Псковское слово в диахронном аспекте (вспоминая традиции И. В. Ягича)

Юбилей, связанный с жизнью и титанической деятельностью И. В. Ягича в области славянской филологии, заставил снова обратиться к трудам ученого, постараться еще раз понять значимость его наследия и вслед за его заключительными словами к «Истории славянской филологии» вспомнить непреходящие советы и оценки достижений в области славистики. Это прежде всего касается: 1) изучения письменных памятников, что неизбежно связано с палеографией (знать временные этапы развития графики – значит иметь возможность оценить и определить на временной оси соответствующие языковые факты); 2) следования сложившимся актуальным исследовательским направлениям (сравнительному и сопоставительному) в изучении языкового и литературного материала, причем с учетом системного подхода к грамматике и лексике. В этих направлениях неизменно важен исторический акцент. Нельзя забывать исследования в области «исторической древнерусской диалектологии» [8; 895], при этом должна быть связь грамматических и фонетических исследований материала, что, естественно, помогает оценивать и познавать лексику языка. В новейшее время, уже в XX веке, успешны были «диалектологические исследования на почве славянских наречий» [8; 896]. И. В. Ягич подчеркивал, что необходимо продолжить создание диалектных словарей, причем рядом ставил и работу по выбору материала из памятников, и работу по «обогащению», например, «Словаря русско- го языка» областными словами [8; 902]. Однако И. В. Ягич видел еще «хрупкость слав.[янских] этимологических исследований» [8; 903], хотя твердо надеялся на продолжение лучших традиций в исследованиях славянской филологии и верил в непрерывную связь и развитие научных школ и направлений.

Так, в середине XX века Б. А. Ларин предложил проект и вдохновил своих учеников и последователей на создание новаторского в мировой лексикографии особого типа областного словаря на материале уникальных псковских говоров. «Псковский областной словарь с историческими данными» [5] – это словарь полного типа, включающий не только диалектные слова, но и бытующие в народной речи общерусские лексемы (однако с диалектной системой значений), зафиксированные собирателями, а также слова из псковских памятников письменности (т. е. это диалектный и исторический словарь). Так было обеспечено наблюдение за динамикой псковского слова в пространственном и, самое главное, во временном аспектах. Согласно инструкции, созданной Б. А. Лариным [3], а затем уточненной после большого опыта работы над словарем [2], проводится многоаспектное лексикографическое изучение и представление в словарной статье псковского слова. Б. А. Ларин как глубокий исследователь и преподаватель в своих лекциях по истории русского литературного языка показал образцы изучения слов прошлого с учетов буквально всех языковых уровней: ре- зультат таких наблюдений дает право и на обобщающие теоретические исследования в области лексикологии и фразеологии, периодизации непрерывной истории языка вообще и литературного языка в частности [4].

Обратимся к конкретным примерам, связанным с «Псковским областным словарем с историческими данными». Внимание к многофункциональной нагрузке, например, у слова быть позволило лексикографу тщательно разработать словарную статью с современной и исторической частями, отразив сложную лексико-грамматическую структуру слова [5, в. 2; 236–243]. В современных говорах встречается фактически подчеркнутое значение в сложном прошедшем времени, выраженном наиболее известной формой (глагольная связка на - л -, тип жил-был : Тагда́ была_́ жыла_́ мая́ свякроф́ ) и обнаруженной гораздо реже формой настоящего времени е для 3-го лица ед. ч. в сочетании с формой бывшего причастия на - л - ( Мая_́ ко_́ шка в ыстёпке е катяни_́ лася ) [5, в. 2; 238]. Форма е , по свидетельству М. Фасмера, древняя, редко встречавшаяся и в старославянском языке [7, т. II; 5, 28].

Полная по возможности выборка материала из псковских памятников обнаружила удивительное сочетание связки быть в форме не только сложных прошедших времен, но и простых аориста и имперфекта (!): в «Псковской первой летописи» 1510 года (л. 59 об.): псковичи ударили челом в землю (в перфекте отсутствует связка); исполнися бяше очи слез (сочетание с аористом при нарушении согласования предиката с подлежащим); в той же летописи 1607 года (л. 754– 754 об.) [Литва]: бh многое множество имяху злата и сребра и жемчугу (сочетание с имперфектом при нарушении согласования); в «Послании Корнилия» XVII века: бяху мнози люди и священницы прихождаху (в сочетании с имперфектом соблюдается согласование предиката с подлежащим) [5, в. 2; 239].

Объяснение такому удивительному явлению (связочная функция у быть в сочетании с простыми прошедшими временами в древности) нашлось только у В. В. Колесова. Ученый старается связать этот факт с перестройкой видо-временной системы древнего языка в направлении к современной, когда усиливается перфектное значение и у простых времен, а видовая система еще не сложилась [1; 311].

