Проблемы формирования номадно-оседлого общества в империи Ляо

Создание империи Ляо в X в. венчает социально-политическую эволюцию кочевников Центральной Азии периода раннего Средневековья. Среди центральноазиатских кочевых политий V–XI вв. именно киданями была основана самая сложная по своей структуре империя с численно преобладающим земледельческим населением. Главной инновацией киданей стало создание эффективной дуальной администрации [2, с. 213-214].

Кидани в раннесредневековый период проживали в пределах одной территории (бассейн р. Шара-Мурен в Манчжурии) и сохранили довольно стабильную племенную структуру (преимущественно речь идет о «восьми кочевьях» [9, с. 154, 157, 163, 171, 172-173, 186]). Они пережили господство жуань-жуаней, тюрок, уйгуров, зависимость от Поднебесной. Установление постоянных контактов ки-даней с Китаем относится к V в. Кидани поставляли ко двору вэйских, суйских и танских правителей в качестве дани «знаменитых лошадей» и «соболей с густым мехом» [9, с. 154, 157, 163, 164]. В некоторых случаях, под давлением жуань-жуаней и тюрок, отдельные кочевья киданей «просили о подданстве» императоров Поднебесной и размещались в китайских областях [9, с. 154, 155, 157, 158, 164]. Нередкими были и их набеги на китайские владения [9, с. 157, 158, 161, 164–165, 169 и др.].

Судя по данным китайских хроник, киданьские кочевья, возглавляемые племенными лидерами, были самодостаточными политическими единицами и редко объединялись под властью одного человека. Все надплеменные образования киданей до конца IX в. были неустойчивыми и быстро распадались после военных поражений. Возвышение отдельных лидеров (таких как Кэтуюй и Сиэрчжи) и ванов из рода Дахэ (IX в.) главным образом было следствием их военно-политических успехов [9, с. 160–161, 171], в то время как сведения о сколько-нибудь постоянных судебных и фискальных институтах надплеменного управления до X в. отсутствуют. Во второй половины IX в. у киданей утвердился порядок, согласно которому вождей кочевий по очереди избирали правителями сроком на три года [9, с. 171; 173]. По другим данным, правителя сменяли, если он долго правил, либо если в степи происходил падеж скота [9, с. 186; 4, с. 41]. Это говорит о растущих противоречиях между племенными вождями и о попытках урегулировать данные противоречия с помощью систематической смены верховного вождя. Подобная процедура лишь временно устанавливала баланс политических сил в ки-даньском сообществе. Он был довольно быстро нарушен Елюем Абаоцзи, который предложил кида-ням новые амбициозные цели.

Нельзя не отметить, что на рубеже IX–X вв. сложились благоприятные условия для реализации стремлений Абаоцзи к созданию империи. Среди внешних факторов особенно стоит выделить два фундаментальных обстоятельства: 1) длительное отсутствие в монгольских степях единой власти и имперских структур, борьба на отдельных участках степного пространства и прилегающих землях многочисленных племенных групп за доминирование; 2) империя Тан переживала масштабный кризис и в конечном итоге прекратила свое существование, уступив место противоборствующим между собой царствам (Поздняя Лян, Поздняя Тан, Поздняя Цзинь и др.). Ситуация внутриполитическая также была на руку Абаоцзи. Во второй половине IX в. численность и мощь киданьских кочевий возросла. Кидани наряду с набегами на Поднебесную «грабили сисцев и шивейцев, а все мелкие кочевья оказались в зависимости от них» [9, с. 171, 172]. Именно в этой ситуации Елюй Абаоцзи консолидировал киданей для внешних завоеваний. Осуществление данной программы требовало укрепления позиций киданей в Манчжурии и подчинения соседних кочевых и оседлых народов. В результате интенсивных завоеваний в начале X в. племена си, шивей, нойчжэней (чжурчженей), а также тюрки на западе оказались в зависимости от киданей [4, с. 42]. Таким образом к 907 г. кидани создали своего рода региональную державу, и этот успех был закреплен провозглашением Абаоцзи императором (храмовый титул Тай-цзу).

