним из наиболее перспективных объектов галилейской археологии, во многом определившим направления современных дискуссий60. За пределами Галилеи раскрыты несколько античных городских центров, материалы которых играют свою роль при исторических реконструкциях ситуации в Галилее: Кесария Приморская, города, построенные и восстановленные сыном Ирода Филиппом: Панеада/Кесария Филиппова у истоков Иордана и Вифсаида/Юлия в месте его впадения в Галилейское море61, Скифополь/Бет Шеан на южной границе Галилеи, самый большой древний город северной Палестины62. На севере Галилеи, в долине Хула, была раскопана сиро-финикийская деревня Тель-Анафа, город Кедеш, а также римский храм в Омрите63. Ценную сравнительную информацию для оценки роли иродианской урбанизации Галилеи дают раскопки ближайших к Галилее городов Десятиградия (Гадары, Гиппоса, Скифополя). К этому можно добавить программы широких археологических разведок в Верхней и Нижней Галилее, многочисленные спасательные раскопки. Многие их результаты уже частично отражены в статьях новых археологических энциклопедий. Археологические дискуссии 1980–2010-х гг. о галилейском контексте проповеди Иисуса Христа отражены в работах американских, европейских и израильских исследователей: Э. М. Мейерса, Д. Эдуардса, Дж. Стрэйнджа, Дж. Рида, М. Авиама, М. Ченси, Ю. Цан-генберга, М. Йенсена, Б. Рута и других.

Одним из пионеров современной археологии раннеримской Галилеи по праву считается американский археолог и библеист Э. Мейерс. Уже в конце 70-х гг. XX в. он предложил свой первый синтез результатов археологических исследований. Важными здесь были выводы Мейерса о влиянии природных границ на особенности культуры обеих частей Галилеи. Верхняя, как он считал, была относительно изолированной от внешних культурных воздействий, прежде всего со стороны процессов, происходивших в Нижней Галилее64. В предварительной реконструкции социально-экономических ситуаций в каждом из регионов Верхняя Галилея описывается Мейерсом как относительно бедная, сельская, консервативная еврейская земля, Нижняя, наоборот, — как урбанизированная, эллинизированная, вовлеченная в международную торговлю65. Модель Мейерса оказала самое существенное влияние на подход ученых к изучению древней Галилеи. Хотя со временем гипотеза претерпела заметные изменения, разделение Галилеи на Верхнюю и Нижнюю и утверждение об их культурном различии, в общем, принято многими исследователями раннеримской Галилеи. В середине 80-х гг. XX в. Мейерс пересмотрел свои прежние выводы.

Полемизируя с Кроссаном, Мейерс подчеркивает, что экономические и социальные последствия урбанизации Галилеи не могли оказать большого влияния на возникновение движения последователей Иисуса66. Кроссан во многом основывает свои выводы на противоположном представлении о положении дел в Галилее: он видит в качестве контекста, подходящего для реконструкции «исторического Иисуса», именно урбанизированную Галилею, где могли получить распространение кинические идеи, которые должны были помогать крестьянам справляться с царившими несправедливостями. Описываемое Кроссаном и другими положение дел в Галилее могло возникнуть только после Антипы или даже после 70 г., но никак не в начале I в. по Р. Х.67 Никаких следов языческих храмов в городах Галилеи в I в. не найдено (в Сепфорисе такое строительство начинается только со времени императора Адриана), в то время как остатки иудейских бассейнов для ритуальных омовений обнаружены как в общественных, так и в частных домах Сепфориса. Последний факт также опровергает и мнение тех, кто рассматривает Галилею как деревенское захолустье, населенное простонародьем, не знающим Торы (например, Г. Вермеш68).

Новая постановка вопроса о социально-экономической ситуации в раннеримской Галилее на основании археологических данных (Д. Адан-Баевич, М. Авиам, Дж. Стрэйндж, Д. Эдуардс)

Дискуссии о социально-экономической ситуации Галилеи I в. во многом были определены исследованиями керамики Галилеи и Голан, проведенными израильским археологом Д. Аданом-Баевичем. Его основной вывод: «большая часть грубой бытовой керамики, использованной в римской Галилее, производилась не в главных городах Галилеи, а в больших и малых деревенских производственных центрах»69 — в селениях Кфар-Ханания, приблизительно в 25 км от Сепфориса, к востоку от Акко-Птолемаиды, и в Шихине, отождествленном Дж. Стрэйнджем с руинами, расположенными в 1,5 км к северо-западу от Сепфориса70. Из Кфар-Ханании посуда распространялась по всей Верхней и Нижней Галилее, в том числе в Сепфорисе и многих других поселениях71, Галилейское озеро также способствовало транспортировке глиняной посуды на Голаны72. Эта керамика продавалась и в преимущественно языческих поселениях, в том числе в Птолемаиде на западе, в Тель-Анафа на севере и в Десятиградии, в Гиппосе, Пелле и Скифополе. Второй вывод Адана-Баевича: территория Галилеи и Голан в период I в. до Р. Х. — IV в. по Р. Х. была покрыта «сетью взаимосвязанных поселений»73 с центром в Кфар-Ханании, свидетельствующей об интенсивных экономических связях городов и деревень.

