Проблема самопознания и способы ее художественного решения в романе М. Юрсенар «Философский камень»

Роман М. Юрсенар «Философский камень» отличает широта охвата жизненного материала, глубина философской мысли писательницы, а также актуальность проблематики. М. Юрсенар мрачными красками рисует картину жизни и нравов конца XVI в. Европа предстает в романе ареной ожесточенной схватки, когда, по словам Л.Г. Андреева, «звон оружия и звон золота заглушали стоны истязаемых – во имя той или иной догмы» [1, с. 346]. Показывая эпоху Возрождения, «когда разум человеческий [ был ] взят в кольцо пылающих костров» [11, с. 279], М. Юрсенар, однако, не теряет веры в человека, в разум, науку, свободу. По ее мнению, человек должен найти в себе силы оставаться Человеком в любых условиях. «Он, – говорит главный герой романа, – творение, которому противоборствуют время, нужда, богатство, глупость и все растущая сила множества» [Там же, с. 389]. Но «погубят ли человека люди?» [Там же, с. 389] – это вопрос, который должен решать каждый человек самостоятельно.

На страницах романа перед нами фигура яркого, противоречивого человека, «рыцарски чистого поборника разума и науки» [5, с. 73], для которого нет ничего выше познания истины. Главной же проблемой и истинным смыслом человеческого существования становится проблема сотворения человеком самого себя. Эта мысль, на наш взгляд, является лейтмотивом всего произведения М. Юр-сенар и раскрывается при помощи самых разных художественных средств, как то: заглавие романа, эпиграфы, названия частей, глав, пространственно-временная организация текста, метафоры, символизм исторических реалий эпохи и, наконец, образ самого главного героя, противоречивость и неординарность его натуры в сопоставлении с другими персонажами произведения.

Ключом к пониманию главной идеи произведения является его название. В связи с этим хотелось бы отметить, что современная теория литературы уделяет особое внимание роли предтекста в восприятии и понимании всего литературного произведения. По мнению Л.В. Ламзиной, «компоненты предтек-ста в совокупности, выполняя прогнозирующую функцию, задают читателю первые ориентиры, по которым будет строиться восприятие произведения как художественного целого» [7, с. 75]. Основной компонент предтек-ста, заглавие, «то в ясной, конкретной форме, то в завуалированной, имплицитной выражает основной замысел, идею, концепт создателя текста» [3, с. 133].

На наш взгляд, уже в заглавии романа L’oeuvre au noire отражена вся сложность произведения М. Юрсенар. Во-первых, думается, что оно указывает на трагический характер изображаемой эпохи. Черный колорит действительно присутствует в романе: большинство персонажей гибнут мучительной смертью, в произведении много картин казней и жестокостей, что, безусловно, оставляет пессимистическое ощущение. Во-вторых, заглавие имеет несколько других символических смыслов, а потому, как бы ни было оно выразительно само по себе, «в полной мере понять его смысл, оценить, насколько оно удачно, можно лишь по прочтении произведения, соотнеся его с уже освоенным содержанием» [7, с. 75]. В связи с этим, заметим, что символический смысл заглавия L’oeuvre au noire, как и многих других произведений ХХ в. (для которых характерными оказываются заглавия с усложненной семантикой – заглавия-аллюзии, символы, метафоры) «реализуется только в неразрывной связи с уже воспринятым и освоенным читателем текстом» [6, с. 75]. Название L’oeuvre au noire соответствует термину средневековой алхимии – «черная стадия» или «делание в черном». Таким образом алхимики

обозначали одну из трех стадий Великого деяния, в процессе которого, по их убеждению, мог быть извлечен философский камень, дававший возможность превращать неблагородные металлы в благородные – золото и серебро. В данном случае речь идет о самой первой (черной) стадии Великого деяния. Как пишет сама М. Юрсенар, комментируя заголовок романа, «формула L’oeuvre au noire» означает именно ту фазу процесса извлечения философского камня, которая считается в алхимических трактатах самой трудной. Специфические трудности и опасности черной стадии, согласно алхимическим представлениям, были связаны с тем, что «чернодей» соприкасался с темными силами хаоса, из которого химические элементы черпают свою мощь: возвращение в первозданный хаос казалось им необходимой предпосылкой творческого преображения вещей» [11, с. 16].

