Реконтекстуализация архитектурного наследия советского авангарда: выставочный проект "Городки Свердловска: от архитектурного проекта к социальному опыту"

Публичная история

Прошлое – это сложное явление, находящееся в неоднозначных отношениях с настоящим. Существуют разные виды прошлого. Прошедшее прошлое – прошлое, которое прошло и которого уже нет, и только работа профессионалов-историков открывает те или иные его аспекты. Прошлое настоящего – актуальное прошлое, с которым напрямую связана идентичность индивидов и общностей, воспринимаемая ими как прямое основание «Я» или «Мы». Это прошлое выражается как в нарративах, транслирующих историческую мифологию, так и в различных формах инкорпорированной истории ¹.

Инкорпорированная история – это инкорпорированный опыт, включенный в различные символические и телесные формы, от тел людей (габитус) до предметной среды жилищ и поселений.

Пересечение разного прошлого как раз и образует поле публичной истории. В фокусе внимания людей, обратившихся к истории, оказываются символические события. Но в современной ситуации кризиса Больших нарративов значимыми становятся не только большие события, но и формы повседневной жизни, и опыт проживания, передаваемый через рассказ и дневники. Понятие публичной истории появилось в связи с потребностью фиксации и описания коммуникации представителей узких сфер культурных исследований и практик с широкой аудиторией: «Представители public history стремились тем самым к фундаментальному обновлению дисциплины через фор-

мирование широкого спектра способов представления исторических знаний» [ Аккерманн и др. , 2012].

Динамический процесс обновления настоящего связан с постоянным обсуждением и переконфигурациями поля контакта прошлого прошедшего и актуального, изменением контекстов, открытием новых ракурсов событий прошлого. Так как речь идет об идентичности – феномене эмоционально нагруженном, связанном с пережитым опытом, травматическими событиями и переоценками того или иного отрезка истории, события или личности, этот процесс не может быть сугубо академической работой профессиональных историков. Это поле взаимодействия профессиональной историографии и общества. П. Рикер называл процесс постоянного обновления исторического нарратива процессом переконфигурации опыта, способом его нового обустройства, который позволяет открывать новые горизонты конструируемой идентичности (персональной или коллективной) [ Рикер , 2000]. В этом процессе возникают новые контексты и связи с событиями прошлого. «Прикладная история таким образом способствует пониманию культурных и исторических условий человеческих действий, позволяет распознавать последовательность и разрывы в общественном процессе усвоения прошлого, помещая его в конкретный жизненный контекст» [ Аккерманн и др., 2012].

Согласно данному концепту поиск новых форм сопряжения истории и искусствоведения и их пересечения с публикой имеет ряд аспектов: популяризация научных знаний, обращение к непрофессионалам как соучастникам исторического исследования с целью обновления как методологии научного поиска, так и самого контента научного знания.

Для многих исторических явлений публичная история сегодня становится необходимым инструментом коммеморации в силу особенностей самого объекта изучения.

Конструктивизм

Архитектурное наследие советского конструктивизма оказалось сегодня на пересечении актуальных исследований: изучение проблем и стратегий развития постсоветского города, советского утопического проекта в контексте опыта жизни простого человека, соотнесения советского конструктивизма с мировыми трендами апроприации модернистской архитектуры2.

Архитектурный авангард, с одной стороны, выступает символом ушедшей эпохи, требующим осмысления и новых языков описания с учетом социального контекста его возникновения и социальных задач, стоящих перед ним, с другой стороны, является частью живой городской среды, подчинённой особым ритмам. Некогда задуманные в качестве составляющих большого проекта по переустройству социальной действительности авангардные архитектурные комплексы и сегодня определяют облик и структуру в пространстве крупных городов.

Архитектура советского авангарда (конструктивизма) является уникальным явлением, просуществовавшим с начала 1920-х до середины 1930-х гг. Уже в 1933 г. «творческая дискуссия Союза советских архитекторов» на тему «Творческие пути советской архитектуры и проблема архитектурного наследия» подводит черту под дискуссиями о функционализме и отношении к классическому архитектурному наследию. В частности, в статье Р. Хигера о творчестве братьев Весниных дипломатично формулируется суть произошедшего перелома: «…Творческая перестройка советских архитекторов, определившаяся особенно четко в связи с конкурсом Дворца советов, побудила советскую архитектурную общественность пересмотреть и переоценить установки и творческие позиции функционализма <...> Слишком однообразен и схематичен художественный язык функционализма» [ Хигер , 1933, № 3–4, с.50].