Распространение этой посуды предсказуемо: в населенных пунктах рядом с производственным центром практически вся посуда — местного производства, а в более отдаленных поселениях ее количество обратно пропорционально расстоянию от них до керамической мастерской. Изделия из Кфар-Ханании встречаются в очень незначительном количестве за пределами радиуса в 25 км, но они составляют около половины бытовой кухонной посуды Сепфориса, находящегося на расстоянии в 25 км от Кфар-Ханании. (Заметные коллекции данной керамики собраны в крупных языческих поселениях, лежащих уже за пределами этой окружности — в Птолемаиде, Тель-Анафа, Гиппосе, Пелле и Скифополе, которые были крупными экономическими центрами.) На этом основании делается вывод о том, что Сепфорис, несмотря на отдаленность, все равно был выгодным рынком, компенсирующим расходы на длительные сухопутные перевозки. Рынок в Сепфорисе, видимо, служил пунктом вторичного распространения посуды из Кфар-Ханании. Похожая ситуация и с сельскими окрестностями Тивериады: расположение города у озера облегчало торговлю с другими прибрежными местами. О Сепфорисе и Тивериаде как важных рынках для локальной торговли свидетельствует тот факт, что ни один тип посуды из Кфар-Ханании не датируется временем ранее основания Сепфориса и Тивериады.

О социальном мире Галилеи этого времени Адан-Баевич делает следующие выводы: деревенские предприниматели-гончары были участниками интенсивных торговых отношений между сельскими производственными центрами и городскими рынками, и, следовательно, не может быть речи о какой-то заметной эксплуатации крестьян городами74. Галилея не была в буквальном смысле слова аграрной территорией75, здешние крестьяне — не эксплуатируемый класс, но, скорее, предприимчивые ремесленники и опытные торговцы.

Общую картину социально-экономического положения в Галилее после 25 лет археологических исследований в ряде статей 90-х гг. и в сборнике 2004 г. предложил израильский археолог Мардехай Авиам. Именно его заслугой было выделение одного из важнейших археологических маркеров этно-культурных изменений в Галилее в период ее завоевания хасмонеями — изменение типа керамики. В конце персидского и в эллинистическое время здесь получил распространение тип посуды, который Авиам называет «грубой галилейской посудой» и связывает с населением, которое он идентифицировал как языческое. Эта керамика, встречающаяся во многих местах (кроме Верхней Галилеи)76, к концу II в., однако, исчезает77, что Авиам связывает с приходом хасмонеев78. Для хасмоней-ского периода Авиам выделяет три характерных момента: (а) увеличение числа еврейских поселений, начиная со времени Александра Янная или даже Аристобула79; (б) начало массового производства оливкового масла на больших прессах, технология которого, по его убеждению, была принесена в Галилею хасмонеями из Иудеи80; (в) широкое использование хасмонейских монет, которые остаются основными и для раннеримского времени81.

Характеризуя социальную ситуацию в Галилее Антипы, Авиам выделяет два важных момента. (1) Благодаря инвестициям тетрарха в строительство происходит развитие городов82. (2) Этот период был временем мира и процветания — например, практически не строилось крепостей83, и именно тогда территория галилейского поселения Йодфата, раскопанного Авиамом, достигла максимального размера84.

Результаты ранних раскопок позволяли, однако, интерпретировать их и в пользу тезиса об эллинистической Галилее и кинической гипотезы. Так, в 80–90-х гг. XX в. выводы о заметной «романизации» Галилеи уже при Антипе сделал американский археолог Дж. Стрэйндж, работавший в Сепфорисе85. На это, по его убеждению, должны были указывать анализ керамики и находки деталей римской архитектуры86. Сепфорис и Тивериада рассматривались как центры, с одной стороны, связанные торговыми путями со многими городами империи, с другой — сетью региональных дорог87, охватившей почти всю Галилею, со многими галилейскими поселениями, следствием чего должно было стать распространение римской культуры88 как среди жителей городов, так и среди крестьян89.

На существование более развитой, чем считалось ранее, транспортной системы и, соответственно, локальной торговли в Галилее I в., согласно Стрэйнджу, указывает две группы данных. Во-первых, это археологический материал: помимо результатов анализа галилейской керамики, проведенного Д. Аданом-Баевичем, находки предметов импорта из Италии90, изделий из стекла в Сепфорисе, сами остатки локальных дорог, не относившихся к системе римских, но связывавших окрестные деревни с основными дорогами91, а также следов того, что военная дорога II в. из Легио до Сепфориса была проложена по уже известному маршруту более ранней грунтовки. Во-вторых, это свидетельства равви-нистической традиции92 о специализированных центрах производства93 продуктов питания и готовых изделий.

