Реализация реформ О.А. Игельстрома в степи оренбургского ведомства

DOI:

В 1786–1787 гг. в казахском приграничье России начала функционировать модель управления коренным населением, разработанная при самом активном участии оренбургского генерал-губернатора О.А. Игельстрома [1; 3; 4; 5]. Малая орда в административном отношении была поделена на три главных рода (алимулинский, байулинский и семиродский). В каждом из трех главных родов генерал-губернатор утвердил в должностях избранных главных старшин и родовых старшин (или родоначальников) в более мелких родах, их составляющих; привел их к присяге на Коране, установил жалованье [7, с. 74]. Иными словами, обратил традицию в должность. Генерал-губернатор был убежден, что новые чиновники, «…мысль чтоб иметь в орде хана совсем уничтожут… в народе» 1 [7, с. 78]. В каждом из трех родов учреждались расправы для разбора уголовных и гражданских дел между казахами, состоявшие из трех избираемых судей, утверждавшихся генерал-губернатором. Апелляционной инстанцией для всех расправ был Оренбургский пограничный суд.

Интересно, что барон Игельстром в своем служебном рвении, чувствуя «…кажущу-юся готовность их (казахов. – Д. В. ) принять в Орде всякое учреждение…» [6, с. 71], самовольно вышел за пределы указанных ему императрицей полномочий Пограничного суда. В соответствии с утвержденными им правилами деятельности расправ они превращались не только в судебный, но в полицейский и административный орган, ответственный за исполнение на территории всего рода распоряжений вышестоящего имперского начальства [7, с. 76–77].

Однако российская власть вынуждена была по-прежнему балансировать между собственными практическими административными нуждами и социальной ситуацией в казахской среде. Беспокойство вызывали ханы и султаны, потерявшие власть в новых условиях. Тот же О.А. Игельстром в письме Екатерине II утверждал: несмотря на то, «…что весь народ и старшины его находятся в едином согласии и что добровольно и с особливым удовольством приняли в орде сии новые учреждения, выбрав к должностям самых лучших знаменитейших и достойнейших людей… необходимо нужным почитаю избрать и открыть такую… дорогу (для потомков Абулхаир-хана и Нурали. – Д. В.), по которой могли бы они происходить в чины, исправлять свое состояние (материальное положение. – Д. В.) и сделаться через то приверженными и преданными…» империи [7, с. 80]. Это предложение было с пониманием встречено и поддержано Петербургом [8, с. 950–951].

Тем не менее, несмотря на все старания и увеличение числа расправ до пяти, они в 1803 г. были признаны не только не нужными, но никогда на самом деле не работавшими. И через год прекратили свое существование [10, с. 40–42]. Таким же неэффективным оказался и ханский совет.

В самом конце XVIII столетия правительство вернулось к идее создания пограничного суда для казахов Средней орды. 18 марта 1800 г. было принято решение учредить такой суд в Петропавловской крепости по аналогии с Оренбургским, а в Семипалатинской крепости – особое присутствие этого суда для разбора дел между казахами, кочующими близ Семипалатинской и Усть-Каменогорской крепостей [9, с. 84–86].

В начале 1790 г. из Степи стали доходить известия о новом подъеме антироссийских волнений во главе с батыром Сырымом Да-товым [6, с. 129]. В течение зимы бывший союзник российского правительства превратился в его открытого неприятеля, готовя нападение на пограничные территории с помощью бухарцев [6, с. 131–132]. Как ни странно, но именно в Астрахани, а не в Оренбурге впервые распознали, «…что он показывал себя по своим интересам на обе стороны, соглашаясь со обстоятельствами, устранителем спокойствия» [6, с. 130]. Командир Астраханского казачьего полка сообщал в столицу, что, пресытившись его интригами, знатные казахи стали высказываться в поддержку ханской власти.