907 г. фактически стал годом признания киданьской политии. Вслед за набегом киданей на область Юньчжун Абаоцзи заключил мир с Поздней Тан и Поздней Лян. При этом ряд мятежных китайских военачальников вместе со своими воинами бежали к киданям. В 916-917, 921, 923 гг. армии киданей совершили рейды по северо-восточным провинциям Китая, а в 926 г. захватили государство

Бохай. И хотя походы не всегда успешно заканчивались для киданей, в целом они демонстрировали могущество киданьской державы, обогащали как кочевую элиту, так и рядовых номадов и позволили захватить территории с оседлым населением. Нельзя не отметить и то, что киданьские воины целенаправленно захватывали и уводили в плен китайское население. Последствия таких «переселений» были весьма многозначны. Роль переселенцев из Поднебесной была весьма значима во всех сферах. Как повествует «Старая история Пяти династий», «поскольку кидани захватили много ученых в землях Янь, у них постепенно стали развиваться письменность и законы» [9, с. 173]. В окружении Аба-оцзи было немало китайцев, причем некоторые из них занимали весьма высокие должности [9, с. 192193]. Уже в этот период можно говорить о развитии процессов интеграции кочевого и оседлого населения в киданьских владениях. Не исключено, что китайские мигранты и пленные основали город в Силоу. В «Цидань го чжи» также упоминается деятельность китайца Хань Янь-хуэй, научившего ки-даней «организации официальных учреждений, постройке городов, обнесенных внутренним и внешними стенами, и созданию торговых местечек для поселения китайцев» [4, с. 43]. По сведениям Оуян Сю и Е Лун-ли, Абаоцзи еще до узурпации выпросил у других киданьских вождей право контролировать г. Ханьчэн (букв. китайский город), жители которого добывали соль и железо. «Абаоцзи во главе ханьцев занялся земледелием и построил для них внешние и внутренние стены, дома и рынки» [9, с. 187; 4, с. 42, 348, комм. 11]. «Научившись у захваченных в плен жителей земли Янь, кидани стали строить города, обнесенные внешними и внутренними стенами, дворцы и дома» [9, с. 176]. Тем самым с момента правления Абаоцзи китайские города и поселения появились в родовых землях кида-ней, а городская инфраструктура с полиэтничным населением стала неотъемлемой частью кидань-ских владений.

В правление сына Абаоцзи Дэгуана (Тай-цзун, 926–947) в отношении китайских царств использовалась политика как дистанционной эксплуатации (боясь набегов, китайские правители посылали киданям обильные дары), так и непосредственных захватов китайских территорий, грабежа городов и деревень [9, с. 179]. В 936 г. крупный успех сопутствовал Дэгуану. Киданьский император, воспользовавшись мятежами в Поздней Тан, разгромил правительственные войска, провозгласил Ши Цзита-на императором Гао-цзу (династия Поздняя Цзинь) и заключил с последним весьма выгодный договор: области Синньчжоу, Учжоу, Юньчжоу, Инчжоу, Шочжоу и др. переходили киданям, а Гоу-цзу «обещал ежегодно присылать 300 тыс. кусков шелка» [9, с. 180, 198]. Попытки сына Гао-цзу Шао-ди установить более паритетные отношения с киданями после нескольких лет кровопролитных столкновений привели к полному краху Поздней Цзинь, захвату киданями цзиньских земель и провозглашению в 947 г. империи Великая Ляо [9, с. 181–184]. По существу, именно при Дэгуане были заложены основы дуальной организации власти в империи. Северная администрация управляла киданями, подчиненными кочевыми и оседлыми народами, в том числе китайцами, волей судеб оказавшимися на территории киданьских кочевий. Создавая северную администрацию, Дэгуан назначил вождей кочевий и «переводчиков» (вероятно, чиновников для управления некиданьским населением) [9, с. 204]. Южная администрация появилась в связи с необходимостью осуществлять власть над захваченными китайскими областями. Киданьский император в бывшей цзиньской столице лично назначал высших чиновников и губернаторов, в чьи задачи входило управление территориями с китайским населением [9, с. 202–204; 4, с. 88–92]. Таким образом, события 947 г. можно рассматривать как время завершения наиболее активной фазы создания полиэтничной империи Ляо.