Все эти данные имеют большое значение для исследования галилейского контекста проповеди Иисуса. Свидетельства об интенсивной локальной торговле заставляют, по убеждению Стрэйнджа, отказаться от представлений о регионе озера как замкнутом на себя или о «заметной изоляции» жителей городов от сельских территорий.

Вывод Стрэйнджа о вовлеченности Галилеи в средиземноморскую торговлю использовался многими сторонниками кинической гипотезы и теми, кто считал, что Иисус, живший в Назарете недалеко от Сепфо-риса, должен был регулярно посещать столицу и, таким образом, мог выучить греческий язык и познакомиться с эллинистической культурой, повлиявшей на Его идеи94.

Новые аргументы в пользу взаимовыгодных связей городов и деревень Галилеи предложил американский археолог Дуглас Р. Эдуардс, участник раскопок в Сепфорисе, Йодфате и Хирбет-Кане.

В качестве интерпретационной Эдуардс привлекает социологическую модель Яна Хопкинса95, согласно которой античные города находились в окружении целой сети небольших поселений, связанных с ними торговыми и административными контактами. Хопкинс переносит на ситуацию в Палестине вывод, сделанный историком П. Макмуленом о системе обмена товарами в древней Италии: римский город как центр такой системы «замыкал» на себя целую область радиусом более 40 км, а на него самого приходилось до ¾ всего товарообмена96.

Общий вывод Эдуардса: если принять гипотезу Хопкинса-Маккул-лена о 40-километровой области, замкнутой на единый экономический центр, то почти каждая деревня в Нижней Галилее должна была относиться к области Сепфориса или Тивериады97, и, таким образом, они, как и деревни многих областей Римской империи, имели преимущественный доступ к городским рынкам как для реализации своих товаров, так и для покупки того, в чем они нуждались. Города при этом не выступали как экономические паразиты98.

Далее, согласно Эдуардсу, против выводов, сделанных на основании социологических моделей, предлагающих неизбежную вражду между городами и сельскими районами Нижней Галилеи в I в., свидетель ствуют данные как письменных ⁹⁹, так и археологических источников¹⁰⁰.

На то, что отношения городов и деревень были взаимовыгодными и для заметной социальной напряженности не было предпосылок, указывают: (1) результаты анализа керамики, проведенного Аданом-Баеви-чем101 (объем керамики из Кфар-Ханании и ее распространение в Сеп-форисе могут подтверждать «теорию центрального места» Макмуллена); (2) практическое отсутствие укреплений иродианского периода102; (3) отсутствие оснований для вывода об интенсивной урбанизации в I в., которая могла бы иметь последствия для эксплуатируемых крестьян (такое строительство относится к более раннему, позднеэллинистическому периоду, приблизительно II в. до Р. Х., и к уже более позднему, среднеримскому времени (II в. н.э.))103; (4) отсутствие следов упадка и, наоборот, очевидное расширение территорий небольших поселений, как показывают, например, раскопки Йодфата (приблизительно в то же время, когда строились Сепфорис и Тивериада)104. (5) Наконец, монетаризация экономики при Антипе также не могла привести к усилению эксплуатации крестьян: ее степень не была высокой и большая часть монет в это время хасмонейские105.

В итоге Эдуардс заключает, что в первые годы правления Антипы условия для роста экономики были благоприятными. Этому способствовали несколько факторов106: (1) долгосрочная занятость многих жителей тетрархии Антипы в строительных проектах (приблизительно до середины 20-х гг.); (2) рост населения в раннеримский период107, что привело к увеличению спроса и, соответственно, производства продуктов сельского хозяйства, а значит и налогов108; (3) наконец, это уже время правления императора Августа, время гражданского мира и экономической стабильности109.

Опыт обобщения данных археологических исследований в рамках дискуссии о галилейском контексте служения Иисуса (Ш. Фрейн и Р. Хорсли)

Важный этап истории попыток объяснения некоторых аспектов земного служения Иисуса в галилейском контексте маркируют монографии и сборники статей ирландского исследователя Шона Фрейна и американского библеиста Ричарда Хорсли, уникальные по широте охвата проблематики и степени обобщения. Оставаясь в рамках принятого в нашем историографическом обзоре подхода с акцентом на двух известных вопросах, при анализе многочисленных работ этих авторов мы ограничимся рассмотрением только их аргументации и выводов о социальной и этно-религиозной ситуации в Галилее I в. как контексте проповеди Иисуса.

