Роль женщин в трансляции культуры на американском фронтире

История фронтира, начиная от Ф.Д. Тернера, - это история, написанная о белых мужчинах и для белых мужчин. В ней практически не нашлось места ни для коренного населения Америки, ни для женщин. Как заявил один из писателей, описывающий трудности жизни на фронтире, «в женщинах не было духа фронтира, их не манил горизонт, холмы и реки были им непреодолимой преградой, женщины об этом могли рассказать чуть больше, чем лошади, которые тянули повозку, в которой эти женщины сидели» [10].

Конечно, это был слишком категоричный вывод, но, как ни странно, он ничуть не отличался от идей многих других исследователей, для которых фронтир - это всего лишь движение вперед, в неизведанное. Фронтир понимается слишком механически, односторонне. В концепции фронтира, в которой иногда все же находится место женщине, к сожалению, присутствует все та же механическая модель. Правда, в отличие от предыдущей, теперь рядом с мужчиной находится место и женщине, но только белой. И это понятно, ведь фронтир - это всего лишь определенный процент белых жителей на квадратную милю [4]. Такое определение было дано в докладе Бюро переписи США 1790 г. То, что на этой квадратной миле могли жить еще и

коренные жители, ни Тернера, ни последующих исследователей особенно не волновало. Возможно, такой подход к фронтиру проистекал из того, что, когда Ф.Д. Тернер начал разрабатывать свою теорию, Дикий Запад был уже совсем не дикий и в нем не осталось места коренному его обитателю.

Вместе с тем, вряд ли американские женщины могут заявить, что они оказались обделенными вниманием. Одно из первых произведений, посвященных женщине и описывающих ее роль в трудных условиях фронтира, появилось в американской литературе в 1678 г. [11] и выдержало 18 изданий, последнее - в 1997 г. [12]. Не удивительно, что первая книга о женщинах оказалась посвященной пленению белой женщины индейцами. С конца XVII в. по конец XX в. данная тема пленения была одной из самых популярных в американской литературе. Это позволяет думать, что тема пленения белой женщины была самой актуальной у англичан, а затем и у американцев.

Этому можно найти два объяснения: белые поселенцы боялись, что их женщины попадут в плен; образ белой пленницы был необходим, чтобы показать, насколько дики и жестоки коренные жители и что они заслуживают наказания за это. Не вдаваясь в детали, передающие жизнь пленниц, осмелимся высказать мнение, что авторы подобных сочинений экстраполировали на индейцев собственную модель поведения. Когда первые европейцы прибыли в Америку, их интересовали только завоевания или колонизация Нового Света. Для европейского завоевателя коренное население делилось на индейцев-мужчин, которые выступали в качестве врагов, и индейских женщин, которые чаще всего рассматривались в качестве объекта сексуального желания. Он прибыл в Америку в составе военного отряда, где не было места европейским женщинам. Сексуальное насилие над индейскими женщинами стало нормой, особенно в первые годы завоевания. Один из испанских конкистадоров рассказывал, что его соратник за три года прижил около 30 детей от индейских женщин [8]. Сложно сказать, была ли подобная модель поведения отражением сексуальных аппетитов конкистадоров или демонстрацией доминирования над индейским обществом.

История английских колоний развивалась несколько иначе. Если рассматривать Виргинскую кампанию, то там, как и в первых испанских экспедициях, не было женщин. Правда, это была не военная экспедиция, а земледельческая колония, но из 120 человек в первой партии колонистов в Джеймстауне не было ни одной женщины. Позднее, в 1619 г., в Джеймстаун прибыли 150 женщин для работы на плантациях. В основном это были молодые горожанки, которые слабо представляли, что их ждет на новом континенте. Никто из них не был знаком с сельским трудом. По контракту они должны были отработать стоимость своего проезда, которая была очень высока. Поэтому их эксплуатировали нещадно, а жизнь их мало отличалась от жизни африканских рабов [9]. К 1625 г. три четверти этих женщин умерли от непосильного труда и ужасных условий жизни. Сексуальное насилие по отношению к ним было обычной моделью поведения в колонии. С 1658-го по 1701 г. одна пятая девушек-служанок Чесапика забеременели до свадьбы и были обвинены в распутстве. Понятно, что число незафиксированных случаев еще выше.