Ее дальнейшее устроение было продолжено Уюем (Ши-цзуном, 947–951). Он активно привлекал китайцев к управлению, в земли киданей ехали ученые, здесь расцвело китайское ремесло. Китайский чиновник Ху Цяо оставил записки о своей поездке в северные земли империи в период правления Уюя. О Верхней столице он пишет: «(В городе) есть дома и торговые рынки, …имеются мастера по выработке различных видов узорчатого шелка и шелковых тканей с затканным узором, евнухи, ученые из числа выдающихся литераторов, заклинатели, музыканты, борцы, сюцаи, буддийские монахи и монашки… Все они китайцы» [9, с. 211–212]. Очевидно, что китайское население довольно органично вписалось в киданьскую этносоциальную среду и в связи с этим можно говорить о начале формирования в городах северных административных территорий локальных групп номаднооседлого сообщества.

Однако короткое правление Уюя обозначило и назревающий в империи Ляо кризис. Подобные кризисные явления были характерны для всех крупных кочевых политий Центральной Азии I тыс. н. э. Элиты кочевых империй в 3-м – 4-м поколении утрачивали коллективную сплоченность (асабийю, по Ибн Халдуну). Решающими факторами данных изменений были китаизация части знати, числен- ный рост элиты, прекращение завоеваний и обострение противоречий между наиболее влиятельными кланами и внутри них. Все это вело к междоусобицам, конфликтам за обладание властью, и, в конечном счете, к распаду кочевых империй [7, с. 139–140, 302–304]. К середине X в. некоторые предкризисные черты в жизни Ляо фиксируют китайские источники. Доходы киданьской элиты от налогов и китайских даров были настолько значительны, что часть аристократии не видела необходимости в продолжении набегов и захватов, а это исключало возможность получения дополнительных ресурсов для рядовых номадов. Другая часть киданьской знати, наоборот, оценив масштабы китайского влияния, боялась утраты собственной номадной культуры. Непосредственным индикатором кризисных явлений были события 951 г., когда Уюй призвал вождей кочевий к вторжению в Китай. Все племенные лидеры отказались идти в поход (!). Тогда «Уюй принудил их». В ответ два племенных вождя Шуя и Оулисэн составили заговор и убили Уюя [9, с. 208–209; 4, с. 103]. Тем самым симптомы раскола элиты были налицо.

Наиболее очевидным свидетельством происходивших в империи негативных изменений было правление сына Дэгуана Шулюя (Му-цзуна, 951–968) и сына Уюя Сяня (Цзин-цзу, 968–982). Они не ходили в походы, не осуществляли личного командования армией, практически и не занимались «государственными делами» [9, с. 209; 4, с. 112, 114]. Фактически все функции центрального управления были возложены на советников, «многочисленными и сложными государственными делами совместно управляли киданьские и китайские сановники» [4, с. 112]. Шулюй проводил время в основном в окружении евнухов, любил охоту и вино, пил всю ночь до утра, а днем постоянно спал, в связи с чем кидани назвали его «спящим правителем» [9, с. 209; 4, с. 105]. Император Сянь из-за полученной в детстве простуды также практически не занимался управлением, вместо него на аудиенции приходила жена. Соблюдая традиции, он присутствовал на сезонных охотах, но «из-за физической слабости не мог сам садиться на коня», «во время праздников … выглядел подавленным и нерадостным», «имел склонность к вину и женщинам» [4, с. 114, 119–120]. Такая модель поведения киданьских правителей прямо противоречила представлениям о славном и доблестном кочевом правителе. К тому же киданьские войска стали часто терпеть поражения от позднечжоуской, а затем сунской армии, китайские чиновники, служившие Ляо, стали переходить на сторону врага, были утрачены некоторые территории [4, с. 105, 106, 110, 111]. В результате «государство слабело» и империя находилась на грани краха. Однако в отличие от Тюркских и Уйгурского каганатов, существовавших не более одного столетия, империя Ляо смогла пойти по пути усложнения социально-политической организации и добиться новых успехов в политическом и культурном развитии.

