Проблема установления элементов объективной стороны геноцида

В отличие от политиков юристы при определении меры ответственности за геноцид руководствуются положениями действовавшего в тот исторический период времени международнопризнанного правового документа, точно определяющего объективную сторону этого преступного деяния и его конкретные объекты. Без точного юридического определения «групп защиты», т. е. жертв преступления в момент совершения самого деяния, использование термина «геноцид» для подмены совершенного иного тяжкого преступного деяния в целях демонстрации «особой опасности» соответствующего преступления наносит урон современному состоянию международного права, грубо нарушает основополагающие принципы уголовно-правовой науки, подрывает их авторитет.

Геноцид – это тяжкое человеконенавистническое преступление, и поэтому следует пресечь использование в международных документах и в уголовном законодательстве государств его размытого определения, нечеткого перечисления охватываемых им преступных деяний и защищаемых от посягательства групп. В этой связи не может быть принято к руководству данное Н.В. Мошенской такое его широкое определение как «преднамеренное преступление, нацеленное на истребление группы людей, выделяемой по своей принадлежности к какому-либо сообществу» [1, с. 35].

Следует отметить, что общее определение преступления геноцида, данное в статье II Конвенции о геноциде 1948 года, за прошедшее десятилетия доказало свою состоятельность. Несмотря на предложения и ожесточенные дебаты относительно расширения перечня защищаемых групп посредством включения в данный список политических, социальных и др. групп, международная общественность в целом проявила единодушие относительно сохранения в неизменном виде первоначальной трактовки геноцида. Даже тогда, когда под давлением определенных политических сил появилась реальная возможность изменить первоначальный вариант концепции геноцида на Римской конференции в 1998 году, не были внесены соответствующие поправки, и первоначальное определение преступления геноцида не было пересмотрено.

При определении международной ответственности и назначении наказания за совершение преступления геноцида необходимо добиваться достижения неотвратимости наказания не только для его непосредственных исполнителей, но и всех лиц и структур, прямо или косвенно способство- вавших его совершению. Так, приказ правительственных структур о совершении тех или иных деяний, охватываемых понятием «геноцид», следует рассматривать как подготовку к этому преступлению, даже если его совершение по каким-либо причинам не произошло. Как правило, приказ о геноциде отдает правящая элита, но отдавшие его лица непосредственно не участвуют в совершении соответствующих преступлений. С принятием Конвенции о геноциде 1948 года ООН, путем выделения геноцида в отдельное уголовно-наказуемое международное преступление, четко обозначила подход, в соответствии с которым, если геноцид – это отказ признавать право на жизнь соответствующих групп, то убийство – это отказ признавать право на жизнь отдельного человека. Говоря иначе, при совершении геноцида с самого начала умысел заключается в полном или частичном физическом уничтожении определенной группы людей.

Для того чтобы выполнить требования Конвенции о геноциде 1948 года об ответственности за соответствующее преступное деяние, необходимо иметь конкретное намерение совершить геноцид, а подстрекательство должно быть прямым и публичным [2, с. 213]. Это требование в свое время было разработано международными уголовными судами, в частности Международным уголовным трибуналом по Руанде и Международным трибуналом по бывшей Югославии. Так, в деле Акай-есу Суд заявил, что «прямой» элемент подстрекательства подразумевает, что подстрекательство принимает прямую форму и конкретно провоцирует другого человека на совершение преступного деяния, и более чем простое неопределенное или косвенное предположение может составлять прямое подстрекательство [3].

«Публичное» подстрекательство к геноциду относится к средствам массовой информации. В настоящее время социальные сети стали каналом для разжигания нетерпимости и насилия. Социальные сети часто используются для воздействия на психику молодого поколения, не обладающего достаточным жизненным опытом, посредством пропаганды агрессивного поведения. Неотъемлемым элементом массового использования социальных сетей является их уязвимость к манипуляциям. Эти сети трудно контролировать, в частности, в отношении обеспечения точности контента, распространяемого среди подписчиков в Интернете. В последние годы социальные сети не только выступают мощным ресурсом для манипулирования массами, но и представляют собой канал для распространения языка ненависти, который может быть равносилен поведению, из- вестному в правовой доктрине как «подстрекательство к геноциду».

Сообщения в социальных сетях, репосты и лайки могут достигать тысяч или даже миллионов людей, не говоря уже о почти неограниченном количестве подписчиков на таких платформах, как Twitter или Х. Так, согласно аналитическому докладу, представленному авторитетными исследователями терроризма, «только в Twitter зарегистрировано более 45 тысяч аккаунтов «Исламского государства», что превращает этот ресурс в мощный рычаг пропагандистской машины террористов» [4, с. 39]. С этой точки зрения информация, предоставленная через каналы социальных сетей, безусловно, может считаться «прямой и публичной», и поэтому очень важна деятельность по предупреждению данного преступления, которую осуществляют крупные медиаресурсы, блокируя сообщения о разжигании ненависти, вражды, нетерпимости [5, с. 113].

