Рецепция книги "Иудифь" в русской литературе ХIХ - начала ХХ вв

Библейские цитаты, реминисценции, мотивы, темы, образы и сюжеты на протяжении уже нескольких столетий вводятся русскими писателями в художественные тексты. И литературоведы, особенно в последние десятилетия, пристально изучают, например, цитаты, реминисценции, мотивы, сюжеты и жанры евангельского текста в русской литературе (см. выпуски сб. ст. «Евангельский текст в русской литературе XVIII – XX веков». Петрозаводск, 1994, 1996, 1998 и др.). Однако до сих пор исследователи не обратили внимания на то, как текст Священного Писания вводится писателями в ткань произведений. Нам представляется, что существует несколько типов включения библейского текста в текст авторский: воссоздание текста, его переосмысление и неомифологизация. Попытаемся доказать свою точку зрения. Для этого остановимся на анализе интерпретаций ветхозаветной книги «Иудифь» в стихотворениях Л. Мея, С. Иванова-Райкова, К. Бальмонта, Н. Гумилева, О. Мандельштама и В. Нарбута.

Образцом воссоздания текста является, с нашей точки зрения, стихотворение Бальмонта «Песнь Юдифи», имеющее подзаголовок «Из Библии». Поэт обращается к 16-й главе книги «Иудифь», которая представляет собой благодарственную песнь героини Богу после победы сынов Израиля над войсками Олоферна. Отметим, что Бальмонт в своем стихотворении воссоздает первые шесть стихов главы, используя точные и неточные реминисценции. Сравним:

Пусть кимвалы поют,

Пусть тимпаны звучат ,

Богу Нашему гимн,

Стройный гимн возгласят.

Пойте священные песни

В честь Вседержителя-Бога, Он за народ Свой смиренный Поднял десницу Свою [1].

И сказала Иудифь: начните Богу моему на тимпанах, пойте Господу моему на кимвалах, стройно воспевайте Ему новую песнь, возносите и призывайте имя Его ;

потому что Он есть Бог Господь, сокрушающий брани, потому что Он ополчился за меня среди народа… [И.16:1,2].

Как видим, поэт практически полностью воссоздает библейский текст. Исключение составляют, пожалуй, только последние строки строфы: если Бальмонт в своем стихотворении говорит о заступничестве Бога перед всем народом Израиля, то в ветхозаветной книге этот момент более персонифицирован – Господь выделяет среди народа, прежде всего, Юдифь.

Отметим и еще одну деталь: наряду с членением по стихам (см. выше) Бальмонт производит и смысловое членение библейского текста:

Враг грозил, что пределы мои он сожжет,

Что мечом моих юношей он истребит ,

И о камень младенцев моих разобьет .

И расхитит детей,

И пленит дочерей,

Дев прекрасных пленит.

Но Господь-Вседержитель рукою жены

Ни зложил всех врагов Иудейской страны [1].

Он сказал, что пределы мои сожжет, юношей моих мечом истребит, грудных младенцев бросит о землю, малых детей моих отдаст на расхищение, дев моих пленит.

Но Господь Вседержитель низложил их рукою жены [И.16:4,5].

Поэт, как видно из текста стихотворения, не только практически дословно воссоздает библейский текст, но и стремится усилить его эмоциональный фон.

Враг грозил , что пределы мои он сожжет, Что мечом моих юношей он истребит , И о камень младенцев моих разобьет .

И расхитит детей,

И пленит дочерей,

Дев прекрасных пленит [1].

Он сказал , что пределы мои сожжет, юношей моих мечом истребит, грудных младенцев бросит о землю , малых детей моих отдаст на расхищение, дев моих пленит [И.16:4].

Кроме того, Бальмонт в некоторых случаях уточняет библейский текст, делая

его более понятным для современного ему читателя:

С северных гор , из далекой земли ,

Полчища вражьи Асура пришли ,

Как саранча, не десятки, а тьмы,

Конница их заняла все холмы [1] .

Пришел Ассур с гор севера, пришел с мириадами войска своего , и множество их запрудило воду в источниках, и конница их покрыла холмы [И.16:3].

Примечательна и последняя строфа стихотворения Бальмонта, в которой поэт сравнивает Олоферна с великаном, т.е., по Далю, с «человеком необычайно большого роста» [4].

Не от юношей пал Олоферн-великан ,

Не рукою своей с ним сражался титан.

Но Юдифь красотою лица своего

Погубила его [1] .

Не от юношей пал сильный их , не сыны титанов поразили его, и не рослые исполины налегли на него , но Иудифь, дочь Мерарии, красотою лица своего погубила его… [И.16:6].

Однако на поверку Олоферн оказывается колоссом на глиняных ногах, т.к. губит его слабая женщина.

Следующим типом включения библейского текста в текст авторский является его переосмысление. Сначала выделим такой вид переосмысления, как переосмысление ситуативное, которое представлено в стихотворении С.А. Иванова-Райкова «Юдифь».

