Проблемы универсализации прав человека в условиях глобализации

Универсализация прав человека как явления и понятия, равно как и других явлений и понятий, непосредственно ассоциируется с «универсумом» (лат. – universum) – философским термином, обозначающим «всю объективную реальность во времени и пространстве» [1].

Применительно к правам человека в теоретическом и практическом плане она означает их всеобщность – всеобъемлющий характер, разносторонность и адекватную применимость в любой пространственной и временной «системе координат» – относительно к любому человеку или социуму, независимо от их национальных, культурных, религиозных и иных особенностей.

Универсализация означает также адекватную восприимчивость к правам человека и их одинаковую применимость как на глобальном, так и на каждом из региональных уровней , причем независимо от того, рассматриваются ли эти права, как и сама их универсализация, в виде уже сложившихся явлений – в статике или же как находящихся в процессе своего формирования и развития – в динамике .

Следует заметить, что вопросам универсализации прав человека теоретиками права, а тем более – практиками до сравнительно недавнего по историческим меркам времени уделялось очень мало внимания [2]. И в этом, собственно, не было особой необходимости, имея в виду относительно слабые экономико-финансовые и иные связи и взаимозависимости между различными регионами мира; принудительное привнесение и насаждение сугубо западного представления о «правах и свободах» в колониально зависимые от «цивилизационного» Запада страны Азии, Африки и Латинской Америки; неготовность бывших колоний и подмандатных территорий немедленно после своего освобождения следовать в вопросах прав и свобод примеру бывших метрополий и предлагать свое их видение; и т.д.

Поэтому довольно часто раньше, а во многих случаях и в настоящее время в качестве универсальных прав человека молчаливо или же с не- которыми оговорками рассматривались и рассматриваются права, зафиксированные во Всеобщей декларации прав человека 1948 г. и некоторых других международно-правовых документах, в которых отражаются в основном западные либеральные и неолиберальные воззрения и представления о правах человека.

Среди них: право на гражданство; право на равную защиту закона и справедливое правосудие; право на убежище от преследования; право на участие в управлении государством, равного доступа к государственной службе, на равные избирательные права; право на труд и предпринимательство, свободный выбор работы, защиту от безработицы, равную оплату за равный труд; право на образование и на приобщение к культурной жизни своего народа и всего человечества; и др. [3].

Справедливости ради следует сказать, что стремление рассматривать в качестве универсальных права, содержащиеся в Декларации и других международно-правовых актах, как и сами эти акты, в силу разных причин воспринималось с точки зрения их «универсализма» многими авторами – теоретиками и практиками – далеко не однозначно.

Рассматривая, например, один из таких документов, принятых в рамках Европейского Союза, под названием «Хартия фундаментальных прав», М. Тэтчер не без сарказма писала: «Действительно, можно просто читать текст Хартии фундаментальных прав Европейского Союза и искренне восторгаться каждой ее статьей» [4]. Однако, как подсказывает опыт, «за общими фразами кроются определенные цель и философия», цель состоит «в подчинении суверенитета государств, демократических процедур принятия решений и национального законодательства международным институтам и группам давления» [5]. Что же касается философии, то в ней под прикрытием зонтика «прав человека» «явно угадываются традиционные левые взгляды, приспособленные к новым условиям. Этот факт настолько очевиден, что не видеть его могут лишь большие притворщики...

Было бы чрезвычайно наивно не замечать того, что сегодняшние проповедники прав человека практически все без исключения принадлежат к определенному политическому лагерю» [6].

По мере развития процессов глобализации в современном мире ситуация, связанная с отношением к проблемам универсальных прав, как показывает анализ отечественных и зарубежных источников, значительно изменилась. Проблемам универсализации прав человека стало уделяться гораздо больше внимания как в отечественной, так и в зарубежной литературе, чем это было раньше. В теории прав человека их универсализация не стала к настоящему времени центральной темой, но в то же время она постепенно начала утрачивать свой прежний периферийный характер.

Развитие идей «мирового государства», «вселенского права», «единого человеческого сообщества», «общечеловеческих ценностей и интересов», наконец, «гражданина мира» оказало прямое влияние и «стимулировало» развитие процесса познания универсальных прав человека.

