Рукописные карты Сибири и Дальнего Востока XVII - начала XX века как источник для этнографических исследований

Различного рода карты, особенно созданные непосредственно в изучаемый период, часто являются уникальными источниками, позволяющими производить исторические изыскания по большому спектру научных проблем: развитию материальной и духовной культуры населения, администрированию, хозяйственному устройству, процессов освоения новых территорий в экономическом, культурном, военном и других аспектах и т. д. [Катионов и др., 2012; Мжельская, Воронина, 2010]. Информация, полученная из документов данной категории, может стать как основным, так и дополнительным источником при проведении исследований по указанным вопросам. Для Сибири среди таких исторических документов выделяется особая группа этнографических (этнических) карт.

Первой такой картой (поскольку в легенде к ней говорилось о границах-межах многих «волостей и кочевых орд») обычно принято считать включенный в «Чертёжную книгу Сибири» С. У. Ремезова «Чертеж сходство и наличие земель всей Сибири Тобольского города и всех розных градов и жилищ и степи…» [Ремезов, 2007; Псянчин, 2004. С. 117]. Этот «чертеж» действительно обладает важными визуальными достоинствами в качестве источника при изучении истории русской этнической картографии [Кусов, 2007. С. 352–353. Рис. 9]. Кроме того, богатый этнографический материал, позволяющий уточнить места проживания ряда народов Сибири, содержит изданный А. Г. Елфимовым в начале второго десятилетия XXI в. атлас С. У. Ремезова [Ремезов, 2011]. Исследователи отмечали и этнографическое значение «Хорографической книги» С. У. Ремезова, которая стала одной из основ формировавшегося специального картографирования в России [Булатов, 2011. С. 22]. Как писал Л. А. Гольденберг, «в условиях наметившейся дифференциации научных знаний С. У. Ремезов, создав этнографическую и горнозаводские карты, заложил основы специального этнографического и горнозаводского картирования» [Гольденберг, 2011. С. 603]. С его именем этот автор связывает начало важнейшего этапа в развитии научных знаний о Сибири – обобщение накопленных за столетие материалов по истории, географии и этнографии [Там же. С. 604].

В целом произведения этнографического характера С. У. Ремезова хорошо изучены, и их материалы часто использовались в региональных историко-этнографических работах (публикации С. В. Бахрушина, Б. О. Долгих, С. А. Токарева, Л. П. Потапова, Н. Н. Степанова, И. С. Вдовина) [Там же. С. 521]. В настоящее время с использованием наследия С. У. Реме- зова моделируются или проводятся все исторические реконструкции, создаются карты расселения народов или границ ясачных волостей в Западной Сибири в XVII–XVIII вв. [Бородаев, Контев, 2015. С. 70–71, 86].

Однако следует отметить, что и у С. У. Ремезова были предшественники, а традиция помещения этнографической информации на географические карты появилась одновременно с зарождением сибирской картографии. Так, на карте 1667 г. стольника П. И. Годунова обозначены места обитания целого ряда сибирских народов [Кордт, 1906. С. 23–26. Табл. XXII]. Это означает, что создание карт Сибири этнографического характера имеет давнюю традицию в русской картографии [Потапов, Левин, 1961. С. 8–10; Псянчин, 2008].

В дальнейшем, уже в 30-е гг. XVIII в., подробные этнографические заметки размещались на итоговых картах Камчатских экспедиций [Наврот, 1971]. При подготовке топографических описаний губерний России в XVIII в. создавались подготовленные землемерами карты и планы, содержавшие большой объем экономико-географической, исторической, этнографической и демографической информации [Трофимова, Коновалова, 2013. С. 56]. На картах других категорий также можно найти сведения о разных народах, которые наносились с различными, в том числе и административными, целями. При составлении пограничных карт осуществлялись и описания населения, проживавшего в пограничном пространстве России и империи Цин [Постников, 2014].

Интересные результаты давало использование карт при археолого-этнографических исследованиях. Разрабатывались такие вопросы, как изучение на картографическом материале территорий раннего проживания тувинцев [Иргит, 2014], установление границ расселения по Иртышу, Оби, Томи и их притокам русских людей, татар, хантов, манси, а также выявление их изменений на протяжении почти полувека [Тихонов, 2013] и т. п.

