Русская православная церковь и крестьянский мир в начале XX века: проблема взаимоотношений

* Photos provided by the author.

В ХХ в. — эпоху огромных внутренних и внешних вызовов для страны — Россия вступила с клубком острых противоречий. Кризисные явления отмечались во многих институтах государства, во всех сферах жизни общества, не обошли они и Русскую Православную Церковь. Историки зафиксировали, в частности, «падение нравственного влияния православного духовенства на массы верующих», «неоднозначное отношение» к приходскому духовенству крестьянства — самой многочисленной страты российского общества1. Проблема взаимоотношений государства и Церкви, Церкви и общества за прошедшие сто с лишним лет не потеряла своей актуальности, а значит, исторический опыт и уроки прошлого могут быть полезны и в настоящее время.

Исследование взаимоотношений Православной Церкви и крестьянского мира в начале ХХ в. проводилось на материалах архивов — Российского государственного исторического и местных — областных и республиканских (фондов Святейшего Синода, духовных консисторий, органов местной власти). Активно привлекалась также периодическая печать, — «Епархиальные ведомости». Очень важно для изучения темы, что в начале ХХ в., в связи с ростом грамотности населения, уже был слышен «живой голос» народа: среди архивных документов — приговоры крестьянских сходов, письма, жалобы, показания крестьян при расследовании конфликтных ситуаций и т. п.

Регионом исследования стал Европейский Север России, включавший три губернии — Архангельскую, Вологодскую и Олонецкую (ныне — Архангельская, Вологодская, Мурманская области, республики — Карелия и Коми). Это был настоящий крестьянский край: в 1913 г. только 187.900 человек из 2.700.700 жителей губерний жили в трех губернских и 23 уездных городках2. Северные губернии имели свою исторически сложившуюся инфраструктуру, в которой главное место занимали государственные крестьяне. За исключением трех южных уездов Вологодской губернии Север не знал крепостного права. Наряду с русскими, основным населением большинства уездов, значительный процент жителей составляли карелы, коми, ненцы, саамы.

На территории региона располагались три епархии, четыре викариатства, 59 монастырей, работали три духовных семинарии, шесть духовных училищ и четыре епархиальных женских училища. Общая численность приходов на Европейском Севере России составляла в 1910 г. 1390: 764 — в Вологодской губернии, 330 — в Архангельской, 296 — в Олонецкой3. В 1914 г. в крае насчитывалось 94 протоиерея, 1549 священников, 463 диакона и 1501 псаломщик4. Большинство представителей духовенства были местными уроженцами, выпускниками духовно-учебных заведений. Также 55% архангельских священнослужителей, 61% — олонецких, 99% — вологодских имели законченное семинарское образование (в России 60,7% священников были с семинарским образованием)5.

85% от общей численности священнослужителей региона составляли сельские священники6. По образу жизни сельские священники были близки и к крестьянам, и к народным учителям. Значительно возросший в начале века уровень образования духовенства, характер профессиональной деятельности приближали его к педагогической интеллигенции. Как и сельские учителя, священники северных епархий работали часто в тяжелейших условиях. Суровый климат, недостаточность материального обеспечения, оторванность от круга общения, к которому привыкли за годы обучения в губернском городе, дополнялись еще и специфическим характером профессиональной деятельности и связанной с ней необходимостью постоянных разъездов по огромным северным приходам.

Сельские священники были самыми укорененной, стабильной и близкой к народу группой интеллигенции (образованного общества). Особенностью провинции, сельского мира было восприятие образованного человека не только в качестве профессионала, но и как носителя особых духовных качеств. Священник был не просто образованным человеком, он был пастырем, а значит — воспитателем, наставником, защитником, просветителем. Будучи законоучителем, он оказывал непосредственное влияние на формирование мировоззрения, гражданских позиций, нравственных представлений молодежи. Высоким в свою очередь был и уровень требований общества к священнослужителю.

Как складывались взаимоотношения представителей Православной Церкви и сельского общества в начале ХХ в.? Что вызывало одобрение и поддержку крестьян, а что — неприятие и нарекания? Каковы причины конфликтов с участием духовенства в сельской среде?

