Ранний этап становления Маньчжурского государства

В конце XIV в. – начале XV в. наблюдались массовые перемещения чжур-чженьских вождеств, причиной которых послужили не только внутренние неурядицы, но и внешняя обстановка. Рухнувшая вместе с Юаньской династией пограничная система управления привела к политической дестабилизации региона. Монгольские кочевники стали притеснять чжуржэней, которые были вынуждены уходить на юг, к границам Минской империи, в поисках защиты и установления порядка [5, c. 257].

Согласно описанию авторов минских источников, в начале XVII в. чжур-чженские общности делились на три большие группы: чжурчжэни Цзяньчжоу и Маолиня ( 建州女真 ), чжурчжэни Хайси ( 海西女真 ) и дикие чжурчжэни ( 野人女真 ). Все они представляли вождества и племена, находившиеся на разной стадии общественного развития [15, c. 26].

Чжурчжэни Цзянчжоу (Маньчжурское объединение) представляли собой крупную конфедерацию, на основе которой был создан приграничный округ. Чжур-чжэни Хайси (Хулуньское объединение) населяли земли северо-западнее от племен Цзянчжоу, севернее Мукдена. Проживавшие в небольших городищах и поселениях, они занимались земледелием, ремеслом и подсобными видами хозяйственной деятельности. Их владения были богаты природными ресурсами. Большим спросом на приграничных рынках пользовались, добываемые на их территории жемчуг, яшма, соболиные меха, женьшень и т.д. Близость к границам предопределила тесные торговые и политические связи с империей Мин этих групп чжуржэньских племен [7].

Так называемые «дикие чжурчжэни», жившие севернее, соответственно более удаленные от границ Минской империи, были собирательным именем для многочисленных небольших племен, в этническом отношении представлявших народности эвенкийской и тунгусо-маньчжурской группы (чжурчжэни, солоны, нанайцы, эвенки, дауры, дючеры и др.). Практически для всех групп «диких чжурчжэней» был характерен подвижный образ жизни, связанный с их основными занятиями: охотой, рыболовством, собирательством [15].

Дальнейшее развитие чжурчженей было связано с углублением социальных противоречий, обусловленных усложнением общественных отношений. Стали появляться более сильные и влиятельные родовые группы, которые начали концентрировать в своих руках общественные функции управления, военного дела, а также религиозные обязанности. Все это привело к острой борьбе и междоусобным войнам среди чжурчжэньских вождеств, в ходе которых возникали отношения зависимости и подчинения между отдельными племенным группами и общинами [15].

В описании источников это выглядело следующим образом: «…В те времена во всех землях царила смута. Маньчжурский народ состоял из племен, проживающих в районе рек Сугсухэ и Хуньхэ, племен ванцзя, дунъо, чжэчэн, нэинь и ялуцзян на Чанбайшане, воцзи, варка, хурха у Восточного моря, ула Хулуня, хада, ехэ, а также хойфа. Повсюду поднялись роем воры и грабители. Оспаривая старшинство, ханы, нойоны и сановники воевали меж собой во главе своих айлов и племен. Брат убивал брата, сильный угнетал слабого…» [2, с. 1]. Как можно видеть, картина является «среднестатистической» и была типична для народностей, находящихся на стадии формирования собственной государственности.

Пограничное положение с Китаем, совершенно очевидно, не могло не отразиться на политическом и социально-экономическом развитии чжурчжэньских племен. Политика Минской империи по отношению к чжурчжэням исходила из главной цели – обеспечить спокойствие на ее границах [15; 18]. Ситуация межплеменной борьбы и межродовой разобщенности была выгодна китайскому государству, которое умело используя и поддерживая противоречия между различными группами чжурчжэней, старалось не допустить усиление одной из них. Через создание специальных округов – вэй-шу ( wei-so ) достигалось подчинение вождей чжурчжэньских племен Минскому двору. К периоду Ваньли (1573-1620 гг.) число округов – вэйев достигло количества 384 [17]. Подкрепленная существенными торговыми привилегиями для племенной верхушки, система вэев подрывала процессы объединения чжуржэней и удерживала их в рамках системы многочисленных вождеств.

Чжурчжэньские вожди, назначавшиеся на должности командующих округами, наделялись военными чинами и получали официальную печать, которая позволяла им вести торговлю как в приграничных крепостях, так и в столице империи. В их функции входила охрана границ, поддержание порядка и удержание местного населения от грабежей и нападений на жителей Ляодунской провинции [8]. Этими обязательствами исчерпывалось вассальная служба чжурчжэнских вождей.

