Религиозная политика Российской империи на Северо-Западном Кавказе: по материалам российских архивов

Конфессиональная политика в российской истории - одна из сфер наиболее связанных с мифологизацией: с одной стороны религиозные чувства и развитие церковной истории значительно выходят за пределы светской истории и предполагают особый подход, с другой стороны атеистическая советская история способствовала своеобразному «откату» в современной науке к идеализации церковных отношений и периодов в истории, когда церковь определяла развитие общества и государства. Обращение к источниковой базе исследований конфессиональной политики, позволяет приблизиться к объективности.

В статье рассматривается период с 1864 по 1917 г. Нижняя хронологическая граница обусловлена завершением Кавказской войны и переходом к мирному управлению регионом, а также выделением Северо-Западного Кавказа в отдельную административно-территориальную единицу (Кубанскую область). Верхняя хронологическая граница определяется изменением политического режима России.

Учитывая численность конфессиональных групп, проживавших на Северо-Западном Кавказе [1] в период 1864-1917 гг., в статье, на основе архивных материалов, показано государственное регулирование деятельности Русской православной церкви (РПЦ), мусульман, Армянской апостольской церкви (ААЦ), католиков, протестантов, последователей старообрядчества и религиозных сект.

Необходимость интеграции Северо-Западного Кавказа в систему Российской империи обусловило необходимость укрепления влияния РПЦ на территории многосоставного региона. Управление деятельностью Русской православной церкви на Северо-Западном Кавказе происходило посредством Кавказской епархии с центром в городе Ставрополе до 1885 г., затем была создана Ставропольская епархия [2], контролировавшая Ставропольскую губернию и Кубанскую область (до 1917 г.) [3].

Для укрепления церкви необходимо было решить проблему нехватки квалифицированного духовенства, которая наиболее остро ощущалась в Закубанье. Епископ Кавказской епархии Игнатий Брянчанинов писал, что «духовенство Кавказа первоначально собиралось в этот отдаленный край из разных мест России. Выходцы эти не отличались особым благонравием, принадлежа по преимуществу к разряду людей, не надеявшихся на получение хороших мест на родине» [4]. Материалы региональных архивов показывают процесс разработки комплекса стимулирующих мер для привлечения в регион квалифицированного духовенства [5], дают информацию о методах административного контроля за деятельностью и нравственностью духовенства Северо-Западного Кавказа [6].

Параллельно с мерами по организации работы духовенства, в рамках религиозной политики Святейший Синод координировал миссионерскую деятельность РПЦ на Северо-Западном Кавказе:

были учреждены вакансии епархиальных и окружных миссионеров, определено их финансирование, формировалась епархиальная библиотека для приходских священников и миссионеров; было увеличено жалованье священников, работавших в приходах, где проживают сектанты и старообрядцы» [7].

После принятия указа «Об укреплении начал веротерпимости» и провозглашения свободы вероисповедания в 1905 г., на Северо-Западном Кавказе активизируется деятельность неправославных конфессий, повышается религиозная мобильность, в том числе из православия [8]. Зафиксированные в законодательстве принципы регистрации религиозных общин вводили ограничения на деятельность отдельных конфессий [9], однако задачам религиозной политики на СевероЗападном Кавказе соответствовала разработка комплекса мер, которые бы позволили РПЦ сохранить и упрочить свои позиции в изменяющихся условиях. В 1908-1911 г. была модернизирована миссионерская деятельность: церковь стремилась объединить и скоординировать работу прихожан, духовенства, миссионеров, привлекла православных полемистов к практической «полевой» деятельности и обучению прихожан, попыталась обеспечить не только периодическое присутствие православного в храме, но его вовлечение в приходскую жизнь, активную деятельность в общине. Полной реализации поставленных в миссионерской сфере задач помешала начавшаяся первая мировая война и революционные события, однако предпринятые действия показали способность церкви адаптироваться в условиях политического реформирования [10].