Продолжаются работы по выявлению региональных этнографических карт в фондах и коллекциях различных ведомств и их хранилищ. Так, коллегами из Тобольского историко-архитектурного музея-заповедника впервые изучена «Этнографическая карта Тобольской губернии, представленная на Первой Западно-Сибирской сельскохозяйственной, торгово-промышленной и лесной выставке в Омске в 1911 г. [Загороднюк и др., 2019. С. 41].

В течение многих лет на базе Новосибирского государственного педагогического университета работает коллектив историков, которые изучают рукописные и печатные карты Сибири и Дальнего Востока XVII – начала XX в., выявляя их в архивах, библиотеках и музеях России. По результатам исследований в период с 2007 г. вышло несколько публикаций, а в 2019 г. издан «Сводный каталог рукописных карт Сибири и Дальнего Востока XVII – начала XX в.», в который включены карты разной тематической направленности [Сводный каталог…, 2019].

Тем не менее, несмотря на охарактеризованные выше достижения, существует еще ряд проблем, связанных как с пополнением фонда источников данного рода, так и с характеристикой их в качестве именно источников исторического характера с этнографической спецификой. Цель данной статьи – выявить и охарактеризовать потенциал рукописных карт Сибири и Дальнего Востока XVII – начала XX в. как базы источников для этнографических изысканий.

Результаты исследований и обсуждение

В процессе работы все известные карты этнографического характера были разделены на две категории.

К первой отнесены шесть карт. В их названиях перечислены народы, представители которых изображены на картах. Например, это созданная между 1730 и 1753 гг. «Карта Северной части Сибири до Якутска, Камчатки, азиатской части Берингова пролива с изображениями Якут, Тунгуз, Коряк, Камчадалов, пеших и на собаках, курильцев, чукчей пеших и в лодке». Вторая карта (датирована ориентировочно XVIII в., изготовители дату не поставили) носит название «Карта части Сибири от Тобольска и устья Енисея до Камчатки и Чукотки с рисунками чинов народов Сибири – якут, оленная и тунгусская баба, оленно-тунгус, каряк, кам-чацкая баба, курил, чукчь, тунгус пеший, тунгусская пешая баба и др.» (№ 93, 95) 1. На карте № 94 (1757–1760 гг.) представлены 11 изображений народов Сибири, снабженных подписями: «Якут», «Оленный тунгус», «Оленная тунгусская баба», «Коряк», «Курил», «Камчатская баба», «Чукча», «Камчадал едет на собаках». Имеются сведения об источниках, использованных при составлении карты. На рисунках представлены сцены из жизни: обряды погребения (трупосожжение и поедание мертвых собаками), объекты охоты и промыслов, жилища и др. (см. также [Государственный исторический музей, 2007. С. 110–111]). Карту 1757 г. (№ 94) можно считать произведением, обобщающим результаты Первой (1725–1730) и Второй (1733–1743) Камчатских экспедиций. Вместе с тем это одна из первых попыток создания этнографической карты Азиатской России в целом [Сводный каталог…, 2019. С. 39].

Ко второй категории относятся карты разной тематики и разных масштабов. Но этнографические сведения имеются как на общих картах Сибири, так и на отдельных частях карт географического или территориально-административного характера. Это, например, Генеральная карта Тобольского наместничества 1784 г. (№ 176), Генеральная карта Тобольской губернии 1801 г. (№ 185), Историческая карта заселения Сибири 1879 г. (№ 452) и др.

На картах разной тематики также есть надписи с названиями как сибирских, так и соседних народов. Приведем названия и статистику (в скобках) встречаемости некоторых из них на имеющихся картах: якуты (21), тунгус(з)ы (37), в том числе «Оленный тунгус», «Оленная тунгусская баба, «тунгусская пешая баба», коряки (6) или каряки (3), камчадалы (7), камчатская (или камчацкая) баба (3), курилы или курильцы (5), чукчи (13), самоеды (24), остяки (22), киргизы (13), в том числе киргиз-кайсаки (3), негидальцы (2), гольды (ольчи) – оба этих названия встречаются и по отдельности (5), телеуты (4), барабинцы или барабинские татары (7), татары (14), юкагиры (8), вогулы (вогуличи) (4), буряты (5), а также русские люди, китайцы, бухарцы и иные. Иногда название народа сопровождается дополнениями, такими как «земля, на которой живет народ, называемый чукчи», «каменной стороны кочующие самоеды» [Там же. С. 246, 346]. Территория расселения отдельных народов может быть обозначена цветом, как, например, на этнографических картах Амурского края 1870 г. (№ 939, 940).