Многие исследователи, в особенности из арабских и других неевропейских стран [7], стали более скептически относиться к утверждению о том, что всеобщие, универсальные права нашли свое адекватное отражение во Всеобщей декларации прав человека и других принятых на ее основе и в ее развитие международно-правовых актах.

Наиболее расхожим тезисом-аргументом при этом стала констатация того труднооспоримого факта, что в этих документах заложены «исключительно западные идеи и представления о правах человека» и что в них допускается «неправомерное смешение» права с политикой как такового вообще и прав человека в частности [8].

Прежде всего именно в силу этих причин некоторые арабские государства, в частности Саудовская Аравия, отказались поддержать Всеобщую декларацию прав человека, ссылаясь одновременно на ее «слишком эластичный язык, используемый при определении прав человека», а также на то, что западные государства, фиксируя в такой форме права человека, «стремятся использовать их скорее в своих политических целях» [9], нежели для решения тех задач, которые официально заявляются в данном акте.

Решая проблемы, непосредственно касающиеся универсальных прав человека, исследователи в настоящее время все меньше используют в качестве доказательства их существования механические ссылки на Всеобщую декларацию прав человека и на другие принятые на ее основе международно-правовые акты и все больше вникают в суть самой исследуемой материи – универсальные права человека [10].

Вполне естественно, что при этом ставятся и в определенной мере решаются касающиеся универсальных прав человека вопросы, такие как: в чем особенность универсальных прав по сравнению с обычными правами; обладает ли этими правами только индивид или же, помимо него и наряду с ним, – этнические, религиозные и иные группы; следует ли рассматривать гражданские и политические права как права, имеющие приоритет перед другими правами; или же их следует рассматривать как одинаковые по своему статусу с социальными, экономическими и культурными правами; каким должен быть механизм обеспечения универсальных прав?

Разумеется, что основное внимание при этом уделяется исходным вопросам, касающимся допустимости, а точнее, возможности или, наоборот, невозможности существования универсальных прав, в равной мере отражающих интересы и ценности каждого человека, а также вопросам их понятия и содержания.

В отечественной и зарубежной научной литературе такого рода вопросы, как показывают исследования, решаются далеко не однозначно. Наряду с мнениями в пользу универсализации прав человека и возможности выработки единых правовых стандартов для всего мирового сообщества высказываются и прямо противоположные суждения [11–13].

Данные мнения и суждения отражают сложившиеся в современном мире две весьма противоречивые тенденции. Одна из них непосредственно связана с глобализацией общественных отношений, накладывающей соответствующий отпечаток на все стороны жизни общества и государства, в том числе на сферу прав и свобод граждан. Вторая тенденция связана с регионализацией, выражающейся в стремлении регионального сообщества «к национальному и культурному самоутверждению, связанному с некоторым отторжением европейских стандартов» [14].

В соответствии с этими тенденциями в научной литературе сложилось два подхода к решению проблем универсализации прав человека и выработки единых правовых стандартов.

Суть первого из них, исходящего не только из возможности, но и трудно переоценимой важности формирования универсальных прав человека и создания единых правовых стандартов, довольно четко выражена Л.И. Глухаревой, которая считает, что «скептицизм по поводу универсаль- ных прав в ситуации, когда мир интенсивно движется к интеграции, вряд ли уместен» [15]. Всеобщие права, считает автор, – это реальный факт современности. Они относятся к числу активно функционирующих глобальных нормативноправовых систем современности. «Их изложение можно найти в Международном билле о правах и ряде других документов, принятых под эгидой ООН, а также путем сопоставления и обнаружения общего в религиозных и национальных актах по правам человека» [16]. Универсальные права «в нормативно-правовой форме», по мнению автора, отражают «всеобщее, объективное, постоянное, неизбежное, присутствующее в развитии человека и человечества» [17].

Данный подход к разрешению проблем универсализации прав человека и выработки единых правовых стандартов в целом разделяется также рядом других авторов.