Позиция по одному из центральных в дискуссии о социальном контексте вопросов об отношении галилейских городов и сельских территорий у Фрейна претерпела очевидную эволюцию. В статьях 90-х гг.110, когда уже были опубликованы некоторые результаты многолетних археологических исследований, он практически отказался от своего прежнего представления о Галилее периода Антипы как тихой, политически и социально стабильной области111; свидетельства о немногих актах сопротивления иродианским властям112 в целом, по его мнению, не давали оснований для противоположного вывода. Фрейн начинает113 проводить различие между «ортогеническими» (orthogenetic), сохраняющими древние традиции поселениями и «гетерогеническими» (heterogenetic) городами, в которых устанавливается новый тип экономики и формируется иное по отношению к традиционному мировоззрение114 (это Сепфорис и Тивериада). Население обоих типов поселений имело «собственные идентичность, ценности и нормы»115, а их противоречия стали причиной «глубинной и постоянной» вражды жителей деревень к городам116.

Выбор модели для интерпретации свидетельств источников, по Фрейну, принципиально важен, так как это с самого начала исключает альтернативные выводы на основании анализа одних и тех же источников и гарантирует недостающие звенья в реконструкции целостной картины социального положения в Галилее I в.117 Его, по убеждению Фрейна, хорошо описывает модель античного общества, предложенная Т. Ф. Карни118, согласно которой интенсивные общественные изменения в античности происходили в случае сочетания трех факторов: специализации, монетизации экономики, а также изменения отношений к традиционным ценностям119.

Все они, по Фрейну, имеют место в Галилее в I в. (1) О специализации экономики120 свидетельствуют сообщения: (а) о выращивании хлеба на экспорт и для продажи на рынке121; (б) об изменении типа землевладения (традиционный — одна еврейская семья владеет своим небольшим наделом, сменяется новым — концентрация сельскохозяйственных ресурсов в больших поместьях); (в) о распространении в I в. выращивания оливковых деревьев и производства масла122; (г) о заготовке соленой рыбы в регионе озера123 и (д) о производстве определенных типов керамики в двух гончарных центрах.

• (2)    На существование «денежной экономики, в которой доминировали экономические связи с Тиром», и на процветающую локальную тор-говлю¹²⁴ указывают находки тирских монет и, не столь многочисленных, монет Антипы, а также сообщения Иосифа¹²⁵ и евангелистов¹²⁶, свидетельствующие об активном хождении монет.

• (3)    Изменение отношения к традиционным ценностям, неизбежное в эпоху экономического развития, также отражено у Иосифа Флавия в его свидетельствах об экономических последствиях потрясений 66–70 гг. по Р. Х. (в том числе о «социальном бандитизме»)¹²⁷ и в Евангелиях¹²⁸.

Это еще раз должно подтвердить, что Сепфорис и Тивериада были городами, которые в «короткий промежуток времени ввели в сердце Нижней Галилеи людей, чьи ценности столкнулись непосредственно с теми, которые определяли жизнь деревенских евреев»129.

Само «движение Иисуса» Фрейн понимает как реакцию на происходившие при Антипе быстрые социальные изменения, в том числе базовых ценностей130. Этим он объясняет и тот факт, что Иисус не посещал иродианские города Галилеи (Сепфорис и Тивериада в Евангелиях не упоминаются), не только потому, что Он разделял распространенное среди крестьян чувство отчуждения по отношению к ним, но прежде всего из-за того, что отвергал саму систему религиозных ценностей, на которой базировалась новая власть. Его движение, по Фрейну, не несло угрозы насильственного свержения этой власти (против зилотского контекста Его служения) и не имело своей целью предложить нравственное учение, которое могло бы помочь галилейским крестьянам справиться с царящими в стране несправедливостями, — некоторую «форму кинизма» (против гипотезы Кроссана).

Инкорпорация галилейского материала в дискуссию об Иисусе позволяет Фрейну заключить, что евангельская география (и, собственно, евангельская композиция) проповеди Иисуса в Галилее и в ближайших к ней регионах не является результатом богословской редакции евангелистов, но отражает определенную историческую реальность. В своем «ландшафтном подходе» автор далек от наивного объяснения менталитета галилеян особенностями природы Галилеи, которое господствовало в литературе XIX в.

Проповедь Иисуса он предлагает рассматривать с учетом того, как меняется ее тематика при посещении Им областей с различным ландшафтом (например, после возвращения Иисуса из Иудеи (от Иордана) в Галилею). Парадигматичным для понимания этого было, по Фрейну, событие исхода иудейского народа из пустыни, осмысленное в рамках девтерономического идеала, подчеркивающего контраст между жизнью в пустыне и в земле обетованной (Втор 11:10–12). Это во многом должно было определить особенность проповеди Иисуса по сравнению с проповедью Иоанна Крестителя (связанного, по мнению Фрейна, с кумран-ской апокалиптикой). После перехода из Иудейской пустыни в Галилею в проповеди Иисуса апокалиптическое ожидание предстоящего Суда сочетается с верой в то, что Бог благословил Свое творение, и нынешнее его состояние определяется именно этим (тема, укорененная в традиции премудрости — Лк 3:9; 13:6–9). После перехода в Капернаум (в особый прибрежный природный и экономический субрегион Галилеи) призыв Иисуса оставить все ради Царства Божия, обращенный теперь к относительно богатым жителям таких мест, как Вифсаида и Магдала¹³¹, был для них призывом к более радикальной смене ценностей, чем тот же призыв в случае обращения Иисуса к обедневшим крестьянам Нижней Галилеи. В Верхней Галилее, по пути к «селениям Кесарии Филипповой», открывается еще одна сторона пророческого, по Фрейну, самосознания

Иисуса: именно после посещения этой горной местности (гора в традиции рассматривалась как священное место132) и Преображения, которое в хронологии всех синоптиков следует за этим, Иисус «восхотел идти в Иерусалим» (Лк 9:51) с целью объявить, что Владыка неба и земли не нуждается в земных храмах (ср.: Ис 66:1).

