Псевдобланкетные термины в российском уголовном законе и их влияние на судебную практику

Охранительная функция уголовного права, отраженная в ч. 1 ст. 2 УК РФ, заключающаяся в охране от преступных посягательств практически всех сторон жизни социума, обусловливает наличие в Кодексе значительного количества бланкетных уголовно-правовых предписаний, причем присутствуют они не только в Особенной, но и в Общей части УК РФ. Содержательная специфика бланкетного уголовно-правового предписания, являющегося универсальной формой отражения системной взаимосвязи уголовного и иных отраслей права, заключается в том, что в его содержание включается нормативное правовое предписание иной отраслевой принадлежности [см.: 1]. Формализация же межотраслевых связей в уголовном законе, как указывает Н.И. Пикуров, сводится к двум способам: «…бланкетной диспозиции и бланкетным признакам. В первом случае используется "чужое" нормативное предписание со всеми его атрибутами (ссылка на нарушение определенных правил и т. п.), во втором – используются отдельные элементы или признаки таких предписаний (употребление "чужого"

термина и т. п.)» [2, с. 12]. Соответственно, одна из языковых особенностей бланкетного уголовно-правового предписания проявляется в наличии в нем бланкетного термина (Н.И. Пикуров именует его «чужим») – заимствованного из иной отрасли или подотрасли права (международного, конституционного, гражданского, административного, семейного, лесного, таможенного, налогового, уголовно-процессуального, гражданского процессуального и др.) слова или словосочетания, обозначающего понятие этой отрасли. Таким образом, язык уголовного закона является одним из детерминантов образования системных связей правовых предписаний различных отраслей права [3, с. 41–42]. И если термин (по происхождению, своим функциям и т. д.) связан с конкретной сферой общественных отношений, то его терминологическим полем будет отрасль или комплекс отраслей, регулирующих данные отношения [2, с. 13–14]. Поэтому вполне очевидно, что в бланкетных уголовно-правовых предписаниях воспроизведение заимствованного термина должно осуществляться строго в той словесной форме, которая принята в актуальной редакции закона или иного норматив- ного правового акта иной отраслевой принадлежности. В основном эта задача законодателем успешно решается, однако в тексте российского УК встречаются термины, которые, по мнению автора, с полным основанием позволительно именовать «псевдобланкетные».

Феноменология псевдобланкетных терминов российского

Уголовного кодекса

Псевдобланкетным термином, по моему представлению, следует считать используемое в бланкетном уголовно-правовом предписании слово или словосочетание, не имеющее языкового выражения, полностью соответствующего принятому в корреспондирующих отраслях права, создающее видимость зависимости содержания уголовно-правового предписания от нормативных правовых предписаний иной отраслевой принадлежности при фактическом отсутствии такой зависимости в силу неимения у него иноотраслевого терминологического поля. Таковыми в настоящее время являются, например, следующие.

• 1.    Псевдобланкетные термины «открытое водное пространство» и «судно, приписанное к порту Российской Федерации», обозначающие в первом предложении ч. 3 ст. 11 УК РФ место совершения преступления для целей определения национальной уголовной юрисдикции в отношении лиц, совершивших преступления на собственной территории государства, не соответствуют терминологии, принятой в международном праве (об иных проявлениях псевдобланкетности в первом предложении ч. 3 ст. 11 УК РФ подробнее см.: [4, с. 108–111]). В частности, в Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 г. используется термин «открытое море» (см., например, ч. VII), а национальность гражданского водного судна определяется не портом приписки, а флагом государства, под которым оно имеет право плавать (ст. 91)¹. В Конвенции ООН об открытом море от 29 апреля 1958 г. употребляется аналогичная терминология². Национальная

  же принадлежность гражданских воздушных судов регламентируется Конвенцией о международной гражданской авиации от 7 декабря 1944 г., где закреплено: «Воздушные суда имеют национальность того государства, в котором они зарегистрированы» (ст. 17); «Каждое воздушное судно, занятое в международной аэронавигации, имеет соответствующие национальные и регистрационные знаки» (ст. 20)³. Помимо этого, Конвенцией ООН о преступлениях и некоторых других актах, совершаемых на борту воздушных судов, от 14 сентября 1963 г. закреплено, что уголовную юрисдикцию в отношении указанных в ней преступлений вправе осуществлять государство регистрации воздушного судна (ст. 3)⁴. Указанные псевдобланкетные термины содержатся в ч. 3 ст. 11 УК РФ с момента принятия Кодекса в 1996 г.