При этом одни из них исходят из посылки о том, что универсализм, будучи естественным и закономерным следствием глобализма, вместе с обычными правами человека выступает в качестве его своеобразного морального среза в силу того, что как в универсальных, так и во всех других правах выражаются и закрепляются «высшая ценность и одинаковое достоинство каждого человека» [18].

Другие же авторы рассматривают универсализм, выступающий в виде «общего нормативного правила», разделяемого «всеми главными культурными традициями», как возможную (при истолковании этого «общего нормативного правила» «просвещенным разумом») основу « всеобщих стандартов прав человека » [19].

Наконец, третья группа авторов, разделяющая идеи универсализации прав человека и рассматривающая универсализм как закономерное следствие глобализма, исходит из того, что о реальности универсальных прав человека можно будет говорить только тогда, когда они, как и все иные права, будут не только формально декларироваться, но и реально обеспечиваться, когда универсальность прав будет адекватно соотноситься с универсальностью механизма их обеспечения .

Это парадокс, не без оснований заявляют западные исследователи, что в настоящее время « права человека декларируются как универсальные», а ответственность за их реализацию остается « локальной », т.е. возлагается, как и прежде, на конкретное национальное государство и «ограничивается лишь находящейся под его юрисдикцией территорией и гражданством»

[20]. До тех пор, заключают авторы, пока не наступит «полное понимание необходимости транснациональной ответственности» и не будет создан соответствующий транснациональный механизм обеспечения универсальных прав, общее представление о них и «общее понимание» этих прав как универсальных будет оставаться не чем иным, как «трагическим фарсом» [21].

Аналогичные мысли, касающиеся механизма обеспечения универсальных прав, ассоциирующиеся с самим фактом их существования, развиваются и другими авторами – сторонниками рассматриваемого к ним подхода.

В практическом плане универсальные права человека, как отмечается в некоторых источниках, чтобы они действительно стали настоящими правами, для этого должен быть предусмотрен механизм их обеспечения и должны быть разработаны четкие правила, предусматривающие, «когда и при каких условиях международные институты могут на законных основаниях вмешиваться во внутренние дела государств с целью предотвращения нарушения универсальных прав на их территории или же восстановления этих прав в случае их нарушения» [22].

Нетрудно понять, что в данном и в других ему подобных случаях имеет место плохо скрываемое стремление под флагом защиты универсальных прав обеспечить возможность «на законных основаниях» не только в принудительном порядке насаждать содержащиеся в них сугубо прозападные – либеральные и неолиберальные – представления о правах и соответствующие социально-политические взгляды, но и беспрепятственно вмешиваться одних, более развитых, западных стран во внутренние дела других, развивающихся стран.

С цивилизационной точки зрения весьма четко просматривается стремление западной цивилизации любым, преимущественно «законным», путем внедрить свою идеологию в части, касающейся прав и свобод, свои суждения о правах и свободах в сознание представителей других цивилизаций.

И хотя современный капитализм, нередко ассоциируемый с глобализмом, стал, по мнению некоторых политологов, «мировой системой», способной «при определенных условиях включать в себя также отдельные элементы социализма и даже феодализма» [23] и соответственно в силу своей «гибкости» – в определенной мере ослаблять те противоречия и конфликты, которые существовали в период «холодной войны», однако он не смог снять настороженности у многих стран и народов, вызванной цивилизационной экспансией («цивилизационными устремлениями») западных стран по отношению к другим странам и народам, традиционно входящим в сферу влияния иных цивилизаций [24].

Исходя из того известного постулата, согласно которому всякое действие вызывает противодействие, можно со значительной долей вероятности предположить, что «цивилизационные устремления» христианского Запада не могут не вызывать обратного воздействия, скажем, мусульманского Востока, равно как и со стороны других региональных, цивилизационных, национальных, этнических и иных сообществ.

Не случайно поэтому американский политолог С. Хантингтон и его коллеги сетуют на то, что за последние после окончания «холодной войны» годы «мир стал намного разрушительнее и беспорядочнее (confusing), чем это было раньше», и предрекают, что XXI в. не исключает столкновения цивилизаций и религиозных войн [25].