Вопрос о Галилее I в. как историческом бэкграунде движения первых последователей Иисуса Христа рассматривается в целом ряде статей и монографий американского исследователя Нового Завета Ричарда Хорсли. Признавая роль археологического материала («совершенно нового источника информации»133) как особо важную134, в герменевтической дискуссии с археологами об интерпретации результатов галилейских раскопок он, однако, показывает себя активным сторонником использования социологических моделей Ленского и Каутсткого135. Но, как и в случае Кроссана, у Хорсли интерпретация исторических данных о социально-экономической, культурной и религиозной жизни прямо диктуется моделью, что в целом предвосхищает последующую интерпретацию свидетельств источников.

Выводы археологов о социально-экономической жизни в Галилее он обычно отвергает потому, что они, по его мнению, основаны на анахронистических представлениях о механизмах общественных изменений в древности — по убеждению Хорсли, вся экономическая жизнь древних средиземноморских обществ со времени Птолемеев и Селев-кидов регулировалась не рыночными механизмами, но была полностью под политическим контролем136. Поэтому, согласно Хорсли (в этом он близок к Кроссану), нельзя принять объяснение факта находок большого числа монет тирского чекана во время исследования района хребта Мейрон (Верхняя Галилея) тем, что галилейские крестьяне могли продавать свои товары на городских рынках, точно так же как и вывод Адана-Баевича о распространении посуды из Кфар-Ханании через рынки

Сепфориса137 и, как следствие, вывод о взаимовыгодных торговых связях городов Галилеи с окрестными сельскими областями. Широкое распространение в Галилее и на Голанах керамики из Кфар-Ханании Хорсли объясняет тем, что качественная глина была доступна только в немногих местах, поэтому, в целях экономической и политической стабильности, на государственном уровне давались предписания транспортировать эту посуду в другие поселения, где она не могла быть изготовлена138. Что касается находок тирских монет, то, согласно Хорсли, на этом основании еще нельзя делать вывод о выгодной торговле между Тиром и Галиле-ей139, так как эти монеты были основным платежным средством во всем Леванте, их принимали даже в Иерусалимском храме140.

Наиболее ясно Хорсли выражает свою позицию в отношении археологического материала при обосновании тезисов о происхождении галилеян раннеримского времени, галилейских деревенских общинах и урбанизации области при Антипе. Его тезис о происхождении галилеян I в. является некоторой актуализацией гипотезы Альта141. Хорсли также считал, что после ассирийского завоевания (северного) царства Израиля в 732–722 г. до Р. Х. депортировано было не все население, но лишь представители высшего класса и ремесленники142; при этом известные результаты археологических разведок в Галилее, позволяющие сделать вывод о запустении региона после ассирийского завоевания, Хорсли считает лишь предварительными и недостаточными для обобщающего заключения об истории заселения этой области143. Отсутствие в источниках упоминаний о каком-либо альтернативном по отношению к иерусалимскому культе в Галилее144 Хорсли объясняет не влиянием иерусалим- ского центра (такого влияния, по его мнению, не было), но только тем историческим обстоятельством, что галилеяне до хасмонейского завоевания были потомками «северных сельских израильтян»145, оставшихся в Галилее и сохранивших свои религиозные традиции, экономический уклад и образ жизни до самого прихода хасмонеев146.

Движение Иисуса (как призыв к обновлению традиционной деревенской жизни (village life) в согласии с древними израильскими традициями), по Хорсли, нельзя понимать в рамках зилотского сопротивления, так как в 1-й половине I в. в Галилее его еще не было147. О какой-то объединяющей антиримской идеологии в Галилее этого времени источники молчат148, а народные мессианские движения ограничивались только Иудеей149. В Галилее же было только неорганизованное сопротивление крестьян — то, что Хорсли называет «социальным бандитизмом»150, «дополитической формой социального протеста против сложившегося несправедливого положения дел»151.

Некоторые тенденции современных дискуссий.

Работы Дж. Рида, М. Ченси, М. Йенсена

Дискуссии о Галилее получили новый импульс после первых предва рительных публикаций результ атов раскопок Сепфориса в 80-е гг. XX в.

На основании этих материалов ряд исследователей сформулировали свои обобщающие выводы о социально-экономической и этно-религиозной ситуации в Галилее I в. В частности, много сторонников получило представление о существенной эллинизации и урбанизации Галилеи.