• 2.    Имеющий сходство с гражданско-правовым термином «право на изобретение» псев-добланкетный термин «изобретательские права», используемый в заголовке ст. 147 УК РФ «Нарушение изобретательских и патентных прав», не употребляется в гражданском праве. В ч. 4 ГК РФ патентными правами признаются «интеллектуальные права на изобретения, полезные модели и промышленные образцы» (гл. 72 «Патентное право», ст. 1345 «Патентные права»), из чего следует, что самостоятельных изобретательских прав вне патентных в настоящее время гражданским правом не предусмотрено. Можно было бы предположить, что используемый в заголовке ст. 147 УК РФ термин «изобретательские права» является устаревшим, поскольку ч. 4 ГК РФ от 18 декабря 2006 г. № 230-ФЗ введена в действие с 1 января 2008 г. Однако он не употреблялся в гражданском праве и на момент принятия УК РФ в 1996 г. – ни в специальном Законе СССР от 31 мая 1991 г. № 2213-1 «Об изобретениях в СССР» (применяется до настоящего времени в части, не противоречащей ч. 4 ГК РФ), ни в Патентном законе РФ от 23 сентября 1992 г. № 3517 (утратил силу с 1 января 2008 г.). Заметим также, что соответствующая статьям 146 и 147 УК РФ ст. 161 Модельного УК для государств – участников СНГ изначально имела (и сейчас имеет) заголовок «Нарушение авторских, смежных прав и прав патентообладателей» и в части использования термина «права патентообладателей» могла бы служить образцом для заголовка ст. 147 российского УК.

• 3.    Псевдобланкетным является термин «электронные сети», создающий видимость зависимости содержания уголовно-правовых предписаний от нормативных правовых предписаний информационного права, но ни в одном российском нормативном правовом акте словосочетание «электронные сети» именно

  в такой языковой форме не встречается. Данный термин нередко используется в УК РФ, в частности для обозначения общественно опасного действия в ч. 1 ст. 185³ («манипулирование рынком, то есть умышленное распространение через средства массовой информации, в том числе электронные, информационно-телекоммуникационные сети (включая сеть "Интернет"), заведомо ложных сведений…»), а также для обозначения средства совершения преступления при формулировании способа совершения преступления – «с использованием средств массовой информации либо электронных или информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети "Интернет"». При этом дважды встречается вариант «(включая сеть "Интернет")». Этот способ совершения преступления выступает в качестве квалифицирующего признака составов преступлений, предусмотренных ч. 2 ст. 205² (публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма), п. «б» ч. 2 ст. 228¹ (сбыт наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов), ч. 1.1 ст. 258¹ (незаконные приобретение или продажа особо ценных диких животных и водных биологических ресурсов, принадлежащих к видам, занесенным в Красную книгу РФ и (или) охраняемым международными договорами Российской Федерации, их частей и дериватов), ч. 2 ст. 260¹ (незаконные приобретение или продажа особо ценных растений и грибов, принадлежащих к видам, занесенным в Красную книгу РФ и (или) охраняемым международными договорами Российской Федерации, их продуктов, частей и дериватов), ч. 2 ст. 280¹ (публичные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации), п. «в» ч. 2 ст. 280⁴ (публичные призывы к осуществлению деятельности, направленной против безопасности государства).

• 4.    В п. «а» ч. 7 ст. 79 УК РФ об отмене условно-досрочного освобождения от отбывания наказания используется термин «административное взыскание», однако им обозначался вид юридической ответственности за совершение административного правонарушения в КоАП РСФСР 1984 г., в действующем же КоАП РФ от 30 декабря 2001 г. № 195-ФЗ принято иное его терминологическое обозначение – «административное наказание». Соответственно, на момент принятия УК РФ в 1996 г. термин «административное взыскание» был бланкетным, но с введением в действие КоАП РФ с 1 июля 2002 г. он стал псевдо-бланкетным по причине устарелости, то есть его несоответствия обновленной номинации вида юридической ответственности за совершение административного правонарушения в административном праве.