Можно выделить карты без конкретного названия народов, в которых есть только указание на их инородность (№ 22, 176) [Там же. С. 15, 56]. В этом случае можно встретить различные сведения: количество людей, границы инородческих волостей, земель, участков, селений, юрт (как указание на фамильные владения или селения), управлений и др. Есть также указание на ясашные (ясачные) волости, селения, места, караулы. В некоторых случаях есть уточнения: стоит слово «народ» или конкретное название (коряки, самоеды, тунгусы, остяки). Например: «кочуют ясашная самоедь», «от реки Витима в низ по реке Лене по обеим сторонам кочуют ясашные тунгусы и якуты», «тропинки ясашных народов» [Там же. С. 39, 57, 315, 316, 346]. В географическом атласе Тобольской губернии 1798 г. относительно г. На-рыма сообщается: «Город сей получил свое наименование от остятского слова Нарым, что значит болото». В другом документе говорится: «Обитатели сих мест суть иноверцы, как то: остяки, тунгусы, вогулы, юкагиры, якуты и чапогиры, упражняющиеся в ловлении зверей и рыбы, из коих первые составляют их торговлю, а последние пищу» (№ 183) [Там же. С. 86, 91].

В качестве еще одного примера наличия ценной этнографической информации приведем созданное в 1802 г. капитаном флота Сарычевым и состоящее из 51 листа «Собрание карт, иллюстраций и видов берегов Охотского моря, Камчатки и Алеутских островов». Приведем наиболее интересные сведения из этого атласа в контексте темы данной работы. Л. 3: гравюра «Якутский шаман призывает духов для излечения больного». Л. 4: гравюра: «Оленныя тунгусы ставят юрту свою для ночлега». Л. 5: гравюра: «Нарта с упряжкою собак, употребляемая в окрестностях города Охотска». Л. 21: гравюра: «Камчадал на санках с упряжкою собак». Л. 25: гравюра: «Острова Уналашки. Мужчина и женщина в нарядном платье». Л. 26: гравюра: «Мужчина острова Уналашки». Л. 27: гравюра: «Женщина острова Уналашки». Л. 32: гравюра: «Мужчина острова Кадьяка». Л. 33: гравюра: Женщина острова Кадьяка». Л. 42: гравюра: «Женщина Чукоцкой земли». Л. 43: гравюра: «Вид летних чукотских юрт и якорнаго места в губе Святого Лаврентия». Л. 45: гравюра: «Изображение личин, употребляемых Алеутами при игрищах». Л. 49: рисунки: «Стрела для птиц»; «Дощечка, которою бросают стрелы»; «Яшмовый топор употребляемый чукчами»; «Передний конец стрелы». Л. 50: гравюра: «Алеуты на своих байдарах» (№ 990) [Там же. С. 275‒277]. Указаны также мастера, которые изготовили эти гравюры и рисунки.

Заключение

В результате проведения краткого анализа материалов этнографического характера, имеющихся на рукописных картах Сибири, Дальнего Востока и части Аляски XVII – начала XX в., выделены два вида таких находок. Это произведения, имеющие специализированное этнографическое (этническое) содержание и карты иной тематики, но сопровождавшиеся определенными сведениями этнографического характера. На картах и в атласах присутствуют наименования этносов (как сибирских, так и соседних), рисунки внешнего облика их представителей и сцен из жизни (включая ритуальную деятельность), а также предметов, которые они использовали в быту и производстве, иные ценные этнографические сведения, включая границы территорий расселения отдельных этносов в различные исторические периоды. В целом в итоге проведенного анализа показан высокий источниковедческий потенциал такого рода источников. Их привлечение для исследований этнографического характера может стать дополнительной аргументацией при разработке широких тем истории Сибири, Дальнего Востока и Аляски в течение трех с половиной столетий. Сводя карты, в том числе и этнографические, в единый каталог и создавая основу для электронного архива карт Сибири и Дальнего Востока, мы косвенно реализуем предложение известного историка русской картографии Л. С. Багрова о создании единого архива всех карт и планов, хотя и не при Академии наук, о чем мечтал ученый в 1928 г. [Красникова, 2016. С. 165].

Received

20.02.2020