Проблемы становления российской региональной идентичности в исторических реалиях и научном культурологическом знании

The article deals with culturological approach to the analysis ofregional identity as objective realia and theoretical subject, its analysis from positions of dialectic unity of «objective» and «subjective», its intrinsic characteristics are investigated. The author proves the scientific position recognizing existence of special regional identity at Russian superethnos as result of cultural adaptation of Russian people to various landscape conditions of regions and consequence of a generality of their historical destiny. Key words: theory of culture, region, regional culture, regional identity, Russian people.

Актуализация регионального самосознания и региональной идентичности стало характерной чертой социокультурного развития регионального сообщества в период посткоммунистической трансформации. И хотя региональное самосознание не является новым феноменом в российской истории (локальнокультурные различия российских территорий были очевидны всегда), оно остается «трудно улавливаемым», амбивалентным и неустойчивым явлением для изучения, порождающим дискуссион-ность в этом вопросе. Объясняется это целым рядом причин: особенностями природы Русской равнины (необъятной, слаборасчлененной, преимущественно безрубежной поверхности) и, как следствие, значительной культурной однородностью европейской России; исторически возникшей развитостью общероссийской идентичности; меньшей оформ-ленностью в России, в отличие от большинства европейский стран, феномена «исторических провинций» как компактных, с определенными границами, центрами, символами и ярко выраженным самосознанием территорий; представлениями о русском народе как о народе- кочевнике, имеющем склонность к перманентной колонизации, чей экстенсивный способ освоения разреженного пространства сдерживал генезис локального самосознания и т.д.

Между тем необходимо различать региональную идентичность как территориальную «инаковость» и как предмет научной рефлексии. В первом случае региональная идентичность, понимаемая как «самобытность», «особость» части российской территории (провинции, края, области), является исторически обусловленным, объективным явлением; она обладает специфическими чертами, придавшими этой территории особую культурную конфигурацию в российском социокультурном пространстве. Региональная идентичность как научный концепт актуализируется в период 90-х годов ХХ века и отражает новые явления российской модернизации – регионализацию, «парад суверенитетов» российских регионов (8, с. 82).

Проблемы региональной идентичности, как правило, рассматриваются в контексте двух позиций, двух точек зрения. Первая позиция «освящена» традициями М. П. Погодина, С. М. Соловьева,

На наш взгляд, при спорности и уязвимости концепции аспатиальности, рациональное зерно в ней существует: она фиксирует относительно слабую для такой большой территории, как Россия, выраженность культурных различий в макроареале расселения крупнейшего этноса.

Диаметрально противоположную позицию в разной форме и в различное время выражали Н. И. Костомаров, Д. Шелехов, М. Любавский, М. Грушевский, М. Покровский, А. П. Щапов, сибирские «областники» Г. Н. Потанин, Н. М. Ядринцев, позже – Л. Гумилев, В. Анучин.

По мнению этих ученых, российским территориям была свойственна высокая степень индивидуализации общественно-экономической жизни на основе своеобразных географических и исторических условий местности. Специфика этой жизни накладывала отпечаток на характер местного населения. Н. И. Костомаров, анализируя федеральные основы Древней Руси, писал: «…жизнь русского народа шла к самобытности земель» (16, с. 37). А. П. Щапов поддерживал эту позицию: «В настоящее время, кажется, уже утвердилось мнение, что в истории главный фактор есть сам народ, дух народный, творящий историю... Но вот другое начало, на которое не обращено должного внимания в нашей исторической науке: начало провинциализма, об-ластности» (16, с. 37). Ученый предложил свою концепцию возникновения к востоку от Урала «европейски сибирского великорусского инородческого типа», отличавшегося, по его мнению, от прочего населения империи своекорыстием, «холодно-рассудочной расчетливостью», изворотливостью и грубостью нравов (14, с. 54). Идеи Н. И. Костомарова, А. П. Щапова способствовали появлению феномена «сибирского областничества». Г. Н. Потанин, Н. М. Ядринцев, С. С. Шашков и др. сумели оформить «сибирский патриотизм» теоретически, на примере Сибири развили основы изучения российского региона.