Сельские священники выходили из сельской среды и туда же возвращались. Крестьяне ценили тех батюшек, которые, не «опускаясь», жили одной жизнью со своей паствой, понимали заботы и чаяния крестьянства. В епархиальных ведомостях часто появлялись материалы о таких сельских священниках. «Чтобы не обременять своих пасомых поборами и вымогательствами, он в поте лица своего трудится, чтобы есть хлеб свой», — писали «Вологодские епархиальные ведомости» в очерке, посвященном 50-летию священнослужения сына псаломщика, выпускника Вологодской духовной семинарии Е. Н. Введенского. Утро для него начиналось на лугу, на огороде, на полосе за бороной, в саду, столярной мастерской; при этом он много читал, выписывал периодику, четырем сыновьям дал высшее образование, а дочери — гимназическое; крестьянам, не ограничиваясь исполнением пастырских обязанностей, оказывал медицинскую помощь, давал советы по ведению хозяйства (в свое время изучал в семинарии медицину и основы сельского хозяйства). «Дай Бог, чтобы более было у нас таких пастырей церкви!» — такими словами заканчивался очерк7.

Поддерживалась крестьянством и многообразная деятельность священнослужителей по развитию народного образования. Все священники региона были законоучителями в различных учебных заведениях, большинство заведовали церковноприходскими школами, часто преподавали в них, и не только Закон Божий. На плечи приходского духовенства с 1884 г. после принятия «Правил о церковно-приходских школах» легла также огромная нагрузка по материальному и кадровому обеспечению церковных школ. Выделенных Святейшим Синодом средств на строительство школ не хватало, и священники-заведующие изыскивали их на местах, вкладывая иногда собственные средства, инициируя и направляя благотворительность прихожан на развитие народного образования. Многие обращались за помощью к протоиерею Иоанну Кронштадтскому, который был попечителем церковных школ Архангельской области, и на свои средства содержал образцовую школу в своем родном селе Сура. В начале века наиболее стабильными кадрами начальной сельской школы стали дочери местного духовенства — выпускницы епархиальных женских училищ.

По мере сил священнослужители стремились решить еще одну проблему — привлечение в школы всех детей (мальчиков и особенно девочек) и сохранение школьного контингента до окончания курса обучения. Показателен приговор крестьян Олонецкой епархии: «…слушали заявление нашего приходского священника, что в недалеком будущем вводится всеобщее обучение и предложение его… теперь же начать его… Постановили отдавать всех детей в учебном возрасте в Корбозерскую церковноприходскую школу»8.

Развитие народного образования в дореволюционной сельской России — совместная заслуга народных учителей и духовенства, сумевших не только обеспечить количественный рост начальных школ, ставших важным средством модернизации

Урок в церковно-приходской школе

страны, но и выстроить снизу тип школы, сохраняющей «генетическую матрицу» национальной культуры и цивилизационную идентичность подрастающего поколения.

Привлекала крестьянский мир также культурно-просветительская деятельность духовенства. В начале ХХ в. в регионе, как и по всей стране, работали многочисленные культурно-просветительские общества и организации — общероссийские и местные, светские и духовные. В сельской России школа и церковь были основными культурными центрами, а учителя и священники — ключевым звеном в просветительской работе. «Участковыми попечителями в городах были интеллигентные лица разных профессий, а в уездах преимущественно учителя и священники», — отмечалось в отчете Архангельского отделения Попечительства о народной трезвости9. Священники, в силу специфики статуса, не участвовали лично в концертах и спектаклях, но организация библиотек, хоровых коллективов, воскресных школ, проведение бесед, народных чтений, праздников в школах (руководство по проведению «елок» публиковалось даже в епархиальной прессе) и т. п. были совместным делом сельского учительства и духовенства.

