Рецепция сюрреализма в творчестве Жюльена Грака

Имя Жюльена Грака (1910–2007) неизменно связывалось с деятельностью сюрреализма, хотя принадлежность французского писателя к этому течению никогда не рассматривалась как бесспорный факт, чаще всего французская критика оценивает отношение Грака к сюрреализму как «двойственное». Весьма распространенной является точка зрения, в частности, сформулированная в обобщающей опыт сюрреалистического движения работе Ж.Шенье-Жандрон «Сюрреализм»: «Грак всегда скорее восхищался Бретоном и дорожил его личной дружбой, нежели принадлежал движению в полной мере» (Шенье-Жандрон 2002: 175).

Как кажется, этому сближению способствовал сам Андре Бретон, весьма лестно отозвавшийся о первом романе Грака «В замке Арголь» (1938) вскоре после публикации. Более того, именно этот текст был назван им «самым сюрреалистическим романом». Тем не менее, интерес к сюрреализму у начинающего писателя проявился несколько ранее: в начале тридцатых годов Грак начал знакомство с творчеством Бретона с «Нади» и «Манифеста сюрреализма», он был им настолько сильно впечатлен, что спустя много лет, уже в 1990-е гг., напишет: «Я не помню другого чтения, которое дало бы мне столь сильное ощущение близости» (Gracq 1995: 1034).

В конце 1930-х – 40-е гг. Грака часто можно было увидеть среди сюрреалистов, но, одновременно, он всегда сознательно отстранялся от их группы, оставаясь верным ранее избранной линии «независимого творчества». Тем более интересно восприятие Граком сюрреализма, видевшего в эстетике и философии, создаваемой Бретоном и его соратниками, нечто близкое его собственным взглядам на мир и человека и, в то же время, не совпадающее с его пониманием литературы, творчества.

Грак отразил свое понимание сюрреализма в целом ряде работ, первыми среди которых стали эссе «Андре Бретон – грани писателя», (André Breton. Quelques aspécts de l’écrivain, 1948) и публичная лекция «Сюрреализм и современная литература» (Le Surréalisme et la littérature contemporaine, 1949). Обе работы появились в довольно трудный для Бретона период. Вернувшсь из эмиграции, он пытался реконструировать угасшую во время войны жизнь течения. Но главная сложность состояла, пожалуй, в том, что как раз в 40-е гг. ХХ в. сюрреализм весьма критически оценивается в целом ряде работ авторитетнейших французских интеллектуалов, таких как М.Бланшо, М.Батай, Ж.-П.Сартр. В это же время создаются книги Ж.Моннеро, М.Карружа, очень сильно повлиявшие на все последующие интерпретации сюрреализма, можно сказать, положившие начало мифологизации этого явления.

Граковская рецепция сюрреализма представляет собой любопытный пример позитивного восприятия сюрреализма, как течения не столько деструктивного, сколько плодотворно усвоившего близкие ему явления предшествующей культуры. Это особенно заметно на фоне негативного отношения Грака к новаторским течениям, появившимся во французской литературе 40–50-х гг. ХХ в., по его мнению, во многом перечеркнувших искания сюрреалистов.

Цель книги об А.Бретоне, которая позднее была названной лучшей из всего, что было написано о лидере сюрреалистов, сам автор определяет как намерение «воссоздать, пользуясь средствами и возможностями поэзии, единство творения и творца, того, чему обязано появление «героя нашего времени»» (Gracq 1989: 515).

Уже в этой книге был обозначен тот «контекст», который способствовал противоречивому восприятию сюрреализма в 40-е гг. ХХ в., вплоть до полного его вытеснения из послевоенной культуры в 1947 г.. В примечаниях к эссе Грака Б. Буа, в частности, даст ссылку на Тр.Тцара, который заявил, что сюрреализм «сегодня вне мира», на Ж.-П.Сартра, отметившего, что «сюрреализму нам нечего больше сказать» (он рассматривает его как разновидность «интеллектуального паразитизма»), на Р.Вайана, дополнившего общую реакцию суждением о реакционности сюрреалистов (Boie 1989: 1274). Грак пишет о том, что неприятие исходит со всех сторон: экзистенциализм, коммунизм, бывшие члены группы – все пыталась, так или иначе, дискредитировать сюрреализм. Но этот «враждебный контекст», по мнению Грака, исключает из современной эпохи не только сюрреализм, но и все то, что составляет сущность литературы.

Создавая эссе о Бретоне, Грак одновременно определял и собственное понимание литературы. Работы о творчестве Грака единодушно подтверждают данный факт (Murat 1983: 251–256; Grossman 1980: 19–20), книга послужила ее автору своего рода зеркалом, помогла процессу творческой самоидентификации. Грак говорит о том, что в основе его книги лежит частное, субъективное мнение, тем не менее, его подход позволяет составить достаточно полное представление о месте сюрреализма в европейской культуре середины века. В лекции Грака (декабрь 1949, Лилль, Анвер) «Сюрреализм и современная литература» проблема соотнесенности движения сюрреалистов с эпохой сформулирована намного более отчетливо, что элементарно предопределено жанром публичного высказывания. Свое выступление Грак начал с анализа парадоксального итога деятельности группы: «Сюрреализм стал жертвой собственного успеха, некой странной разновидности успеха» (Gracq 1989: 1009).