Вполне логичным выглядело стремление чжурчжэньских вождей стать «данниками» династии Мин. При показной внешней покорности главы вождеств оставались самостоятельными в проведении своей внутренней политики. Обязанности, налагаемые должностью в системе приграничных караулов, не были обременительны, а выгоды, приносимые товарообменом в ходе ежегодных поездок с данью к китайскому двору, были вполне очевидными. В условиях племенных междоусобиц и постоянной необходимости утверждения власти среди родовичей, наличие китайских должностей и чинов поднимало престиж и авторитет чжурчжэньских вождей и старшин внутри рода, племени, а также придавало дополнительный статус в межплеменных отношениях. При этом чжурчжэньские старшины и вожди в борьбе со своими соперниками старались привлечь военные силы китайских наместников [13]. Китайские власти, внимательно следившие за обстановкой в приграничных округах, время от времени принимали участие в этой борьбе, совершая карательные экспедиции, целью которых было не допустить объединения племен или усиления одного из них.

Консолидация чжурчжэньских племен была связана с деятельностью одного из племенных вождей Нурхаци. Род Айсинь Гиоро (Нингутабэйлэ), к которому относился Нурхаци, будущий основатель Цинской империи, принадлежал племенному объединению маньчжоу, которое в сравнении с остальными племенными общностями чжурчжэней не выделялось ни многочисленностью, ни военной силой, ни богатством [7; 16].

В одной карательной экспедиции, осуществленной совместно с одним из вождей суксухэского племени Никан-Вайланом, погибли дед Гиочанга и отец Нурхаци по имени Такши. Китайское правительство подтвердило наследственную передачу Нурхаци должности начальника пограничного округа, которую занимал его дед, тем самым сохранив за ним место вождя племени [2].

Первое, с чего начал молодой вождь племени маньчжоу, была месть Никан-Вайлану. Принципиально важным был сам акт кровной мести, который показал бы родственникам Нурхаци, что он способен быть главой своего рода [13, c. 49]. До тех пор, пока Никан-Вайлан был жив, Нурхаци не мог пользоваться авторитетом среди своих родовичей. В обществе, где господствовали традиции и обычаи родоплеменного строя, гибель деда и отца Нурхаци должна была восприниматься как обида, нанесенная всему роду. Тот факт, что при нападении на городок-крепость погибли сразу и дед, и отец Нурхаци лишь усугубил положение Никан-Вайлана. С точки зрения традиционного права в глазах общества Нурхаци имел не только право на кровную месть, но это было и его прямой обязанностью. Поэтому неудивительно, что Никан-Вайланом предпринимались действия, чтобы нейтрализовать Нурхаци.

Из маньчжурских и китайских источников известно, что предпринимались неоднократные попытки покушения на жизнь молодого вождя. В «Маньчжоу шилу» есть упоминания о двух таких попытках, совершенных в 1584 г. [19]. Несмотря на то, что, судя по тексту, в обоих случаях удалось задержать виновных в покушении, Нурхаци решил их отпустить.

Очевидно, что Нурхаци не был уверен в своих силах в случае военных действий со стороны соседей, для начала которых он не хотел давать повод. Существование института кровной мести, представлений о равном возмездии и принципа коллективной ответственности, характерных для традиционного общества, вполне могли служить оправданием для открытых военных действий соперников Нурхаци в случае казни преступника. С другой стороны, в глазах соплеменников решение отпустить без наказания покусившихся на жизнь их вождя могло показать слабость главы племени маньчжоу. В этом противоречивом моменте решение Нурхаци выглядит более чем разумным.

Авторитет Нурхаци как вождя племени держался на успешном выполнении экономических обязанностей, а именно сохранении и распределении материальных благ. Важной статьей доходов была торговля на приграничных рынках. Ввиду этого полнота власти вождя зависила в том числе и от способности организовать и обеспечить условия для торговли с Китаем. Вожди чжурчжэньских племен прилагали немало усилий для того, чтобы получить разрешение торговать на приграничных рынках. Вот почему Нурхаци стремился получить как можно больше лицензий на право торговли на приграничных рынках. Известно, что в ходе поездок в Китай для поднесения дани Нурхаци привозил в большом количестве даннические грамоты, подтверждающие права на получение «даров», которыми он награждал своих сподвижников.

Далеко не последнюю роль сыграло знакомство Нурхаци с китайской культурой. По сведениям некоторых китайских источников, покинув в 19 лет отцовский дом из-за разлада с мачехой, он несколько лет жил при дворе Ли Чэнляна [9], минского наместника на Ляодунском полуострове, сопровождал его в официальных поездках, выучил китайский язык и получил некоторые знания в области китайской истории и военного дела [10, c. 16]. Как нам кажется, именно этим следует объяснить те нестандартные «инновационные» решения Нурхаци, которые резко контрастировали с методами и средствами племенной политики. Обладая незначительными ресурсами, Нурхаци приходилось рассчитывать не столько на военные методы, сколько на дипломатические средства.

