Религиозная политика Си Цзиньпина

Д ействующим главой Китайской Народной Республики с 2013 г. является

Си Цзиньпин. За время его правления во внутренне- и внешнеполитической стратегии Китая обозначились определенные изменения, многие из которых вызвали бурную реакцию мирового сообщества. Среди них масштабная антикоррупционная кампания, централизация власти, обострение территориальных споров в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях, а также принятие ряда законов, идеологически основанных на Документе № 9 2013 г. – циркуляре КПК, отразившем негативное отношение власти к «западным ценностям» (консультационная демократия, «универсальные» ценности, неолиберализм, свобода прессы и т.д.), связанное со стремлением партии усилить контроль над каждым аспектом социальной жизни, способным представлять угрозу режиму [Fu 2015]. Во внутренней политике стремление партии к централизации власти обусловливает тенденцию к ужесточению религиозной политики, росту степени контроля в религиозной сфере жизни общества.

При действующей администрации концептуально новым в риторике партии стал акцент на возросшую роль сети Интернет как канала распространения экстремистской и террористической угроз, который на практике выливается в ведение тщательного контроля за китайским сегментом глобальной сети. В 2016 г. состоялась публикация новых Правил регулирования религиозной деятельности¹. Новые положения отражают основные идеи политического курса администрации Си Цзиньпина: противостояние иностранному влиянию, необходимость контроля над информационными потоками в глобальной сети, борьба с угрозами терроризма, экстремизма и сепаратизма [ 杨凯乐 2016].

На фоне борьбы партии с распространением зарубежного влияния посредством религии особенно явно выступает стремление государства подчеркнуть значение традиционной культуры Поднебесной. Возрождение китайской традиционной культуры – один из аспектов реализации концепции «китайской мечты» о великом возрождении китайской нации, выдвинутой Си Цзиньпином [Bell 2016: 78; Zheng Wang 2014: 9]. В 2014 г. глава государства озвучил директиву использования привлекательности культуры и ценностей для создания национального имиджа1. О внимании КПК к использованию культурных ценностей свидетельствует содержание партийных документов последних лет. В Докладе о работе правительства на открытии 4-й сессии ВСНП 12-го созыва, озвученном в марте 2016 г., было закреплено направление по усовершенствованию работы по охране и использованию культурного наследия2.

Идеи и принципы «трех великих учений» – конфуцианства, даосизма и ханьского буддизма – стали активно продвигаться внутри страны и за ее пределами как часть традиционной культуры Китая. По мнению ряда исследователей, руководство КПК и правительства расценивает развитие этих учений как противовес влиянию ислама и христианства [Fenggang Yang 2004: 113].

Власть Китая теперь как никогда благоволит деятельности буддийской сангхи КНР, т.к. в сравнении с остальными конфессиями буддизм наиболее подходит на роль политического инструмента в руках правительства. Это объясняется двумя важнейшими факторами.

Буддизм – самая многочисленная конфессия в Поднебесной из 5 официальных [Hongyi Harry Lai 2003: 43]. Согласно данным исследовательского центра Freedom House , численность верующих в Китае составляет 350 млн чел., из которых буддизм исповедуют от 185 до 250 млн.

Правительство КНР способствует развитию «буддийской дипломатии» Китая на международной арене в рамках «мягкой силы». Ввиду того что большинство буддистов проживают на территории Азиатско-Тихоокеанского региона [Global Religious Landscape], государство применяет буддийскую дипломатию в отношениях с соседними государствами сразу нескольких регионов: ЮгоВосточной Азии, Южной Азии, Дальнего Востока (Россия, Республика Корея, Япония) [Нагуслаева 2017: 167].

Несмотря на номинальную поддержку религиозной свободы граждан, в действительности наблюдается интенсивное ужесточение религиозной политики, осуществляются религиозные преследования в отношении четырех религиозных общин – протестантской, буддистской сангхи Тибета, мусульман Нинся-Хуэйского и Синцзян-Уйгурского автономных районов. Именно ислам, христианство и тибетский буддизм для КПК фактически ассоциируются с угрозой иностранного влияния в отличие от даосизма и китайского буддизма, которые провозглашаются партией элементами традиционной культуры Поднебесной.

Доклад независимой организации Freedom House выделил 4 ключевых аспекта, в которых религиозная политика пятого поколения руководителей отлична от политики предшествующего правительства Ху Цзиньтао.