Для многих священнослужителей культурная работа на приходе была такой же частью профессиональной деятельности, как внебогослужебные собеседования, религиозно-нравственные чтения, проповеди. В проповеднической деятельности священники видели важное средство нравственного, христианского воспитания населения, способ удержания его от насилия и беззакония. Со страниц епархиальной печати звучит в начале века голос не только епископата, церковной интеллигенции в лице преподавателей духовных учебных заведений, но и сельских священников. Понимание необходимости работать живо, не формально, выходя за рамки привычных профессиональных обязанностей, появилось у многих представителей духовенства. «Нужно стучать каждому в сердце, вызвать любовь христианскую, действенную, будет нам уповать на свечи и поклоны, наружное благочестие — не спасение», — писал священник Архангельской епархии10. «Пора отряхнуться от внешней стороны дела, жизнь идет вперед, народ развивается, появляются особые духовные нужды, а духовенство не отвечает на веяния времени. Нужно думать не о внешних обрядах, о душе, искать живое дело, заботиться обо всех в приходе, общаться, учиться друг у друга,

10 Архангельские епархиальные ведомости. 1905. № 24. С. 933.

участвовать в светских обществах других интеллигентных людей», — призывал другой сельский священнослужитель11.

В 1911 г. Грязовецкая земская управа Вологодской губернии, озабоченная многочисленными пропусками занятий в школе по причине различных праздников (из 180 дней учащиеся пропустили 80), обратилась за помощью к вологодскому епископу Никону (Рождественскому)12. Вологодским пастырским союзом по борьбе с пьянством были подготовлены и напечатаны очень убедительные и эмоциональные тексты специальных листков и брошюр. Обязанности распространять их, а также проводить беседы и поучения возложили на приходское духовенство. Борьбу с пьянством сельские священники вели и по собственной инициативе. «Дай Бог внушить крестьянам, чтобы они не только не сердились при отказе священника от водки, а считали за стыд и срам даже потчевать его», — писал в своем дневнике священник Олонецкой епархии Николай Георгиевский13. «Мы рады-радешеньки, что Бог послал нам такого учительного (часто говорит проповеди) священника, усердного по службе, трезвого по жизни и не притязательного в приходе», — говорили на следствии, разбиравшем дело о «вымогательстве и пьянстве» священника, жители села в Вологодской губернии14.

Активная настроенность священников на борьбу с пороками, подкрепленная внешней и внутренней независимостью, деятельной заботой о нуждах прихода, приводила иногда к противодействию тех представителей сельского мира, которые, как и духовенство, обладали определенным авторитетом у крестьян, — лавочников, зажиточных крестьян, урядников и т. п. Многочисленными жалобами на священников заполнены фонды духовных консисторий местных архивов. «Пока Грандов мне не поклонится, поживет в лачуге», — заявлял лавочник и церковный староста д. Погост Олонецкой епархии Иван Попов, объясняя свое бездействие в деле строительства дома для священника. «В церкви наш священник суров, после службы — поучение: кто беден, кто неряшлив, у кого жилье худое, не служит так, как старый священник», — писал в жалобе крестьянин Олонецкой губернии А. Фалов, обвиняя священника Анатолия Казанского в грубости и корыстолюбии. Проведенное благочинным дознание показало лживость обвинений и выявило мотивы доноса, вызванного иском священника к жалобщику за неоконченный подряд на строительство церковной школы.

В «неисправности по службе» обвинил священника Архангельской епархии Владимира Ручьева лесной обходчик Осип Крапивин. Главным мотивом жалобы стали хлопоты священника об открытии в приходе школы, что было «невыгодно» грамотному Крапивину, составлявшему для односельчан прошения за деньги. «Один человек в приходе недоволен мною — Иван Романов, богач-воротила. Не отличаясь нравственными устоями, привык встречать в приходе беспрекословное исполнение всех своих стремлений и желаний, устраняя препятствия любыми средствами — спаиванием, физической силой. Общественное положение — лоцманский сотник — каждому лоцману может причинить вред… Я служу всему приходу, а не Романову… уклоняюсь от их собраний, не вступая в сделки… Авторитет Романова пошатнулся… он избрал клевету…», — так объяснял происхождение многочисленных жалоб на него священник Олонецкой епархии Александр Преображенский и т. д.15

Значительный пласт документов в фондах не только духовных консисторий, но и в фондах инспекторов и директоров народных училищ — жалобы, письма, отчеты, дела-расследования — отражают еще одну группу конфликтов на селе: между священниками и народными учителями. Более наступательной была позиция духовенства, обвинявшего учителей «в отсутствии надзора за учащимися в церкви», «нахождении в церкви без должного благоговения», «высказывании убеждений, отличающихся от официально принятых», подрыве авторитета священника, общении

Церковно-приходская школа со ссыльными и т. п. Реакция учителей выражалась в основном в объяснительных записках, в ответных жалобах со встречными претензиями к авторам обвинений. В основе конфликтов единственных представителей «интеллигентных сил» на селе лежал целый спектр причин.