После того как Нурхаци сумел отомстить своему обидчику Никан-Вайлану, имея всего 13 латников, его престиж и авторитет резко возрос не только внутри, но и среди других чжурчжэньских племен [13]. Это способствовало добровольному переходу на сторону Нурхаци некоторых родовых старшин, который сопровождался произнесением клятв и заключением договоров, в честь чего устраивались многодневные пиры [16]. Они были окружены внимательным и равным отношением, им оказывали всемерное уважение и почет. Не скупился Нурхаци и на щедрые подарки для того, чтобы расположить к себе племенных вождей. Выбранная Нурхаци тактика находит аналогии с методами и средствами политики китайского двора в отношении «северных варваров», для которой церемония «дарения» и «отдаривания» племенных вождей была характерной чертой [18].

С укреплением своих сил Нурхаци начал покорение малочисленных и слабых племен. Процесс консолидации чжурчжэньских племен проходил в рамках зарождающегося маньчжурского государства. Конкретный механизм кооптации родов и племен был очень сложен. Общность языка и быта была условием наиболее важным, но явно недостаточным. На фоне типичной картины междоусобиц: разоренных хозяйств, увода в плен и дальнейшего порабощения, политика, проводимая Нурхаци, явно отличалась. Для большинства населения, захваченного маньчжурами, создавались благоприятные условия для их обустройства на новом месте, им предоставлялись земли, скот, сельскохозяйственный инвентарь [15]. Племенная верхушка, старейшины и главы родов не были ущемлены в своем статусе, а органично встраивались в общую структуру управления.

Успехи Нурхаци, усилившие цзяньчжоуское объединение, в условиях даннической системы Мин не могли не вызвать беспокойства у соседних племен. Округ Цзяньчжоу занимал выгодное политическое и экономическое положение. По территории этого округа пролегали торговые маршруты к приграничным рынкам Китая. Посредничество Нурхаци в отношениях с Китаем не отвечало интересам остальных племенных вождей. В 1593 г. коалиция из 9 племен во главе с Ехэ напала на владения Нурхаци, но была отбита. Это событие подняло авторитет и значительно усилило влияние Нурхаци на чжурчжэньские племена [7].

Дальнейший рост экспансии был направлен на присоединение всех чжур-чженьских племен и был связан не только с политическими, но и обусловлен экономическими причинами. Увеличение собственной экономической базы было постоянно в повестке зарождающегося государства. В первую очередь, это касалось людских ресурсов, в которых постоянно испытывался недостаток [12].

С 1583 по 1626 гг. большинство чжурчжэньских племен были объединены под властью маньчжуров. Расширение и включение большого количества разноплеменного населения потребовало реорганизации системы управления. Попытки удержать власть и утвердить ее над племенами привели к тому, что прежний принцип конфедеративности был постепенно сменен на более централизованную власть. Политическая организация чжурчжэньского общества усложнялась в сторону образования государства вместе с ее военными успехами и расширением территории [14].

В 1601 г. Нурхаци провел реформу системы военного и административного управления. Были созданы крупные соединения войск, так называемые знамена. Первоначально было четыре знамени (желтое, красное, белое и синее), которые затем в 1614 г. с созданием еще четырех так называемых пограничных знамен, были преобразованы в восьмизнамённую армию [11; 3]. Во главе этих знамен Нурхаци назначил своих сыновей Дайсаня, Мангултая, Хунтайцзи и племянника Амина (второй сын Шурхаци, младшего брата Нурхаци). Эта система знамен удачно совмещала в себе как военные, так и гражданские элементы управления. Как отмечает Г. В. Мелихов, «это была специфическая маньчжурская система, зачаток той системы государственного управления, которая позднее развилась у маньчжуров, уже при заимствовании определенных реалий у соседнего минского Китая» [15, c. 40-41].

Основной единицей знаменной системы стали ниру. Они представляли собой сложную военно-хозяйственную организацию [1]. Численность ниру составляла 300 солдат, куда причислялись также члены их семей. Слово «ниру» в переводе с маньчжурского языка означает «стрела». Изначально это было названием группы людей, задействованной при проведении облавной охоты, которая была вооружена луками и стрелами. Из 15 ниру составлялся один чжалан (или полк). В свою очередь 5 чжаланов образовывали знамя. Фактическое количество часто не совпадало с номинальным, временами существенно отличаясь [6, c. 25]. «В тот год под власть хана пришло много племен. Из 300 мужчин формировали одну роту, в каждой роте назначался командир. Испокон веков в нашем народе, отправляясь в поход или выступая на облавную охоту, привлекались все роды и семьи, независимо от количества людей. Во время облавной охоты каждый имел стрелы, над каждыми десятью человеками назначался командующий, и каждый придерживался своей (роты). Тот назначенный человек стал называться командиром роты, впоследствии это название закрепилось за командующим офицером» [2, c. 3].

