Пространство русской литературы в поэзии Елены Шварц

Елена Шварц была одной из ключевых фигур постмодернистской русской литературы конца XX – начала XXI в., поэтому внимание к творчеству поэтессы со стороны критиков и литературоведов в последние десятилетия постоянно растет. Особенно актуальным изучение различных аспектов поэзии Елены Шварц стало после смерти поэтессы в 2010 г.

Постмодернистская парадигма, к которой относится творчество Елены Шварц, подразумевает «интертекстуальность, опору на всю историю человеческой культуры и ее переосмысление <...> цитатно-пародийное дву- и многоязычие, пастишизацию <…> фрагментарность, коллаж, монтаж, использование готового или расчлененного литературного текста <…> травестийное снижение классических образцов, иронизирование и пародирование» [4, с. 34]. Поэтому не случайно в творчестве Елены Шварц можно выявить предшествующую литературную традицию. Как наследница одной из самых богатых литератур мира, она оригинально переосмысливает традиционные для русской литературы образы, мотивы и сюжеты.

Разнообразие культурных заимствований, цитатность и интертекстуальность позволяют говорить о своеобразном пространстве русской литературы в творчестве поэтессы. Данная пространственная модель в стихотворениях Елены Шварц сложна качественно и представляет собой иерархию заимствованных смыслов, мотивов и образов. С одной стороны, мы можем говорить о пространствах, традиционных для русской литературы в целом и заимствованных поэтессой из творчества определенных писателей, с другой – пространство

русской литературы включает в себя комплекс непространственных интертекстуальных связей и своеобразное пространство, «населенное» мифологизированными фигурами писателей.

Одной из ключевых пространственных моделей в русской литературе является образ Петербурга, воплощенный в Петербургском мифе. Ю.М. Лотман в своих работах по семиотике пространства Петербурга утверждает, что мифология северной столицы возникла раньше самого города, а автором мифа выступил Петр I, функцией же русской литературы осталась только популяризация этого нового мифа. Петербург – город будущего: «Он был задуман как образец для всей России. Это не город для того, чтобы в нем жить, а город для представительства. Говорят, что Петербург — европейский город, но в Европе в то время не было таких городов. Не было городов, когда стоит дом к дому… В Петербурге всегда устранялось пространство каких-то мелких застроек, полукрестьянских домов — то, что должно быть вокруг города. Это город, который стоит прямо, вдруг возникает... Это как бы квинтэссенция завтрашнего дня» [6, с. 89]. Таким образом, пространство Петербурга существует сразу в нескольких временах: в настоящем, реальном; в будущем, нереальном; в сакральном времени, в вечности. Поэтому не удивительно, что в русской литературе закладывается традиция двойственного понимания северной столицы: город реальный и в то же время нереальный, мираж.

Елена Шварц – коренная петербурженка и культурная наследница петербургской мифологии. Каждый пишущий о Петербурге невольно испытывает на себе влияние Петербургского мифа. Город-мираж определяет нормы поведения литературных героев. Пространство Петербурга в стихотворениях Елены Шварц во многом традиционно, в нем находят продолжение специфические для классической русской литературы черты, идущие от А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, Андрея Белого и др. Однако фантасмагория в стихотворениях поэтессы основана не столько на литературных, сколько на культурных, фольклорных и мифологических интертекстах.