Доминантной целью, определяющей вектор религиозной политики Российской империи в отношении мусульман на Северо-Западном Кавказе, являлась необходимость обеспечить лояльность населения региона и условия для нормального экономического развития. При этом продолжалась эмиграция горцев из России [11] - отчасти эмиграцию стимулировало отсутствие законодательно закрепленной системы религиозного управления мусульманами Северо-Западного Кавказа [12]. На протяжении второй половины XIX - начале ХХ в. составлялись проекты управления мусульманами региона [13]. Существовало два основных варианта определения статуса мусульман Северо-Западного Кавказа: первый - мусульман региона подчинить Оренбургскому или Таврическому магометанскому собранию; второй - создать специфическую структуру самоуправления для Северокавказского региона.

В результате планы предлагались, но утверждены не были. Подчинять мусульман СевероЗападного Кавказа существующим исламским центрам в России считалось нецелесообразным из-за отдаленности структур самоуправления: ситуация в регионе требовала постоянного контроля. Создание нового самоуправляющегося духовного центра мусульман, властям представлялось рискованным, из-за опасности объединения мусульман Кавказа.

Отдельные аспекты религиозной жизни регулировались Положением об управлении горцами Кубанской области от 4 июня 1865 г.: для разбирательства «спорных и тяжебных дел» горцев в округах учреждались окружные словесные суды, дела в которых решались по адату и шариату [14]. Введение специальных судов для горцев должно было унифицировать систему отправления правосудия для всех горцев Кубани, однако администрация столкнулась с проблемой конфессиональной неоднородности горцев - в горских судах разбирались дела, в которых участвовали осетины, являвшиеся православными. В результате с 1893 г. из ведомства горских словесных судов изымались дела, возникавшие в «Кубанской области между осетинами православного исповедания или по односторонним их просьбам». Разбирательство таких дел отныне должно было производиться ««мировыми и общими судебными установлениями по правилам, изложенным в уставе гражданского судопроизводства» [15].

Межкультурные контакты населения Северо-Западного Кавказа, в сочетании с государственным статусом РПЦ способствовали переходу некоторых горцев в православие. В ходе Кавказской войны горские дети иногда попадали в казачьи семьи, часто эти дети воспитывались в православных традициях. После завершения войны в Кубанское областное правление поступали прошения о крещении горских детей, живших у казаков [16]. Местная администрация, в соответствии с законом, требовала письменного подтверждения согласия родителей или опекунов несовершеннолетних, при отсутствии документа крещение не производилось [17]. Переходы в православие совершеннолетних горцев [18] приветствовались, но светские и епархиальные власти следили за тем, чтобы крещение осуществлялось добровольно, с пониманием смысла этого поступка. После крещения, горцев, согласно общероссийской практике, старались переселять в станицы и города, как правило, по выбору крещенного (на это переселяющимся могло выдаваться денежное пособие [19]) считая, что поселение новокрещенно-го в православную среду будет способствовать укреплению веры [20]. Указанное правило действовало до начала ХХ в. - позже областные власти вели наблюдение за тем, чтобы права горцев, принявших православие, но не сменивших место жительства, не ущемлялись их бывшими единоверцами [21]. Отметим, что иногда горцы обращались к властям с просьбой позволить им после крещения поступить на службу в Кубанское казачье войско [22].

В рамках либерализации религиозного законодательства в начале ХХ в. принципиальных изменений в системе управления мусульманами Северо-Западного Кавказа не произошло - на практике в регионе религиозная жизнь последователей ислама корректировалась распоряжениями местного начальства с учетом общероссийского законодательства. В ноябре 1911 г. по указанию Департамента духовных дел в Кубанской области проводился сбор сведений, который показал, что система управления мусульманами, сформированная в административном порядке, обеспечивает достаточный контроль над горским духовенством, за системой горского судопроизводства и образования мусульман [23].