Прежде всего, отметим демократическое начало в стихотворении Иванова-Райкова. Так, поэт нивелирует личную инициативу героини и подчеркивает, что это народ, взывая к мщению и грозя, требует расправы над Олоферном. Поэт значительно сокращает сюжет книги, оставляя сцену встречи героев и описывая ее последствия для Олоферна. Остальные сюжетные узлы практически не затронуты или упоминаются им вскользь.

Кроме этого, Иванов-Райков уделяет много внимания описанию внешности и внутреннего мира Юдифи и Олоферна. В начале произведения полководец предстает «вождем могучим », затем читатель узнает, что в нем клокочут «страсти лютые », в зрачках « недобрый огонек», любовь же Оло-ферна отождествляется со « звериной ».

Не менее интересен портрет Юдифи:

Не крылья ль грозной тучи, Как змеи черные , обвили ей чело? Суровый, гордый лик! Робеет вождь могучий Взглянуть в ее глаза, как в бездну моря с кручи... [5].

Заметим, что в описании героини важную роль играют знаменательные образы-символы. Так, подчеркивая ее красоту, поэт уподобляет волосы Юдифи «черным змеям». Черный цвет – «цвет мщения в исламской мифологии» [8], «символ ночного мрака, ассоциируется со злом, несчастьем, скорбью, смертью и загробным миром» [2, с. 37]. Образ змеи усиливает мрачную подоплеку событий – «эмблема смерти и хаоса», символ «лицемерия и обмана, неожиданной и мгновенной смерти» [8]. Кроме того, здесь налицо аллюзия к образам античной мифологии – Медузе Горгоне, взглянув в глаза которой самый «могучий вождь» должен был погибнуть, превратившись в каменную глыбу.

Теперь обратимся к финальной сцене, в которой происходит расправа над Оло-ферном:

Пропитанный насквозь людской безвинной кровью,

Его хранитель – меч отброшен к изголовью , Забыт серебряный недопитый бокал [5].

Как видим, поэт «отбрасывает» меч Олоферна «к изголовью», тогда как, по Библии он находился в ножнах на столпе: «Потом, подойдя к столбику постели, стоявшему в головах у Олоферна, она сняла с него меч его » [И. 13:6]. А опрокинутый бокал, как пустая чаша, символизирующая «олицетворение смерти» [2, с. 512], вероятно, обозначает предрешенность судьбы Олоферна.

Не менее примечательно и притчевое переосмысление библейского текста в поэме Мея «Юдифь». Своеобразие меевско-го обращения к Библии, на наш взгляд, состоит в сознательном усилении «этнографического» элемента, в сгущении красок и особой витиеватости при описании природы Древнего Востока, быта и нравов иудеев.

Поэма Мея состоит из четырех частей, которые совпадают с композиционным членением текста. Первая часть – экспозиция. Здесь поэт с помощью точных и неточных реминисценций из ветхозаветной книги описывает нашествие ассирийского войска, приводит полную географию охваченных войной народов, их плачевное положение, рассказывает об осажденном городе и знакомит читателей с главными действующими лицами.

Называя ассирийское войско «ассуро-вой ратью», писатель обыгрывает одну из версий возникновения Ассирийского царства: легенду об основании государства царем Ассуром. По преданию, ассирийское царство было основано Ассуром или Ним-вродом через 120 лет после потопа. Таким образом, имя царя становится нарицательным наименованием всего народа.

Вторая часть – завязка. В этой части происходит встреча героев в лагере ассирийцев, автор вводит диалог персонажей, сотканный из точных и неточных реминисценций из библейского текста, описывает роскошь убранства шатра Олоферна.

Кроме этого, поэт стремится передать психологическое состояние героев, главным образом Юдифи, значительно дополняя первоисточник:

Смутилася Юдифь перед толпою,

И трепетом был дух ее объят ,

И пала в прах она , исполненная страха , И подняли ее невольники от праха [6].

Она, пав на лице , поклонилась ему, и служители его подняли ее [И.10:23].

Как видим, меевская Юдифь переживает богатую гамму чувств, прежде всего связанную с негативными эмоциями, что объясняется ее нахождением в стане врага.

В третьей части поэт повествует о пребывании Юдифи в лагере врагов, сообщает о подготовке и проведении пира. Кульминацией этой части становится убийство Юдифью Олоферна. Причем поэт стремится как можно ближе передать библейский текст, не забывая при этом уточнить или прояснить некоторые детали:

И подошла еврейка к изголовью – Меч Олоферна со столпа сняла … В горсть волосы сатрапа собрала И два раза потом всей силою своею Ударила мечом во вражескую шею – И голову от тела отняла, И, оторвав завесу золотую , Ей облекла добычу роковую …[6].

Подойдя к столбику постели, стоявшему в головах у Олоферна, она сняла с него меч его и, приблизившись к постели, схватила волосы головы его …

И изо всей силы дважды ударила по шее Олоферна и сняла с него голову и, сбросив с постели тело его, взяла со столбов занавес [И.13:6 – 9].