В Петербурге реальный рельеф местности гармонично сочетается с пространством метафизическим, обиталищем духов: Город этот рядом с царством мертвых, // потому здесь так земля духовна [7, с. 48]. Каждый путешественник невольно оказывается в приграничной зоне, где видит наслоения культур, взаимопроникновения и взаимосвязи, стыки между физическими и метафизическими слоями реальности. Северная столица поэтессы отличается конкретностью урбанистического пейзажа, но населена бесплотными существами восточной и западной мифологии: от героини китайских и японских сказок Лисы, синих китайских драконов, сфинксов Ши-цза, фениксов, големов. Все мифологические персонажи естественно чувствуют себя в пространстве Петербурга и активно взаимодействуют с городом в различные периоды его истории. Так, голем спасает героев во время блокады Ленинграда: Голодали, мерзли, но на крышу // Не упала бомба. Ни одна. // Маленькое существо меж труб // Все сновало вверх и вниз по скату, // Вдруг взлетало, бомбу изловляло // И летело с нею к морю, к морю // И бросало в волны за Кронштадтом… (Там же, с. 157). При всей фантас-магоричности образов Петербург нарисован с топографической точностью туристического маршрута: Сенатская площадь, Фонтанка, Летний сад, Петровская набережная, плавание по каналам до Залива, Исаакий. Карта Петербурга в стихах Елены Шварц включает не только достопримечательности, но и окраины, задворки великого города, нередко важные для биографии поэтессы, подлинные адреса.

Поэту-постмодернисту интересны не только возможные интертексты: «Для человека нового времени главные точки приложения и проявления культурных сил – города» [1, с. 2]. В творчестве Елены Шварц мифопоэтика Петербурга переосмысляется в постмодернистском ключе, для него характерны неожиданные трактовки и сравнения. Санкт-Петербург Елены Шварц – «пограничное, лиминальное пространство» [3, с. 24] между Востоком и Западом: …Петербург, нам родина, – особая страна, // Он – запад, вброшенный в восток, // И окружен, и одинок, // Чахоточный все простужался он, // И в нем процентщицу убил Наполеон. // Но рухнула духовная стена – // Россия хлынула – дурна, темна, пьяна [7, с. 107]. Интересно, что Петербург является воплощением России (Россия за пределами Северной Пальмиры в богатейшем наследии поэтессы представлена эпизодически) и в то же время чем-то отдельным от нее. В соответствии с теорией Ю.М. Лотмана «Петербург — не Европа, но он и не Россия. Он — будущая Россия» [5, с. 56]. Другими словами, мы можем говорить, что этот город в творчестве Елены Шварц – Россия, но Россия, которой нет, которая могла бы быть. Мифопоэтическое про- странство Петербурга становится безграничным, пластичным и включает в себя помимо классических географических образов Новой Голландии, Венеции и т.п. пространство всей России. Как утверждает Д.Е. Замятин, «географический образ Петербурга является, вполне очевидно, ядерным для понимания образногеографического поля России» [3, с. 78].

Кроме того, Елена Шварц отходит от классических трактовок и в обращении к другим пространственным парадигмам. Для нее Петербург – это даже не Новая Голландия, а, например, Испания. В маленькой поэме 1996 г. «Прерывистая повесть о коммунальной квартире» автор помещает под названием «Гиш-панский Петербург» следующее заключение: В Испании (и, кажется, нигде больше) долго сосуществовали три веры: христианство, суфизм и – в одном из самых изощренных своих проявлений (каббала) – иудейство. Три культуры жили как соседи… В этом смысле Петербург – испанский город и находится в гиш-панском королевстве [7, с. 153]. Религиозная составляющая для всего творчества Елены Шварц является определяющей, именно с этой точки «гишпанский Петербург» представляется утопическим пространством: в нем с совершенно равных позиций ведут теологические споры представители самых разных конфессий. Таким образом, Петербург Шварц представляется не только злой столицей , прообразом блоковского «страшного мира», заводным городом [7, с. 106], но и земным раем, идеальным сакральным пространством, куда стремятся истерзанные души: Там на вершине ждет ее свобода, // Небесный Петербург, // Родные лица (Там же, с. 187).

Как поэта-постмодерниста Елену Шварц интересуют мифологизированные культурой и литературой пространства. И если пространство Петербургского мифа можно назвать всеобщим для русской литературы и сравнительно устоявшимся, то пространство, в котором «обитают»» мифологизированные образы поэтов и писателей, зародилось сравнительно недавно. Оно еще не стало традиционным и достаточно пластично, открыто для взаимопроникновений и сочетаний.

