Речевой портрет персонажа (на материале романа Ника Хорнби "Мой мальчик")

В центре внимания лингвистов и литературоведов в последнее время находится художественный текст, в котором по-прежнему изучаются коммуникативный и информационный аспекты функционирования языковых элементов. По мнению Л.Х.Лустре, одной из ключевых проблем языкознания является соотношение языка и речи [Лустре 1987: 21]. С одной стороны, текст – это явление языка, так как состоит из языковых элементов, а с другой – это продукт речевой деятельности, поскольку языковые средства используются в речи и служат целям коммуникации. По мнению же литературоведов (вспомним М.Бахтина), литературное произведение изначально наделяется разнообразным разноречием, поскольку писатель всегда стремится воссоздать различные манеры (стиля, формы) мышления и «говорения» [Хализев 2000:248].

Основными компонентами речевой структуры художественного произведения являются речевые формы и типы изложения. Речевыми формами традиционно считается повествование, рассуждение, описание, а типами изложения – авторская речь, несобственно-прямая речь и диалогическая речь персонажей. Являясь специфической особенностью художественного текста, названные типы изложения составляют основу языковой композиции художественного произведения. Следовательно, через типы изложения и речевые формы, в которых они проявляются, осуществляется связь языка и литературы. Создавая образ персонажа, автор литературного произведения наделяет его речевой характеристикой, основные приметы и свойства которой, он, автор, стремится сохранить до конца произведения. Возникает возможность говорить о речевом портрете персонажа, о своеобразном идиолекте героя, как основе его художественнообразного единства.

Е.В.Ерофеева трактует это понятие как индивидуальную языковую систему, опирающуюся на общенародный язык. Индивидуальные языковые черты всегда отличаются друг от друга, даже у представителей одной социальной группы, а значит, языковые различия между разнородными группами будут видны еще сильней [Ерофеева 2005: 143]. Если писатель как создатель художественной модели взаимодействия мира и человека по-настоящему талантлив и обладает тонкой речевой интуицией, а также способен видеть отличительные черты людей и воплощать эти отличия в речевом строе создаваемых им характеров, то его герои отличаются индивидуальным речевым поведением. При этом такая индивидуальность получает многостороннюю детерминированность.

Материалом нашего исследования стал текст романа «Мой мальчик» современного британского писателя Ника Хорнби. Роман имеет четкую композиционно-стилевую организацию: повествование поочередно ведут

главные герои произведения – Уилл и Маркус. Вмешательство автора-рассказчика практически незаметно, что позволяет героям быть вполне самостоятельными, выражать свои мысли непосредственно, (хотя мы и помним бахтинское: «все в произведении принадлежит автору»). Анализируя яркую, колоритную речь, ее специфические отличительные черты, характерные для каждого из персонажей, мы вполне закономерно приходим к выводу, что ее, так сказать, авторы, которые кажутся совершенно разными (возраст, социальное положение, моральные устои), имеют значимые точки соприкосновения, что очень важно для проблематики романа и сюжетной динамики (поиски и приобретения взаимопонимания и семейной привязанности, взросления и ответственности). В начале повествования два главных персонажа существуют отдельно, не подозревая друг о друге.

В центре нашего внимания в этой публикации тот момент сюжета романа, когда герои еще не познакомились и поэтому никоим образом не повлияли на характер или на речь друг друга. Мы попытаемся выявить особенности их речи (на лексическом и синтаксическом уровнях) как диалогической, так и внутренней (монологической), которые помогут нам характеризовать каждого героя и сформировать некий «речевой портрет».

Речевая характеристика (или речевой портрет) – это средство художественного изображения персонажей, заключающееся в подборе особых для каждого действующего лица литературного произведения слов и выражений, то есть подчинение естественной речи художественной, по словам Н.Н.Михайлова [Михайлов 2006: 42]. В одних случаях для этой цели используются слова и синтаксис книжной речи, а в других средством речевой характеристики служит просторечная лексика и необработанный синтаксис.

Первая глава романа начинается с диалога Маркуса, одного из главных героев, и его мамы. Канва повествования представляет собой диалог, который прерывается, точнее, перемежается внутренним монологом мальчика. Реплики диалога очень короткие, понятные только участникам разговора. Читатель же вовлекается в повествование, следя за мыслями Маркуса, изложенными в форме несобственно-прямой речи. «– ‘Have you split up now? – ‘Are you being funny?’ People quite often thought Marcus was being funny when he wasn’t. He couldn’t understand it. Asking his mum whether she’d split up with Roger was a perfectly sensible question, he thought: they’d had a big row, then they’d gone off into the kitchen to talk quietly, and after a little while they’d come out looking serious, and Roger had come over to him, shaken his hand and wished him luck at his new school, and then he’d gone. ‘Why would I want to be funny?» (с.1). Далее следует продолжение диалога с внутренними ремарками Маркуса. Речевая структура отрывка характеризуется частым использованием сокращенных форм местоимений с глаголом (wasn’t, couldn’t, they’d, he’d, didn’t, you’d) и обилием разговорной и жаргонной лексики (split up, pee, mum, I dunno, boyfriend, girlfriend, zap, row, to get sorted out). С точки зрения синтаксиса, внутренний монолог персонажа представляет собой длинные, громоздкие конструкции, с частым использованием сочинительного союза and (и), перечислений, свойственных необдуманной, спонтанной речи. «(…) When Marcus and his mum argued, you could hear the important bits: too much, too expensive, too late, too young (….)» (с.2). «(…) and there were more people and places in it: his mother’s boyfriends and his father’s girlfriends; flats and houses; Cambridge and London» (с.3).