В конце 1990-х — начале 2000-х гг. было опубликовано сразу несколько монографических исследований, авторы которых стремились опровергнуть эти представления о галилейском мире и, в итоге, в целом обрисовали картину Галилеи времени Иисуса, которая доминирует в научной литературе и в настоящее время. Аргументация, обосновывающая вывод об эллинизированной Галилее со смешанным населением и о социальной ситуации периода правления Антипы, стала предметом критики в работах таких исследователей, как Дж. Рид, М. Ченси, М. Йенсен, Б. Рут152.

Американский библеист Джонатан Л. Рид в конце 90-х гг. XX в. подверг критике методологию и выводы Хорсли, оспаривавшего вывод о заметном запустении Галилеи после ассирийского завоевания153. Свою критику Рид обосновывал результатами разведок и раскопок экспедиции израильского археолога Цви Гала, опубликованными на рубеже 80-х и 90-х гг. XX в. Здесь была получена картина полного опустошения Галилеи после ассирийского завоевания 733–732 гг. и ее запустения в VII– VI вв. до Р. Х.154 Эта картина, как было сказано выше, подтверждается и раскопками группы М. Авиама: обнаружены свидетельства о начале ограниченного заселения Галилеи лишь в персидский период и о более интенсивном — уже в эллинистическое время155. Таким образом, нет оснований говорить о преемственности галилейской культуры на протяжении нескольких столетий с момента ее завоевания древними израильтя-нами156. Следовательно, галилеяне I в. по Р. Х. не могли быть потомками северных израильтян, живших здесь еще до плена. Начинает доминировать вывод о том, что они были потомками еврейских иммигрантов из Иудеи, колонизировавших Галилею начиная с I в. до Р. Х.157, и имели, таким образом, религиозные и родственные корни в Иудее158.

Согласно Риду, свидетельства о материальной культуре Галилеи I в. и данные раввинистических источников — все говорит в пользу того, что религиозная практика галилейских и иудейских евреев была очень близкой. Он выделил 4 маркера еврейской религиозной идентичности: наличие на объектах каменных сосудов, микв, вторичных захоронений159 и отсутствие свиных костей160. Все эти маркеры характерны для археологического материала I в. как в Иудее, так и в Галилее, и свидетельствуют, что галилеяне в это время были такими же евреями, как и жители Иудеи, и не менее строго соблюдали религиозные предписания.

Рид считает, что также должна быть отвергнута сыгравшая свою роль в дискуссии об этно-религиозной идентичности галилеян итурейская гипотеза, согласно которой галилеяне раннеримского времени были потомками обращенных при Аристобуле язычников итуреев (Э. Шюрер). Исследования 80-х гг. показали, что поселения, которые было принято идентифицировать как итурейские, не достигают Галилеи161 (нынешнее состояние знаний в целом подтверждает выводы Рида).

Помимо указанных маркеров об этнической и религиозной идентичности галилеян времени Иисуса Христа, по Риду, говорит также рост новых поселений (в конце позднеэллинистического и в раннеримский период) с материальной культурой, имеющей параллели с культурой Иудеи162 (это засвидетельствовано изменением ассамбляжа керамики и в нумизматической статистике — с начала I в. до Р. Х. увеличивается общее число монет, среди них доминируют хасмонейские, что указывает на экономическую и политическую ориентацию новых поселений Галилеи на хасмонейский Иерусалим163).

Такая же картина «еврейской Галилеи» получает обоснование в монографии 2002 г. Марка Ченси164, который на основании комплексного анализа письменных и археологических источников (из последних — введенные в научный оборот на начало 2000-х гг.) предложил обзор «всего того, что известно о галилеянах I в.». Его образ Галилеи I в. во многом отличался от того, который реконструировали исследователи предыдущих поколений, видевших эту область уже в I в. в значительной степени эллинизированной. Этот вывод с учетом результатов раскопок, по Ченси, не выдерживает критики.

• (1)    Завоевания Галилеи от ассирийского до селевкидского не имели своим следствием заселение этой области иноземцами. В эллинистическое время, после длительного запустения, с VII в. до Р. Х. регион начинает заселяться, по мнению Ченси, прежде всего финикийцами и, в меньшей степени, итуреями и евреями. Ситуация резко изменилась при хасмонеях, когда многие язычники покинули эту землю и на их место пришло много новых переселенцев с юга. Ченси, в итоге, принимает вывод М. Авиама: галилеяне I в. преимущественно были потомками этих хасмонейских колонистов.