• 5.    Псевдобланкетный термин «лицо, производящее дознание» используется во многих статьях гл. 31 УК РФ «Преступления против правосудия». Им обозначаются субъект преступления (ст. 300, ч. 1 ст. 302, ч. 2 ст. 303) и потерпевший от преступления (ст. 295, ч 2 ст. 296, заголовок и ч. 2 ст. 298.1), также он входит в описание общественно опасного действия (ч. 2 ст. 294, ст. 310). Как и в предыдущем случае, данный термин на момент принятия УК РФ в 1996 г. был бланкетным, так как в действовавшем тогда УПК РСФСР 1960 г. соответствующая процессуальная фигура именовалась именно так: «лицо, производящее дознание». Но с введением в действие УПК РФ от 18 декабря 2001 г. № 174-ФЗ с 1 июля 2002 г. данный термин стал псев-добланкетным по причине устарелости, поскольку теперь должностное лицо органа до-

• знания, правомочное либо уполномоченное начальником органа дознания осуществлять предварительное расследование в форме дознания и иные полномочия, предусмотренные УПК РФ, именуется «дознаватель».

Такой подход законодателя к выбору лексических единиц видится, мягко говоря, странным, поскольку на тот момент Россия была участницей всех вышеперечисленных конвенций и три из них (вторая, третья и четвертая) уже вступили в силу для нее (как для правопреемницы (продолжательницы) СССР – см. ч. 1 ст. 671 Конституции РФ) с 30 сентября 1962 г., с 14 ноября 1970 г. и с 3 мая 1988 г. соответственно (Конвенция ООН по морскому праву ратифицирована Россией в 1997 г.).

К тому же к моменту принятия УК РФ уже был принят Модельный уголовный кодекс для государств – участников Содружества Независимых Государств5 – законодательный акт рекомендательного характера, направленный на сближение уголовно-правового регулирования и предназначенный парламентам государств – участников СНГ для использования при разработке национального уголовного законодательства, где в формулировке правила ч. 5 ст. 13 использована соответствующая международному праву терминология – «открытое море» и «судно, находящееся под флагом государства». И этим модельным правилом в части обозначения национальности гражданских судов по государственному флагу воспользовались несколько государств, а именно Грузия6, республики Армения, Таджикистан, Узбекистан, включив в свои национальные правила формулировки: «корабль или находящееся в полете воздушное судно или иной летательный аппарат под флагом Республики Армения или с отличительным знаком Республики Армения» (ч. 1 ст. 11 УК Республики Армения7), «водное или воздушное судно под флагом либо с опознавательными знаками Республики Таджикистан» (ч. 3 ст. 14 УК Республики Тад-жикистан8), «воздушное, морское или речное судно находится под флагом… Узбекистана» (ч. 3 ст. 11 УК Республики Узбекистан9), «судно, правомочное пользоваться Государственным флагом или опознавательными знаками Грузии» (ч. 3 ст. 4 УК Грузии10). Как видим, в трех зарубежных УК (республик Армения, Таджикистан и Узбекистан) конкретизируются виды судов и в три УК (Грузии, республик

Армения и Таджикистан) включен альтернативный вариант определения национальности судна – наличие на нем опознавательного (отличительного) знака государства. В наибольшей же степени международно-правовой терминологии соответствует языковая форма правила, закрепленного в УК Грузии, в котором имеется уточнение о правомочности судна пользоваться государственным флагом.

Вместе с тем в базовых законах информационного права используются только термины «средства массовой информации» и «информационно-телекоммуникационные сети», причем обозначаемые ими понятия имеют легальные определения (см.: ст. 2 Закона РФ от 27 декабря 1991 г. № 2124-1 «О средствах массовой информации», п. 4 ст. 2 Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации»). С учетом того, что термин «электронные сети» вводился в УК РФ в 2010–2023 гг., то есть не с момента его принятия в 1996 г., а уже при действующем Законе «Об информации, информационных технологиях и о защите информации», очевидно, что за ним не стоит отображаемое явление правовой реальности.

Приведенные примеры свидетельствуют о том, что в настоящее время в тексте российского уголовного закона имеется два типа псевдобланкетных терминов: 1) термины, которые вообще не содержатся в нормативных правовых актах иной отраслевой принадлежности и не содержались в них на момент принятия УК РФ в 1996 г.; 2) «устаревшие» бланкетные термины, которые стали псевдобланкетными в силу их несоответствия обновленной терминологии корреспондирующих нормативных правовых актов неуголовного права.

