Проблематика памятников эпохи бронзы в трудах В.П. Шилова

DOI:

Цитирование. Стеганцева В. Я. Проблематика памятников эпохи бронзы в трудах В.П. Шилова // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. – 2018. – Т. 23, № 3. – С. 19–28. – DOI:

Валентин Павлович Шилов (1917– 1995 гг.) – специалист по курганным культурам южнорусских степей, в течение многих лет руководитель и организатор археологических экспедиций в Нижнем Подонье, Прикубанье и Нижнем Поволжье, а также на территории Калмыкии [3, c. 4].

Труды В.П. Шилова состоят из публикаций многочисленных материалов археологических изысканий, а также работ по палеоэкономике и палеопроизводству. Его вторая монография «Древние скотоводы Калмыцких степей» вышла спустя 14 лет после смерти автора. Немногие археологи удостаиваются такого признания.

В текущем году в Волгоградском университете к 100-летию со дня рождения В.П. Шилова была проведена конференция «Диалог культур: Восток – Запад». Изучая список докладов в программе, можно было бы подумать, что Валентин Павлович занимался проблемами только эпохи раннего железа. Это не так.

Археолог, изучавший проблемы памятников эпохи раннего железа, защитивший в 1951 г. кандидатскую диссертацию на тему «Население Прикубанья конца VI – середины IV века до н. э.: По материалам городищ и грунтовых могильников», с 1954 г. начинает публиковать статьи и заметки по проблемам памятников эпохи бронзы. Как правило, археологи-скифологи и сарматчики, и даже некоторые специалисты по эпохе бронзы уверены в том, что В.П. Шилов занимался проблемами бронзы только в последние десятилетия своей жизни.

Если взглянуть на список работ Валентина Павловича, то обнаружится, что практи- чески всю жизнь он работал с проблемами двух разных эпох. Разумеется, не прав был известный сибирский археолог, бросивший упрек, что Шилов легко менял тематику исследований. Это неверно, Валентин Павлович занимался проблемами разных эпох практически одновременно и практически всю жизнь, владение проблемами разных эпох не мешало, а помогало ему.

В 1962 г. он выступил на 3-м Уральском археологическом совещании с докладом «Происхождение кочевого скотоводства». Он начал свой доклад такими словами: «В античной литературе сохранилось ценное свидетельство о наличии в Северном Причерноморье и Нижнем Поволжье кочевого уклада хозяйства, когда население перемещалось вместе со своими стадами с места на место. Однако греческие историки не ставили вопрос о времени появления кочевого скотоводства». По материалам раскопок, проводившихся с 1954 г. в Волгоградской и Астраханской областях, на основании материалов курганных могильников, находившихся в открытой степи, удаленных на большое расстояние от рек, он выдвинул утверждение, что кочевое скотоводство в Нижнем Поволжье возникло еще во II тыс. до н. э. [12, c. 40–42].

Двумя годами позже эта работа в развернутом виде и с названием «Проблемы освоения степей Нижнего Поволжья в эпоху бронзы» была опубликована в АСГЭ.

Автор, ссылаясь на работы греческих историков Гомера и Гесиода, основой для которых послужили наблюдения греческих колонистов, считал, что развитое кочевое скотоводство у скифов должно было возникнуть гораздо раньше и что наличие богатых погребений, свидетельствующих о расслоении в скифском обществе, подтверждает это. Для подкрепления своего предположения автор использовал наблюдения за кочевыми калмыками этнографа Житецкого и свидетельства палеозоолога, определявшего кости из раскопок астраханской экспедиции. В могильниках, выбранных для раскопок Астраханской экспедицией, самыми древними оказались срубные погребения, и В.П. Шилов выдвинул предположение, что в дальнейшем будут найдены и более ранние погребения [13, с. 101]. Оно полностью подтвердилось, и в ямных и катакомбных погребениях, найденных в могильниках в открытой степи, были обнаружены не только кости животных, используемых для разведения при кочевом скотоводстве, но и средства передвижения в виде остатков деревянных повозок и их глиняных моделей.