Состав преступления геноцида четко определен в Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 года. В соответствии со ст. II указанной Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить полностью или частично какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу: a) убийство членов такой группы; b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; c) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее; d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы; е) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую.

В этом отношении очень важным является точное определение состава преступления геноцид и в уголовном законе отдельных государств. Так, после обретения Азербайджаном национальной независимости 16 августа 1996 года Конвенция о геноциде 1948 года была ратифицирована парламентом страны. К этому времени произошли трагические события, были совершены геноцид в Югославии, Руанде и в самой Азербайджанской Республике, в городе Ходжалы в 1992 году. Впервые же геноцид был криминализирован в Уголовном кодексе Азербайджанской Республики в 1999 году. Состав этого преступления был сформулирован в статье 103 Уголовного кодекса Азербайджанской Республики («Геноцид, т. е. действия, направленные на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы путем убийства членов этой группы, причинения тяжкого вреда их здоровью или серьезного вреда их умственным способностям, создания жизненных условий, рассчитанных на полное или частичное физическое уничтожение членов этой группы, осуществления мероприятий, направленных на предотвращение рождаемости внутри группы, принудительной передачи детей, принадлежащих одной группе, в другую, наказываются лишением свободы на срок от четырнадцати до двадцати лет либо пожизненным лишением свободы»), а также в статье 104 (Подстрекательство к совершению геноцида), в соответствии с которой «Непосредственное и явное подстрекательство к совершению каких-либо деяний, предусмотренных ст. 103 настоящего Кодекса, наказывается лишением свободы на срок от пяти до десяти лет».

Таким образом, статьи уголовного закона страны полностью воспроизвели положения ст. II Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него 1948 года. C учетом того, что ст. 103 Уголовного кодекса Азербайджанской Республики устанавливает наказание за совершение геноцида в национальном законодательстве, а преступление геноцид является международным преступлением и определено Конвенцией о предупреждении преступления геноцида и наказании 1948 года, оно является конвенционным преступлением, потому что регламентируется нормами международного уголовного права.

При анализе правовых характеристик преступления геноцид западные специалисты подробно рассматривают контекстуальный элемент состава международного преступления, т. е. сопутствующие совершению общественно-опасного деяния условия, обуславливающие квалификацию деяния в качестве международного преступления [6, с. 15]. Между тем национальная доктрина уголовного права не включает данные обстоятельства, так как использует традиционную четырехчленную (субъект, объект, объективная сторона и субъективная сторона) теоретическую конструкцию состава преступления. Другими словами, в азербайджанской науке уголовного права контекстуальные обстоятельства учитываются в рамках одного из вышеуказанных четырех обязательных элементов состава преступления.

Е.А. Малярова указывает, что выделение данного элемента в составе международного преступления способствует отнесению преступлений к компетенции соответствующего международного судебного органа (постоянного или созданного ad hoc), позволяет дифференцировать международные преступления по видам, указывает на генезис соответствующего преступного деяния, что, в свою очередь, содействует выработке конкретных мер по обеспечению принципа неотвратимости наказания [6, 4].

Таким образом, как отмечает Е.А. Малярова, контекстуальные обстоятельства (структура преступления геноцида) являются самостоятельным элементом состава международных преступлений, содержащим связанные с совершением общественно-опасного деяния условия, обусловливающие его квалификацию как международного преступления, и выступают критериями отнесения международных преступлений к компетенции органов международной уголовной юстиции [7, с. 400].

Полагаем, что специфика преступления геноцида заключается не в каком-либо контекстуальном элементе, а в требовании, чтобы преступления, совершенные против членов определенных групп, были совершены с четким намерением добиться их уничтожения как группы. В рамках такого подхода оценка доказательств осуществляется вне традиционных понятий территориальной и временной юрисдикции, чтобы концептуализировать конфликт в его полноте.

Конвенция о геноциде 1948 г. предусматривает три юрисдикции, имеющие отношение к обеспечению соблюдения и реализации ее положений. Первые два компетентны преследовать и наказывать за акты геноцида, приписываемые отдельным исполнителям. Согласно статье VI, они состоят из компетентных юрисдикций государства, в котором были совершены акты геноцида (т. е. территориального государства), и «международного уголовного трибунала». Кроме того, ст. IX Конвенции о геноциде 1948 года предусматривает, что споры между договаривающимися сторонами, «касающиеся толкования, применения или выполнения» Конвенции, могут быть переданы в Международный Суд по просьбе любой из сторон спора.