В основе художественного конструктивистского образа лежали конструкция и функциональное назначение. На концепцию советского конструктивизма существенно повлияли два фактора: функциональная традиция в западной архитектуре (Ле Корбюзье, Баухаус) и глубокая связь с социальным проектированием, основанным на формирующейся в то время советской идеологии. В эссе «Конструктивизм» (1923 г.) Ольга Чичагова пишет: «Конструктивизм – это идеология, возникшая в пролетарской России во время революции, и как всякая идеология может быть жизнеспособным и не построенным на песке, лишь когда создает себе потребителя; а потому – задачей конструктивизма является организация коммунистического быта через создание конструктивного человека» [ Чичагова , 2000].

Перед архитекторами-конструктивистами3 стояли сразу несколько задач:

• -    обеспечение в короткие сроки жильем большого числа людей, стягивающихся в крупные промышленные центры в силу индустриализации;

• -    разработка принципов распределения пространства строящихся зданий с учетом требований экономичности (разместить как можно больше людей в единице жилого пространства, найти наиболее дешевые материалы для строительства, разработать технологию максимально быстрого строительства, учесть максимально широкий спектр функций здания);

• -    создание новой функциональной эстетики;

• -    трансформация и переустройство всех сфер жизни и деятельности человека: конструктивизм как стиль претендовал на то, чтобы не просто украшать жизнь человека, а кардинально ее изменить. Архитекторы этого стиля стремились «войти во все области человеческой культуры и, разрушив изнутри старые мещанские устои, организовать новые формы бытия через воспитание нового конструктивного человека» [ Чичагова , 2000].

Чтобы решить перечисленные задачи, архитекторы задумались прежде всего о связи архитектуры с типом общества и человека, формируемыми идеологией и политикой советской власти. Вокруг архитектурных вопросов стал вестись разговор о задачах программирования нового советского быта. Концепция быта жестко увязывалась с пространственными и планировочными решениями архитектурных проектов: «целью для нас является не выполнение заказа как такового, а совместная работа с пролетариатом по тем заданиям строительства новой жизни, нового быта, которые стоят перед ним» [ Гинзбург , 1928, с.145].

Для архитектуры конструктивизма изначально характерна глубокая связь с социальным проектированием. Связь функционального подхода в архитектуре с требованиями рационального расселения больших масс людей привела к осознанию лидерами направления необходимости так проектировать жилые и рабочие пространства, чтобы они способствовали формированию нового типа советского человека и социальных отношений: «Мы утверждаем, что в эпоху строительства социализма (а конструктивизм не отвлеченная теория, а функция нашей эпохи) задача архитектора – прежде всего "изобретение" новых социальных конденсаторов жизни - новых типов архитектуры» [Критика конструктивизма, 1928, с.192]. Как социальный конденсатор жизни архитектура и градостроение в целом призваны были служить формообразующим элементом нового человека: «Город должен быть так построен, чтобы он стимулировал и организовывал весь распорядок жизни, труда и производства, культуры, физического и умственного развития и воспитания, бытового уклада, способов отдыха и развлечения, максимального развития личности» [ Большой Свердловск , 1930]. Об этом свидетельствуют и заявления лидеров советского конструктивизма: «жилье не может быть решено без учета тех целей и задач, которые становятся перед рабочим классом в построении социалистического уклада жизни» [ Тезисы по жилью , 1929, с. 122]

Между тем существование конструктивистских зданий в контексте советской эпохи и постсоветского периода показывает, что социальные практики вокруг данной архитектуры складывались не вполне так, как проектировались. Это касалось всех сторон быта – приготовления еды, вопросов гигиены, распределения бытовых практик между приватными и общественными зонами, ротации квартир, возможностей строительной индустрии. Именно это было самой большой проблемой возведения новых городов. Стоимость кубической сажени строений в СССР была значительно выше, чем в развитых странах, помимо этого дефицитными и дорогими были и строительные материалы. «Плохое качество и высокая стоимость строительных материалов, устаревшие технологии строительства, недостаток квалифицированных строительных рабочих, техников, инженеров, нерациональная организация и отсутствие механизации труда на площадке приводили к тому, что строительство дома в СССР было дороже, чем, например, в Германии, в среднем на 35%, и это при том, что стоимость рабочей силы была ниже» [ Конышева , 2014, с. 91].