Валентин Павлович не оставлял эту тему на протяжении практически всей своей жизни.

В 1970 г. в «Укранiском icторiчном журналi» была опубликована работа «Поход-ження кочового скотарства у Схiнiй Европi» [15, с. 18–25], в 1974-м – в КСИА – статья «К проблеме взаимоотношений кочевых племен и античных городов Северного Причерноморья в сарматскую эпоху» [16]; в 1975-м – монография «Очерки по истории древних племен Нижнего Поволжья» [17] и статья «Модели скотоводческих хозяйств степных областей Евразии в эпоху энеолита и раннего бронзового века» в СА [18]; в 1982-м – «Проблема освоения открытых степей Калмыкии от эпохи бронзы до средневековья» в сборнике «Памятники Калмыкии каменного и бронзового веков» [20]; в 1985-м – «Проблемы происхождения кочевого скотоводства в Восточной Европе» в сборнике «Древности Калмыкии» [24]; в 1987-м – «Взаимоотношения номадов Восточной Европы и городов Северного Причерноморья и Передней Азии» в сборнике тезисов конференции «Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций», проведенной в Алма-Ате [25]; в 1992-м – «К проблеме взаимодействия первобытных земледельческо-скотоводческих племен Евразии» в сборнике тезисов конференции «Северная Евразия от древности до средневековья», проведенной в Санкт-Петербурге [27]; и в 1995-м –

«Древнейшие скотоводы Нижнего и Среднего Поволжья» в тезисах конференции «Проблемы взаимодействия национальных культур», проведенной в Астрахани [28].

В монографии «Очерки по истории древних племен Нижнего Поволжья», вышедшей в 1975 г., первые три главы посвящены публикации материалов трех могильников: Новоникольского I, Новоникольского II и могильника I у с. Верхнее Погромное; следующие пять глав содержат характеристики погребений по группам, а именно ямных, полтавкинских, срубных, савроматских и раннесарматских и среднесарматских. Так вот, в главе IV, названной «Погребения ямной культуры», Валентин Павлович дал краткую характеристику ямных погребений (их было всего 3 и на это ушло меньше страницы). Но на материалах известных к тому времени в Нижнем Поволжье 263 погребений и 200 поселений ямной культуры он дал характеристику производящего хозяйства носителей этой культуры, что заняло примерно 30 страниц.

Шилов собрал и систематизировал данные исследований не только археологов, палеозоологов и этнографов (причем для района, близкого к местам раскопок, Калмыкии), но и данные географов, выделивших 3 зоны, пригодные для различных видов кочевания, и описавших их особенности [17, с. 60–61], и 4 зоны травяного растительного покрова степей Нижнего Поволжья в зависимости от характера почв [17, с. 61–62]. Для воссоздания естественно-географической среды для времен энеолита, бронзы и раннего железа были использованы данные пыльцевого анализа. На основании палинологических данных был сделан вывод о том, что в эпоху бронзы степная растительность была близка к современной [17, с. 62–63].

По данным палеозоологов, в костных материалах преобладали кости домашних животных. На основании костных остатков в могилах был реконструирован состав стада. В эпоху ямной, предкавказской и полтавкинс-кой культуры примерно три четверти стада составлял мелкий рогатый скот, крупный рогатый скот составлял от 12 до 15 %; в эпоху срубной культуры численность мелкого рогатого скота достигала 53 %, а крупного – 25 % [17, с. 64–65].

Был поднят вопрос об одомашнивании животных разных видов с экскурсами в Западную Европу, Турцию, и Переднюю Азию. Принято утверждение, что «ко времени возникновения ямной культуры население европейских степей уже приручило основные виды домашних животных» [17, с. 72–76].

