Региональный текст в современной социокультурной динамике

DOI:

Усиление процессов регионализации в современном трансформирующемся и глобализирующемся мире имеет своим следствием самоопределение региональных общностей, обязательным условием которого является выработка жизнеспособных программ социально-экономического и политического развития. Становление региона как геополитической единицы, обладающей определенным статусом в системе общественных отношений, связано также с формированием региональной культуры как исторически складывающейся в определенных пространственно-временных координатах формы бытия социума и человека, которая имеет свою систему ценностей и продуцирует особый тип личности [7]. Важнейшим элементом региональной культуры становится региональный текст, аккумулирующий в себе систему ключевых для данной культуры значений и реконструирующий черты образа региона в процессе социальной коммуникации. Формирование регионального текста является важным этапом самоопределения региона, характеризует его состояние в настоящем и предопределяет позицию в будущем.

С начала 90-х гг. ХХ в. в связи с развитием центробежных тенденций усилился интерес к изучению локальных текстов культуры. В процессе длительного исторического развития общества на определенной территории формируются устойчивые концепты, свидетельствующие о фрагментации мира, спе- цифике его видения, характере отношения людей к выделяемой части пространства. Их семантика формируется краеведческими исследованиями в процессе осмысления визуальных образов среды посредством художественного осмысления природного ландшафта. В семантическом поле этих концептов присутствует инвариант, выполняющий роль идентификационного кода местности. Совокупность концептов, представленная в разных дискурсах, образует особый сверхтекст, транслирующий информацию, позволяющую идентифицировать локальное пространство, актуализировать связанные с ним ассоциации. По мнению большинства исследователей, содержание локального текста складывается вокруг определенного мифа-символа – закодированной в метафорической форме легенды или истории о специфике данного места, охраняющих его духах и героях, о влиянии территории на человека.

Согласно концепции, предлагаемой С. Агранович и И. Саморуковой, миф – среда обитания нашего сознания, специфически человеческий способ творения (моделирования мира) и тем самым освоения и познания реальности, некий универсальный образ мира. По законам мифа человек выстраивает отношения с миром, соблюдая правила взаимодействия, сложившиеся в ту или иную эпоху. Смена эпох, а значит, смена экономических, социальных и культурных условий жизни человека – всегда смена мифов.

Структура мифологического сознания видится исследователями в виде триады «Субъект – Объект – Абсолют», где Субъект – человек со всеми вопросами и проблемами, задачами и эмоциями – существо уязвимое, с обостренным восприятием действительности, каждой ее минуты, с постоянной оценкой себя, с неудовлетворенностью своей деятельностью. Объект – это мир, в котором живет человек, явления, происходящие в этом мире, реакции людей на события окружающей действительности независимо от масштаба происходящего. Абсолют – мера всех вещей в данную эпоху и в то же время волшебный помощник человека в его отношениях с объектом, медиативное образование как высшее знание, определяющее отношения субъектов и объектов, универсальная ценность данного периода. История любого народа складывается из движения к тому или иному Абсолюту. Этому движению подчиняется все – политика, экономика, наука, семья.

Триада представляет собой динамический механизм, который реализуется в социальных и художественных процессах, являясь основой генетического кода культуры.

С. Агранович и И. Саморукова выделили два типа культуры: культуру гармонии, которая сформировалась на базе архаического мифа и до личностного сознания, и культуру цели, связанную с формированием монотеизма и идеи трансцендентной личности. Культура цели подразумевает необходимость напряжения воли, насилие над естественным ходом вещей. Но, вырастая из культуры гармонии в результате перекодировки языка последней, она также содержит в имплицитной форме идею гармонии. Исследователи констатируют, что после культуры цели начинает формироваться культура образа-концепта, которая предполагает диалог между земной гармонией и трансцендентной целью.

Современный этап общественного развития соответствует состоянию, когда культура цели, исчерпав себя, подходит к логическому завершению. Триада распадается, образуется ценностная пустота. Все мы бродим в поисках кода, предощущая «нечто, что будет нами осознано, когда мы выйдем из мифа, который нам еще не предложен» [1, с. 9]. Универсальным ритуалом нашего времени ста- новится коммуникация, главной медиативной ценностью – язык. Человек ведет диалог с языком, в котором играют гены всех культурных эпох и народов [1].