Существование этих двух типов псевдо-бланкетных терминов в российском УК обусловлено, как думается, двумя причинами. Включение в УК РФ псевдобланкетных терминов первого типа можно объяснить только и исключительно отсутствием должного внимания законодателя к выбору лексических единиц при формулировании бланкетных уголовно-правовых предписаний. Причиной же появления псевдобланкетных терминов второго типа является отсутствие «параллельной» законодательной корректировки бланкетной терминологии в уголовном законе при замене или исключении существующих либо вводе новых терминов в корреспондирующие отрасли права. Указанные причины в совокупности свидетельствуют о наличии главной «первопричины», лежащей в их основе, – недостаточном внимании законодателя к обеспечению единства терминологических обозначений в УК РФ и в корреспондирующих нормативных правовых актах неуголовного права, что влечет их рассогласованность.

Но каковы бы ни были причины, наличие в уголовном законе псевдобланкетных терминов недопустимо, что обусловливается не столько соображениями лингвистической корректности, сколько собственно юридическими потребностями. Содержание каждого из бланкетных уголовно-правовых предписаний в целом складывается из разных по своей отраслевой природе компонентов – уголов- но-правовых и других отраслей (подотраслей) права. При этом значение используемых в уголовном законе иноотраслевых терминов раскрывается в корреспондирующих отраслях права. Раскрыть же значение псев-добланкетного термина уголовного закона невозможно, так как он, не имея языкового выражения, полностью соответствующего принятому в корреспондирующих отраслях, в силу формальной определенности права не является словом или словосочетанием, обозначающим понятие другой отрасли права. За любым термином стоит понятие, то есть форма мышления, отражающая предметы и явления действительности в их существенных признаках. Но если термин уголовного закона псевдобланкетный, за ним не стоит явление действительности, входящее в сферу регулирования иной отрасли права, следовательно, иноотраслевой компонент бланкетного уголовно-правового предписания формально оказывается пустым.

Таким образом, наличие в российском УК псевдобланкетных терминов оказывает негативное влияние на точность и ясность бланкетных уголовно-правовых предписаний.

Влияние псевдобланкетных терминов российского Уголовного кодекса на судебную практику

Наличие в УК РФ псевдобланкетных терминов оказывает крайне негативное влияние на судебную и иную правоприменительную практику, поскольку правоприменитель вынужден использовать их в своих решениях, которые он излагает только в той словесной форме, которая принята в уголовном законе.

Например, в судебных решениях по уголовным делам до настоящего времени вынужденно употребляется псевдобланкетный термин «административное взыскание», обозначающий, по сути, давно не существующий в административном праве вид юридической ответственности, так как Пленум Верховного Суда РФ в постановлении от 21 апреля 2009 г. № 8 в п. 21 требует от судов: «В случае принятия решения об условно-досрочном освобождении от отбывания наказания суду надлежит разъяснить осу- жденному положения части 7 статьи 79 УК РФ…»11. Соответственно, текст ч. 7 ст. 79 суды приводят в своих решениях дословно12.

Зададимся вопросом: можно ли на уровне праворазъяснительной и правоприменительной практики «переделать» псевдобланкет-ный термин уголовного закона на бланкетный, то есть привести его в языковой форме, соответствующей корреспондирующей отрасли неуголовного права? Ответ на него отрицательный по следующим причинам.

Пленум Верховного Суда РФ, исходя из своей компетенции, пока это делать не рискует, по крайней мере специально на это не нацелен (хотя в других ситуациях нередко достаточно вольно толкует текст уголовного закона). Так, в постановлении от 28 июня 2022 г. № 20 Пленум Верховного Суда РФ при даче разъяснений по вопросам применения уголовноправовой нормы об ответственности за фальсификацию доказательств, предусмотренной ст. 303, где в ч. 2 фигурирует термин «лицо, производящее дознание», привел его именно в этой формулировке УК РФ (п. 12), а при разъяснении вопросов применения иных норм гл. 31 УК, в которых этот термин не содержится, перешел на используемый в УПК РФ термин «дознаватель» (п. 2, 3, 4, 27), но не удержался в этой схеме, и, скорее всего, случайно назвал «дознавателем» субъекта принуждения к даче показаний, обозначенного в ст. 302 УК как «лицо, производящее дознание» (п. 7, 10)13. Вместе с тем иногда Пленум Верховного Суда РФ пытается нивелировать псев-добланкетность законодательного терми- на. К примеру, в абз. 2 п. 17 постановления от 15 декабря 2022 г. № 37 он специально разъяснил: «Для целей уголовного законодательства понятия электронных и информационно-телекоммуникационных сетей не разграничиваются»14.