Второй подход к разрешению проблем универсализации прав человека и выработки единых для всего человечества правовых стандартов непосредственно связан с регионализацией исторических, национальных, этнических, культурных и иных явлений, а также со специфическими чертами тех или иных существующих в мире цивилизаций .

В отличие от первого подхода, апеллирующего к глобализации, общечеловеческим интересам и ценностям и, соответственно, к формирующимся на их основе общим для всего человечества правовым стандартам (унифицированным правам), второй подход основывается на региональных и цивилизационных ценностях, на многообразии и уникальности существующих в пределах отдельных регионов и цивилизаций культуры, быта, их исторических, религиозных, этнических и иных особенностей [26].

Суть этого подхода состоит в утверждении того, что, исходя из многообразия мира, нельзя сводить все составляющие его явления, понятия и категории, в частности права и свободы, к их механическому однообразию в виде универсальных прав и свобод .

Наиболее строго и последовательно данная позиция отстаивается отечественным ученым Н.Н. Моисеевым, который считает, что «предложение о неких универсальных правах человека, одинаково пригодных для населения всей планеты, является такой же иллюзией, как и представление о возможности однозначной интерпретации представления о добре», и что «понятия о правах человека и человеческих ценностях тесно связаны в сознании людей с теми особенностями цивилизации, к которым они принадлежат и которые определяют на протяжении многих сотен лет условия их бытия и поведения» [27].

Универсализация прав человека и сведение всего их многообразия к единым стандартам исключаются, по мнению автора, поскольку при этом не учитываются особенности той цивилизационной среды, в которой они формируются и реализуются [28].

Аналогичного мнения относительно универсальных прав человека придерживаются и другие отечественные и зарубежные авторы.

Одни из них считают, что человечество еще не созрело до универсализации – своего рода консенсуса в сфере прав человека и что в современном «многовариантном мире» весьма трудно выработать общий, «универсальный подход к правам человека» [29].

Другие авторы в качестве аргументов, подтверждающих занимаемую ими позицию, ссылаются на «культурный релятивизм», или, иными словами, на многообразие самобытных и самодостаточных культур с разнообразными порождаемыми ими правами, которые невозможно привести к общему, «универсальному» знаменателю [30; 31].

Идеи и ценности, включая права, порожденные одной средой, резонно замечают исследователи, «не так легко, как это может показаться на первый взгляд, трансплантировать в другую среду», ибо, помимо всего прочего, они не только могут показаться тем, «кто находится на другом берегу реки», «весьма странными, чуждыми и даже пугающими», но и вызывать довольно «неудобный», но вполне естественный и понятный вопрос, затрагивающий проблемы культурной, этнической и иной самобытности народов. А именно: «Почему вы должны быть все больше похожи на нас, а мы — на вас?» [32].

Ведь в настоящее время, как свидетельствует статистика, в мире существует около 5 тыс. самобытных по своей культуре этнических групп и свыше 60 живых языковых групп, которые находятся под юрисдикцией 184 государств и государственных образований [33].

И это разнообразие, как и разнообразие цивилизаций, по справедливому замечанию Н.Н. Моисеева, «как проявление общего закона дивергенции – великое благо для человечества». Подобно «любому биоразнообразию, оно является мощнейшим фактором стабилизации развития биологического вида homo sapiens и общества как формы его существования» [34].

Сравнивая между собой различные культурные, этнические и иные образования, в рамках которых возникают и функционируют различные юридически и морально значимые права, аналитики невольно задаются вопросом: если права одного самодостаточного социума весьма трудно (если это вообще возможно) «трансплантировать» в ткань другого социума, то можно ли вообще на их основе создать некий общий для них всех «гибрид» в виде универсальных прав? И если это возможно, то на какой социальной и моральной основе его создавать?

Проводя сравнительный анализ, например, американской и китайской правовой культуры, западные исследователи обратили внимание прежде всего на то, что при всей их внешней, формально-юридической схожести у них весьма много глубинных, радикально отличающих их друг от друга особенностей [35].

Правовая, а вместе с тем и политическая культура населения этих стран, констатируется в исследовании, «базируется на весьма разных ценностях и пронизана значительно отличающимися друг от друга философскими идеями» [36].