Не лучше обстояло дело и в Плимутской колонии, и в Новой Англии в целом. Хотя отношение пуритан к моральной стороне вопроса отличалось особой суровостью, вместе с тем сексуальное насилие было не таким уж редким явлением. С 1641-го по 1685 г. 135 замужних и 131 незамужняя женщина предстали перед судом по обвинениию в разврате в графстве Эссекс, штат Массачусетс. Дело девицы П. Уилсон, рассматривавшееся в Массачусетсе в 1683 г., очень хорошо демонстрирует подход пуритан к данному вопросу. Сирота П. Уилсон родила вне брака, и на суде было показано, что отцом ребенка является некий С. Эпплтон, принудивший ее силой к сожительству. Несмотря на то, что все свидетели подтвердили примерное поведение П. Уилсон, оправдали Эпплтона, а мисс Уилсон осудили [7]. Дело П. Уилсон и другие подобные дела очень хорошо иллюстрируют отношение пуританского общества к женщине.

Этот факт объясняет, почему тема пленения белой женщины приобрела популярность в американской литературе. Насилие индейца над белой женщиной было явной проекцией собственного поведения белых. Правда, свои отношения с индейскими женщинами колонисты объясняли по-другому. Индейские сексуальные и брачные традиции воспринимались белыми как демонстрация распущенности индейских женщин, что давало им повод вести себя с ними еще более свободно, ни в чем себя не ограничивая. У некоторых племен Виргинии и Каролины существовала традиция гостевого брака, чем европейские путешественники охотно пользовались. Обычно гостю предоставляли на ночь девушку в признак уважения и гостеприимства. Виргинский плантатор Р. Беверли в своем повествовании о нравах индейцев очень подробно описывает эту традицию [3]. Эта разница в подходах к браку и сексуальным отношениям серьезнейшим образом влияла на менталитет европейцев и индейцев в период, когда складывались основные парадигмы отношений двух культур.

Нельзя игнорировать проблему сексуальных отношений в среде поселенцев в расовой и гендерной ее составляющих, т. к. расово-гендерная проблема породила множество мифов, касающихся ранней истории США и межкультурного диалога. Дело в том, что индейской женщине, получившей собирательное наименование «скво», длительное время отводилась совершенно незаметная и незначительная роль - нечто вроде безликой спутницы мужчины (индейца или белого), безропотно следующей за своим мужем. Правда, в XIX в. эта ситуация, в связи с появлением феминистской литературы в США, несколько изменилась. В обществе начали активно пропагандироваться не только образы белых женщин, но и индеанок, сыгравших важную роль в истории американского общества. Помимо объекта сексуального насилия, стала очевидной и другая роль индейской женщины в межкультурном диалоге - политика, гаранта мира и даже миротворца. Естественно, что центральной фигурой этой новой темы стала Покахонтас, которую в англоиндейских отношениях определяют как спасительницу, благодетельницу первых поселенцев (и прежде всего - Дж. Смита), миротворца и, по сути, мать новой метисной нации.

Но и белая женщина сделала очень многое, чтобы этот диалог состоялся. За всю историю фронтира женщины (белая и ин- деанка) выступали и объектами, и субъектами этого культурного диалога. Правда, каждая из них шла своим путем и в разные периоды истории выполняла разные роли. Если на фронтире Новой Англии и Виргинии доминирующую роль в этом диалоге играли индеанки (в силу немногочисленности белых женщин), то во второй половине XIX в. в нем весьма активно начали участвовать белые женщины, очень часто выполняя не свойственные им функции - исследователей, торговцев, миссионеров и т. д. Во многом на эти процессы повлияли феминистские и суфражистские тенденции, только зарождавшиеся в американском и европейском обществах. Как ни странно, но именно суровые условия Дикого Запада предоставляли женщине некоторую свободу - она выполняла работу, характерную для мужчин: охотника, скотовода, траппера и т. д. И в этих условиях роль женщины как транслятора культуры неизмеримо выросла.