Но этим символические смыслы заглавия не исчерпываются. Приведенное выше толкование черной стадии и Великого деяния в целом – это лишь один из вариантов, характерный для практически ориентированных алхимиков. Для сторонников так называемой метафизической алхимии первостепенное и решающее значение имел философский смысл. С их точки зрения, процесс превращения вещества в актах Великого деяния – это только внешняя параллель с процессом, гораздо более глубоким и сокровенным – преобразование алхимиком самого себя, его самосовершенствование и самосозидание.

Кроме заглавия всего романа, важную роль в раскрытии его основной идеи играют эпиграфы, что является характерной чертой произведений М. Юрсенар. Эпиграфы к каждой части произведения представляют собой «сильные позиции», т. к. в них сформулирована идея последующей части. Думается, что особое значение имеет эпиграф к первой части романа, поскольку в нем представлена главная идея, лежащая в основе всего произведения. Этот эпиграф взят из «Речи о достоинстве человека», принадлежащей известному мыслителю эпохи Ренессанса Джованни Пико делла Мирандоле. В нем выражена мысль, которой, как утверждал итальянский философ, должен был руководствоваться Творец, создавая человека: «Я не назначил тебе, о, Адам, ни определенного места, ни особенного, одному тебе присущего дарования, дабы свое лицо, свое место и свои дарования ты возжелал сам, сам завоевал и сам распорядился ими. В границах, начертанных мною природе, обретается множество других тварей. Но ты, кому не положены пределы, своей собственной властью, мною тебе врученной, ты сам творишь себя. Я поставил тебя в средоточие мира, дабы тебе виднее было все, чем богат этот мир. Я не создал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, дабы ты сам, подобно славному живописцу или искусному ваятелю, завершил свою собственную форму…» [11, с. 203].

М. Юрсенар выбирает именно эти слова Джованни Пико делла Мирандолы для эпиграфа, возможно, потому, что в них воплощен дух раннего Ренессанса, когда вера в безграничные возможности человека, в его божественность была своего рода катализатором жизни и деятельности человека. Эпиграф в романе еще раз указывает на то, что единственным достоинством человека является свобода и воля к самосозиданию и самотворчеству. Из того «ничто», которым предстает человек в «Речи» Пико делла Мирандолы, он может сделать все, превратить абстрактную возможность в конкретную действительность.

Раскрытию главной идеи романа служит также и пространственно-временная организация текста. Обращение М. Юрсенар к XVI в. отнюдь не случайно. Это переломное, полное противоречий время в истории человечества. С одной стороны, это «мир чудовищного распада», который олицетворяет собой в романе Фландрия XVI в. С другой стороны, в этом мире уже родилось и набирало силу гуманистическое сознание Ренессанса. Человеком Северного Ренессанса называет М. Юрсенар сво- его героя. Но, чтобы стать самим собой, он должен был порвать с теми установлениями и традициями, которые царили повсюду, а именно: общинностью, коллективизмом, ориентированностью на интересы и мнение группы.

Следует заметить, что время в романе течет далеко неравномерно. Так, детству и юности Зенона посвящено 4 главы: «Детство Зенона», «Летние досуги», «Празднество в Драну-тре» и «Отъезд», тогда как вся его остальная жизнь, вплоть до 50 лет, представлена лишь в двух главах, причем опосредованно, через слухи и молву о скитаниях Зенона, а также через воспоминания самого героя. Лишь в заключительной главе первой части автор описывает странствия героя, правда, достаточно бегло и кратко. О последних нескольких годах жизни Зенона повествуют следующие две части. Как видим, художественное время в романе течет то ровно, то предельно сжато. Думается, что этот прием дает возможность М. Юрсенар ярче представить жизненный путь героя, выделить наиболее значимые отрезки его пути, показать, от чего Зенон уходит, какова цель его странствий и достигает ли он ее в конце жизни. Как утверждает автор, ее не интересовали подробности, детали были не важны. Значение имел только сам герой, который прошел через многое в своей жизни. Каким он стал после всех испытаний – вот то, что волнует М. Юрсенар.