Обычное международное право предусматривает «универсальную» юрисдикцию в отношении актов геноцида. Любое государство в силу своих полномочий имеет юрисдикцию расследовать и преследовать акты геноцида вне зависимости от места совершения этих преступлений, а также гражданства преступников и жертв [8, с. 56].

Ст. VI Конвенции о геноциде 1948 года предусматривает возможность проведения судебного 88

процесса не только со стороны компетентного международного уголовного суда, но компетентного национального суда государства, на территории которого произошло это преступление. Примером тому может служить уголовное дело в отношении Хачатряна Вагифа Черкезовича, осужденного приговором Бакинского военного суда за совершение в составе незаконных армянских вооруженных формирований геноцида и других тяжких преступлений в селе Мешали Ходжалинского района Азербайджанской Республики [9].

В результате деятельности этой преступной группировкой в декабре 1991 года были убиты 25 азербайджанцев села Мешали Ходжалинского района, ранено 14 человек, а остальные 358 азербайджанцев были вынуждены покинуть место своего жительства. В отношении В. Хачатряна было возбуждено уголовное дело по ст. 103 (геноцид) и ст. 107 (депортация или принудительное переселение населения) Уголовного кодекса Азербайджанской Республики, и избрана мера пресечения в виде ареста. Потерпевшими по делу были признаны 59 человек, причем все они являлись мирными гражданами, с которыми Вагиф Хачатрян раннее проживал по соседству.

Следует также указать, что контекстуальные обстоятельства при рассмотрении преступления геноцида и иных преступлений против человечности, а также военных преступлений нашли свое отражение в толковании Международного уголовного суда и соответствуют структуре соответствующих положений статей 6, 7 и 8 Римского статута. Некоторые пункты этих статей Римского статута перечисляют множественные преступления. В этих случаях элементы преступлений приводятся в отдельных пунктах, которые соответствуют каждому из этих преступлений, чтобы облегчить идентификацию соответствующих элементов. Элементы преступлений воспроизводятся из официальных отчетов Ассамблеи государств – участников Римского статута Международного уголовного суда.

Необходимо также отметить, что в свое время приговоры международных трибуналов ad hoc по бывшей Югославии и Руанде сыграли большую роль в определении характерных признаков состава преступления геноцида [10, 5] и легли в основу толкования Международным уголовным судом структуры элементов преступления геноцида. Так, при осуждении за совершение данного преступления должно быть доказано, что в отношении каждого геноцидного actus reus имелась направленность против защищаемой Конвенци- ей 1948 года группы. Масштаб, последовательность и спланированный характер преступлений недвусмысленно должны демонстрировать, что акты геноцида направлены на реализацию плана по уничтожению значительной части каждой из определенных групп [11]. При квалификации геноцида М.Г. Решняк предлагает «учесть специфику геноцида, представляющего собой не единичное действие, а комплекс действий, объединенных общей преступной целью причастных к нему должностных и иных лиц» [12, с. 182].

Поскольку геноцид повсеместно признан чрезвычайно тяжким преступлением, общепризнано, что контекст преступления требует наличия определенного масштаба или другой реальной угрозы для группы. Тяжесть данного преступления вытекает из того факта, что «геноцид посягает на безопасность человечества через безопасность указанных в норме групп, которая является основным непосредственным объектом геноцида» [13, с. 10– 11]. В отличие от иных преступных деяний опасность геноцида проявляется и в том, что «индивид обречен на уничтожение не в силу его личных характеристик, а по причине обладания врожденными физическими и духовными свойствами, принадлежности или связи с определенной группой лиц» [14, с. 112].

Г.Л. Москалев указывает, что для признания деяния геноцидом необходимо совершение убийства двух лиц [15, с. 69]. Это умозаключение логически вытекает и из буквального толкования ст. II Конвенции о геноциде 1948 года и ст. 103 Уголовного кодекса Азербайджанской Республики, где потерпевшие указываются во множественном числе. Полагаем, что данный момент должен строго приниматься во внимание при квалификации того или иного деяния как геноцид. Вместе с тем следует отметить, что для безопасности защищаемых по Конвенции 1948 г. групп уничтожение даже двух их представителей представляет большую угрозу.

В свете точного выражения содержания элементов преступления геноцида на основе комплексного исследования данного явления и практики судебных органов можно дать его следующее определение: геноцид – это преднамеренное физическое или биологическое уничтожение посредством запрещенного поведения всей или значительной части национальной, этнической, расовой или религиозной группы как таковой. Таким образом, одно из запрещенных деяний против защищенной группы совершается субъектом преступления с конкретным намерением уничтожить всю или значительную часть группы.

Это конкретное намерение отражает содержание данного тяжкого преступления и подчеркивает условия наложения уголовной ответственности за него.