Проектные документы того времени говорят нам о постоянных изменениях в планировке помещений и санитарно-технических коммуникаций, обусловленных экономией. Кроме этого, новые идеи организации города, рабочего поселка и жилища, обсуждаемые в дискуссиях и конкурсах на протяжении 1920-х гг. и воплощаемые в «экспериментальных» объектах, оказывались мало связанными с массовой проектно-строительной практикой⁴. Положение осложнялось и ситуацией с организацией проектного дела: структура проектных организаций СССР не могла в силу огромных масштабов и исключительной новизны задач оперативно обеспечить комплексную разработку проектно-технической документации [ Казусь , 2009, с. 105].

Конструктивизм Свердловска как потенциальный объект для работы в пространстве публичной истории

Конструктивизм Екатеринбурга описан и каталогизирован в ряде изданий сугубо архитектурной направленности [Смирнов, 2006, 2008; Токменинова, 2012; Уймин ]. Наследие конструктивизма в Екатеринбурге представлено около 400 сооружениями. Именно этот стиль оформляет «лицо» центральной части города – проспект Ленина и ул. Малышева. Представлены здания различной функциональной направленности – жилые комплексы, административные и общественные сооружения, клубы и дома культуры, театры, больницы, гаражи и т.д. Так получилось, что центр Свердловска стал конструктивистским в ответ на запрос времени – превратить уездный город в индустриальную столицу огромной Уральской области.

Впервые о новом облике города было сказано в путеводителях «По советскому Уралу» 1928 и 1930 гг. (составители А.А. Афиногенов, А.В. Баранов, В.А. Гензель, Е.М. Ляминов), в разделе «Новый Свердловск». Но архитектурный облик города авторов путеводителя интересовал мало (по всей видимости, до начала глобального строительства перемены были незначительны). Больше говорилось о перспективах – проведении водопровода и канализации, пуске трамвая (1927 г.). «Кроме трамвая в скором времени будут построены новая центральная амбулатория с пропускной способностью 2000 ч. в сутки, холодильник, фабрика-кухня из 10.000 тыс. обедов в день, мощная радиостанция, дом почты и телеграфа, крематорий, и оборудованные по последнему слову техники два дома-гиганта: Дом промышленности и Дом Советов» [ По советскому Уралу , 1930, с.29].

В газете «Уральский рабочий» за 14 декабря 1933 г. целый разворот под названием «Город, созданный заново» был отведен повествованию о кардинальных изменениях, произошедших в городе за десять лет, за время его столичности в масштабе созданной Уральской области (1923 г.). Видение нового облика Свердловска здесь передано словами кучера С.Ф. Потеряева: «Шоссе новое, будто шелк постлан. Брусчатка чистая и новая, как хороший пол. Лес сбежал, заводище вырос огромный и целый город (Уралмаш) рядом – 60.000 жителей»; профессора Горного института К.Е. Матвеева: «Главная улица упиралась в безвкусную глыбу Екатерининского собора… Вокруг него лепились двухэтажные деревянные домишки с заклеенными бумажными афишами хилыми заборами. Теперь тут пролегла прекрасная площадь со зданиями Облискполкома и Обкома ВКП (б). Всюду здесь: зеленые газоны, клумбы, фонтан из уральских камней, над улицей звучит радио. Эта площадь лучше, чем во многих городах заграницы… Когда я был в Берлине я не видел столько зелени, разве, что на площади около Бранденбургских ворот. Вот я поворачиваю на улицу 8 Марта… Деловой дом с его прекрасными магазинами, Дом контор… Еще недавно здесь лепились грязные лавчонки Хлебного рынка, сейчас на их месте вырастает сквер. В Екатеринбурге было много кабаков, но не было науки. Свердловск – город вузов, втузов, научно-исследовательских институтов…» [Город, созданный заново, 1933].