Рубеж тысячелетий совпал с началом глобальной трансформации всех сфер жизни человека и общества. Переходные этапы сопровождаются изменением картины мира. В такие периоды происходит взрыв эсхатологических настроений, кризис коллективной идентичности, рост интереса к архетипу и мифу как нарративной структуре, в которой сконцентрированы представления о фундаментальных основах бытия. Но для современного модернизирующегося общества важны не объяснительный потенциал и не идентификационная сила локального текста, а заложенная в нем идея органичного начала, естественной связи и целостности человека, природы и общества. Реактивируемая в любом социальном контексте, эта идея придает устойчивость любым социальным программам и политическим манифестациям.

Локальный текст является носителем традиционной культуры, происхождение которой всегда территориально обусловлено и связано с возникновением представлений о сакральном центре, определяющем характер ценностей. Бытие этого текста связано с его способностью нести в себе определенную картину мира, определенный взгляд на мир, укорененный в некоем локальном мифе. Миф модерна совмещает сакральное и профанное. Он открыт, находится в стадии становления. В связи с этим интересны заметки А. Флие-ра, который пишет: «Если ранее локальная специфичность культуры являлась самодовлеющей и была основана на устойчивом обычае (бытовых традициях, языке, религии), то постепенно культурная специфичность становится ситуативной и основывается преимущественно на актуальном интересе (как правило, политическом или экономическом). Кроме того, наблюдается более или менее выраженная несовместимость локальной специфичности и ускорения динамики социального развития. Устойчивость культурной специфичности обеспечивалась замедленными темпами развития общества. При динамизации социального развития в жертву ему, как показывают многочисленные исторические приме- ры, приносится, прежде всего, заметная часть традиционной культурной специфики этого общества. Можно даже утверждать, что локальные культуры сообществ, находящихся на одной стадии развития, по мере перехода от одной исторической эпохи к другой становятся все менее специфичными по отношению друг к другу. Причем, чем больше ускоряется темп социального развития, тем быстрее утрачиваются признаки локального культурного своеобразия, приносимого в жертву темпам социального развития» [9, с. 89].

В условиях современной социальной трансформации, как пишет Д. Замятин, «пространство локальных мифов начинает быстро расширяться не в смысле хорошо известной специалистам повторяемости базовых архетипических сюжетов, воспроизводящихся в совершенно разных цивилизациях и культурах и на сильно удаленных друг от друга территориях, в совершенно различных порой природных и культурных ландшафтах, а в смысле их семантической и образной экспансии в ранее не достижимые для них области ментальной и материальной жизни региональных сообществ» [4].

Исследователь отмечает, что в эпоху модерна изменились когнитивные контексты развития и функционирования локальных мифов. Они стали «восприниматься, воображаться, конструироваться и деконструироваться в рамках целенаправленных актов сознания, стремящихся к оконтуриванию, фиксации оригинальных метагеографических пространств с целью маркетинга территорий и мест в социокультурном проектировании, образно-географическом проектировании, стратегическом планировании и брендинге территорий, региональном политологическом анализе и т. д.» [4]. Региональный текст используется как нарратив, поддерживающий весь комплекс «установок» и практик, соответствующих новому этапу исторического развития. «Локальные мифы оказываются не только традиционными ментальными нарративами, описывающими и характеризующими определенные места и территории, но и принципиально, жизненно, экзистенциально важными компонентами видения не только прошлого и настоящего, а также и будущего – будущее начинает как бы закрепляться, “фиксироваться” соответствующими легендарными событиями и историями, уверенно проецируемыми в пространство еще не сбывшегося, не состоявшегося, однако весьма возможного и желательного» [4].

Коммуникация – универсальная технология, обеспечивающая становление социума. Коммуникативные процессы воспроизводят традицию и способствуют обновлению культуры, обуславливают развитие личности и предполагают необходимость самореализации.

Процесс коммуникативного творчества происходит по законам свободной самоорганизации, включающей в себя рефлексивную и практическую деятельность человека. Как известно, К. Лоренц, используя термин «креативные вспышки», описал возникновение новых системных свойств в ходе эволюции. В процессе мышления, специфическим образом выстраивающегося в современном социокультурном контексте, происходит не просто объединение в целое частей, их самострук-турирование, а «вырастание» целого в результате самоусложнения частей. Поток мыслей, образов усложняется и спонтанно организуется определенным образом. Знаки обретают новые значения и смыслы, приводящие к возникновению новых связей и новых структур. «“Блуждания по полю возможных путей развития”, хаотическая активность креативного разума периодически приводят к “выпадению” на ту или иную структуру-аттрактор» [5, с. 139]. То есть одна из возможных, пока непроявленных структур актуализируется и происходит кристаллизация нового знания. Описываемое явление получило в современной науке название «аутопоэзис», выражающее способность живых систем самообновляться в процессе функционирования. Уникальной системой, позволяющей наблюдать аутопоэзис, является язык, который, описывая мир, включает в себя рефлексию, предполагает осмысление и осознавание настоящего в контексте перспектив будущего.