В четвертой части Мей рассказывает о бегстве «обезглавленного» ассирийского войска и торжестве победителей. В заключительных строфах поэт воссоздает мо- нолог Юдифи, основанный на 16-й главе ветхозаветной книги, в которой воздается хвала Господу. Большой интерес вызывают последние слова героини, являющиеся реминисценциями из библейского текста:

Велик наш бог!.. И горе тем народам, Которые на нас, кичася, восстают, – Зане их призовет господь на страшный суд! [6]

Горе народам, восстающим на род мой:

Господь Вседержитель отмстит им в день суда… [И.16:14 – 17]

Исследователи давно отметили, что последние строки меевской поэмы имеют прямое отношение к Крымской войне (Г. Фридлендер, К. Бухмейер). Очевидно, что финальная реплика Юдифи является недвусмысленным предупреждением Великобритании, Османской империи, Франции и Сардинии, воевавших в это время с Россией.

В начале ХХ в. Мандельштам и Нарбут создали стихотворения, в которых происходит ассоциативное переосмысление ветхозаветной книги «Юдифь».

«”Футбол” и “Второй футбол”» Мандельштама и «В парикмахерской (уездной)» Нарбута передают впечатления поэтов от футбольных матчей или уездной парикмахерской, а Юдифь в связи с теми или иными ассоциациями у авторов стихотворений предстает как «роковая» женщина, «судилище мужчин», с лицемерною улыбкой глумящаяся «над головою Олоферна».

Наконец, остановимся на стихотворении Гумилева «Юдифь», представляющем собой тип неомифологизации библейского текста. По-видимому, замысел стихотворения сформировался у поэта после пребывания в Венеции, Риме и Флоренции. Именно здесь поэт должен был познакомиться с картинами и гравюрами Бо-тичелли, Климта, Аллори, Мантенья, Микеланджело, посвященными образу ветхозаветной героини. Таким образом, под впечатлением картин и библейского текста Гумилев создает свой миф о Юдифи.

Сразу отметим, что поэт существенно сокращает библейский текст. Так, вся подготовка Израиля к войне сжата автором в рамки одной строфы («Ведь много дней томилась Иудея... »).

Примечательна и система персонажей гумилевского стихотворения:

Сатрап был мощен и прекрасен телом,

Был голос у него как гул сраженья, И все же девушкой не овладело Томительное головокруженье [3].

Гумилев, называя Олоферна «сатрапом», подчеркивает жестокость и деспотизм вождя ассирийцев. В то же время поэт обращает внимание на те качества героя, которые, безусловно, пользуются успехом у женщин (красивое тело и мощный голос). Однако привлекательный облик Оло-ферна отнюдь не гарантирует «томительного головокружения» у гордой девушки.

Сцена любви героев, отсутствующая в ветхозаветной книге и контурно обозначенная Гумилевым в стихотворении, опирается на мифологию ассирийцев и иудеев:

Поднялся ассирийский бык крылатый, Так странно с ангелом любви несхожий [3].

Напомним, что бык в мифологии воспринимается как эмблема «мощи, власти, мужской плодовитости» [8] и, по представлениям ассирийцев, «смерть ездит на черном быке». Кроме этого, основателем Ассирии еще за 2000 лет до н. э. считался идол Мардук (Бел). В энциклопедии «Мифы народов мира» читаем: «В западно-семитской мифологии Бел имя бога, широко почитавшегося в Сирии с конца второго тысячелетия до н. э. < ...> Изображения Бела в образе быка или человека с головой быка свидетельствуют о том, что он, очевидно, считался носителем плодоносящей силы... » [7].

Через все тексты Танаха проходит идея противостояния Единобожия и религии Баала (самый распространенный в Древнем мире символ плодородия), а также драматическая коллизия, связанная с периодическим обольщением этим культом части народа Израиля. Поэтому впадением в идолопоклонство иудейское религиозное сознание объясняет гибель царства под ударами Ассирии. Отметим, в Книге Судей все беды объясняются именно идолопоклонством, при этом спасение должно прийти через покаяние и посланных Богом лидеров (возможно, Гумилев относил к ним и Юдифь).

Таким образом, Юдифь выступила против тирана в первую очередь по религиозным соображениям: победа врага над еврейским народом означала бы победу архаичной веры, на что прямо указывает библейский текст: «Он же (Олоферн. – С.К.) разорил все высоты их и вырубил рощи их: ему приказано было истребить всех богов той земли, чтобы все народы служили одному Навуходоносору, и все языки и все племена их призывали его, как Бога» [И. 3:8].

Заключительная строфа гумилевского стихотворения, отражая символистскую концепцию истории, напоминает читателю об идее «вечного возвращения»:

Иль, может быть, в дыму кадильниц рея

И вскрикивая в грохоте тимпана,

Из мрака будущего Саломея

Кичилась головой Иоканаана [3].

Через несколько веков голова Иоанна Крестителя окажется также отсеченной, как и голова Олоферна, но уже совсем по другим причинам, и об этом миру расскажет Новый Завет (Мк. 6:16 – 28).

Итак, анализ показал, что писатели на протяжении ХIХ – начала ХХ вв. достаточно часто обращались к ветхозаветной книге «Иудифь» не только для того, чтобы высказаться «на злобу дня» или продемонстрировать свою эрудицию, но и для осмысления непреходящей ценности текста Вечной книги.