Вскоре после смерти в Уфе хана Нура-лы (1790) императрица повелела провести выборы нового хана, предоставив казахам в этом полную свободу в соответствии с традицией [2, с. 134]. Однако, извещая о том султана Ера-лы, она подчеркнула: «И ежели по такому об- щему избранию всего верноподданного нам киргизского народа падет жребий на Вас, как на человека сея верховныя степени достой-наго и толь близким родством с покойным ханом сопряженного, то мы оное благо примем, ведая Вашу к нам подданническую верность и ревность к общему добру и спокойствию» [2, с. 133]. Очевидно, что, несмотря на имевшие место прежде заигрывания с оппозиционером Сырымом Датовым, российское правительство следовало идее превращения ханского звания в наследственное, а процедуры избрания хана – в процесс, в большей степени подконтрольный имперским властям. Вполне закономерно, что политика стравливания различных казахских группировок не могла привести Малую орду в умиротворение. Естественно, что избрание Ералы ханом не могло удовлетворить Сырыма Датова, который заявил императрице протест, подчеркнув, что Ералы был избран на ханство далеко «…не по согласию всех Меньшей орды биев, а только с соизволения немногих». Мало того, он угрожал в случае невнимания к его заявлению начать вооруженные действия против сторонников новоизбранного хана [2, с. 135]. Противясь избранию Ералы, Сырым припоминал прежние соглашения с губернатором Игельстромом, согласно которым российские власти отказывались поддерживать избрание ханом кого-либо из потомков Абулхаира, и просил разрешить избрать ханом того, кого соратники Сырыма посчитают достойным [2, с. 137]. Поначалу Сырым со своими сторонниками считал возможным найти компромисс с российской властью. Ссылаясь на преклонный возраст и нежелание Ералы кочевать в центре Малой орды, они изъявили желание избрать ханом сына Нуралы Джалтыр-султана (то есть прямого потомка Абулхаира) и получить на то высочайшее утверждение. В противном же случае считали возможным обойтись в этом вопросе без участия имперской власти [2, с. 138–139]. Однако, не получив удовлетворения, Датов со своими сторонниками провозгласил ханом младшего сына Нуралы султана Исянтая, который должен был официально возглавить антироссийское движение в Степи [2, с. 138].

Видя, что Сырым Датов готовится к широкомасштабным антироссийским военным действиям, генерал-губернатор А.А. Пеут-линг (1792–1794) просил императрицу прислать секретное предписание о захвате главного мятежника [6, с. 137–138]. В то же время сам Сырым, считая, что главный начальник края действует исключительно самостоятельно, скрывая от государыни истинное положение вещей на границе, гневно заявлял генерал-губернатору, что его сторонники, вопреки утверждению ханом Ералы, возвели в ханское достоинство сына хана Нуралы Исянтая (Исян-галия). И, хотя в самодеятельности генерал-губернатора Сырым явно ошибался, в одном он был совершенно прав: «…точной ваш обман и ухищрении видны, что вы нас оными хотите довести так же, как нагайцов и баш-кирцов: поспешить обуздать и наложить службу, а детей наших зделать солдатами и употреблять в походы и разные тягости хотите на нас возложить» [6, с. 138–139]. В сентябре 1792 г. Сырым Датов объявил соседям, что находится в состоянии войны с Россией [6, с. 139–140] и перешел к масштабным и организованным военным действиям, к которым присоединилось значительное число казахов, недовольных жесткими шагами пограничной администрации, зачастую поддерживаемыми ханом Ералы и султаном Айшуаком.

В самом начале 1794 г. большая группа старшин Младшего жуза обратилась к Екатерине II с протестом на действия имперских властей. Они выражали недовольство тем, что не были допущены к избранию ханом Ералы, в результате чего во главе орды встал старый, больной, выживший из ума человек, неспособный решать вопросы казахско-российских взаимоотношений. Жаловались на то, что в отличие от башкир, мишарей, тептярей, черемисов, чувашей, калмыков и черкесов они были лишены права самостоятельно избрать себе правителя, что, невзирая на их просьбы, количество расправ в Малой орде не было увеличено. Обвиняли в своей вынужденной барымте бездеятельность царской администрации, ее глухость к интересам казахов, а также соединение нерадивых российских начальников с сыновьями Абулхаира, которые превратились в настоящих грабителей казахского народа [6, с. 166–169].

Секунд-майор российской службы султан Шергазы весной того же года встречал- ся в орде с батыром Сырымом и его сторонниками. Ему удалось убедиться в том, что казахские старшины желают оставаться в российском подданстве и что главной причиной волнений в Степи является их недовольство злоупотреблениями и жесткой политикой пограничной администрации, исключающей, по их мнению, уважение местных традиций и достоинства казахской знати [6, с. 175–180]. И сам Шергазы признавал, что единственным способом умиротворить Степь было бы независимое от местного начальства расследование фактов нанесения казахам разного рода убытков со стороны пограничной администрации и соответствующее возмещение потерь. Иными словами, представитель казахской знати на российской службе фактически призывал к замене пограничного начальства и смене политического курса в Степи [6, с. 181].