В сборнике «Свердловск» (1946 г.) под редакцией А. Панфилова и К.Рождественского, исходя из некоторой временной перспективы дается художественно-аналитическое описание перемен в архитектурном облике города: «Над деревянными домиками старого города поднялись каменные корпуса Свердловска. Полукруглая башня «Динамо» смело и по-новому обрамляет угол улиц Ленина и Луначарского» [ Свердловск , 1946, с.363]. Авторы сборника подчеркивают преображение старого деревянного города благодаря каменным строениям, отличающимся смелостью в освоении новых форм.

В 1970 г. появляется фото-путеводитель по Свердловску, выпущенный издательством «Прогресс» на четырех языках. В нем транслируется устойчивый городской образ «работник и воин», созданный В. Маяковским в своих стихах в 1928 г. после его посещения Свердловска. Тут же говорится о ежедневных 100 тыс. гостей и туристов, посещающих город (хотя для иностранцев въезд в город тогда был закрыт) [ Свердловск , 1970, с.12]. Архитектурный облик города представлен в путеводителе фотографиями центральных улиц с конструктивистскими зданиями.

В путеводителе-справочнике «Свердловск» (1973, 1975, 1983 гг., составители А.Д. Бальчугов, Н.Н. Бердников, Ю.А. Бураков, А.Д. Кернер, В.А. Пискунов и др.) впервые появляется описание конструктивистской архитектуры. Отмечается, что «жилые и общественные здания, построенные в начале 1930-х годов, до сего времени продолжают определять архитектурно-эстетический облик центра города». Авторы путеводителя-справочника фиксируют внимание читателя на социальных функциях этой архитектуры: «Для жилых комплексов и общественных зданий характерны весьма скромные и простые фасады… они представляют для нас интерес не только как свидетельства бурного развития города в то время, но и как попытка решить социальные вопросы – обеспечение жильем трудящихся (быстро и дешево)» [Свердловск, 1973, с.58].

В третьем издании путеводителя-справочника обращается внимание на то, что с 1925 г. при планировании строительства появляется «идея жилых комплексов, основанных на новых, социалистических принципах быта» [Свердловск, 1983, с. 52]. К наиболее интересным относится так называемый "городок чекистов" … Десятиэтажный корпус для малосемейных (ныне гостиница Исеть) и сегодня остается одним их архитектурных символов города Свердловска» [Там же].

В постсоветских текстах научного и справочно-познавательного характера описание памятников конструктивизма включает характеристику особенностей архитектурного проекта (объемнопространственные и планировочные решения), особенностей использования зданий с приложением иллюстративного материала (плана, синьки, фотографии зданий снаружи и внутри) [ Смирнов , 2008, Токменинова , 2012].

Более широкий подход к архитектуре конструктивизма представлен в издании «Екатеринбург. Архитектурный путеводитель 1920–1940». В нем приводятся сведения об историческом контексте появления зданий. В частности, в разделе, посвященном архитектурному комплексу «Городок чекистов», рассказывается о содержании понятия «чекист», о роли Ф.Э.Дзержинского в проведении политики НКВД, дается отрывок из статьи А.Пастернака, где осмысляется понятие «дом-коммуна» [ Екатеринбург , 2015, с.142–146]. А одностраничное описание Дома связи сопровождено цитатой из воспоминаний горожанина С. Альтмана, опубликованных в газете «Уральский рабочий» в 2014 г. [ Екатеринбург , 2015, с.86]. Однако обращение к социокультурному контексту существования архитектуры носит в этом издании фрагментарный характер.

Изучение архитектуры конструктивизма в городе Екатеринбурге началось в 1970-е гг.6. С 2015 г. авторы исследуют объекты конструктивизма в рамках социальной истории. В качестве одного из объектов изучения был выбран «Городок чекистов»7.

Собранные нами сведения (интервью с 27 жителями городка 1932–1985 гг. рождения, материалы включенного наблюдения, фотографии из личных архивов людей, живших и живущих в данном комплексе, материалы следственных дел арестованных, архивные данные о хозяйственной жизни комплекса и проч.) позволили сделать первые выводы о влиянии архитектурного проекта на повседневные практики его жителей. Обращение к социальной истории этого комплекса дает возможность раскрыть его значение для городской истории, осмыслить его человеческий опыт и конструктивистскую архитектуру как форму воплощения советского социального эксперимента [ Пискунова, Старостова , 2015; Пискунова, Старостова, Янков, 2015]. На основе сказанного была определена концепция выставки «Городки Свердловска: от архитектурного проекта к социальному опыту» в рамках Дней конструктивизма на Урале-2016⁸.