Характер скотоводства был определен как кочевой, причем для этого был сделан обзор существующих гипотез и этапов развития скотоводства [17, с. 71–75]. Поставлен вопрос об освоении открытой степи, в пользу которого говорили находки транспортных средств в погребениях, и сделан вывод, что в эпоху средней бронзы было возможно только кочевое скотоводство [17, с. 78–80]. Выдвинута гипотеза о существовании границ, в пределах которых кочевала хозяйственная единица, и о существовании частной собственности на скот [17, с. 88–89] (косвенным образом это подтверждается наличием имущественного расслоения, а также покойников, причиной смерти которых стали стрелы, оставшиеся в теле).

Годом ранее вышла монография Н.Я. Мерперта «Древнейшие скотоводы Волжско-Уральского междуречья». Глава V называлась «Начало производящей экономики в Волжско-Уральских степях» с подзаголовками «Освоение степных пространств», «Основные отрасли производящего хозяйства», «О формах скотоводства древнеямных племен», «Общий характер экономики» [6, с. 98– 118]. Н.Я. Мерперт был хорошо знаком с работами В.П. Шилова и ссылался не только на опубликованные работы, но и на тезисы докладов Валентина Павловича на заседаниях сектора Средней Азии и Кавказа в 1965 г. и на секции бронзового века пленума Института археологии 18 апреля 1968 г. [6, с. 112].

Кстати Н.Я. Мерперт на основании немногочисленных находок зернотерок считал возможным существование земледелия у ямных племен, В.П. Шилов это утверждение не принял [17, с. 66].

В дальнейшем, как я уже говорила, вышли работы Валентина Павловича о кочевом скотоводстве от эпохи бронзы до эпохи средневековья, на материалах погребений [18; 20], и о скотоводстве эпох неолита и энеолита на материалах поселений Нижнего Дона, Калмы- кии, Нижней Волги и Волго-Уральского междуречья [25].

Работы по кочевому скотоводству были одним из направлений интересующей В.П. Шилова темы палеоэкономики и древнего производства.

Другим направлением стали работы о древней металлургии 1. В 1959 г. в № 60 Материалов и исследований по археологии СССР «Памятники Нижнего Поволжья» вышла статья «О древней металлургии и металлообработке». В ней были опубликованы два погребения мастеров–литейщиков, обнаруженных при раскопках курганов Калиновского могильника. В погребениях были найдены двустворчатые литейные формы с вкладышами для отливки топоров, форма для отливки долот (возможно, тесел), сопла, в том числе орнаментированные, тигли, абразивные инструменты. Комплексы были отнесены к пол-тавкинской культуре [11, с. 12–19].

В 1966 г. Шилов опубликовал третье погребение литейщика, исследованное в междуречье Волги и Дона, в одном из курганов могильника у станции Жутово [14]. Анализ инвентаря и погребального обряда позволил атрибутировать его как относящееся к манычско-ас-траханскому варианту катакомбной культуры и дал возможность автору поставить вопрос о наличии местной металлообработки начиная со второй четверти II тыс. до н. э., подчеркнув при этом, что это не умаляет роль северокавказских центров в обеспечении металлическими изделиями степных племен Нижнего Поволжья и Северного Причерноморья в первой половине II тыс. до н. э. [14, с. 88–91].

На эти работы в 1978 г. откликнулся В.С. Бочкарев: коротко описав взгляды Чайлда, Черныха и Шилова на проблему единичности погребений литейщиков (детрибализация мастеров, редкость профессии, начальность процесса узкой специализации литейщиков), он обратил внимание на то, что вышеуказанные авторы решали вопрос вообще, не вникая, к той или другой археологической культуре относятся вышеуказанные погребения, и предложил более правильную постановку вопроса: почему в одних культурах есть погребения с кузнечно-литейными инструментами, а в других, с сотнями раскопанных памятников и развитой металлургией, они отсутствуют?