Ярким примером такого локального мифопоэтического пространства в творчестве Елены Шварц является стихотворение «Гоголь на Испанской лестнице». В центре авторского внимания образ Н.В. Гоголя во время его жизни в Италии, еще безоблачной, но содержащей намеки на приближающееся безумие. Писатель не назван нигде, кроме заглавия сти- хотворения, а узнавание происходит за счет легкой постмодернистской иронии: Весенний день – и с улицы Счастливой // Какой-то длинноволосый и сутулый // Так весело заскачет по ступенькам, // Как птица королек иль гоголёк [7, с. 141]. Однако сам образ достаточно безлик и размыт, личность окончательно устанавливается за счет намека на бессмертное произведение писателя: Но временами косится на тень // На треугольную // И с торбой за плечами. // А в торбе души умерших лежат // И просятся на волю (Там же). Лишь в самом конце его называет по имени прохожий: Buon giorno, Nicola! Пространство вокруг образа Н.В. Гоголя наполнено солнечным светом весеннего дня и одновременно преследующими писателя тенями и сомнениями.

В русской литературе и критике образ автора «Мертвых душ» породил множество слухов, биографический миф писателя. Стихотворение Елены Шварц ограничивает биографический миф одним кратким эпизодом и в пространстве, и во времени. Место действия – Рим, Испанская лестница. Время действия – весна, март 1837 года. Интересно то, с какой точностью поэтесса заполняет пространство вокруг Н.В. Гоголя существующими географическими и топонимическими объектами, приближая миф к реальности, создавая у читателя ощущение non-fiction, причастности к происходящему, правдивости всего описанного. Испанская лестница, или Испанские ступени, – грандиозная барочная лестница в Риме, состоящая из 138 ступеней. У ее подножия действительно 23 февраля 1821 г. умер английский поэт Джон Китс. А на улице Счастливой (Via Felice) в доме №26 был написан первый том «Мертвых душ». Елена Шварц с помощью этого гео-культурного материала, истинных фактов биографии пытается придать правдоподобность незначительному эпизоду из итальянской жизни Гоголя до «Мертвых душ», в котором уже можно предугадать дальнейшую судьбу великого писателя. Реальным, живым, благодаря этой «материализации пространства» становится не только образ Nicola, художника, обезьянки Чичи, но и образ тени «треугольного господина». Как мы можем увидеть, мифологическое пространство наделяется чертами пространства реального, проходит своеобразная материализация.

К тому же локальное пространство, в котором существует образ Н.В. Гоголя, вписано в более масштабное пространство, пронизанное интертекстами и реминисценциями, – пространство «русской Италии», которое «свя- зано с моделированием условного метапутешествия, состоящего из отдельных текстов и текстовых фрагментов литературного, мемуарного, живописного, графического характера, связанных в единое целое на уровне анаморфированного геокультурного (образно-геокультурного) пространства Россия – Италия» [2, с. 22]. Это пространство Елена Шварц исследовала не только ментально, но и физически: в 2000 г. она получила стипендию от фонда имени И.А. Бродского для проведения творческого отпуска в Италии. Однако биографический миф Н.В. Гоголя не стал единственным предметом интереса Елены Шварц. В ее стихотворениях можно встретить образы многих русских поэтов и прозаиков: от Ф.М. Достоевского до Велимира Хлебникова и А.Е. Крученых.

Таким образом, мы можем убедиться, что пространство русской литературы в поэтическом наследии Елены Шварц представлено крайне разнообразными мифопоэтическими пространственными моделями, ключевыми из которых является пространство Петербурга как города-миража и пространство биографических мифов, созданных вокруг имен знаменитых поэтов и писателей русской литературы. Петербург Елены Шварц – пространство прежде всего культурное, впитавшее в себя исторические, литературные, фольклорные, мифологические и другие интертексты. При изображении города поэтесса предельно точна и реалистична, наполняя при этом пространство фантастикой и мифами. Простран- ство биографических мифов также наполнено реалиями действительности и фактами. Этими средствами поэтесса добивается эффекта достоверности и материализации пространства.