Еще один показательный пример, к счастью, уже ставший историческим. В период с 1 января 2015 по 30 марта 2024 г. сложилась парадоксальная ситуация: ни ЕврАзЭС, ни Таможенного союза в его рамках уже не существовало15, но были установлены уголовная ответственность и иная мера уголовно-правового характера в виде конфискации имущества за незаконное перемещение предметов контрабанды через таможенную границу Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС либо Госграницу РФ с государствами – его членами. С целью ее разрешения Пленум Верховного Суда РФ в п. 1 постановления от 27 апреля 2017 г. № 12 дал разъяснение, что с учетом положений п. 2 ст. 101 Договора о Евразийском экономическом союзе «…под используемыми в статьях 2001… 2261 и 2291 УК РФ терминами "таможенная граница Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС"… "Государственная граница Российской Федерации с государствами – членами Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС" следует понимать соответственно "таможенная граница Евразийского экономического союза"… "Государственная граница Российской Федерации с государствами – членами Евразийского экономического союза"...»16.

На уровне правоприменительной практики «переделать» псевдобланкетный термин уголовного закона на бланкетный тоже нельзя, и вот почему. Любое процессуальное решение в части применения уголовно-правовой нормы (или норм) в соответствии с предписаниями УПК РФ (ч. 4 ст. 7, ч. 2 ст. 297) должно быть законным и обоснованным, что требует его фактического и правового обоснования, а последнее невозможно сделать с отступлением от буквального текста этой нормы (или норм) уголовного закона. Так, суды считают, что формулировка обвинения должна соответствовать диспозиции статьи УК РФ17 и что УК и УПК «…предполагают точное изложение в описательно-мотивировочной части обвинительного приговора диспозиции статьи уголовного закона, по которой квалифицированы действия виновного лица»18. Данный подход основан на положениях п. 3 ч. 1 ст. 299, п. 1, 5 ст. 307 УПК РФ и разъяснении, содержащемся в п. 19 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 29 ноября 2016 г. № 55 «О судебном приговоре». Вследствие этого существенным нарушением закона (уголовного и (или) уголовно-процессуального), влекущим отмену приговора либо решения суда вышестоящей инстанции, в судебной практике считаются: несоответствие предъявленного обвинения (как вариант – изложенного в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого, в обвинительном заключении) диспозиции статьи УК РФ19 и неприведение ее в полном объеме20; неприведение диспозиции в обоснование квалификации деяния21; приведение квалификационной формулировки, не соответствующей диспозиции22; нераскры-тие ее содержания (что означает отсутствие должной юридической оценки содеянного)23.

Соответственно, при применении уголовно-правовых норм, сформулированных с использованием псевдобланкетных терминов, такие термины вынужденно воспроизводятся в правоприменительных актах, тем самым в них фигурируют явления, по сути, не существующие в правовой реальности. При этом следует иметь в виду, что в законодательном тексте термин является языковой формой выражения определенной части нормативного правового предписания – правовой формулы, выражающей законченную мысль, в виде которой в тексте закона излагается содержание нормы права (о нормативных правовых предписаниях подробнее см.: [5, с. 265–266]). Поэтому применение уголовно-правовых норм, в состав которых входят бланкетные предписания, сформулированные с использованием псевдо-блаанкетных терминов, влечет для лица, совершившего преступление, негативные уголовно-правовые последствия при формальном отсутствии их оснований.

Так, совершение осужденным административного правонарушения (по изученным материалам судебной практики это в основном предусмотренные ст. 20.20 и 20.21 КоАП РФ нарушения общественного порядка), за которое на него было наложено не существующее в административном праве административное взыскание, становится основанием для неблагоприятных для него уголовно-правовых последствий – отмены условно-досрочного освобождения и исполнения оставшейся не отбытой части наказа-ния24. Например: «…суд, обоснованно установив, что осужденный Ф. в период условнодосрочного освобождения дважды совер- шил нарушения общественного порядка, за которые на него были наложены административные взыскания, с учетом данных о его личности принял правильное решение об отмене условно-досрочного освобождения и направлении осужденного Ф. для отбывания наказания в исправительную колонию общего режима»25.