Эти соображения, считал В.С. Бочкарев, составляют основу для новой гипотезы: погребения кузнецов-литейщиков возможны в тех культурах (обществах), в которых мастера по обработке металлов не были детрибализиро-ваны и погребальный обряд которых фиксировал профессиональную специализацию умерших. Из гипотезы вытекают два ожидания, которые в принципе можно проверить и тем самым хотя бы частично верифицировать саму гипотезу. В тех культурах, где есть эти погребения, следует ожидать: а) тесную связь очага металлообработки и металлургии с культурой; б) открытия могил мастеров из других сфер производства [2, с. 51–52]. Второе из этих ожиданий блестяще оправдалось, и спустя несколько лет появились статьи о мастерах-стрелоделах Ю.А. Смирнова [10] и о мастерах-плотниках А.М. Смирнова [9].

Сам Шилов в 1982 г. выступил на всесоюзном симпозиуме «Культурный прогресс в эпоху бронзы и раннего железа» с докладом «Первые ремесленники эпохи бронзы в предкавказских степях», в котором рассказал о том, что погребения мастеров встречены в различных культурах эпохи бронзы, что число их достигло почти 50, что известны не только литейщики, но и стрелоделы, плотники и гончары, и выдвинул предположение, что производство являлось семейным делом [19, с. 101–103].

Кроме этих ярких направлений, Валентина Павловича занимали вопросы атрибуции изучаемых памятников и необходимых для этого стратиграфии и хронологии. Он начал копать еще в то время, когда мало обращали внимания на стратиграфию. В опубликованных материалах раскопок 50–60-х гг., как правило, не приводятся бровки, а если они есть, то на них не обозначены слои, а только сделаны проекции, которые показывают глубину погребений относительно друг друга. Думаю, что именно комплексы эпохи бронзы обратили внимание Шилова на необходимость выявления стратиграфии и применения более строгой чертежной документации. И в отличие от публикаций И.В. Синицына, публикации В.П. Шилова стали снабжаться подробными чертежами бровок.

В сборнике «Древности Евразии в скифо-сарматское время», несмотря на тематическую направленность, подчеркнутую в на- звании, Шилов поместил статью «Стратиграфическое соотношение “жертвенного места” и погребения 8 кургана 9 группы Три Брата I в Калмыкии» [21, с. 246–251]. Этот памятник был раскопан П.С. Рыковым и частично опубликован И.В. Синицыным. Оба они считали жертвенное место и погребение 8 единым комплексом. Валентин Павлович, как детектив, по дневниковым данным Рыкова установил, что жертвенник находился в верхней части насыпи кургана, сооруженного над погребением 8, что он находился в яме, нижнюю часть которой удалось проследить. По восстановленной стратиграфии и погребальному инвентарю В.П. Шилов доказал, что жертвенник, скорее всего, является кенотафом предкавказ-ской катакомбной культуры, а погребение 8 относится к раннему этапу предкавказской культуры, архаринскому этапу, синхронному ранней фазе полтавкинской и первому этапу северокавказской культуры, и что они относятся к разным хронологическим горизонтам.

В работе, опубликованной в 1992 г., он изменил атрибуцию погребения литейщиков из Калиновского могильника с полтавкинского на предкавказское [27].

Ведя в течение многих лет раскопки в Калмыкии и в Доно-Волжском междуречье, В.П. Шилов открывал совершенно новые для указанного региона майкопские и новосвободнен-ские погребения с прекрасным инвентарем и прямой стратиграфией [29, с. 160–178] и сталкивался с необходимостью уточнения принятой давно хронологической схемы курганных древностей: ямная, катакомбная, срубная культуры [22, с. 30– 31]. Занимаясь вопросами происхождения пред-кавказской катакомбной культуры Калмыкии, он выделил архаринский этап, предшествующий предкавказской катакомбной культуре, но не успел завершить эту работу. Вызывали критику специалистов как отсутствие строгих признаков, так и объединение в него различных групп, выделенных ранее другими археологами.