Архитектурная выставка и работа с историческим опытом

В качестве объекта изучения (и экспонирования) нами были выбраны пять конструктивистских комплексов Екатеринбурга: городок юстиции (1934–1935 гг.), медгородок (1933–1936 гг.), городок чекистов (1934–1936 гг.), дома Госпромурала (1928–1941 гг.), дома Уралоблсовета (1929– 1933 гг.)9.

Особенностью подачи информации о конструктивистских комплексах Свердловска (Екатеринбурга) стало сосредоточение внимания на повседневных практиках через фотографии, отрывки из интервью, различные артефакты. Экскурсии по городкам включали посещение квартир и других помещений, в которых по-особому спланированное пространство активно взаимодействовало с человеком.

Образ архитектурных комплексов конструировался с учетом двух векторов социальных интеракций, что позволяло, с одной стороны, раскрыть связь спроектированного пространства и повседневных практик людей в нем, с другой – выявить социальные связи людей, определяемые феноменом архитектурного комплекса.

Для изучения влияния архитектурных решений на повседневные практики людей использовалась простая методика: анализировался архитектурный проект с целью выявления возможного влияния конкретных планировочных решений на повседневные практики людей. Для прояснения сути этой методики приведем два примера.

Комплекс «Городок чекистов» имеет ряд особенностей как в планировке зданий, оформлении фасада, так и в интерьерных решениях. Знаковым с точки зрения повседневного взаимодействия жителей и архитектурного пространства является сюжет о так называемой «газовке». Это локальное наименование небольшой газовой плиты, изначально предназначавшейся только для разогревания пищи (которую, как предполагалось, жители городка будут брать в столовой городка) и находившейся в нише, разделявшей коридор и комнату с эркером. Такая планировка не прижилась в большинстве квартир. Люди старались так изменить пространство квартиры, чтобы газовая плита оказалась в комнате. При этом плита маскировалась дверцами как будто встроенного шкафа. Когда они были закрыты, возникала иллюзия жилой комнаты. На фото (рис.1) видно, что в комнате с газовкой есть круглый обеденный стол, что соответствует интерьеру как кухни, так и столовой, а также кровать, стоящая у стены с дверью. Одна створка двери закрыта, на ней висит ковер, это позволило поставить вдоль короткой торцевой стены кровать.

Приведенный пример свидетельствует о том, что идея обобществления питания не прижилась в «Городке чекистов», как, впрочем, и во многих других раннесоветских жилых комплексах («Слеза социализма» в Ленинграде, «Дом-коммуна» в Москве). Почти все наши информанты из этого комплекса устроили более-менее удобную кухонную зону.

Драматическое взаимодействие человека и архитектурного пространства происходило во всех исследованных городках, поскольку социальные процессы отклонялись от заложенной в архитектурный проект социальной модели. Например, в комплексе домов Госпромурала (ряд корпусов по ул. Ленина, 52) было запроектировано 13 типов ячеек. Как предполагали архитекторы (Г.Коротков, Е.Валенков), маленькие квартиры с обобществленным коммунальным сектором должны были быть заселены людьми одинокими либо только начинающими семейную жизнь. При увеличении семьи должны были предоставляться квартиры большей площади. Однако в годы Великой отечественной войны квартиры в городках Свердловска дополнительно заселялись, и о улучшение жилищных условий пришлось забыть. В результате происходила реконструкция многих квартир в 1970-х гг. с целью хотя бы частичного приспособления их к нуждам семей, продолжавших жить в стесненных условиях.