Причин, благодаря которым империя Ляо смогла преодолеть кризис, было несколько. Во-первых, относительно благоприятная внешнеполитическая ситуация: у соседей киданьской империи в середине X в. не оказалось сил для разгрома и завоевания Ляо. Во-вторых, важным ресурсом стабильности империи Ляо и ее дальнейшего расцвета было наличие в составе государства многочисленного земледельческого населения (земледельцы в Ляо – в основном китайцы и бохайцы – в 3,5 раза превосходили киданей [15, р. 58]). В-третьих, новый император Шэн-цзуна (982–1031) сумел консолидировать ляоское общество и обеспечить своей политикой процветание империи.

Испытывая необходимость в грамотных и образованных людях, император Шэн-цзуна пошел на изменение принципов формирования бюрократического аппарата. В Ляо давно был закреплен принцип меритократии. Согласно указу Му-цзуна, «всякого способного человека» следовало «приближать и назначать на должность, невзирая на разряды чинов» [5, с. 78]. Для более эффективного функционирования южной администрации в 988 г. была восстановлена система экзаменов для пополнения чиновничьего сословия. Шэн-цзун не только привлекал китайцев, но и многое заимствовал из китайской политической и культурной практики. Так, была сделана попытка приблизить киданьские семейно-брачные нормы к китайской системе брачных отношений. Но эта «китаизация», как считает Г.Г. Пиков, «ограничивалась придворной средой, чиновничеством, частью городских жителей» [13, с. 277]. В этой ситуации остро встал вопрос о сохранении кочевниками собственной номадной идентичности. Не случайным было переименование империи Да Ляо в Да Цидань («Великое государство киданей») [4, с. 121]. Для кочевников-киданей Ляо должна была выступать, прежде всего, как номадная империя. А это означало необходимость укрепления власти киданей не только над земледельцами, но и над кочевым населением монгольских степей. Итогом стало появление в начале XI в. целой сети городов в Монголии.

Известные благодаря исследованиям Д.Д. Букинича, С.В. Киселева, Х. Пэрлээ, Э.В. Шавкунов, А.Л. Ивлиева и других ученых киданьские города в Монголии дают весьма интересную информацию по этнокультурному синтезу в империи. Сегодня известно более 20 городищ Ляо в бассейне Толы и Керулена. В Центральной Монголии в бассейне р. Толы был создан целый военно-административный комплекс, включавший крепости, крупные административные и торгово-ремесленные центры, усадьбы и городки [1, с. 69–72, 154; 6; 8, с. 335–338; 10, с. 88–163; 11; 14, с. 199–203 и др.]. Масштабность и трудозатратность градостроительства в бассейне р. Толы подчеркивают важность и значимость данной территории для киданей. Очевидно, что города выполняли здесь многофункциональную роль. Администрация городов и конные подразделения осуществляли контроль территорий в загобийской Монголии и собирала дань с местного населения. Киданьские гарнизоны степных городов представляли собой корпус быстрого реагирования против северных кочевников. Города также обеспечивали «прямые контакты Ляо с тангутами и государствами Средней Азии» [8, с. 335].