В отличие от Г. В. Мелихова, Д. Фаркуар подчеркивает, что источником многих наиболее важных нововведений маньчжуров, связанных с их первоначальными завоеваниями, была вовсе не китайская культура управления, а монгольские институты XVI века и более раннего времени [4]. Он опровергает мнение о происхождении знаменной организации от минской приграничной оборонительной системы вэй-шу и обращает внимание на схожесть ключевых подразделений знаменных войск с монгольскими. Так, в частности, «ниру» находит аналогии с монгольским «хошунном» XIII-XIV вв. Слово ниру означает «стрела» и в этом наименовании для воинского подразделения не было известно в Восточной Азии. Но среди монгольских народов стрела является атрибутом власти и символом верности произнесенной клятве. Знамя (gusa) по устройству было идентично с монгольским хошунами уже в XVI веке. Это выражалось в том, что как знамя, так и хошуун представляли собой неопределенное количество боеспособных мужчин родового коллектива. Точная численность воинов в знамени было установлено только к 1615 году. Как и глава знамени (бэйлэ), предводителем хошууна был назначаемый ханом ближайший родственник. Должности аппарата управления знамени такие, как амбань (amban), бэй-дэши (beidesi или dutiesi) и бакши (baksi) были смоделированы по монгольскому образцу и находили аналогии с существовавшими у монголов чинами сайд (sayid), джаругачи (jaryuci) и багши (baysi) соответственно [4, c. 15]. По мнению Е. И. Кычанова корни знаменной организации можно проследить еще в период иноземных династий Ляо и Цзинь [14, c. 65].

К этому хотелось бы добавить широко практиковавшийся в военном и административном управлении принцип деления на две части, то есть на правое и левое крылья. Двухкрыльная структура в устройстве Цинской империи отражает давнюю политическую традицию центральноазиатских народов степного пояса [20]. Очевидно, что она была воспринята маньчжурами самым непосредственным образом в период господства монголов в Китае. Двухчленное деление пронизывало весь властный аппарат с самых его низов и было распространено в том числе на области северо-восточного Китая, где проживали чжурчжэньские народы.

Действенность и жизнеспособность созданной знаменной системы заключалась в том, что в условиях племенной организации чжурчжэньского общества она снимала противоречия, возникавшие в процессе объединения. Она также заложила прочный фундамент для формирования маньчжурского этноса. Нурхаци, столкнувшись с проблемой объединения разрозненных племен, принял простое, но в то же время очень эффективное решение. Формирование знамен разрушало племя как крупную общественную структуру, что предотвращало племенной сепаратизм и выстраивало надплеменную систему. С другой стороны, более мелкое подразделение «ниру» состояло из членов кровно-родственного коллектива. Эта форма не нарушала единства более мелкой клановой организации. Во главе ниру оставались вожди или старейшины завоеванных или присоединенных племен и родов [12; 16]. При этом, вошедшие в состав государства племена, как отмечалось выше, уравнивались в правах с маньчжурским населением.

Такая организация войск должна была, несомненно, сплотить разнородные в этническом и культурном плане племенные группы, предложив им объединиться вокруг общеполитической цели нового маньчжурского государства, таким образом сняв имевшиеся среди племенных групп чжурчжэней противоречия.

Бесспорно, что становление маньчжурского государства происходило на фоне углублявшихся внутренних проблем Минского Китая. В то же время говорить об исторической предрешенности политогенеза в сторону образования крупного государства не приходится. При рассмотрении этого вопроса необходимо учитывать сложившуюся в XVI – начале XVII в. историческую обстановку и подробно рассматривать собственно внутренний опыт государственного строительства маньчжуров. В массе вероятностей исхода событий ключевую роль сыграл фактор личности. Необходимо отдать должное прирожденным качествам основателя маньчжурского государства Нурхаци. Именно благодаря его храбрости, проницательному уму, незаурядным организаторским способностям и военному таланту племя маньчжоу встало на путь обретения государственности. Организация власти на новых принципах выразилась в постоянной борьбе между представителями племенной аристократии, возглавлявшими знамена и ратовавшими за автономию и самим государством, которое требовало единства власти в руках императора.