Другой пример взаимодействия человека и архитектурной модели – планировка стационара в Научно-исследовательском институте охраны материнства и младенчества (НИИ ОММ). Г. Голубев, автор проекта, был архитектором, специализировавшимся на зданиях медицинского профиля. Здание НИИ ОММ имеет сложную форму и является удобным сооружением, позволяющим выполнять несколько функций: научно-исследовательскую, консультационную, лечебную. В здании есть большая операционная (высота потолка 7,4 м) со сплошным остеклением эркера, конференц-зал с плавно изгибающимся балконом, опирающимся на лаконично оформленные колонны. Но взаимодействие функции и пространства наиболее точно представлено в сплошном остеклении перегородок отделения для новорожденных. В 1930-е гг. в НИИ ОММ была реализована система выхаживания новорожденных, предполагавшая раздельное размещение новорожденных и матерей с целью профилактики заболеваний и младенческой смертности. Данная система предполагала использование функционально-индустриального подхода к выхаживанию новорожденных: за ними ухаживали одна-две медсестры по четкому графику, а остекление перегородок между палатами и коридором обеспечивало широкий обзор для любого сотрудника. Так пространство моделировало повседневные практики и отношения.

Во многих путеводителях и справочниках по конструктивизму Екатеринбурга к Городку юстиции относят Дом юстиции (здание облсуда и юридического института) (ул.Малышева, 2б), жилой дом для работников юстиции (ул.Малышева, 2ж) и так называемый дом-улитку (ул.Малышева, 2е) (архитектор С. Захаров). Все три дома были построены рядом с территорией старого тюремного замка (первая половина XIX в.). Исследование повседневных практик жильцов и работников этих комплексов позволяет сделать вывод о том, что все они были интегрированы в систему хозяйственных и социальных отношений судебно-исполнительной сферы. Сотрудник ГУ ФСИН по Свердловской области, занимающего здание по ул. Репина, 4, дал такой комментарий: «Как это планировалось в тридцатых годах, то наверно было очень функционально. Потому что получается вот вам суд. Осудили. Тут же, не выходя на улицу, перевели его в следственный изолятор. Нужно вам опять на суд, вывели теми же коридорами. Осудили и тут же теми же коридорами отвезли его в колонию. И он нигде ни с кем не стыкуется. Он не может провести побег. Он не может какие-то не дозволенные связи совершить. В идеале все это. Тут же Управление решает организационные вопросы. Ну, может быть, где-то в тридцатых годах это работало».

В действительности система отношений в данном комплексе гораздо более сложная. Попытаемся описать все ее элементы.

Дом юстиции – здание неправильной Г-образной формы, состоящее из шестиэтажного полуцилиндра и пятиэтажного параллелепипеда. В части здания цилиндрической формы десятилетия функционировал областной суд. Параллелепипед с 1934 г. по первые годы XXI в. занимал Свердловский юридический институт. Пространственная близость их давала возможность студентам часто слушать реальные дела в суде. « Мы ходили слушать, допустим, небольшие дела какие-нибудь. Кассационное рассмотрение жалоб. Там 10-15 минут же. Пришли, послушали… Приходили группой студенческой с преподавателем. Это совмещение, конечно, полезно, что студенты имеют возможность не куда-то там ехать далеко, что в пределах учебного часа можно было посетить здание областного суда » (из интервью судьи в отставке). Кроме того, как видно на архивных фотографиях и из истории судей, ушедших на фронт в годы Великой Отечественной войны, в здании юридического института были общежитие и, возможно, даже квартиры. Многие студенты-юристы подрабатывали в находящемся поблизости следственном изоляторе младшими контролерами. В строениях во дворе Дома юстиции, как выяснилось, также жили люди (на гараже была сделана надстройка, разделенная на четыре маленькие комнаты. Мама одной из наших информанток специально устроилась уборщицей в суд, чтобы получить одну из комнат. Поэтому ее дети гуляли по помещениям суда, общались с шоферами во дворе суда, в то время как за деревянным забором, разделявшим территорию СИЗО-1 и суда, шла тюремная жизнь.

В воспоминаниях респондентов возникают образы социальных связей и отношений, порождаемых спецификой комплекса.

« - А вообще к нам домой приходили зеки все исправляли. Как подведомственный был дом. Тогда еще ЖЭКа не было. Мы к ним относились. Дом же ихний был. Подведомственный. И они приходили что-то делать.

А они под конвоем приходили?

• -    Так нет. Там же есть расконвоированные.

А вы откуда знали, что они зеки?

• -    Так видно же. Он в форме стоит. Видно на лицо» (из интервью жительницы дома по ул. Малышева, 2ж).