Если для американца, например, «с юридической точки зрения и с позиций социального контроля» на первом месте стоит «вина», то для китайца – «позор» [37].

Если в сознании американца государство традиционно ассоциируется с «потенциальной угрозой правам и свободам человека», а также с «препятствием, затрудняющим эффективное функционирование рынка», то в сознании китайца, равно как и других народов, проживающих в странах Юго-Восточной Азии и воспитанных в культурной среде с «конфуцианскими традициями», государство воспринимается прежде всего как институт, призванный «обеспечить общественный порядок и социальную гармонию», как «страж коллективных интересов» и «общественного согласия», в основе которого лежат «взаимные обязательства и взаимная ответственность» различных слоев общества друг перед другом [38]. Иными словами, если китайское правосознание воспринимает государство под углом зрения того, «что оно может сделать для своих граждан », то американское – с точки зрения того, «что государство может сделать со своими гражданами » [39].

С аналогичных позиций китайское и американское правосознание воспринимают не только государство, но и право, а вместе с ним – и права человека.

Если американская правовая культура, говорится в исследовании, рассматривает права человека в основном «от противного», в виде «негативных прав» – своего рода «ограничителей, сдерживающих государство от возможных нарушений индивидуальных свобод», а правительство – от совершения «вредных действий» в отношении своих граждан [40], то китайская правовая культура воспринимает права человека совсем иначе. А именно – в «позитивном» ключе по отношению к государственным институтам, как средство формирования и поддержания «социальной гармонии», при которой «интеграция» и «баланс» социальных ценностей и интересов различных слоев общества далеко не всегда согласуется с индивидуальными свободами [41].

Позитивные права человека, резюмируется в исследовании, в Китае и других странах ЮгоВосточной Азии в силу исторических, этнических и иных причин, а также в силу «жизненного опыта» определяются не с позиций их «индивидуализации», а под углом зрения их «социализации». Права человека рассматриваются здесь прежде всего в плане возможностей «удовлетворения основных человеческих потребностей в еде, жилье, образовании, в труде и медицинском обслуживании» и в соответствии с красноречивой поговоркой о том, что «права человека начинаются с завтрака» [42].

Анализируя правовую культуру вместе с порождаемыми ею правами и свободами человека в разных странах и регионах, нетрудно заметить, что в них так же, как и в случае с американской и китайской правовой культурой и правами, наряду с внешним, формально-юридическим сходством зачастую имеют место весьма радикальные внутренние особенности .

Они обусловливаются, в свою очередь, историческими, этническими, религиозными и иными особенностями взглядов и установок того или иного народа, которые предопределяют не только его правовую культуру и права каждого отдельного члена общества, но и всю его жизнь.

Рассматривая, например, исторические корни современной культуры арабов и евреев в свете затянувшегося между ними конфликта и именуя его «иудейско-мусульманским» противостоянием, эксперты в данной области приходят к весьма «оптимистическому» выводу о том, что такого рода национальные конфликты, как «арабо-израильский, в принципе неразрешимы» [43]. А следовательно, неразрешимыми остаются, в соответствии с данным выводом, и все те проблемы, которые касаются правовой культуры и прав человека в этом регионе и вместе с ними проблемы формирования более общих прав и свобод, включая универсальные.

Глубинные, внутренние особенности правовых культур ассоциируются с регионализмом, а внешнее их формально-юридическое сходство , как показывает опыт определения прав человека в международном праве, соотносится с глобализмом . Первые предопределяют собой национальные и региональные права, а вторые (формальноюридическое, внешнее сходство) – «глобальные», универсальные права.

Национальные и региональные права в основе своей являются реальными, «жизненными» правами по сравнению с глобальными (универсальными), в основе своей сугубо формальными правами, имеется в виду тот трудно оспоримый факт, что «законные права и гарантии могут существовать только там, где они находят опору в национальной среде, институтах и обычаях» [44].