Под транслятором мы понимаем субъекта, передающего (транслирующего) элементы одной культуры представителям другой. Трансляция может происходить в двух направлениях: прямом и обратном. Под прямой трансляцией мы понимаем передачу элементов своей культуры носителям иной культуры. Так Покахонтас явилась прямым транслятором индейской культуры виргинским поселенцам. Под обратной трансляцией мы понимаем передачу чужой культуры носителям родной. Та же Покахонтас могла выступать и обратным транслятором, передавая английские ценности представителям своего племени. Таким образом, Покахонтас выступала медиатором между двумя культурами.

Следует пояснить, что прямая трансляция не равна обратной. Это разные формы деятельности. Транслируя свою культуру, медиатор использует парадигмы своей культуры, встраивая их в чуждую ему культуру. Транслируя чужую культуру, транслятор вновь передает ее через призму своей культуры. Таким образом, передаваемые в процессе обратной трансляции паттерны могут быть не равны исходным, т. к. транслятор по-своему интерпретирует их, встраивая в систему ценностей своей культуры. Этот процесс трансляции-интерпретации является неотъемлемым в межкультурном диалоге.

Исходя из всего вышесказанного, можно заключить, что роль Покахонтас как транслятора была не равна роли, например, М. Роландсон, т.к. они являлись представителями разных культур. Рассказывая о своем пленении, М. Роландсон интерпретировала свои впечатления в рамках родной культуры и прежде всего - библейских традиций. В отдельных случаях прямая и обратная трансляции могут совпадать, т. к. транслятор изначально является носителем двух культур. Такой вид трансляции возник еще в XVIII в., но особое распространение получил именно в XIX в. Чаще всего он являлся результатом того, что индейский ребенок воспитывался белыми поселенцами, христианизировался и тем самым в его мировоззрении объединялись разные паттерны.

Но возможна была и другая схема, когда белая женщина или белый мужчина в силу тех или иных обстоятельств принимали добровольно ценности аборигенной культуры, прекращая трансляцию собственной в инокультурной среде. Так как при этом осуществлялся переход на другую, более низкую по развитиию ступень, мы склонны говорить не о трансляции, а о транскультурной регрессии и возникновении нового культурного феномена - «белых индейцев», которые в силу ряда обстоятельств перенимали на время или навсегда образ жизни коренного населения и основные этнодифференциальные признаки - язык, религию, мифологию.

Можно выделить две основные причины появления «белых индейцев»: добровольный отказ от западной цивилизации и пленение (женщины и дети, воспитанные в индейской культуре). В некоторых случаях обе причины переплетались, в частности, это происходило, когда мужчин брали в плен и предлагали им брак с индеанкой. Зачастую им оставляли свободу выбора и те, кто выбирал жизнь в племени, были равны в своих правах с другими индейцами. Как отмечает Дж. Экстел [2], после возвращения таких пленных в цивилизованное общество возникал ряд проблем, в частности, освобожденные откликались только на свои индейские имена, продолжали использовать индейские диалекты, чувствовали себя комфортно только в индейских одеждах и расценивали своих белых «спасителей» как варваров. Другой проблемой, с которой сталкивались белые, было то, что возвращенные пленники, как правило, плохо помнили либо совсем не помнили родной язык и чаще всего пользовались индейским языком.

Ярким примером этому может служить судьба М. Джемисон [1], захваченной индейцами шауни в 1758 г. и проданной племени сенека, с которым она переехала в Огайо. Через год, когда белые приехали к индейцам сенека и захотели выкупить ее, девочке был дан выбор - остаться в племени или уехать с белыми. Мэри выбрала жизнь в племени, которое, по ее словам, сделало ее частью семьи, чем немало поразила белых торговцев. История С.Э. Паркер [6] несколько отличается, но не менее драматична. Еще ребенком она была взята в плен племенем команчей и силой возвращена в семью через 25 лет. После нескольких безрезультатных попыток сбежать обратно в племя она смирилась и в дальнейшем сыграла роль посредника в отношениях между команчами и белыми поселенцами. Таким образом, в той или иной степени и коренные, и пришлые женщины участвовали в разных формах трансляции, привнося что-то новое в свою и чужую культуру и изменяя ее, но именно через призму своего видения.