Так как говорит и размышляет в первой главе в основном Маркус, мы можем использовать эти особенности как штрихи его речевого портрета. Таким образом, мы можем сказать, что его речь вполне характеризует его как подростка (обилие разговорной, жаргонной лексики, сокращенных конструкций, необдуманного синтаксиса). Все это отражает вспыльчивость и категоричность ребенка 10–12 лет. Но при этом Маркус старается размышлять рационально, взвешивая все за и против почти как взрослый. Его эмоциональное состояние в данный момент сюжета отражается в его внутреннем монологе, завершающем главу: «….He didn’t want to watch any of the soaps, because soaps were full of trouble, and he was worried that the trouble in the soaps would remind his mum of the trouble she had in her own life» (с.4). Многократное повторение слова trouble (беда) говорит о довольно подавленном состоянии мальчика, страдающего от неустроенности и своей матери; их семья неполная, он растет без отца. Еще одна синтаксическая особенность идиолекта персонажа видна на следующем примере: «He’d once shared a toilet with Roger, when they were both busting for a pee after a car journey. You’d think that if you’d peed with someone you ought to keep in touch somehow» (с.2). Рема одного предложения становится темой следующего и так далее. Эта черта характеризует логичность рассуждения или хотя бы попытку внести хоть какую-то логику в окружающую действительность, найти причинно-следственные связи. Но любопытно само содержание высказываний, где за банальностью и даже натуралистичностью – при всей имплицитной авторской иронии – скрывается тревога героя и его стремление найти родственную, мужскую, близкую душу.

Вторая глава романа представляет читателю нового персонажа – Уилла Фримана. Преобладающий тип повествования также несобственно-прямая речь, представленная практически в форме потока сознания. Открывается глава длинным внутренним монологом этого героя . «How cool was Will Freeman? This cool : he had slept with a woman he didn’t know well in the last three months (five points). He had spent more than three hundred pounds on a jacket (five points). He had spent more than twenty pounds on a haircut (five points) (how was it possible to spend less than twenty pounds on a haircut in 1993). He owned more than five hip-hop albums (five points) (…..) Even so that gave him…..sixty-six!.......being men’s magazine cool was close as he had ever come to an achievement….Sub-zero! You couldn’t get much cooler than sub-zero!» (с.6).

Приведенный выше отрывок представляет собой не что иное как журнальный тест, показывающий, насколько ты «крут». Читатель не случайно застает героя за чтением глянцевого журнала. Приведенная сцена – это знакомство с новым персонажем художественного произведения, его представление публике. Перед нами 36-летний мужчина, с интересом решающий тест в журнале, относящемся явно к массовому чтиву для молодежи. Мы будто отвечаем на все вопросы вместе с Уиллом или даже за него. Это занятие – попытка героя взглянуть на себя со стороны. Но ироничность ситуации в том, что герой оценивает себя мерками глянцевого издания, которое популярно скорее всего у людей совершенно другого возраста, едва ли не подросткового возраста (he was, according to the questionnaire, sub-zero! He was dry as ice! He was the Snowman! He would die of hypothermia!) (с.6). Судя по обилию восклицательных знаков, Уилл остался вполне доволен результатом. Далее главный герой пытается разобраться в себе, поместив себя в условия жизни, существовавшей 60 лет тому назад. Этим мыслям посвящен пространный внутренний монолог Уилла. Синтаксические конструкции, в которых зафиксирована внутренняя речь персонажа, могут быть отнесены к разряду разговорной речи, так как в выделенном отрывке заметно частое использование распространенных предложений со множеством придаточных, выражающих ассоциации, лишь отдаленно связанные с его основной идеей. Еще одна характерная черта речи Уилла – обилие вставных конструкций, кажущихся носителю речи важными. В тексте эти конструкции взяты в скобки. Читатель следует неотступно за мыслью Уилла, как и он, не задумываясь о надлежащем синтаксическом оформлении. «Will wondered sometimes – not very often, because historical speculation wasn’t something he indulged in very often – how people like him would have survived sixty years ago. (‘People like him’ was, he knew, something of a specialized grouping; in fact, there couldn’t have been anyone like him sixty years ago, because sixty years ago no adult could have had a father who had made his money in quite the same way. So when he thought (…)…he would have gone round the twist otherwise» (с.6).