Знакомство с системами значений у современного псковского слова и у аналогичной лексемы из псковских памятников выявляет разные соотношения их на протяжении веков. Например, местное слово ле́ тье имеет значение летнего времени по отношению к будущему году ( А э_́та на ле_́ тье аставля́ ют, вот каг буд́ ит дру́гой гот, да ле́ та – вот и ле_́ тье ); в прошлом же значение предполагало сему ‘текущий год’ по отношению к семе ‘урожай’. В «Данной грамоте на землю»

читаем: Игумену з братиею и присылщикомъ его по всемъ быть послушными и всякие хлhбные доходы съ лhтья нынhшняго [1689] году, июля съ 31 [17] числа, отдавать и издhлья дhлать в тот Николаевской Песоцкой монастырь [5, в. 17; 44]. Преемственность в значениях наблюдается, и очевидно приспособление их к соответствующим ситуациям с закреплением значений в употреблении. В «Словаре русского языка XI– XVII вв.» не зафиксировано слово летье , но отмечено слетье (которое тоже известно русскому языку как возможный результат объединения с предлогом) в двух примерах, один – из «Псковской второй летописи» ( от того слhтья рожь ); однако определяется значение обобщенно: ‘урожай одного года’ [6, в. 25; 83].

Лексемы современных говоров при развитой словообразовательной системе однокоренных дериватов сохраняют основную сему. В гнезде с корнем весн- значения всех слов объединяются семой ‘время года между зимой и летом’. Исходная сема может осложняться конкретизирующими: весну_́ха, весну_́шка, веснова_́ ватый, весну_́шчатый и пр. – семой ‘бурые пятна на коже’; весни_́ на – семой ‘шерсть’. В многозначном слове значения с конкретизирующими семами следуют обычно в словарной статье после наиболее типичного и актуального; ср. весну_́шка : сначала ‘бурые пятна на коже’, затем ‘подснежная клюква’, ‘болезненное состояние…’, ‘туберкулез’ и т. д. Оправдание многозначности в том, что имплицитно связь с исходной семой объясняется тем, что проявление соответствующей реалии обусловлено весной [5, в. 3; 115–117].

Подобное развитие семантики обнаруживалось и в прошлом. Так, только «Псковская судная грамота» 1462–1471 годов зафиксировала специальные значения у слова весна (‘право сезонного лова’, ‘арендная плата’) на фоне общеизвестного значения: А которой котечникъ заложи весну (‘право’. – Л. К. ), или исполовникъ у государя, ино ему заплатить весна (‘плата’; причем форма винительного падежа совпадает с формой именительного на - а. – Л. К. ) своему государю [5, в. 3; 115]. В «Словаре русского языка XI–XVII вв.» вообще нет слова весна .

У псковских слов ве́ шница, ве́ шник, вероятно, с некоторым затемнением внешнего вида исходного корня в связи с историческим чередованием с // ш (слова мотивированы словом ве́ шний) на первый план по актуальности и употребительности в народной речи выступает значение ‘луг, лужайка около дома, сарая, гумна’. Это значение эксплицитно почти потеряло исходную сему, но на периферии системы значений, после других подобных значений, отошедших от исходной семы (‘заливной луг, обычно вблизи деревни’, ‘земля для посева ярового хлеба’ – в слове ве́ шница; ‘юго-восточный ветер’ – в слове ве́ шник), все-таки оказывается значение с проявлением исхо- дной семы: ‘весенняя пахота, сразу после таяния снега’ (в слове ве́ шница); ‘весенний снежок, скоро сходящий’ (в слове ве́ шник) [5, в. 3; 140].

Слово весница , синоним слову вешница во втором значении ‘заливной луг, обычно вблизи деревни’, в современных говорах отмечено только в Гдовском районе, но оно древнее – было известно на псковской территории еще в XV веке, судя по грамоте 1469–1485 годов, касающейся земельных участков, которые доставались по «жеребьям» ряду хозяев: заливной луг, видимо, делился между всеми «жеребьями» ( А что в^ница , то вопче всНмъ жеребьямъ ) [5, в. 3; 115]. Так удается проследить непрерывность семантического статуса русских слов.

Системность в организации лексики речи диалектоносителей проявляется и в попытках противопоставить названия, отражающие объективно почти полярно различающиеся реалии (с признаками «плюс» / «минус»), подобно тому как хорошо различаются сферы действительности по восприятию «свое» / «чужое». Местоименные слова объектного, обстоятельственного, безлично-предикативного содержания в псковских говорах употребляются для указания на отсутствие или наличие соответствующего понятия и хорошо передают систему значений с учетом объективной и очевидной антиномии.

Отсутствие кого-нибудь или чего-нибудь (объектное содержание) выражают прежде всего слова некого / екого, причем с проявлением такой особенности народной речи, как неразличение одушевленного и неодушевленного понятий при общем местоименном корне к - (в литературном языке используются два корня к - и ч -, этимологически восходящие к одному). На фоне первого значения отрицательного слова некого (‘указывает на отсутствие лица или лиц, необходимых для осуществления действия; нет никого, кто (мог бы сделать что-н.)’), аналогичного и литературному языку, еще ярче выступает второе значение (‘указывает на отсутствие объекта, действия; нет ничего, что бы (можно было делать, сделать)’): Нигде, дацуш, ня быгла;умрувът скоъ, и ръссказать некъвъ [5, в. 21; 133]. Для противопоставления этим двум значениям псковские говоры знают одно местоимение в значении ‘указывает на наличие кого-, чего-н.’, используемое в безличных предложениях в сочетании с инфинитивом: Мне екъвъ сказать, да луччы пръмалчу; Береч-та мяня екаму [5, в. 10; 122].