Чтобы поместить это течение в современный ему литературный контекст, нужно для начала установить его подлинный облик. В этой связи Грак прослеживает истоки сюрреализма, он характеризует движения дада, показывая, что как ни был в своем начале сюрреализм близок дадаизму, по сути это были разные явления культуры. Эти течения смешались в восприятии многих, но на самом деле это разное мировидение, разные творческие задачи. Сюрреализм никогда не стремился к «тотальному разрыву» и видел свою первоочередную задачу в созидании, а не в разрушении. Идея созидания связана и с концепцией мира сюрреалистов, с их поисками «высшей точки», дающей ракурс, снимающий все противоречия, расширяющий пространство земного бытия, а вместе с тем, параметры человеческих возможностей.

Неизменная трудность интерпретации сюрреализма (была и остается) связана с его принципиальным отказом от «эстетики», от четко прописанных принципов и канонов творчества. Эта особенность и определила характер воздействия сюрреализма на литературу: его поэтический мир усваивался современниками на уровне бессознательного. Сюрреализм действительно был повсюду, он пронизывал интеллектуальную жизнь эпохи и художественную стихию, но мало кто отдавал себе отчет, что он являлся преемником сюрреализма. Погрузившись в глубины, скрывающие тайну взаимодействия человека и мира, сюрреализм в период его активной жизни стал питающим источником для корней современной культуры. Он точно распознал те тенденции, которые на уровне бессознательного направляют движение нашей эпохи, и создал им свое специфическое пояснение. По мнению Грака, сюрреализм воплощал дух времени, позволял ощутить атмосферу эпохи («c’est le surrealisme qui nous a dit le temps qu’il faisait a notre epoque» (выделено Ж.Г.) (Gracq 1989: 1022)).

Другая сторона вопроса о воздействии сюрреализма на современную литературу – его причастность к «реальной литературе», «той, которая делается и которая читается сегодня» (Gracq 1989: 1023). Грак ссылается и на «метафизический натурализм» Ж.-П. Сартра, и на гуманизм А. Камю, те составляющие литературного процесса 40-х гг. ХХ в., которые наиболее жестко оценивали сюрреализм, точнее – обвиняли его в бездействии. Грак, в свою очередь, «обвиняет» тех, кто нападает на сюрреализм, рассматривая его через призму своих (глубоко чуждых сюрреализму) взглядов на литературу и человека. Особое внимание Грак уделяет Сартру, должно быть потому, что его критика сюрреализма была наиболее последовательной и развернутой. Действительно, Сартр, принципиально отвергающий поэзию, а вместе с ней музыку и живопись, из-за неспособности реализовать главную функцию литературы, «действие через обнажение» (Сартр 1999: 21), может говорить только о прозе. По мнению Грака, Сартр ставит литературу в слишком сильную зависимость от исторической ситуации. Оценка сюрреализма Сартром выявляет и другие моменты его творчества, свидетельствующие о слабости, даже бессилии. Сюрреализм всегда утверждал радость жизни, жажду жизни. Он приветствовал движение, порыв, прорыв в бесконечность. Экзистенциализм Сартра ведет нас в противоположную сторону, после него не остается ничего, кроме чувства всезаполняющей пустоты, бессмысленности.

Грак размышляет и над причинами распада группы. Главное, пожалуй, заключено в том, что это движение, порожденное историей ХХ в., достаточно интенсивно эволюционировало. История распорядилась таким образом, что в середине века сюрреализм стал тем, чем быть никогда не стремился (его начинают воспринимать как национальное достояние, как определенный эстетический «образец», как товар, в конце концов). «Сюрреализму не нужна была эта канонизация, но она вписана в порядок вещей» (Gracq 1989: 1026), течение получило массовое признание. Проблема в том, что в этих условиях совершенно невозможно адекватное восприятие течения. «Официальный статус» – «самое тягостное испытание» (Gracq 1989: 1026). Современный человек, готовый все принять, готовый ко всему, не может отозваться на провокационный призыв сюрреалистического текста, поскольку дух бунтарства для него не свойственен. Сюрреализм больше не волнует умы, не порождает движение.

Таким образом, подлинное значение сюрреализма – в его позиции, в его понимании человека. Проговаривая мысль о неограниченных возможностях человеческого существования, сюрреализм формирует среду для последующего развития культуры и истории ХХ в., готовит почву для литературы, для творчества, не связанного с вульгарным или нарочито пессимистическим толкованием человеческого удела.

Рецепция сюрреализма Грака точно отвечает его представлениям о «критике симпатий». В 40-е гг. Грак принадлежал к той редкой группе интеллектуалов, которые встали на сторону сюрреализма вопреки общей тенденции неприятия. Как это отчетливо показывает книга Грака об А.Бретоне, в этом была и искренняя внутренняя заинтересованность: пояснение роли сюрреализма, выявление его подлинной значимости помогли Граку определить направление его дальнейшего творчества, итогом которого (это тоже в порядке вещей) стало его признание как классика французской литературы ХХ в.