Рецепция образа и творчества А.Е. Крученых в стихотворных посвящениях Т.В. Толстой (вечорки)

Russian avant-garde futurism; Tiflis; Aleksey Kruchenykh; Tatiana Tolstaya; Vechorka; dedication; reception; author’s mask; zaum; literary portrait.

Творчество А.Е. Крученых (1886–1968) и сама личность будетляни-на, создателя заумного языка и собирателя редких книг и рукописных материалов, ставили перед поэтами-современниками вопросы о границах и сущности таких понятий, как поэзия и поэт. Среди множества стихотворений, посвященных Крученых, отдельную группу составили тексты рубежа 1910–1920-х гг. В эти годы были написаны стихотворения Вели-мира Хлебникова («Алеше Крученых», «Кто-то дикий, кто-то шалый…» и Замороженный Озирис»), а также посвящение Игоря Терентьева

(«Зудесник»). Одними из наиболее ранних текстов, посвященных Крученых, можно считать стихотворения Т.В. Толстой (Вечорки) (1892–1965), которые, однако, до сих пор подробно не рассматривались в рамках литературоведческих исследований. Анализ данных посвящений позволит получить представление о восприятии Вечоркой образа Крученых и его поэзии в конце 1910-х гг., а также оценить степень творческого влияния футуриста на молодую поэтессу.

Знакомство Крученых и Вечорки состоялось в Тифлисе в 1918 г. За несколько лет до этого, в начале 1915 г., А.Е. Крученых уехал из Москвы на Кавказ. Проработав около года учителем рисования в женской гимназии Баталпашинской станицы, он был призван на военную службу в качестве чертежника для строительства Эрзерумской военной железной дороги в Сарыкамыше. В окрестностях Сарыкамыша в тот период не только велись ожесточенные бои, но и пытались найти убежище армянские беженцы. По дороге в прифронтовую зону Крученых впервые остановился в относительно спокойном Тифлисе [Циглер 1982, 232].

В период Гражданской войны на Кавказе и, в частности, в Тифлисе нашли убежище многие русские поэты: С.М. Городецкий, В.В. Каменский, О.Э. Мандельштам и другие. Крученых, обосновавшийся в Тифлисе в 1917 г., и братья Зданевичи были первыми представителями русского футуризма на Кавказе. На рубеже 1917–1918 гг. они организовали «Синдикат футуристов», который впоследствии перерос в группу «41°». Свои произведения и доклады участники группы читали в поэтической студии «Фантастический кабачок». Крученых был одним из лидеров собраний творческой молодежи в этой студии. Об этом упоминается во многих стихотворениях, описывающих атмосферу кабачка, например, у А. Порошина и Н.Н. Васильевой, приведенных в монографии Т.Л. Никольской «“Фантастический город”. Русская культурная жизнь в Тбилиси (1917–1921)», самом значительном исследовании культурной жизни Тифлиса рубежа 1910–1920-х гг. [Никольская 2000, 63–69].

В «Фантастическом кабачке» собирались и другие поэтические группы, например, в первой половине 1918 г. там проходили вечера «дружества» «Альфа-Лира», основанного Т.В. Ефимовой (Вечоркой) [Никольская 2002, 90]. В период с 1913 по 1917 гг. поэтесса жила в Петрограде, где общалась с А.А. Ахматовой, А.А. Блоком, М.А. Кузьминым, публиковалась в либерально-патриотическом журнале «Лукоморье», там она и взяла псевдоним Вечорка. Бывала она и в «Бродячей собаке», а значит, имела представление о футуризме. Но все же раннее творчество Вечорки сформировалось под влиянием идей позднего символизма и акмеизма. Однако в конце 1910-х гг. в результате тесного общения и сотрудничества с Алексеем Крученых Вечорка обратилась к футуристической поэтике.