В итоге, главный герой приходит к выводу, что теперь жизнь стала намного проще: «Now, though, it was easy. (...). you didn't have to have a life of your own any more (…) there was less clutter this way» (с.6). Монологическая речь персонажа (точнее его внутренний монолог), как мы могли пронаблюдать, характеризуется использованием разговорной лексики, свойственной такой социальной группе, как молодежь, подростки, неоформленностью синтаксиса и лексическими повторами.

Внутренний монолог героя переходит в диалог. Уилл приходит в гости к своим друзьям, у которых недавно родился ребенок. «Clutter! Will’s friend John’s house was full of it. (…)Will couldn’t help thinking, a disgrace. (…) How could people live like this?» (с.7). Первая реакция Уилла на беспорядок в доме будет наименьшим из зол. Главный герой оказывается в ситуации, совершенно не знакомой для него; человеком без семьи и привязанностей, в доме, где появился маленький ребенок, он чувствует себя крайне неловко. В критический момент он оказывается неспособным вести диалог. «’This is Imogen’, she said. – 'Oh’, said Will.’Right’. What he was supposed to say next?» (с.7). Оказавшись в затруднительном положении, Уилл Фриман начинает задавать однотипные, банальные вопросы и шутить невпопад. «’How are you, anyway, Chris?’, ‘How is Barney?’; Been burning the candle at both sides? – No, just had a baby.» (с.8). Несмотря на малую активность в диалоге, про себя Уилл произносит пространные монологи, анализ лексики которых помогает оценить его эмоциональное состояние. «These two were beginning to make him feel physically ill. It was bad enough that they had children in the first place; why did they wish to compound the original error by encouraging their friends to do the same? For some years now Will had been convinced that it was possible to get through life without having to make yourself unhappy in the way that John and Christy were making themselves unhappy (and he was sure they were unhappy, even if they had achieved …state that prevented then from recognizing their own unhappiness)» (с.8).

Многократное повторение слова unhappy (несчастный) является ключевым в определении семейной жизни (в частности, ее счастливейшего момента – появления детей) для Уилла Фримана, который давно объявил себя (во всяком случае – для себя самого) заядлым холостяком и асемейным человеком.

Изучив речь героя в диалоге и внутреннем монологе, мы приходим к выводу, что автор хотел создать портрет мужчины 36 лет, уверенного в себе, не нуждающегося в чьей-либо поддержке, независимого, не имеющего семьи, ленивого (много мыслей, но полное отсутствие действий) и совершенно довольного своим положением, но при этом недалеко ушедшего от подростковости. Это подтверждает слово cool (крутой) , часто употребляемое во внутреннем монологе героя.

Сравнив полученные речевые портреты, мы обнаруживаем, что два совершенно разных, на первый взгляд, персонажа (и по возрасту, и по образованию, и по имущественному положению) имеют определенные сходства, что важно для сюжета романа, построенном на «схождении героев», (и матери Маркуса тоже), их соединении в одной семье. В речи обоих героев (и Маркуса, и Уилла) встречается разговорная, жаргонная лексика молодежи; неоформленные синтаксические конструкции, преобладание внутренней речи над диалогической. Забегая немного вперед, можно сказать, что для характеристики персонажа в его внутренней речи возможно выделение «любимых словечек». Для Маркуса таким словом является weird\ странный , для Уилла – cool (говоря о себе), clutter\ суета (о семейной жизни с детьми).

Заметим, в тексте романа «Мой мальчик» наиболее представленными являются несобственно-прямая речь и внутреннего монолога. В них автор романа предоставляет наибольшую свободу персонажу, с точки зрения его самохарактеристики. Индивидуальный характер героя, связанный с его полом, возрастом, физическим состоянием, психическим складом, интеллектом, уровнем образованности, морально-этическими установками, интересами и так далее, безусловно отражается в его идиолекте. Из вышесказанного мы можем сделать вывод, что, изучив речь персонажа, проследив, как автор создает его речевой портрет, мы можем получит не менее полное представление о герое, без видимого вмешательства автора. Герои будто бы самостоятельно рассказывают о себе, самой своей речью как прямой (в диалогах), так и внутренней (в «потоке сознания»). Благодаря ярко выраженной идиолектности речи персонажей и сюжет получает весьма своеобразное – психолого-аналитическое и одновременно ироническое – развитие.

Зная, что характерные признаки личности говорящего являются одним из факторов, влияющих на построение речи, можно использовать эту связь при интерпретации художественного произведения и по характерным признакам плана выражения восстановить план содержания.

Анализ речевой партии персонажа на разных уровнях с учетом контекста позволяет составить убедительное и достаточно определенное представление об индивидуальном характере персонажа и, конечно же, об уровне психолого-аналитического мастерства писателя.