Региональный текст – сверхсложная динамическая система. Генезис регионального текста происходит в среде, в которой образуется нераздельное скопление семантических структур, средоточие семантических центров различных социальных и культурных систем. Синергетическая методология позволяет наблюдать органичность самоорганизации реги- онального текста как целостной формы, обретающей новые элементы в процессе эволюции в едином процессе с окружающей средой и включенным в нее человеком.

Для всего научного сообщества рубеж тысячелетий стал периодом осмысления пограничных маргинальных состояний, рубежных отношений, коммуникации. На основании многочисленных исследований был сделан вывод о том, что зоны взаимодействия природных, экономических, этнокультурных, информационных и других полей становятся источниками креативности, усиления энергетики. В периоды трансформации возрастает роль мыслящих и обладающих волей субъектов, сознательный выбор которых становится объективным фактором исторического процесса [10]. Родина во многом определяет судьбу, а время, историческая ситуация – меру ответственности. В атмосфере, стимулирующей творческие потенции, в точке бифуркации, самый, казалось бы, незначительный элемент может определить выбор исторического пути. В такие периоды слово, речь приобретают важное историческое значение [10].

Современный региональный текст несет в себе устойчивую систему смыслов и предполагает активную интерпретацию, сотворчество, инновационен по своей природе. Транслируемый им образ региона сегодня – результат преобразования регионального пространства и видения современными людьми доставшегося им от прошлых поколений культурного наследия, а также прообраз будущего состояния. Он является одновременно продуктом и результатом видения ключевых ценностей, на основе которых происходит самоопределение региона в соответствии с избранными целями и средствами социально-экономического развития.

В условиях современной социальной трансформации, сопровождающейся снижением значимости традиционных ценностей, перспективным представляется подход, предложенный Т. Рулиной, которая считает, что нужно искусственно создавать новые области, сферы труда с новыми ценностями, обусловливающими социальную активность, востребованную новыми условиями. Это возможно, так как на додискурсивном уровне существует полисемия смысла [8].

Метафоризируя мир, «локальные мифологии модерна не создают единого метапространства, но способствуют развитию, разрастанию новых семантик возможных миров, способствуя транслокализации, обнаруживая основания для создания общемирового общекультурного пространства. Тем самым мета-форизация пространства на основе конкретной топонимики может стать ментальным и онтологическим фундаментом трансрегиональных идентичностей, создающих новый мировой культурный ландшафт» [3, с. 38 ].

В условиях, когда знание, призванное быть гарантом онтологической стабильности, уже не абсолютный, а относительный итог процесса познания, характеризуется нелинейностью, многоплановостью, находится в состоянии фальсификации, неопределенности, имеет рискогенные свойства, а любая ценность должна выдерживать конкуренцию, особенно остро встает вопрос о надежной информации, обеспечивающей безопасность человека и общества.

Многополярный мир нуждается в собственной системе ценностей. Какими они должны быть? Какие ценности в современном мире должен транслировать региональный текст? С нашей точки зрения, специфика ценностей определяется позицией региона, пониманием его жителями того, что региональное самоопределение предполагает встроенность региона в целостность государства. Региональное возрождение – не парад суверенитетов. Местническая идеология ни к чему не ведет, сегодня нужно уметь устанавливать контакты, договариваться о сотрудничестве и взаимопомощи. В этом плане интересны наблюдения писателя-журналиста П. Вайля, отражающие специфику русской ментальности: «Русские путевые заметки эмоцию явно предпочитают информации. Русский путешественник видит то, что он хочет видеть, а перед его умственным взором всегда одна страна – родина» [2, с. 218]. А также замечание филоло-га-текстоведа А.П. Люсого: «“Текстуальная революция” в России отличается от региональных исследований на Западе тем, что каждый региональный текст представляет собой не какую-то сугубо региональную точку зрения, а попытку концептуального “выворачивания” всей России через себя» [6].

Таким образом, региональный текст представляет собой уникальный конструкт, в основу которого заложена совокупность закрепленных традицией, прошедших практику языковых коммуникаций, устойчивых значений, которые спонтанно собираются или рекомбинируются в зависимости от тех целей, которые ставятся человеком и обществом. Для регионального сообщества региональный текст становится своеобразной программой, с одной стороны, обеспечивающей жизнеспособность и устойчивость, с другой – требующей постоянного развития в соответствии с тенденциями общественного развития.