Еще хуже обстоит дело, когда псевдоблан-кетным термином обозначается какой-либо признак состава преступления, который, в свою очередь, входит в основание уголовной ответственности. В связи с этим люди осуждаются за преступления, описание составов которых включает признаки, не существующие в правовой реальности. Например, по ч. 2 ст. 296 УК РФ за угрозу убийством в отношении «лица, производящего дознание» в связи с производством им предварительного рас-следования26; по ч. 2 ст. 294 УК РФ за «вмешательство… в деятельность лица, производящего дознание, в целях воспрепятствования всестороннему, полному и объективному расследованию дела»27; по ч. 2 ст. 303 УК РФ за фальсификацию доказательств по уголовному делу «лицом, производящим дознание» и по ст. 300 УК РФ за незаконное освобождение от уголовной ответственности «лицом, производящим дознание»28. Или, например, по ст. 2001, 2261, 2291 УК РФ, составы контрабанды в которых с 1 января 2015 по 30 марта 2024 г. включали юридически несуществующее место совершения преступления: за «незаконное перемещение через таможенную границу "Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС" наличных денежных средств в крупном размере»29; за незаконное переме- щение через Государственную границу РФ с государствами – членами Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС сильнодействующих веществ»30; за «незаконное перемещение через таможенную границу Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС наркотических средств»31. И хотя на законодательном уровне ситуация была исправлена в результате принятия Федерального закона от 11 марта 2024 г. № 43-ФЗ, вступившего в силу с 1 апреля 2024 г., которым в ст. 2001, 2261 и 2291 УК РФ слова «Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС» были заменены словами «Евразийского экономического союза», а в примечаниях 1–3 к ст. 2001 сделана отсылка к праву Евразийского экономического союза, «живучесть» псевдобланкетных терминов в правоприменительной практике сохраняется до настоящего времени в силу правила ч. 1 ст. 9 УК РФ32. Например: «Суд апелляционной инстанции считает необходимым… квалифицировать его действия по уголовному закону, действовавшему на момент совершения преступления, то есть по ч. 1 ст. 226.1 УК… по признакам: незаконное перемещение через таможенную границу Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС…»; «Приведение терминологии, используемой в ст. 226.1 УК… в соответствие с терминологией, используемой в праве Союза (Евразийский экономический союз), не относится к изменениям, подлежащим учету в силу ст. 10 УК...»33.

Перечень примеров, иллюстрирующих негативные последствия наличия псевдоб-ланкетных терминов в российском уголовном законе, может быть продолжен, но и приведенные, как думается, наглядно иллюстрируют, что псевдобланкетный термин – далеко не безобидная лексическая единица.

Заключение

Изложенное позволяет заключить, что существует острая потребность в устранении псевдобланкетных терминов из текста российского уголовного закона и недопущении их существования в будущем.

Для решения первой задачи есть, как думается, только один способ, хотя понятно, что он иллюзорный: псевдобланкетные термины нужно обнаружить и заменить на бланкетные, которыми оперируют иные отрасли права. Кто может придать импульс такой работе и на кого ее возложить? Лично у меня ответа на этот вопрос нет, поскольку для такой масштабной работы, требующей полной ревизии российского УК с учетом межотраслевых связей, нужна политическая воля. Но если законодатель все же решится на такую работу, хорошим подспорьем, как видно из сравнительно-правовых фрагментов выше, может служить позитивный опыт уголовного законодательства зарубежных государств, выявленный по результатам сравнительно-право- вых исследований, имеющих прагматическую цель (об этой цели и практико-прикладной функции сравнительного правоведения см. подробнее: [6, с. 41–42; 7, с. 138–139]).

Для решения второй задачи – недопущения существования псевдобланкетных терминов в российском уголовном законе в будущем – необходимо межотраслевое согласование терминологических обозначений в случаях, когда замена или исключение существующих либо ввод новых терминов в корреспондирующие отрасли права должны влечь за собой соответствующую «параллельную» корректировку бланкетной терминологии в уголовном законе. Для этого вполне достаточно реального и полномасштабного воплощения в жизнь механизмов, предусмотренных Регламентом Государственной Думы Федерального Собрания РФ в части межотраслевых согласований, проведения правовой, юридико-технической, лингвистической и научной экспертиз (пп. «в» п. 1 ст. 105, п. 1, 2 ст. 112, п. 8 ст. 119, п. 6, 7 ст. 121, п. 1 ст. 124).