• (2)    Против выводов о мультикультурной Галилее I в. с большими языческими диаспорами в городах (Оверман, Стрэйндж), согласно Ченси, свидетельствует тот факт, что языческая эпиграфика встречается только в пограничных областях Галилеи; очень редки статуэтки, а статуи встречаются уже только в слоях позднее I в. (например, в Кедеше). Находки в Сепфорисе, которые интерпретировались как признаки влияния римской языческой культуры, в большинстве своем относятся ко времени со II в. по Р. Х. (со времени размещения в Галилее римского Legio VI Ferrata в 120 г.¹⁶⁵), в то время как еврейский материал обильно встречается уже в слое раннего римского периода. В слоях I в. нет остатков латинских надписей и следов почитания римских богов. Очень немногие римские архитектурные формы найдены в Сепфорисе и Тивериаде в слоях, датируемых довоенным временем. Но и после 120 г. эти города отличаются

по архитектуре и эпиграфическому материалу от соседних греко-римских центров (Кесарии Приморской, Панеады, Скифополя). В целом, по убеждению Ченси, можно говорить о ясной культурной границе между «еврейской Галилеей» и окрестными землями языческих городов, хотя и культурные контакты в пограничных областях, например в регионе озера, не были исключены.

• (3)    О каком-то распространении греческого языка в Галилее I в., согласно Ченси, практически ничего не говорит. Корпус надписей этого времени здесь очень мал. Кроме надписей на монетах есть еще несколько надписей недалеко от Назарета, предостерегающих грабителей гробниц, и на рыночных гирьках из Тивериады. Надписи на монетах отражают в целом стремление политической элиты использовать изображения на монетах для пропаганды своих идей и ничего не сообщают о разговорном языке простого населения. Знание греческого возможно в пограничных областях, а также у торговцев, путешествовавших в прибрежные города. В эпиграфике нет следов, позволяющих допустить хоть какое-то знакомство населения с греческой философией наподобие кинизма¹⁶⁶.

• (4)    Межрегиональная сеть дорог действительно затрагивала Галилею, но, по мнению Ченси, нет достаточного археологического обоснования для вывода о регулярности такого сообщения и о том, что Галилея была транзитным регионом, вовлеченным в международную торговлю. Найденные монеты могут указывать только на локальную торговлю. Основные торговые пути проходили восточнее Галилеи¹⁶⁷.

• (5)    Причины распространения в христианской литературе выражения «Галилея языческая», понимаемого многими как указание на этническое разнообразие ее населения, Ченси объясняет признанием авторитета текста евангелиста Матфея (Мф 4:15–16), процитировавшего Ис 8:23, чтобы показать, что Иисус, придя в Капернаум, исполнил древнее пророчество. Евангелист не стремился сказать своим читателям что-либо о Галилее своего времени, эта фраза отражает веру в исполнение пророчества и начало миссии к язычникам.

В общем, все свидетельства, письменные и археологические, поддерживают изображение евангелистами Иисуса как проповедующего преимущественно среди евреев.

Предметом исследования в ряде работ датского исследователя Мортена Хёринга Йенсена является вопрос о социально-экономическом и внутриполитическом положении в Галилее при Ироде Антипе168. Анализ археологических данных на основании опубликованного на начало 2000-х гг. материала позволяет ему сделать 4 основных заключения.

• (1)    Результаты раскопок заставляют провести определенную границу в истории урбанизации Галилеи. Это дифференцирование между ранним материалом I в. и более поздними находками для иродианских городов Галилеи дает основание для следующих заключений: по состоянию публикаций о размере городов в I в. можно судить лишь предварительно; и Сепфорис, и Тивериада представляются как очень небольшие города с населением 6–12 тыс. человек; несмотря на некоторое развитие Сепфориса в хасмонейский период, основные импульсы для развития эти города получили уже в послевоенное время, точнее — в период правления императора Адриана¹⁶⁹. Эта же хронологическая особенность развития Галилеи находит отражение и в циркуляции монет: археологи отмечают большие изменения здесь до и уже после времени Антипы (со ссылкой на работу Д. Сиона¹⁷⁰).

• (2)    Оценить влияние программы урбанизации при Антипе на окрестные области позволяют археологические данные из трех поселений Нижней Галилеи — Йодфата, Хирбет-Каны и Капернаума, а также из Гамлы на Голанах. В целом Йенсен не видит оснований для вывода сторонников гипотезы социального конфликта в Галилее при Антипе по причине, как считалось, значительного увеличения налогового бремени на крестьян. Наоборот, судя по опубликованным материалам, нельзя говорить о каких-либо признаках экономического упадка в этих поселениях в I в., наоборот, очевидны следы их расширения и развития местной торговли. Археология, таким образом, скорее подтверждает позицию сторонников «гипотезы социальной гармонии» — политика Антипы была выгодна его подданным, открывала новые возможности

для торговли и поддерживала местную экономику. Малые и большие поселения Галилеи развивались и росли до начала 1-го антиримского восстания 66–70/74 гг. Археологически никакого упадка галилейских деревень и городов не прослеживается171.