Творческое сотрудничество Крученых и Вечорки началось практически сразу после знакомства и продолжалось вплоть до 1930-х гг. Первым его результатом был сборник 1920 г. «Мир и остальное» (третьим автором выступил Хлебников). В сборник «Записная книжка Велимира Хлебникова» (1925) Крученых включил статью Вечорки. В ней поэтесса описыва- ет, как в 1921 г. в Баку она, Крученых, Вяч. Иванов, С. Городецкий поддерживали Хлебникова, боготворя его творчество. Однако Вечорка подчеркивает, что «русским футуризмом для кавказцев был Крученых» [Вечорка 1923, 27]. Ее статья «Слюни черного гения» (1920–1922), посвященная Крученых, была включена будетлянином в сборник «Бука русской литературы» (1923).

Крученых и Вечорка посвящали друг другу стихотворения. Стихотворения Вечорки «Эскиз» и «Эклесиаст» вошли в ее сборники «Магнолии» 1918 г. и «Соблазн афиш» 1920 г., а поэма «Нечаянно» – в сборник Крученых «Замауль» 1921 г. (в самом сборнике название написано с одной н – «Нечаяно»). Крученых, в свою очередь, посвятил поэтессе сборник «Цветистые торцы» (1919) и стихотворения «С чисто бумажно-женским терпением…», «Татьяне Вечорке», «Вечорки тень накладывает лапу…». Личное общение и дружба между Крученых и Вечоркой продолжались вплоть до последних лет жизни поэтессы, умершей в 1965 г. Например, свой день рождения в 1963 г. Крученых отмечал в доме Лидии Лебединской, дочери Вечорки. На этом вечере поэты вместе с Анной Ахматовой «вспоминали времена “Бродячей собаки”» [Тименчик 2014, 488].

Название стихотворения «Эскиз», первого из посвященных Крученых, подчеркивает, что в нем представлена лишь первая попытка создать образ Крученых, подобрать наиболее верную точку зрения для его описания. Вечорка пытается не создать детальный потрет будетлянина, а передать свои впечатления.

Лирический герой стихотворения пытается добиться от Бога и мудрецов слова, которое могло бы «выразить неистовый исход» [Толстая 1918, 22]. Однако ответа он получить не может. Видится, что за образом вопрошающего скрывается Крученых, который утверждал невозможность выражения всей полноты чувств имеющимися словами. В результате футуристом был создан заумный язык, который он определял как «язык личный (творец индивидуален) <…> не имеющий определенного значения (не застывший)» [Крученых 2006, 287]. Заумь и есть та «звонкая монета», которую герой швыряет толпе.

В «Эскизе» Вечорка дает лирическому герою полярные оценки. С одной стороны, ему свойственна почти святая возвышенность: он сравнивается с юродивым и назван бессребреником. С другой стороны, он же назван шакалом и иезуитом , что, бесспорно, имеет негативную коннотацию. Видится, что Вечорка определяла сочетание противоположностей, высокого и низкого, как основную черту характера Крученых. Эту двойственность поэтесса усматривает и в отношении футуриста к классической поэзии, которая скрывается за полярными образами «скелетов» и «мощей», однако и те и другие лирический герой уничтожает в попытке найти ответ на свой вопрос.

Религиозно-христианскими элементами, которые встречаются и в «Эскизе» (создание Богом слова, юродство лирического героя, сравнение его с иезуитом), в большей мере насыщено второе стихотворение – «Экле-сиаст». Данное произведение завершает сборник «Соблазн афиш» 1920 г., предлагавший галерею литературных портретов, а значит, имело для Ве-чорки большое значение.

Краткий анализ стихотворения «Эклесиаст» представлен в статье Т.Л. Никольской «Творческий путь Татьяны Вечорки» (2002). Исследователь делает акцент на формальных особенностях текста: использовании архаизованных прилагательных эпитетов, звукописи и аллитерации, а также нетрадиционной рифмовки. Никольская справедливо указывает на то, что в стихотворении Вечорка «пытается постигнуть внутренний мир создателя заумного языка» [Никольская 2002, 94-95].