На сей раз просьбы казахских старшин были приняты во внимание исполняющим обязанности симбирского и уфимского генерал-губернатора; а позднее командующим Оренбургским корпусом и оренбургским военным губернатором был назначен Сергей Кузьмич Вязмитинов (1794–1796 гг.) – будущий первый военный министр России, петербургский военный генерал-губернатор и председатель Комитета министров Российской империи. Следует признать, что новый главный начальник края еще в пути к месту службы принял решение, которое характеризует изменение политического курса, своего рода возврат к принципам Игельстрома. Он получил рапорт уфимского вице-губернатора князя И.М. Баратаева, в котором тот, невзирая на отрицательное мнение Пограничной комиссии, основанное на императорском повелении от 27 декабря 1782 г., поддерживал ходатайство ханского совета Малой орды о разрешении казахам в зимнее время перегонять скот на внутреннюю сторону р. Урала [6, с. 182–184]. Не дожидаясь высочайшего разрешения этого вопроса, новый главный начальник края согласился с Баратаевым [6, с. 185].

Ералы скончался в 1794 г., а в 1795 г. ханом был избран сын Нуралы Есим. Потерявший значительное число сторонников и отошедший вглубь от пограничной линии батыр Сырым Датов изъявил желание примириться с новоизбранным по высочайшему повелению ханом [6, с. 187–188], что было весьма необходимо империи для утверждения мира и порядка в Малой орде. Однако, по всей видимости, Сырым не терял надежды вновь, как это уже было с Нуралы, низвергнув хана, стать лидером в Младшем жузе. Он планировал новые нападения на российскую границу и организовал убийство хана Есима 27 марта 1797 года [6, с. 189–190]. Это трагическое событие фактически означало окончание активного сопротивления Сырыма Датова, вынужденного откочевать за пределы Малой орды.

После смерти Есима барон Игельстром учредил ханский совет (с правами ханской власти), намереваясь таким образом отказаться от избрания нового хана. Однако новый орган не пользовался популярностью у казахской знати. Ко всему прочему, в это время в Младшем жузе начали набирать силу сторонники сохранения ханского звания. Поэтому правительство решило назначить ханом престарелого сына Абулхаира Айшу-ака. При этом совет был не уничтожен, а сохранен при новом хане.

Примерно в то же время неспокойной была обстановка и в подведомственном России Среднем жузе. События в ней развивались по близкому сценарию. И здесь подданные высказывали недовольство местным ханом Уали, обвиняя правителя в поощрении междоусобной барымты, грабежей, несправедливости и слабости правления, сопровождавшегося мздоимством и корыстолюбием хана. Возмущенные старшины просили освободить их от такой власти, приняв их под непосредственное российское управление [2, с. 139–140]. Сибирское пограничное начальство выражало согласие с мнением среднеордынских султанов и старшин о личной выгоде, которую извлекал хан Уали из поощряемых им разбоев и грабежей. Командующий войсками и управляющий Сибирским краем генерал-поручик Густав-Эрнст Штрандман (1789–1800 гг.) видел в обращении представителей элиты Среднего жуза следующие выгоды для империи: во-первых, расширение «без малейшего насилия» территории империи за счет присоединения «новой богатой стороны»; во-вторых, обеспечение безопасности торговых караванов за счет максимального приближения границ России к ташкентским и бухарским владениям; в-третьих, развитие на этих землях столь необходимого для империи хлебопашества и скотоводства, что должно было явиться следствием полного умиротворения края [2, с. 141–142]. Следует заметить, что источники свидетельствуют о фактах разрешения казахам перехода на внутреннюю сторону р. Иртыша с целью закрепления их в российском подданстве [2, с. 148].

Нестабильное положение казахской элиты вообще и ханской власти в частности подталкивало российскую администрацию к необходимости новых реформ, направленных на ограничение самостоятельности казахской знати. Предложения по преобразованию управления Казахской степью и ее более интенсивному вовлечению в сферу имперской внутренней политики исходили от чиновников разного уровня и социального статуса [1, с. 174–184]. Но подойти к серьезным преобразованиям в этом плане Россия смогла лишь в начале 1820-х гг., введя Степь в административную структуру империи и сохранив при этом региональное своеобразие ее отдельных частей.