Удивляет интенсивность использования городов для проживания. Так, в раскопе № 3 на городище Чинтолгой-балгас мощность культурного слоя, насыщенного десятками тысяч находок, достигала 2 м. Несмотря на преобладание киданьских культурных канонов (особенно в посуде), среди найденных на Чинтолгой-балгасе артефактов присутствуют элементы, представляющие китайские, бохай-ские и уйгурские традиции. Известно, что для обеспечения киданьских воинских подразделений и местной администрации в монгольские города империей переселялись китайцы и бохайцы, которые тесно взаимодействовали с киданьскими воинами и чиновниками [6, 8, с. 336–338; 11, с. 143–148]. Сближали и сами условия существования, так как номады не могли обойтись без продукции, создаваемой оседлым населением, а города и их жители не могли существовать без защиты киданьской армии. Все это позволяет сказать, что в районах интенсивного градостроительства в Монголии уровень интеграции номадов и земледельцев был несомненно выше, чем в рамках всей империи.

Развитие Ляо в конце X – первой половине XI в. показывает, что этот период характеризуется наивысшим военно-политическим могуществом киданьских правителей. Но в социальном отношении перенесение китайских традиций на управленческую практику северной администрации (создание государственного сектора, налоги, рост числа должностей) способствовало постепенному зарождению сословных границ в киданьской среде, вызвало процессы десоциализации среди кочевников. Элита, во многом ориентировавшаяся на китайские стандарты, добавляла к своему привилегированному положению различные придворные должности, обладание земельными ресурсами, участие в распределении государственных доходов, иную, не связанную с кочевым образом жизни, модель повседневной жизни. Таким образом, наметился разрыв между ценностями рядовых кочевников и ки-даньской аристократии.

В целом положение рядовых номадов в империи Ляо было неоднозначным и противоречивым. С одной стороны, простые кочевники входили в военное ополчение и тем самым составляли основу армии. С другой стороны, в кочевой среде имперской митрополии (т. е. северных провинций) шли процессы оседания номадов; государство расширяло госсектор, отнимая племенные земли, сгоняя номадов с пастбищ и родовых территорий, солдат пограничной службы заставляли обрабатывать поля и выращивать зерно и т. д. [15, p. 193–195; 7, с. 184, 186; 3, с. 113 и др.]. На этом фоне тенденция к созданию комплексного земледельческого-скотоводческого государства получила новые импульсы, но в целом этот процесс в империи Ляо не был завершен. Прежде всего необходимо подчеркнуть, что существенное воздействие китайской культуры затронуло только киданьскую элиту. Синтез культурных и социальных ценностей рядовых земледельцев и номадов был возможен только в отдельных анклавах империи (города со смешанным населением в родовых землях киданей и в Монголии). В масштабах всей империи пространственное разграничение территорий проживания киданей и китайцев исключало интенсивные контакты этих наиболее важных этнических групп имперского общества. Об этом же говорит сохранение в ляоском законодательстве обычных норм киданей в брачносемейной сфере. Это прямое свидетельство того, что брачные традиции не были унифицированы, а значит и сами браки киданей и китайцев были сравнительно редким явлением. Сословная система китайского населения не соответствовала формирующейся социальной дифференциации киданей, что исключало интеграцию общественных страт среднего и низшего звена. Принципиальной оставалась разница в организации кочевой и земледельческой экономик. Более или менее органичное сочетание кочевого скотоводства и земледелия существовало на периферии, например в монгольских владениях империи. Полной интеграции номадов и земледельцев препятствовали и культурные барьеры, отсутствие единого языка, различие ментальных установок и т. д.

А . Г . Сухоруков . Политическая ретроспектива становления российских средств дистанционного зондирования Земли

Подводя итоги, можно отметить, что завоевание киданями северо-восточного Китая и создание полиэтничной империи Ляо вызвали усложнение общественной структуры номадов и политических практик, что позволяет говорить о формировании государства, где номады были органичной частьюобщест-ва и участниками государственной жизни. Дальнейшая эволюция киданьского общества была прервана в начале XII в. вторжениями чжурчженей и последующим уничтожением ими империи Ляо.