Согласно архивным материалам, Армянская Апостольская церковь, в соответствии с утвержденным 11 марта 1836 г. Положением об армяно-григорианской церкви в Российской империи, имела автономное устройство. Высшее управление ААЦ принадлежало Эчмиадзинскому патриарху - католикосу всех армян [24]. В 1860-1870 гг. в контексте международных отношений, сохранялись привилегии ААЦ: Министерство внутренних дел и Министерство иностранных дел «приписывали эчмиадзинскому патриаршему престолу и его пастве неоспоримо важное значение в деле политического влияния… на Востоке» [25]. С отменой наместничества на Кавказе в 1881 г. произошло общее изменение курса политики на Кавказе: «обрусение туземцев было признано первейшей задачей новой кавказской администрации, а школа - лучшим к тому орудием» [26]. 16 февраля 1884 г. были утверждены Правила об армяно-григорианских церковных училищах на Кавказе [27]: некоторые школы на территории Северо-Западного Кавказа были закрыты, как несоответствующие Правилам, при этом распоряжение о передаче в учебное ведомство армянских школ сопровождалось конфиденциальным письмом в штаб Кавказского военного округа: «предвидя, что таковая мера вызовет в известной части армянского народа превратные толки и сенсацию и подвернется тенденциозному обсуждению… признать необходимым, что в выходящих в крае изданиях не допускалось рассуждений, имеющих целью поколебать значение принятой меры». В марте было сделано распоряжение местной администрации установить наблюдение за преподавателями закрытых школ с целью недопущения тайного обучения армянских детей [28].

В ноябре 1896 г. последовало циркулярное распоряжение главноначальствующего гражданской частью на Кавказе с приложением Высочайше утвержденных 16 марта 1891 г. Правил о применении карательных мер, в административном порядке, к армяно-григорианским священнослужителям [29].

• 2 июня 1897 г. и 26 марта 1898 г. были изданы акты по которым открывавшиеся при церквях и монастырях ААЦ школы должны были подчиняться Министерству народного просвещения на общих основаниях с другими начальными школами, Кавказскому начальству было поручено принять в свое ведение имущество церковных армянских училищ, а ААЦ было разрешено возбуждать судебные иски. Церковь воспользовалась этим правом и выигрывала дела [30].

В 1900 г. Г.С. Голицын (главночальствующий гражданской частью на Кавказе) предложил «вообще отобрать имущества у армянской церкви, ссылаясь на принцип секуляризации церковных иму-ществ, давно уже признанный русским правительством по отношению к православной церкви, католиками в Царстве Польском, а также и правительствами западных стран». 12 июня 1903 г. проект был утвержден. После публикации закона резко усилилась активность революционных организаций армян: если ранее их деятельность была направлена против Турции, то теперь ими было заявлено, что они «переносят деятельность в Россию и вступают в борьбу с самодержавной бюрократией» [31]. Представители армянской интеллигенции образовывали «комитеты самообороны», заявлявшие целью своей деятельности «показать правительству, что с армянами оно не может делать все, что ему угодно». Общественность требовала от духовенства не передавать имущества [32].

В документах, исходивших от Департамента духовных дел, говорилось о негативной и потенциально опасной реакции духовенства ААЦ, о распространявшемся в среде армяно-григориан мнении о предстоящем насильственном обращении в православие, и о возможной передаче армянских церквей РПЦ. Сопротивление армян усиливалось. Также протест заявило турецкое духовенство, указывавшее на то, что имущество принадлежит не русско-подданным армянам, а всей ААЦ.

Сложившаяся ситуация и изменения состава Кавказской администрации повлекли пересмотр политики в отношении армяно-григорианской церкви - 1 августа 1905 г. указом императора был отменен закон 12 июня 1903 г. Армянской церкви возвращались недвижимые имущества и капиталы [33].

Значительная часть католиков и последователей евангелическо-лютеранской церкви на Северо-Западном Кавказе являлась колонистами, и в силу специфики положения колонистов в области их вероисповедные права не подвергались ограничениям. Религиозная политика изменяется во втором десятилетии ХХ в., в контексте осложнения отношений с Германией и Австро-Венгрией.

Уже 2 февраля 1910 г. МВД разослало циркуляр с требованием предоставить сведения о религиозных общинах католиков и протестантов в колониях и других населенных пунктах СевероЗападного Кавказа [34]. Колонии и отдельные представители указанных конфессий были поставлены под наблюдение. В годы Первой мировой войны колонии католиков и протестантов, особенно населенные немцами, были объектами постоянного внимания властей, права колонистов ограничивались, однако причины ограничений находились не в конфессиональной, а во внешнеполитической сфере [35].