Наиболее полный разбор сложившейся ситуации дала Н.И. Шишлина. Она подчеркнула, что выделенный на материалах Калмыкии В.П. Шиловым горизонт больших ям с заплечиками вначале был помещен им между позднеямными и предкавказскими (восточ-номанычскими) погребениями развитого этапа [31]. Но впоследствии эти погребения были объединены Шиловым в общий горизонт с погребениями I, II, III и IV групп В.А. Сафронова, названный архаринским, одновременный с первым этапом северокавказской культуры и полтавкинскими памятниками [23]. Предкав-казские катакомбные погребения, представленные в данном регионе восточноманычски-ми катакомбными, следовали за этим горизонтом, сохраняя некоторые черты предшествующей ямной культуры. Эта схема, по мнению В.П. Шилова, отражала преемственность и хронологическую последовательность ямной и катакомбной культур Калмыкии. При этом архаринский горизонт выглядел достаточно аморфным. Исследователь называл его то предкатакомбным, то 1-м этапом восточ-номанычской (предкавказской) культуры, относя к катакомбной культуре и 3-й и 4-й группам по классификации В.А. Сафронова [26, с. 17; 31, с. 17].

А.Н. Гей считает, что В.П. Шилов опередил свое время, предложив вместо жесткой хронологической схемы архаринский горизонт, «отмеченный сосуществованием и активным взаимодействием нескольких генетически разнородных групп населения» [3, c. 5].

Я думаю, что Валентину Павловичу просто не хватило времени для того, чтобы разобраться.

М.В. Андреева использовала предложенную схему Шилова [1, с. 70–71]. В.Л. Державин придерживался схемы Сафронова [4, с. 156–158], он критиковал объединение погребений 2, 3, 4-й групп в один горизонт. Стратиграфия, полагал он, свидетельствует о более раннем появлении здесь погребений 2-й группы, а не 3-й или 4-й. Он выступил также против выделения преддонецкого горизонта в Центральном Предкавказье [5, c. 16, 23–25].

Впоследствии в работе Н.И. Шишлиной вместо архаринского горизонта были выделены степная майкопская и северокавказская культуры [31, c. 42–60, 123–148].

В.П. Шилов с большим пиететом относился к работам П.С. Рыкова. В своей последней монографии «Древние скотоводы Калмыцких степей», вышедшей уже после смерти автора, он опубликовал материалы раскопок Рыковым могильников Три Брата I и II, в том числе и его полевые дневники [8, с. 6–10; 30, c. 97–169].

Если рассматривать труды В.П. Шилова с позиций ретроспективного анализа, то заметно, что примерно с начала 80-х гг. появляются работы, посвященные вопросам хронологии и атрибуции памятников. До этого времени проблематика эпохи бронзы касалась в основном вопросов производящего хозяйства. Мне кажется, этот перекос обусловлен реалиями времени, в котором В.П. Шилов получил образование. В то время историю представляли в виде сменяющих друг друга экономических формаций, и в археологии господствовали те же позиции.

Хочу напомнить несколько слов из совместной работы В.П. Шилова и Н.Я. Мерперта «Бронзовый век Поволжья: исследования П.С. Рыкова и современное состояние проблемы» [7, с. 24–32]: «Стадия эта (речь о пол-тавкинской ступени. – В. С. ) представлена рядом исторически (а в определенных случаях и генетически) связанных культурных групп, находившихся в постоянном взаимодействии. Последнее предопределяет крайнюю сложность и дискуссионность проблематики этого периода, имеющей, вместе с тем, решающее значение для разработки вопросов формирования гигантских культурно-исторических областей последующего периода – позднего бронзового века. И если сейчас сложность эта постепенно преодолевается, то в этом огромная роль тех импульсов, тех направлений, которые даны работами П.С. Рыкова».

Практически те же слова мы можем сказать и в отношении В.П. Шилова.

Не каждому археологу удается обнаружить, сформулировать и оформить новое направление в науке. В.П. Шилов смог сделать это дважды.