В современных изысканиях по-прежнему нет единства в вопросах признания особых региональных идентичностей русских: в зависимости от специфики методологии исследования и соответствующих критериев, в разных науках по-разному отвечают на вопрос о ее наличии.

В исследованиях региональной идентичности существует еще множество противоречий и «парадоксов»: подход к региональной идентичности как предпосылке модернизации и как предпосылке традиционной, архаичной культуры; оценка сложившейся в России системы регионального устройства как «дряхлой» и как «зрелой»; корреляция региональной идентичности как с интегративными, так и с дезинтегративными тенденциями; мнения как о росте, активизации региональной идентичности, так и о деградации, выходе ее за пределы базовых социальных характеристик;

оценка ее как ключевого и как маргинального параметра как для социокультурной системы, так и для самих людей (5, с. 158–159).

При этом роль и значимость региональной идентичности, исследуемой в оппозициях «национальная», «локальная», «этническая» и др. идентичности, оценивается исследователями по-разному: ряд ученых утверждают о региональной идентичности как о «фундаментальной» (7, с. 36); как цивилизационной константе (причем в большей степени, чем язык), которая по степени постоянства приближается к «национальному характеру», возможно, даже опережая его. «Язык (при сохранении цивилизации) может быть утрачен, мышление может быть изменено, национальный характер деформирован (хотя это возможно лишь отчасти), но укорененность “в своей земле” является атрибутом данной цивилизации, по определению», – убеждает М. П. Крылов (5, с. 157).

Другая позиция утверждает слабое проявление региональной идентичности, ее «неулавливаемость» и «неочевидность» и, как следствие, трудность ее изучения (1, с. 213).

Подобная амбивалентность и неустойчивость региональной идентичности в России во многом связана в неопределенностью роли самих регионов – тех территориальных образований, границы которых задают ее рамки. Эта роль неоднократно менялась и в прошлом, и в настоящем в силу ряда внешних и внутренних обстоятельств. Внешние обстоятельства – это переменная динамика отношений регионов с центром и многократное реформирование территориального управления страной. Внутренние – это наличие «вызовов» (В. Гельман, Т. Хопф) региональной идентичности, которые существуют на нескольких уровнях идентификационной пирамиды. На локальном уровне основания региональной идентичности как целостного явления подрываются эффектами урбанизации, противоречиями между крупными и крупнейшими городами, модернизационными центрами и полуперифе- рийными и периферийными зонами. На общенациональном уровне вытеснению региональной идентичности на периферию общественной жизни и/или приданию им маргинального характера способствует активное конструирование российской идентичности. На международном уровне воздействие процессов глобализации может привести к появлению новых видов и уровней идентичности, оставляя меньше места для проявления региональной идентичности (2, с. 24).

При культурологическом подходе к анализу этого вопроса становится очевидным, что региональная идентичность маркирует связь, которую ощущает житель определенного региона с местом его жизни, и особый тип личности, в деятельности которого находит свое выражение «дух региона». При этом региональный тип имеет как антропологические, «телесные», изменения (например, уральский филолог А. И. Лазарев говорил о формировании «полуазиатской-полуевропейской» внешности уральца, по преимуществу русого, «но с темными глазами и приподнятыми скулами» (6, с. 41); а сибирский «областник» А. Пы-пин более ста лет тому назад писал, что «...Сибирь... в своем русском населении представляет этнографический тип, которого опять нельзя отождествлять с господствующим типом русской народности в европейской России» (9, с. 684)), так и изменения внутренних качеств личности, тесно связанных с местом жительства. В этом смысле существует определенный типологический ряд, где самоощущение человека передается через его принадлежность к определенной территориальной целостности: москвич, петербуржец, помор, донской казак, уралец, сибиряк и т. д. Принадлежность к подобным региональным типам приводит к переносу на незнакомого человека ряд типовых черт, устойчиво закрепившихся в общественном сознании: «поморцы» – суровы и неразговорчивы; «сибиряки» – уравновешены и упорны; жители Кавказа – темпераментны. Примеров тому мы много находим в типажах русской литературы. Уместно привести цитату А. М. Горького: «Платон Каратаев и Калиныч, несомненно, русские мужики, но это мужики центральной московской Руси и такие типы “смирных” людей – очень редки на Волге, едва ли возможны в Сибири…» (цит. по: 6, с. 6).