При этом содержание стихотворения представляет не меньший интерес, чем его форма. Исходя из названия, можно предположить, что лирический герой, прототипом которого был Крученых, сравнивается Вечоркой с автором самой печальной книги Ветхого Завета. Характерной особенностью книги Екклесиаста принято считать фаталистический образ мыслей ее автора. Вечный круговорот вселенной и человека Екклесиаст называет «суетой». Подобные размышления присутствуют и в стихотворении Ве-чорки: «Остановится солнце. Ослепнет луна…» [Толстая 1920, 16] и т.д. Однако «очищенный» человек все равно «восстает» и желает услышать некое пророчество. Под пророчеством может пониматься буквально слово пророка. Однако, если допустить используемое Вечоркой возвышенное сравнение Крученых с пророком, то пророчеством может быть заумное, новое слово футуриста. Добавим, что в стихотворении, как и в книге Екклесиаста, присутствует мотив разочарования в мудрости. Она сравнивается с ржавчиной, которая в Библии, в книге пророка Иезекииля служит метафорой порока и нечестия [Толстая 1920, 16]. Отказ от рациональности и мудрости прослеживается и в идее заумного языка.

На наш взгляд, наибольший интерес представляет посвященная Крученых поэма «Нечаянно» с подзаголовком «Жизнь А. Крученых». Поэма разделена на три части. С учетом литературного контекста, в первую очередь, поэтического творчества самого Крученых, поэма действительно обретает черты биографического жанра. Каждая из трех частей посвящена определенному периоду творческой биографии футуриста.

В первой части поэмы Вечорка описывает обретение Алексеем Крученых славы поэта-заумника в Тифлисе. Вступительная часть представляет собой описание, вероятно, одного из публичных выступлений Крученых в «Фантастическом кабачке». При этом поэтесса в каждой строке приводит отсылки либо на стихотворения Крученых, либо на явления творческой жизни города конца 1910-х гг. О том, что действие происходит в Тифлисе и, конкретнее, в «Фантастическом кабачке», мы узнаем из первых трех строк: «Выдернув перо // Из фонтана зеленой шляпы // Божественной гусарки» [Толстая 2007, 158]. Ссылаясь на мемуары Н.А. Макашвили, жены поэта Т.Ю. Табидзе, участника группы «Голубые Роги» и одного из наиболее активных деятелей грузинского авангарда, Т.Л. Никольская полагает, что речь здесь может идти о музе футуристов – грузинской актрисе В.И. Анджапаридзе, приходившей в «Фантастический кабачок» «в закрытой зеленой кофте и в шляпе с зеленым пером» [Никольская 1990, 592].

Далее Татьяна Вечорка описывает собственно чтение стихов футуристом: «Слюною вместо чернил, // Обругался публично» [Толстая 2007, 158], – и цитирует его заумные стихотворения. Мотив «слюны» регулярно использовал сам Крученых (стихотворения «Я плюнул смело на ретивых…», «Зудивец» и проч.). Вероятно, этот мотив имеет в виду поэтесса, сравнивая чтение стихов Крученых с руганью. Здесь также стоит вспомнить, что написанная позднее статья Вечорки о Крученых получила название «Слюни черного гения».

Цитируемые же заумные строки в поэме «Нечаянно» взяты Вечоркой из стихотворений «Хо бо ро» и «Деймо». Первое вошло в сборник «Учитесь худоги» 1917 г. и со временем стало визитной карточкой Крученых, сравнимой разве что с «Дыр бул щыл». Стихотворение «Деймо» 1913 г., вошедшее в сборник «Возропщем», судя по названию, было написано в одно время с «Победой над солнцем» и, вероятно, исполнялось автором именно в силу того, что было связано со знаменитой оперой.

В конце первой части Вечорка делает вывод, что именно «в этот день ему подмигнула слава // в цветущем трико!..» [Толстая 2007, 158], взаимоотношениям Крученых с персонифицированной славою посвящена вторая часть поэмы. Свою славу футурист называет Музкой. Этим уменьшительно-ласкательным прозвищем будетлянин называл актрису тифлисского Театра миниатюр С.Г. Мельникову, также выступавшую в «Фантастическом кабачке» с чтением футуристических стихотворений, в том числе и самого Крученых. В 1919 г. участниками группы «41°» и близкими к ней поэтами был выпущен сборник, посвященный Мельниковой. Там были в том числе и стихотворения Вечорки и Крученых. Раздел стихотворений последнего был назван именно «Музкой», в него было включены стихотворения «Я поставщик слюны аппетит на 30 стран...» [Курсив наш – Н.К. ] и «Я прожарил свои мозг на железном пруте…», в которых есть обращение к «Музке» [Софии Георгиевне Мельниковой… 1919, 101, 104]. Первое из названных стихотворений Вечорка впоследствии цитировала в статье «Слюни черного гения». Оно иллюстрирует тезис Вечорки об утверждении Крученых нового отношения к музам: «Не поэт должен служить девяти сестрам, а наоборот, Музы поэту должны завязывать башмак» [Жив Крученых! 1925, 26].