• (3)    Вывод о скромных размерах иродианских городов Галилеи, но уже в трансрегиональной перспективе, позволяют сделать данные исследования городов Десятиградия: Гиппоса, Гадары и Скифополя, а также построенной Иродом Великим Кесарии Приморской. Хотя эти города, так же как Сепфорис с Тивериадой, достигают своего расцвета в более позднее римское время, в I в. по Р. Х., они уже были известны своими греко-римскими храмами, театрами и амфитеатрами и другими типично римскими постройками. В сравнении с ними Тивериада и Сепфорис не обладали какими-либо градостроительными характеристиками, которых не было бы в окружающих городах. А в сравнении с Кесарией Приморской и Скифополем они были еще и очень небольшими¹⁷².

• (4)    Исследования циркуляции монет (со ссылкой на работу Д. Сиона) показывают, что Галилея в начале столетия была обеспечена монетами значительно меньше, чем в дальнейшем. Лишь в поздние годы правления Антипа начал чеканить монеты, и лишь в небольшом количестве. Иконография изображений на монетах, имевшая пропагандистскую функцию, показывает, что даже в трудной политической ситуации конкуренции за власть с Агриппой I Антипа чтил иудейские традиции запрета на изображение живых существ¹⁷³.

Все это позволяет Йенсену заключить, что Галилея времени Антипы «была в политическом, экономическом и социальном отношениях стабильной, а сам Антипа был хотя и не выдающимся, но адекватным правителем». Социально-экономические последствия его правления для региона не были такими заметными, как считают многие специалисты, а образ конфликта города и деревни, широко принятый в научной литературе, не подтверждается данными источников и археологии. Из того, что известно о галилейском контексте движения Иисуса, нет, таким образом, никаких оснований рассматривать его как вызванное тяжелыми последствиями правления Антипы174.

Заключение

В дискуссиях о галилейском контексте провозвестия Иисуса именно археологические данные позволили дать однозначную оценку большинству гипотез относительно этно-религиозной, экономической и социально-политической ситуации в Галилее времени Иисуса, выдвинутых в европейской библеистике с середины XIX в. до 80-х гг. XX в. Эти гипотезы были основаны на данных письменных памятников, позволявших сделать альтернативные интерпретации, и общих соображениях, и до введения в научный оборот археологического материала были практически нефальсифицируемыми (см. 1-ю часть статьи).

• (1)    Именно археологические данные позволяют утверждать, что (а) вопреки гипотезе Бауэра, Бертрама и Грундмана население Галилеи раннеримского времени не было смешанным ни в этническом, ни в религиозном отношении (хотя в больших городах очевидно присутствие нееврейских социальных групп) (результаты археологических работ М. Авиама, Френкеля, У. Лейбнера позволяют сделать вывод о запустении региона после ассирийского завоевания, что лишает основания гипотезу о начале в это время длительного процесса смешения населения — автохтонного и переселенного); (б) вопреки гипотезе Альта-Хорсли галилеяне раннеримского времени не были потомками жителей северного Израильского царства, уничтоженного ассирийцами во время походов 732 и 722 гг. до Р. Х. (также работы М. Авиама и Дж. Рида, показавшие появление в Галилее хасмонейского и иродианского периодов материальной культуры, генетически восходящей к культуре Иудеи); (в) вопреки итурейской гипотезе галилеяне раннеримского времени в большинстве своем не были потомками итуреев, обращенных в иудаизм хасмонеями; (г) вопреки кинической гипотезе идейным контекстом проповеди Иисуса не могли быть эллинистические традиции простонародного кинизма, так как формы, которые приняла эллинизация в Галилее, не допускали идеологического, в том числе религиозного, влияния (исследования показали, что заметные следы эллинизации и романизации в Галилее относятся к позднеэллинистическому и уже среднеримскому периодам, а в I в., во время правления тетрарха Антипы и проповеди Иисуса, такое влияние не прослеживается. Результаты раскопок Магдалы не меняют этого общего вывода); (д) вопреки гипотезам Фрейна, Хорсли, Кроссана,

Galilee...) в целом приходит к близким выводам, описывая ситуацию в науке о Галилее I в.

Оукмана и др. Галилея не представляла собой области социального конфликта между городским и эксплуатируемым деревенским населением, обусловленного экономическим кризисом (работы Эдвардса и Йенсена).

• (2)    Именно археологические данные позволили выдвинуть и обосновать гипотезы о том, что: (а) население Галилеи времени Иисуса в подавляющем большинстве восходило к иудейским колонистам хас-монейского и иродианского периодов (работы М. Авиама, Дж. Рида, У. Лейбнера); (б) религиозные практики этого населения в целом соответствовали религиозным практикам, сложившимся в Иудее (те же авторы); (в) эллинизация широко затронула материальную культуру Галилеи как в городах, так и в деревнях, не вытесняя при этом традиционные религиозные практики (хотя во многих поселениях прослеживается тенденция к отказу от ряда предметов, ассоциировавшихся с греко-римским влиянием); (г) строительные проекты тетрарха Антипы способствовали экономическому подъему в Галилее времени Иисуса (Эдвардс, Йенсен).