Неординарность фигуры главного героя, его стремление к познанию окружающего мира и самого себя раскрывается также посредством пространственной организации художественного мира романа. Если в начале романа действие разворачивается в небольшом городке Фландрии Брюгге, то постепенно его границы расширяются. Странствия Зенона охватывают не только Европу, но и Азию и Северную Африку.

Стремление Зенона к познанию расширяет границы реального мира. Для пытливого духа весь мир представляется замкнутым пространством. «Можно ли быть таким безумцем, чтобы не попытаться перед смертью хотя бы обойти свою тюрьму?» [11, с. 207] – говорит 20-летний паломник. Таким образом, все начинается с реального путешествия. Но уже в начале пути Зенон знает цель своего странствия – познание собственной личности. Однако ему потребовалась большая часть жизни, чтобы осознать, что истинное странствие совершается лишь внутри себя самого.

Кроме того, в основе деления романа на части лежат, на наш взгляд, пространствен- ные метафоры замкнутости и разомкнутости. Так, первая часть произведения, повествующая об уходе героя из семьи, отказе от духовной карьеры, путешествиях по свету, о его занятиях наукой, отражает стремление Зенона разомкнуть свой мир в расширяющееся внешнее пространство. Однако после перелома в душе героя и обращения вглубь самого себя круги судьбы начинают неумолимо сжиматься. Вторая часть – это добровольное возвращение Зенона в родной город, где, как он интуитивно чувствует, его ждет смерть. И, наконец, последняя часть, «Тюрьма», как видно уже из названия, является примером максимального сжатия пространства. Справедливо, на наш взгляд, в этой связи замечание О.Б. Вайнштейн, которая утверждает, что «усилия Зенона разомкнуть пространство, как внешнее, так и внутреннее, обуславливают в романе и особое значение мотивов жидкого, текучего, рассеивающего свет, а именно образов воды, зеркал, стекол, глаз – всего, что связано с игрой отражений и размыкания фиксированных контуров» [2, с. 637].

С пространственными метафорами в романе неразрывно связан и хронотоп дороги, который проходит через все повествование. Уже на первых страницах главный герой романа Зенон предстает перед нами как паломник, странствующий по дорогам «великого мира». Ю.М. Лотман пишет: «Для того, чтобы стать возвышенным, пространство должно быть не только обширным (или безграничным), но и направленным, находящийся в нем должен двигаться к цели. Оно должно быть дорогой» [8, с. 290]. Образ дороги становится воплощением не только физического пространства, но и метафорой всей жизни главного героя. Так, уже из названия первой части романа «Годы странствий» и первой главы «На большой дороге» мы узнаем о том, что перед нами движущийся герой, который ради достижения своей цели отправляется в путешествие, уходит в «большую» жизнь.

М. Юрсенар не располагает действие в романе в хронологическом порядке. После экспозиции героя «на большой дороге» автор возвращает нас к событиям прошлого. Три последующие главы «Детство Зенона», «Летние досуги» и «Празднество в Дранутре», как видно уже из названий, погружают нас в атмосферу детства и юности Зенона. М. Юрсенар показывает, что с рождения (Зенон был незаконным сыном богатой фламандки) он оказывается фактически вне того круга, к которому принадлежали его родственники. Уже в первых главах романа «Философский камень» М. Юр-сенар дает понять, что перед нами человек одаренный, личность яркая и противоречивая, что следует уже из описания его внешности. В его образе сочетаются «лед и пламень», он бледный и загорелый, скупой в жестах и с горящими глазами. Заметим, что к концу жизненного пути, по словам М. Юрсенар, «он почти не изменился».

Изучение окружающей реальности стало первым этапом в обретении героем своей подлинной сущности. Прежде чем обратить поиски вглубь себя самого, герой попытался найти все ответы на пути научного познания мира. В таком отношении героя к науке Юр-сенар, по сути дела, отразила веру человека в ее всесилие и могущество. Романистка изображает Зенона как человека, посвятившего всего себя занятиям алхимией (которая в первой части романа трактуется как наука, родственная современной химии), физиологией, анатомией, медициной. Он пожертвовал ученым званием и посвятил себя одной практике; во время эпидемии чумы, исцелив многих безнадежных больных, он прослыл чудотворцем. Юрсе-нар подчеркивает, что ему не нужны были почести и слава, поскольку его занимало только одно: истина, сокрытая в вещах и ускользающая, как ему казалось, каждый раз, как только он к ней приближался. Как и в начале романа М. Юрсенар изображает Зенона одиноким бродягой, чужим везде и всем. Его научные и философские изыскания отнюдь не приветствовались официальными властями. Свобода, как и прежде, была для него связана с умением сделаться «невидимкой». В связи с этим М. Юрсенар изображает его изгнанником, скрывающим свое подлинное имя.