Данное утверждение не следует, однако, абсолютизировать, поскольку, во-первых, региональные и национальные компоненты правовой культуры, как это можно видеть на примере арабской и еврейской правовой культуры, а следовательно, и представления о правах и свободах человека могут существенно расходиться между собой в силу того, что национальные, религиозные и иные компоненты правовой культуры зачастую доминируют над региональными ее компонентами.

А во-вторых, нельзя не учитывать тот факт, что региональные и глобальные явления, включая и соответствующие права и свободы, по логике вещей и здравому смыслу не только не должны противопоставляться друг другу, а наоборот, взаимно дополняться и обогащаться друг другом.

Разделяя в принципе высказанное в научной литературе мнение о том, что перечень прав человека, содержащийся в международно-правовых документах, «носит общечеловеческий смысл» и что, констатируя данный факт, вместе с тем при формировании универсальных прав нельзя не учитывать различие истории, культуры, традиций различных народов мира, стремящихся к сохранению своей самобытности [45], – разделяя в целом данную позицию, в то же время нельзя не заметить в ней, впрочем, как и в самой постановке вопроса о выработке «универсальных стандартов прав человека», с одной стороны, и сохранении региональной самобытности – с другой, наличия элементов внутреннего противоречия.

Разумеется, было бы весьма опрометчивым a priori противопоставлять в сфере прав человека универсализм и регионализм, но не менее опрометчивым и пагубным было бы их механически друг под друга подгонять, искусственно создавая первый за счет полного или частичного игнорирования последнего.

Объективности ради следует еще раз констатировать то очевидное, что в настоящее время в форме и образе стандартов Всеобщей декларации прав человека, которые «совершили триумфальное шествие по странам и континентам» [46], по существу мы имеем не универсальные стандарты, учитывающие культурные и иные особенности «различных народов мира», а всего лишь западные стандарты, западное представление о правах человека, которое одними незападными странами добровольно воспринимается, а в других (Афганистан, Ирак и др.) оно насильственно насаждается.

Очевидно, что в процессе решения проблемы «универсализм – регионализм» следует исходить из того, что если и возможно создание в настоящее время на волне глобализации «универсальных» стандартов, учитывающих особенности всех без исключения регионов мира, то они с неизбежностью будут носить чрезмерно общий, абстрактный характер, и что наряду с универсальными стандартами прав человека должны существовать детализирующие и «приземляющие» их региональные, и соответственно – национальные, стандарты .

Что же касается выработки единой, глобальной, охватывающей собой и вбирающей в себя особенности всех стран и регионов стандартизации прав человека, то следует признать, руководствуясь элементарной логикой и здравым смыслом, что она в принципе исключена. Невозможно подогнать под одну, даже самую большую «колодку», скажем, такие весьма различающиеся по множеству далеко не второстепенных параметров сообщества, как европейское или американское, с одной стороны, и традиционные сообщества стран Африки или мусульманских стран – с другой.

Не случайно поэтому в научной литературе даже тогда, когда настаивается на реальном существовании универсальных прав, оговаривается, что «универсальные стандарты сегодня выражают минимальные ориентиры (выделено мной. – М.М. ) для норм о правах в национальных право-порядках» [47], что это весьма общие правила, а по существу – принципы взаимоотношений отдельных людей, формируемых ими сообществ и различных государственных и надгосударственных институтов.

Невозможность выработки содержательных универсальных стандартов прав человека в современных условиях однополярного мира – мира «двойных стандартов» наряду с объективными причинами обусловливается и усугубляется также субъективными факторами .

Доминирование в современном мире США, сопровождающееся, как справедливо констатируется в научной литературе, их попытками «диктовать свое понимание международного права и применять его в собственных интересах», насаждение и широкое использование ими «двойных стандартов» под предлогом «укрепления международного мира и безопасности, необходимости повсеместного соблюдения основных прав и свобод человека» [48], с большой долей вероятности могут привести при выра- ботке универсальных стандартов прав человека к их односторонности, выражающейся в сплошной американизации, или в лучшем случае, как это фактически имеет место в настоящее время, – к их одновременной американизации и европеизации.

Аналогично спорам, возникающим при решении проблем, касающихся универсализации прав человека, дискуссионные вопросы возникают также и в отношении возможности формирования их универсальной концепции .