Современное культурологическое знание признает существование особых – «уральской», «сибирской», «дальневосточной», «южнорусской» – идентичностей.

На наш взгляд, формирование региональной идентичности можно рассматривать как проявление принципа эмерд-жентности (возникновения нового качества у синтеза элементов, каждый из которых подобного не имел). Процесс демогенеза в регионе складывался из индивидуальных судеб крестьян и многочисленных пришлых, переселение от каждого требовало немало энергии, находчивости, физических и душевных сил. Многовековой процесс формирования субэтносов на территории Урала (как и на любой другой российской территории) сопровождался образованием особого регионального менталитета, в данном случае – уральца. Культура в этом процессе выступала в качестве специфического адаптивного механизма. Адаптация в новых условиях ландшафтного, климатического, экономического, социального бытия потребовала выработки у «засельщиков» российских регионов новых приспособительных стереотипов, новой системы ценностей, соответствующего мышления и, конечно, заставила осознать себя как новое сообщество в рамках российского суперэтноса. На определенном историческом этапе жители-переселенцы пришли к ощущению общности, объединились не только территорией, принципами хозяйствования, но и единством судьбы и характера.

Региональная идентичность зачастую определяется через понятия «самобытность», «особость» (А. П. Щапов), «региональная инаковость» (И. Н. Белобородова), «пассионарность» (М. П. Крылов), «мобилизационный ресурс» реги- онализма (О. И. Орачева), «внутренний источник энергии» для социальной системы; «штрих к портрету русского» (Р. Туровский).

С одной стороны, данный феномен – явление объективное и развивается независимо от экзогенных факторов – влияния других цивилизаций, или эндогенных – социально-экономических кризисов, сепаратизма региональных элит (если подобные влияния и существуют, то опосредованно, не напрямую) (3, с. 87). Региональная идентичность «объективизируется», так как в ее основе лежат такие объективные факторы, как территория; исторические особенности освоения пространства (ареал расселения, тип хозяйствования, уровень урбанизации, миграции, наличие древних культурных центров, степень укорененности населения и т. д.); характер социального пространства и доминирующий там тип социальных практик; этноконфессиональный характер доминирующего социума; общее историческое прошлое; особенности региональной культуры и т. д.

С другой стороны, региональная идентичность – исторически обусловленный, подвижный феномен, меняющийся вместе с историей и географией социума и в этом смысле – субъектизи-рующийся. В разные периоды истории социокультурная специфика российских народов имела далеко не однозначные и неравные возможности самореализации.

Так, например, региональная идентичность в советский период занимала в исторических реалиях и публичном дискурсе весьма скромное место. За десятилетия официального атеизма, в результате гонений на религию, созидания «монолитной» социалистической культуры и «советского» человека – «строителя коммунизма» черты локального разнообразия, казалось, были безвозвратно утрачены. Однако в 70–80-е годы ХХ века наметились ростки возрождения региональной идентичности, что можно объяснить окончанием периода «великих строек» и массовых, в том чис- ле насильственных, миграций; снижением территориальной мобильности и «укоренением» населения в пределах одной территории; стабилизацией административно-территориального деления и повышением устойчивости административных границ; формированием региональной элиты, «враставшей в почву», появлением феномена «хозяина региона». Еще больший импульс к возрождению традиционной русской культуры и региональной самобытности дала эпоха Горбачева. В постперестроечную эпоху региональная идентичность стала заметным явлением жизни страны. Более того, в эпоху кризиса общероссийской идентичности и национальных ценностей, региональная идентичность вышла на первый план, увязывая главные жизненные ценности с регионом как «малой родиной». Существовали следующие причины этому:

• 1.    Российские регионы, края и области стремились «подтянуться» до привилегированного положения бывших советских и автономных республик, что привело к усилению идеи региональной особенности (не основанной на этническом признаке).