Отрицательное местоименное слово не_́ кого выступает и как наречие со значением ‘нет места, где можно расположиться кому-н.; негде’ ( начивать некава ). Но такое использование лексемы нечастотное. В псковских памятниках обнаружено только общерусское значение у отрицательной местоименной лексемы не́ кого [5, в. 21; 133].

Для передачи обстоятельственного и безлично-предикативного содержаний с семой ‘время’, как и в общерусском языке, псковские говоры широко используют слово не_́ когда , во-первых, как наречие, если оно сочетается с инфинитивом и стоит в постпозиции по отношению к нему (в толковании значения ‘нет свободного времени’ это не подчеркивается, но все примеры свидетельствуют об этом, особенно при сопоставлении со вторым значением); во-вторых, как безлично-предикативный член в значении ‘об отсутствии времени’: баловацца некогды - Пъпраси што зьделать [внука] – не_́ къды [5, в. 21; 132]. Противопоставление отрицательной лексеме со вторым (безлично-предикативным) значением выполняет утвердительное слово екогды : Нам [в старину] екъгда быглъ гулять . Показателен пример Не ходи ко мне тогдыг, Когдыг мне шыгпко некъгды . А ходи ко мне тогдыг, Когда мне время е когды (с отражением складывания положительного диалектного деривата по модели антиномии, но с усилением противопоставления) [5, в. 10; 122]. В псковских памятниках такие лексемы не были обнаружены.

Почти полным синонимом к не когда (с некоторой детализацией в значениях) в современных говорах является слово неколи с рядом фонетических вариантов: 1) Аддохнуть некали , и памяреть некали будя (наречие в значении ‘нет свободного времени’); 2) Йим некыли таперь ; Надо делать фсё тали, кали е кали , а не тали, кали некали (безлично-предикативная единица в значении ‘об отсутствии свободного времени’; в контексте тоже отражается складывание положительного компонента в антиномии) [5, в. 21; 134]. Противопоставление данной лексеме составляет лексема еколи в качестве безличнопредикативной единицы прежде всего в значении с семой ‘наличие времени’: Мне быгла некали , а таперь екали . Из положительных компонентов антиномии только эта лексема многозначна: как и неколи, слово еколи приобрело значение модальности с семой возможности, ярко осложненной наречной временной семой ‘когда-н.’ (формулировка значения ‘когда-н., при возможности’): Я екали пъкажу нашы пълатенцы и выгшыфки . В «Русско-немецком разговорнике» Т. Фенне, составленном немецким купцом во Пскове в 1607 году, зафиксирован вариант неколь как безлично-предикативное слово в значении ‘об отсутствии свободного времени’ [9; 399]. Все это хорошо демонстрирует непрерывность лексикосемантического языкового пространства на протяжении веков.

Учет типичных бытовых значений, отражающих картину мира сельского жителя, и терминологических значений, ограниченных соответствующими сферами жизни, показывает у однокоренных (с более или менее ясной этимо- логией) слов в современных говорах или в древнем языке выбор соответствующего варианта как наиболее распространенного и продуктивного и в словообразовательной деривации. Изучение особенностей народного слова требует и сопоставления диалектного и общерусского, современного (синхронного) и прошлого (диахрон- ного с учетом развития языкового факта) на протяжении времени в одном регионе. Местные и общерусские черты, выясняемые на синхронном и диахронном срезах народной речи (в частности, при фиксации в памятниках письменности), способствуют решению многих практических и теоретических проблем.

PSKOV WORD IN DIACHRONIC ASPECT (RECALLING IGNATIY YAGICH’S TRADITIONS)

The literary legacy of the renowned researcher Ignatiy Yagich is crucial for verification of modern philology trends’ compliance with the precepts formulated by this Slavonic scholar. The aim of the article is to acquaint readers with traditions of Larin’s lexicography school on the example of the Pskov Regional Dictionary Containing Historical Data. A method of complete material sample, methods of linguistic geography and ethnic linguistics, as well as descriptive and comparative methods contribute to a substantiated representation of the dialect worldview in synchrony and diachrony. The article demonstrates how detailed and elaborate systematic description of the words in modern and historical parts of the dictionary entries provide valid data about various levels of the folk language. As a result of lexicographical research, the formation pathway of certain folk words was revealed; the family of words with весн- base were detected. With the help of the historical part of the dictionary it was found out that the word весна had two professional meanings characteristic of Pskov region (none of the historical dictionaries provide such information, but the Pskov Court Letter does). Thus, a research and presentation of the words in synchronic and diachronic aspects correlated with extralinguistic facts are key factors to a solution of practical and theoretical problems related to lexical and grammatical (even sometimes phonetic) nature of a folk word.