В главе «Беседа в Инсбруке» герой романа подводит итог пережитому за 20 лет. Годы скитаний не прошли даром для героя. Романистка обращает внимание на то, что научные штудии научили Зенона не только мыслить самостоятельно, независимо от установленных норм и пределов дозволенного, но и не лгать самому себе.

В философских исканиях героя романа М. Юрсенар, с одной стороны, отразила веру в безграничные возможности человеческого разума, с другой – ясно дала почувствовать опасности, скрывающиеся на этом пути. Не случайно романистка вкладывает в уста ученого размышления, которые звучат особенно актуально в ХХ в. Это рассуждения по поводу будущих адептов тайного алхимического знания, которые извлекут из темного хаоса Вселен- ной силы, способные сжечь Землю, и, может быть, не устоят перед искушением испробовать эту возможность. Порой Зенону казалось, что «лечить, учить, обогащать род человеческий и снабжать его орудиями, – быть может, не самое разумное во вселенском хаосе» [11, с. 272], т. к. все это чаще лишь усиливает жестокость и злодеяния, которые царят повсюду, очевидцем которых Зенон стал в годы своих странствий.

Глава «Последние скитания Зенона» заканчивается весьма символично. Перед отъездом в родной город он посмотрелся в зеркало, составленное из двух десятков маленьких выпуклых зеркал. Он «увидел два десятка сплюснутых и уменьшенных по законам оптики изображений человека в меховой шапке, с болезненно-желтым цветом лица и блестящими глазами, которые и сами были зеркалом. Этот беглец, замкнутый в своем мирке и отделенный от себе подобных, которые тоже готовились к бегству в параллельных мирках, напомнил ему гипотезу грека Демокрита, и он представил себе бесчисленное множество одинаковых миров, где живет и умирает целая вереница пленников-философов» [Там же, с. 282]. Накануне нового этапа в жизни героя это зеркало стало символом всех возможных еще Зенонов, возможностей, которые герой мог реализовать в зрелом возрасте.

Во второй части, как совершенно справедливо указывает Ю.Н. Давыдов, «основное течение романного действия переходит из “внешнего” плана исторического романа во “внутренний” план романа интеллектуального, вовлекающего алхимическую “мифологию” в глубинную коллизию “драмы идей”, для которой превратности индивидуальной человеческой судьбы есть лишь ее символы и олицетворения» [4, с. 20]. М. Юрсенар полагала, что, развивая тайные глубины и скрытые способности сознания, человек может достичь совершенства. Не случайно романистка постепенно перемещает алхимические эксперименты Зенона в сферу его собственной внутренней жизни. Алхимия во второй части романа охватывает не столько физическую реальность, но духовную. Жидкостный мир алхимических превращений оказывается теперь «внутренним пространством размышляющей личности, оптимальной моделью для “потока сознания” и поэтики воспоминаний; “черная стадия” становится аллегорией исследования бессознательного, а алхимические образы – проекцией архетипов коллективного бессознательного» [2, с. 638].

Оседлая жизнь героя в Брюгге во второй части романа символизирует, на наш взгляд, замершее, «неподвижное существование» [11, с. 293] его души. Правда, писательница обращает внимание на то, что это вовсе не означало остановки в исканиях героя, его духовной смерти, т. к. внешнее движение переросло во внутреннее и «продолжало бурлить, оставаясь на месте» [Там же]. Автор показывает, что в душе героя незаметно для него самого совершался сдвиг, но «как человеку, плывущему непроглядной ночью против течения, ему не хватало ориентиров, чтобы точно рассчитать, куда его сносит» [Там же]. Необходимо отметить, что образ воды, который постоянно сопровождает Зенона, имеет важное значение. Как пишет К.Г. Юнг, на которого неоднократно ссылалась М. Юрсенар в своих интервью, «вода – это не прием метафорической речи, но жизненный символ пребывающей во тьме души» [10, с. 108].