• 2.    Внедрение избирательной практики и появление идеи особых региональных интересов, их несовпадения с центром способствовали возрождению региональной идентичности как мощнейшего мобилизационного ресурса.

• 3.    Экономическая нестабильность

• 4.    Идеи «московоборчества», основанные на противостоянии регионов Москве как наиболее привилегированного региона, стали еще одним средством культивации региональной идентичности (7, с. 40–41).

привела к опоре регионов исключительно на собственные ресурсы, большей экономической самостоятельности и, как следствие, усилению региональной идентичности.

Период 1990-х годов был весьма благоприятен для различных проявлений региональной идентичности, ярким и бурным по ее выраженности, однако столь стремительный темп развития не оставлял возможностей для ее укоренения. Темп этого процесса в 2000-х годах замедлился, что, по ряду оценок, создаст условия для ее более гармоничного и плавного развития (2, с. 14).

Современная постсоветская региональная идентичность – явление эклектичное, допускающее удивительные сочетания, смесь очень разных элементов советского, антисоветского и постсоветского периодов в развитии страны. Она отражает глубинные, долговременные, неконъюктурные тенденции развития и особенности российского общества. Основными направлениями формирования региональной идентичности являются: мифологизация прошлого, топонимика, новые наименования и юбилеи регионов, региональная символика и «визитные карточки» (включая известных людей, события, природные и архитектурные образы, памятники, спорт, песни и т.д.), региональные общественно-политические движения и т.д.

Важно отметить, что динамика роста региональной идентичности, по сравнению с общероссийской, формирование которой идет параллельно, имеет «взрывной», «реактивный», опережающий характер – настолько, что позволяет прогнозировать через 20–30 лет глубокие структурные изменения в русском этносе и его «полураспад» на региональные группы в связи с тем, что молодые поколения в условиях вакуума идей и ценностей выбирают для себя именно региональную идентичность (13).

Таким образом, обобщив вышесказанное, можно сделать ряд выводов:

Феномен российской региональной идентичности показывает укорененность существующих регионов в сознании современного поколения русских. Эти регионы не только исторически сло- жились и стали неформальным целостностями, но и воспринимаются в качестве таковых населением, причем с точки зрения населения «объективность» регионов существенно выше, чем это может быть показано на историко-географическом материале (4, с. 48–49).

Региональная идентичность – это сложный конструкт, длительность вызревания которого измеряется поколениями. Процесс конструирования региональной идентичности имеет сложную природу: выбор «мы – они» происходит одновременно на нескольких уровнях. Объектами для сопоставления становятся другие регионы, центр, Россия в целом, другие страны, реальное и/или воображаемое прошлое, настоящее и будущее самого региона.

Культурологические исследования подтверждают, что культурные контрасты между регионами весьма существенны, в том числе между соседними регионами (10). В то же время внутри регионов наблюдается относительная культурная однородность – такая структурированность пространств осознается населением и представлена региональными символами, культивированием традиций существования территорий в истории, выделением современных «бытовых» областей.

Формирование региональной идентичности имеет большое значение для укоренения в России федерализма, при этом играя роль двойного противовеса: с одной стороны административному федерализму, а с другой – сугубо этнической идентичности, разъедающей федерацию. Его динамика развития свидетельствует о способности российских социальных структур к саморегуляции и воспроизводству в рамках гражданского общества.