Далее в поэме описываются отношения лирического героя и Музки. Заумник приводит ее на диспуты, «всучив ей морковку // и позолотив нос» [Толстая 2007, 158]. Речь, конечно, идет о многочисленных собраниях футуристов, куда они приходили с раскрашенными лицами и цветком или морковкой в петлице. В контексте группы «41°» нельзя не вспомнить манифест М. Ларионова и И. Зданевича «Почему мы раскрашиваемся» (1913). Используемое Вечоркой олицетворение сбивает читателя с толку, заставляя по-новому прочитать последние строки первой части. Окончательно нельзя сказать, о ком идет речь: о славе или о Мельниковой как живой персонификации славы. «Цветущее трико» может быть намеком на работу Мельниковой в Петроградском театре «Фарс», а также несерьезные сценки и интермедии, разыгрываемые ею в «Фантастическом кабачке» [Никольская 1990, 590, 593].

В этой же части Вечорка называет Крученых «приват-доцентом по женской красоте и прямым челюстям» [Толстая 2007, 158]. Здесь содержится очередная аллюзия на культурную жизнь Тифлиса, которую разнообразил Крученых по своем приезде. В 1917 г. в здании тифлисской консерватории он прочел лекцию «О женской красоте».

Следующая строка поэмы содержит сразу две отсылки к творчеству Крученых: «Кормил ее стихинами корморана» [Толстая 2007, 158]. «Сти-хины» – неологизм Крученых, обозначающий стихи и созвучный названию яда «стрихнин». Однако отметим, что в стихотворениях футуриста это слово появляется позже (например, в сборнике «Зудесник» и альбоме «ззЗУДО» 1922 г.). Тем не менее, мы склонны полагать, что Вечорка в поэме все-таки использует неологизм своего старшего товарища. На это указывает слово «корморан». Корморан – другое название птицы большой баклан (lat. Phalacrocorax carbo), помет которой является ядовитым и губит растения в местах гнездования. Все в том же сборнике, посвященном Мельниковой, будетлянин публикует цикл стихотворений о «Яде Кормо-ране». Впоследствии Крученых поместит данный цикл и в сборник «Мир и остальное». Соответственно, герой поэмы «кормит» Музку ядом своих стихотворений.

Сюжет второй части поэмы оканчивается тем, что Музка становится больше самого Крученых. Действительно, в определенный момент изобретенная футуристом заумь стала популярнее его самого. В «Автобиографии дичайшего» поэт сам отмечал, что строка «Дыр бул щыл» стала «гораздо известнее меня самого» [Крученых 1928, 59]. Зависимость Крученых от собственного имиджа поэта-заумника Вечорка передает с помощью очередного олицетворения с элементом гиперболы: «И потом, как здоровенная няня // С кастрюлей, // Посадила к себе на ладонь…» [Толстая 2007, 158].

Третья, последняя, часть поэмы, в свою очередь, состоит из двух строф. В первой рассказано о том, как Крученых заскучал от собственной славы. Начало этой строфы, подобно двум предыдущим частям, насыщенно аллюзиями на творчество Крученых. В первой строфе используется очередной неологизм футуриста «поюзги», тоже обозначающий стихи. Однако, как и в случае со «стихинами», в печатной поэзии самого будетлянина это слово появится позже, в стихотворении «И будет жужжать зафрахтованный аэроплан…», вошедшем в сборник «Зудесник» (1922). В этот же сборник будет включено и стихотворение Игоря Терентьева «О зудесни-ке». В первой строке этого стихотворения Терентьев называет Крученых «Его зиятельством». В поэме же Вечорки упоминается, что Крученых уже получил этот титул в 1919 г. Таким образом, вновь встает вопрос либо об авторстве неологизма, либо о датировке стихотворения Терентьева.