Взаимосвязь двух миров – тюрьмы и жилого дома – осуществлялось и через выкрики заключенных из окон камер:

• «    - Я даже на балкон выносила дочку. Они кричали: "Эй, девушка!". Я еще молодая была. Думала: «О господи, как вы мне надоели»

То есть заключенные кричали?

• -    Ну да. Там, напротив окна» (из интервью жительницы жилого дома по ул. Малышева, 2ж) .

Таким образом, взаимопроникновение мира свободы и несвободы происходило благодаря пространственной близости и общей ведомственной принадлежности зданий.

Входящий в комплекс Городка юстиции дом – построенное в форме улитки здание детского сада для детей юристов – десятилетиями служил помещением для отделения патологии беременности. Как круглосуточно функционирующее медицинское учреждение, отделение имело неформальную договоренность с пунктом охраны СИЗО-1 о возможности звонка с просьбой о помощи в случае возникновения чрезвычайной ситуации ночью.

Так пространственная близость зданий в городке способствовала установлению социальных связей между подсистемами (жилыми и служебными) особого социального мира, объединенного инфраструктурой судебно-пенитенциарной системы.

Заключение

Как показала реализация выставочного проекта «Городки Свердловска: от архитектурного проекта к социальному опыту», выбранные способ концептуализации и форма подачи материала позволили привлечь внимание к конструктивисткому наследию и сформировать «объемное» отношение к советскому прошлому города Свердловска. Наибольший интерес посетителей вызывали следующие аспекты выставки и экскурсий:

• -    личностно пережитые и осмысленные жизненные ситуации в условиях конструктивистских зданий,

• -    трансформация интерьерного и социального пространств в повседневных практиках,

• -    формирование специфической социальной системы внутри архитектурных комплексов, которая возникла на пересечении множества полей и сфер в жизни человека: полного обслуживания всех бытовых и идеологических потребностей (жилые городки), обеспечения высокого стандарта жизни (городок чекистов), пространственной близости жилья и места работы (городок юстиции), сочетания научной, учебной и производственной деятельности (городок юстиции, медгородок), создания механизмов формирования нового человека и ситуаций несовпадения утопических пожеланий власти и повседневной практики людей приспосабливаемых, к задаваемым «сверху» условиям существования.

Дискуссия «Изучение повседневности: смыслы, источники, практическое применение», организованная в рамках выставки с участием ведущих специалистов в области советского архитектурного авангарда, продемонстрировала заметное влияние концепции экспозиции на развитие рефлексии о социокультурном значении конструктивистской архитектуры.

Изучение конструктивистских городков Свердловска (Екатеринбурга) позволяет рассматривать их архитектуру как культурно-символическую матрицу социальных отношений, переосмысливаемую в ходе социальных практик. В результате конструктивистские объекты, представленные на выставке и включенные в систему социальных связей через их обживание и осмысление, порождают различные эффекты в публичных полях. Во-первых, растет символическая ценность этих зданий, они становятся площадками для культурных мероприятий; во-вторых, они привлекают внимание горожан и включаются в экскурсионный нарратив, в-третьих, они выбираются в качестве места жительства представителеями креативного класса и становятся полем арт-активности (биеннале, сувениры с образами конструктивистских объектов).

Конструктивистские городки, оказавшись в фокусе публичного внимания, приобретают общественное значение, они выходят из тени событий и объектов общего, недифференцированного советского прошлого и становятся самостоятельными и самоценными явлениями.

Для представителей старшего поколения обращение к конструктивистскому наследию, судя по записям в книге отзывов, - это позитивное и «благотворное» обращение к их житейскому опыту, которое позволяет зафиксировать их позитивные воспоминания и оценки с возможностью в дальнейшем выстраивать историческую свердловскую идентичность.

Для молодых и юных – это знакомство с историей города в контексте истории страны и в контекст мировой истории, а также ощущение собственной причастности истории.

Екатеринбург в результате обращения к конструктивистскому наследию через призму социальной истории и персонального опыта обретает дополнительную человеческую соразмерность в конкретных пространствах и помещениях. Бренд города и его идентичность получают значительное смысловое приращение и глубину, а стоящий за брендом набор историй, образов и их материальных воплощений (архитектурные комплексы) переводит диалоги о городе в поля публичной истории.