• 1.    Ужесточение законодательных рамок – принятие новых правовых документов на национальном и местном уровнях; обновление правил в области религии на национальном уровне, местные правила, запрещающие ношение

• 2.    Расширение круга объектов репрессий; применение наказаний к людям, совершающим повседневные акты религиозной деятельности, такие как молитвы в общественных местах, зажигание ладана или просмотр религиозных видео.

• 3.    Повышение степени государственного участия в повседневной религиозной жизни. Наиболее явно это выражается в постоянном размещении представителей власти в местах отправления культа. Кроме того, государство вмешивается в глубоко личные решения верующих, такие как ношение платка, бороды или соблюдение религиозных постов.

• 4.    Адаптация религиозного контроля к новой технологической среде: применение различных способов электронного наблюдения – от видеокамер и беспилотных самолетов до мониторинга онлайн-активности в местах общественного поклонения, часто посещаемых верующими. По мере распространения использования смартфонов власти стали производить блокировку конкретных приложений, преследовать пользователей за распространение и хранение религиозного контента или распространение информации о нарушениях религиозных прав [Cook 2017: 7].

религиозной одежды в Синьцзяне, и руководящие принципы, касающиеся случаев самосожжения в Тибете; новые законы о национальной безопасности и борьбе с терроризмом, которые включают положения, которые могут быть использованы для оправдания действий, направленных на подавление мирной религиозной практики.

Кроме вышеперечисленных характеристик религиозного контроля действующего правительства, существует еще один ключевой элемент в современной интерпретации свободы вероисповедания граждан: в религиозной политике Китая осуществляется практика религиозного «перевоспитания». Несмотря на обязательство уважать свободу религиозных убеждений, режим выделяет значительные ресурсы в целях влияния на содержание религиозных учений, текстов и сознание отдельных верующих. И в отражении идеологических основ религиозной политики партии эти инициативы часто требуют, чтобы верующие отказывались от основных религиозных принципов своих конфессий или активно их нарушали.

Существует практика привлечения государством религиозных организаций или исследователей к изучению теологических учений с целью выделения элементов, совместимых с идеологией КПК. Результатом этой работы становятся различные публикации и руководства, распространяющиеся среди священников и верующих. Для протестантов таким примером служит попытка ослабить традиционную доктрину «оправдания верой», что должно привести к примату партийно-государственной власти над религиозными авторитетами. Для мусульманской общины и общины буддистов Тибета вмешательство КПК в религиозную деятельность выражается в составлении религиозных текстов и их принудительном распространении имамами и буддистскими монахами.

Различные формы «патриотического перевоспитания» являются неотъемлемой частью подготовки религиозных лидеров государством в процессе предоставления разрешений на паломничество или поездки за границу, получения государственных должностей или финансирования. В некоторых районах Синьцзяна мусульмане, которые хотят получать пособия по социальному обеспечению или сохранить государственную должность, должны подписывать обещания не соблюдать Рамадан. Лидеры католиков вынуждены принимать участие в церемониях, которые возглавляли епископы, не назначенные папой. Вмешательство партии в религиозную сферу, вероятно, будет только набирать интенсивность в ближайшие годы, поскольку Си Цзиньпин поставил задачу «китаизации» религии с иностранными корнями, что подразумевает вмешательство в религиозную деятельность всех конфессий [Cook 2017: 11].

Религиозная политика Коммунистической партии Китая в период правления Си Цзиньпина обрела ряд специфических характеристик, которые составляют определенное противоречие. На официальном уровне свобода вероисповедания граждан Китая закреплена в Конституции, а также подтверждается рядом законодательных актов и партийных документов. Однако в курсе вероисповедальной политики партии все яснее обозначается выдвижение одних конфессий на первый план на фоне притеснения других. Так, буддизм, конфуцианство и даосизм постепенно переносятся в поле культурного наследия Поднебесной и применяются в рамках продвижения «мягкой силы» культуры. В то же время представители мусульманской, христианской общин и сангхи буддистов Тибета подвергаются очевидной дискриминации, выраженной в постоянном контроле партийно-государственных органов за религиозной практикой, навязывании изменений на доктринальном уровне и т.д.

Статья выполнена в рамках проекта Российского научного фонда 14-18-00444 «Буддизм в социально-политических и культурных процессах России, Внутренней и Восточной Азии: трансформации и перспективы».