Период с 1861 по 1903 г. характеризуется рядом преобразований в конфессиональной политике, затрагивавших положение старообрядцев и сектантов. Нетерпимость правительства в отношении «раскольнических исповеданий» в период правления Александра II была несколько ослаблена. 4 сентября 1863 г. вышло «Положение о дозволении раскольникам причисляться к городам Кавказа на тех же основаниях, какие допущены вообще в России» [36]. В конце 1864 г. было разослано в епархии и распространено по всем церквям «наставление для руководства» [37], на основе которого формируется модель совместной работы светских и административных властей: в документе отмечалось, что «состоящие в расколе от рождения», не должны были «преследоваться за мнения о вере», при этом «им строго воспрещается распространять свои убеждения между православными и вообще уклоняться от исполнения общих, законами определенных, правил благоустройства». На гражданское начальство возлагалась обязанность наблюдения за старообрядцами и сектантами и «недопущением на будущее время из-за границы раскольнических духовных лиц» (в 1870 г. было сделано исключение для «представителей менее вредных сект») [38].

• 3 мая 1883 г. было утверждено мнение Государственного совета «О даровании раскольникам некоторых прав гражданских» [39], предусматривавшее уменьшение правовых ограничений для религиозных групп, определявшихся как «менее вредные». Одновременно подтверждалась наказуемость «публичного оказательства раскола» (в Кубанской области в каждом отдельном случае по подозрению публичной проповеди учения старообрядцев и сектантов проводилось расследование [40]) и оставалось запрещенным строительство старообрядческих храмов. Анализируя на основе архивных материалов специфику реализации закона 1883 г. на территории СевероЗападного Кавказа, можно сделать вывод о том, что власти, учитывая основную функцию казаков - несение военной службы - относились к казакам-раскольникам более терпимо, чем в неказачьих регионах [41]. Также местная администрация стремилась выявить религиозные движения, рассматривавшиеся в XIX в. как потенциально опасные [42].

В марте 1906 г., после согласования свода законов с указом «О веротерпимости» были введены изменения уголовного законодательства, закрепившие продекларированные принципы, 10 октября 1906 г. вышел указ «О порядке образования и действия старообрядческих и сектантских общин и о правах и обязанностях входящих в состав общин последователей старообрядческих согласий и отделившихся от православия сектантов [43]». Законы давали право легализации религиозных общин в России на Северо-Западном Кавказе [44]. Светская власть тщательно разработала и зафиксировала в законе не только юридический статус общин, но и принципы их внутреннего устройства, подчинив их местным властям. Если действия общины противоречили закону, то она могла быть закрыта в соответствии с постановлением губернского или областного правления [45].

С начала Первой мировой войны отмечались отказы от военной службы баптистов, адвентистов, меннонитов, евангельских христиан, молокан, толстовцев и представителей других религиозных течений. Наиболее сильны были антивоенные настроения в евангелических, лютеранских и баптистских общинах. Государство стремилось не допустить распространения в обществе идей, подрывавших авторитет правительства. В прессе был помещен целый ряд статей, посвященных рассмотрению русского сектантства: происхождение ряда религиозных групп властями приписывалось влиянию германских миссионеров, командированных в империю для насаждения немецкого вероучения с целью религиозной реформации России. В переписке министра внутренних дел и наказного атамана Кубанского казачьего войска указывалось, что рационалистическое сектантство, «в корне проникнуто противогосударственными тенденциями». Отдельные общины были закрыты [46]. С 1917 г. контроль за деятельностью религиозных организаций ослабевает вследствие смещения политических акцентов.

Специфика религиозной политики России на Северо-Западном Кавказе определялась необходимостью умиротворения региона, его интеграции в политическое и экономическое пространство империи. Религиозные процессы регулировались на основе общероссийского законодательства, но администрация региона вводила дополнительные коррективы, варьировавшиеся в зависимости от ситуации от использования дополнительных ограничений и запретов до расширения рамок религиозной свободы.