Новым способом познания себя становятся для Зенона медитации – высшая форма умственной алхимии, основанная на восточном мистическом опыте. Эти медитации, как пишет О.Б. Вайнштейн, «включают в себя дыхательные упражнения, выход за пределы своего тела, воссоединение со стихиями, переживание текучего времени-вечности и единства вещей» [2, с. 638–639]. Эти путешествия по бессознательному заменили Зенону реальные странствия и оказались гораздо более увлекательным занятием, чем внешние приключения. В наставлениях его учителей подчеркивалось, что Великое Деяние «совершится само собой независимо от твоей воли, если будут неукоснительно соблюдены все условия» [11, с. 306]. Эти алхимические метафоры свидетельствуют о том, что Зенона не минуют белая и красная стадии.

Постепенно М. Юрсенар приводит своего героя к ощущению глубинного единства всего сущего. В медитациях Зенона она показывает, как размывались границы привычного мира: пространство смещалось, расстояния исчезали, прошлое и будущее сливалось воедино. «Зенон погружался в эти видения, пишет романистка, – как верующий христианин – в размышления о боге» [Там же, с. 294].

Таким образом, в романе М. Юрсенар показывает, что герой познал «аскетическую чистоту Белой стадии» [Там же, с. 306]. Духовные поиски Зенона шли по спирали: белая стадия уже несколько раз сменяла черную, однако красной стадии он достигал лишь дважды.

В понимании М. Юрсенар красная стадия означает «торжество сопряженных духа и плоти» [Там же, с. 307]. Ее символом является в романе образ солнца. Первый раз философ видит «алый шар» во время морского купания перед вторым возвращением в родной город. В описании купания Зенона фактически перефразируется эпиграф к роману – отрывок из речи о человеческом достоинстве Пико делла Миран-долы: «Я не назначил тебе, о Адам, ни лица, ни определенного места… Я поставил тебя в средоточие мира….». Так и Зенон, стоя по колено в воде, «голый и одинокий, он чувствовал, что сбрасывает с себя шелуху обстоятельств, как только что сбросил одежду. Он становился вновь тем самым Адамом Кадмоном, который, по мнению философов-герметистов, находится в самой сердцевине вещей и в котором высвечено и явлено то, что во всем остальном растворено и неизреченно. В окружающей его безмерности все было безымянным» [Там же, с. 352]. Образ Адама Кадмона, по справедливому замечанию О.Б. Вайнштейн, связывает воедино «многие эзотерические символы ро- мана, и восходит к мистическому учению каббалы» [2, с. 639]. Согласно одному из толкований, Адам Кадмон – это абсолютная человеческая сущность, которая существовала до начала времен и стала прообразом сотворения мира и человека. Концепция Адама Кадмо-на утверждает и обосновывает подобие между строением Вселенной (макрокосма) и человека (микрокосма). Кроме того, Адам Кад-мон гармонически соединяет в себе мужскую и женскую природу и выступает как изначальный идеал человеческого совершенства, который был утрачен в результате грехопадения, но может быть обретен с помощью мистического опыта [9]. Образ Адама Кадмона в романе есть не что иное, как философский камень алхимиков, искомый Зеноном на протяжении всей его жизни. Чувствуя себя Адамом Кадмо-ном, Зенон как бы прикасается к чистому бытию, лишенному временных и нравственных характеристик, к началу начал всего сущего и переживает миг собственного совершенства и единения со всем миром.

По мере того как расширяется и углубляется познание Зеноном себя и своего единства с миром, М. Юрсенар показывает, как неотвратимо сжимается кольцо травли вокруг героя. Об этом свидетельствует название третьей части романа «Тюрьма», которое, как и в предыдущих случаях, многозначно и символично. Кроме непосредственного содержания, которое оно в себе несет, а именно арест и тюремное заключение главного героя, реальная тюремная камера является символом «всех границ, что замыкали его поиск истины: имя, круг занятий, приличия, нравы эпохи, тонкое, но осязаемое различие между ересью и каноном» [2, с. 637].