Упомянутый титул Крученых в поэме получает не только за «поюзги», но и за «прожаренные мозги» [Толстая 2007, 159]. Здесь, судя по всему, поэтесса вновь отсылает читателя к сборнику, посвященному С.Г. Мельниковой, а именно – к стихотворению «Я прожарил свой мозг на железном пруте…» [Софии Георгиевне Мельниковой… 1919, 104].

В продолжении поэмы Татьяна Вечорка не использует неологизмы Крученых и открытые аллюзии на его творчество. Это объясняется содержанием текста: лирический герой заскучал от собственной славы за-умника, «надзирательницы», названной «надоевшей, // Как замусоленная туристами // Статуя Свободы // В Нью-Йорке» [Толстая 2007, 159]. Соответственно, использование приемов, принесших будетлянину эту славу, видится здесь нецелесообразным.

Наиболее затруднительной для анализа предстает последняя строфа поэмы, описывающая попытку лирического героя скрыться от собственной славы. Для этого ему «для публики, // Пришлось нечаянно удавиться, Завязывая шнурки // Полусапожек, // А самому уползти // В заумный ящик // И гулять по проспекту // Только в дождь» [Толстая 2007, 159]. Как и в первой строфе третьей части, здесь, на первый взгляд, нет аллюзий на творчество Крученых. Однако данная часть сюжета имеет общие мотивы со стихотворением «Опять влюблен нечаянно некстати произнес он…». Во-первых, лирические герои обоих произведений скрываются от окружающего мира: в поэме – от славы; в стихотворении – от женщины. Скрывшись, они начинают заниматься творчеством; например, в стихотворении Крученых: «Я спрятался от солнцев, чтоб не сглазили и // увлекся таки своими бумагами…» [Крученых 1913, 5]. При этом в стихотворении добровольное изгнание тоже называется «ящиком» [Крученых 1913, 6]. Допускаем, что «заумный ящик» может быть метафорическим описаем «Фантастического кабачка», помещавшегося в помещении бывшей столярной мастерской: «Это была длинная узкая комната с низкими потолками и неглубокими нишами, расписанными футуристической живописью» [Никольская 1990, 592].

Второй мотив, встречающийся в обоих текстах, – удушение. В поэме «Нечаянно», как было процитировано выше, лирический герой подстраивает собственное удушение «шнурками полусапожек». В стихотворении Крученых герой, размышляя о причине плохого самочувствия, допускает, что его «душил ночью спрятаные под тюфяк сапоги» [Крученых 1913, 5] (Орфография сохранена).

Стоит упомянуть и то, что в этом стихотворении Крученых использует излюбленный мотив слюны, о рецепции которого уже было сказано выше, а также то, что стихотворение вошло в сборник «Возропщем» (1913) и следует сразу за стихотворением «Деймо», которое цитировалось в первой части поэмы. Наконец, отметим то, что в названиях обоих текстов встречается слово «нечаянно».

Итак, стихотворения и поэма Татьяны Вечорки, посвященные Алексею Крученых, указывают на определенное творческое влияние футуриста на поэтессу в конце 1910-х гг. Это влияние определяет и наличие в ее стихотворениях рецепции самопрезентативных образов футуриста: новатора-создателя заумного языка, дикаря и душевнобольного, пророка. Однако Татьяна Вечорка сохранила независимую, самодостаточную позицию в отношении и футуризма, и его пропагандиста, указывая на ограниченность его творческой деятельности. Независимость Вечорки объясняется тем, что самые ранние стихотворения, включенные в сборник «Магнолии», датированы 1915 г., то есть были написаны задолго до знакомства с Крученых. Конечно, он познакомил Вечорку, как и других поэтов Тифлиса, с радикальным футуризмом, стал их проводником в авангард, но ее собственная творческая биография началась значительно раньше. Безусловно, Крученых вызывал творческий интерес Вечорки, но ее наставником и поэтическим ориентиром он так и не стал.