На первый взгляд может показаться, что принять свою судьбу для Зенона – значит принять смерть на костре. Но Зенон боится телесных мук, боится, что они сломят его душу. Выбранный писательницей эпиграф к третьей части романа: «Не признак трусости, когда иной, В стремленье избежать горчайшей доли, Решается на смерть по доброй воле… Прямому сердцу лучше умереть, Покуда мука душу не сломила, напечатлев на ней свою печать. О скольким смерть спасенье подарила! Однако трусу не дано понять, Как сладостно порой влечет могила…» (Джулиано Медичи) свидетельствует о том, что самоубийство Зенона накануне казни, согласно взглядам М. Юрсенар, – это вовсе не трусость, а поступок, который может быть расценен как классическое доказательство свободы воли.

Последней тюрьмой, в изображении Юр-сенар, оказывается для Зенона его собственное тело. Символично, что, умирая, главный герой вновь видит образ солнца: «…Бледная белизна переходила в багряное золото, хотя при этом первородная чернота не исчезала… На мгновение… алого цвета шар затрепетал то ли в нем самом, то ли вовне, кровавя море. Словно летнее солнце в полярных широтах, сверкающий шар, казалось, колеблется, готовый склониться к надиру, но вдруг незаметным рывком он поднялся в зенит и, наконец, истаял» [11, с. 401]. Достижение красной стадии в алхимической символике означало окончательное преображение адепта. Зенон дважды в жизни видит алый шар. Это знак того, что он на верном пути. Однако М. Юрсенар изображает эти предсмертные мгновения героя так, что даже в своем последнем видении он не сливается с ним в нечто единое. Сверкающий шар на мгновение показался ему и «истаял в ослепительном свете дня, который в тоже время был ночною тьмою» [Там же]. Думается, что символичное смешение цветов говорит о том, что Зенон не прошел до конца все ступени мистического пути. По сути дела, всей жизни Зенона хватило только на то, чтобы пройти черную стадию, которая символизирует освобождение или смерть всего бренного.

Итак, мы можем сделать вывод о том, что на пути самопознания главный герой романа проходит несколько этапов. В первой части произведения его искания связаны с научным способом познания окружающего мира. М. Юрсенар, максимально «сжимая» романное время, воплощает в научной деятельности и философских размышлениях Зенона те противоречия, с которыми столкнулось человечество уже в ХХ в.

Для полного и верного понимания главной идеи романа следует также постоянно помнить о возможности двоякого истолкования каждого термина алхимии. Автор неоднократно указывала на то, что все они могут означать и то, что совершается во «внешней» природе, с химическими веществами, и то, что происходит с самим человеком, в его внутренней природе. В первой части, которая целиком остается в пределах традиционного жанра исторического романа, алхимическая символика используется главным образом в своем прямом изначальном смысле. Здесь она является характерной реалией эпохи. Заметим, что в общем построении романа такое использование алхимической символики в первой его части вполне оправдано, т. к. Зенону потребовалась большая половина жизни, чтобы постичь высший «метафизический» смысл алхимии. Он приходит к осознанию того, что алхимия есть «благородное искусство познавать себя самого» [10, с. 297].

Если в начале пути под философским камнем ученый понимал «конечный продукт алхимического синтеза» самих исходных веществ, то во второй части романа Зенон приходит к тому, что истинным «философским камнем» является он сам. Стадия отрицания, разложения, или черная стадия, – необходимая фаза Великого деяния, ибо она является ступенью к более высоким стадиям: белой и красной. После того как Зенон совершил это открытие, означавшее для него подлинный духовный переворот, алхимическая символика приобретает в романе новый смысл, который начинает доминировать над прежним. Это событие означало перелом в жизни Зенона, после чего он приступает к самой трудной и сокровенной части Великого деяния. Второй этап самопознания героя связан с его стремлением выйти за рамки собственного эгоцентризма, со служением людям, независимо от их философских и религиозных убеждений, со стремлением быть полезным. Зенон, преодолевая крайности индивидуализма, находит спасительный выход в помощи другим. М. Юрсенар подчеркивает, что до конца дней он остается врачом, помогающим больным. Думается, что в образе Зенона М. Юрсенар воплотила один из возможных путей самопознания и переживания единства с миром.