Благочинный 4-го округа Сольвычегодского уезда Вологодской губернии в отчете за 1905 г. писал: «Общее горе всем пастырям округа причиняют вышеупомянутые единственно образованные личности деревни — учителя земских начальных училищ, враждебно настроенные против духовенства, церкви и правительства и в том же направлении действующие на народ»16. Важны были причины и социально-психологического характера. В какой-то мере конфликт учительства и духовенства был конфликтом «отцов и детей» (средний возраст учителей в регионе 26 лет), в какой-то мере — это было соперничество личностей, борьба за авторитет, за лидерство в деревне. Некоторые священники, за долгие годы привыкшие к духовной монополии на селе, чисто психологически с трудом переносили появление новых образованных людей, свежих идей и взглядов. Не все были способны конкурировать на равных — поддерживая и поднимая свой интеллектуальный уровень. Благочинный 4-го округа Сольвычегодского уезда в конце отчета рекомендовал пастырям не писать донесений, а заботиться о самообразовании, дабы быть способными «к контрпропаганде» и «вести жизнь безупречную».

Особенностью большинства конфликтов на селе была вовлеченность в них крестьянского населения: иногда участники сознательно привлекали к ним жителей села, иногда крестьян опрашивали в ходе расследований духовное или светское начальство. Благочинные, представители духовных консисторий, как и инспектора начальных училищ, при расследовании дел в основном не занимали корпоративносолидарной позиции, а пытались разобраться в сути противостояния в деревне.

Крестьянам редко удавалось выработать общую позицию, обвинители и защитники находились у всех конфликтующих, что вполне объяснимо: у кого-то в школе учились дети, кто-то должен был лавочнику и т. п. Очень редко участником конфликта была настолько одиозная личность, что вызывала неприятие у всех. Большинство представителей сельской интеллигенции были на селе людьми уважаемыми,

Священник Вознесенского Кивокурского прихода Вологодской епархии А. К. Панцирев с супругой

хорошими профессионалами (пастыря вообще не принято было осуждать), кого-то ценили за прошлые заслуги, поэтому крестьяне старались их оправдать, подчеркивая именно профессиональные успехи и достижения. Однако раздоры и конфликты, свидетелями которых становился крестьянский мир, снижали авторитет священников и учителей и ослабляли их духовное и культурное влияние.

В начале ХХ в. в южных уездах региона происходили также конфликты духовенства и крестьян из-за руги (натуральное обеспечение причта) и церковных земель. Крестьяне некоторых приходов принимали решение не только не платить ругу, но и «отобрать у нашего причта» пашни и сенокосы, так как «в настоящее время причт получает полный штатный оклад жалованья, который в виде податей и налогов взимается с нас же». Принимались также решения не платить за требы, ибо «по учению Христову вообще не подлежит платить за обряды»17. Путем компромиссных уступок удавалось уладить вопрос, но «несогласия на почве материальной» оставались. Благочинные Архангельской епархии, понимая остроту проблемы, предлагали: «Следовало бы совсем прекратить существующие сборы: они неприятны для прихожан, тяжелы и для причтов, и заменить их хлебной ругою из общественных магазинов или денежным вознаграждением волостных правлений… исчезла бы всякая натянутость и неискренность в отношении прихожан к своим причтам»18. «Бедный сельский священник не молчал бы, где он должен говорить, не унижался бы перед кулаком-мироедом, имей он “обязательное жалованье” от казны», — писал в епархиальные ведомости священник19.

С полным неприятием крестьянского мира священники сталкивались часто в приходах, населенных старообрядцами. Русский Север со времен раскола был прибежищем сторонников старой веры, значительным оставалось их влияние и в начале ХХ в. Отношение к духовенству варьировалось в таких селах от враждебного до индифферентного, что зависело от того, полностью ли старообрядческим был приход или «смешанным», и от принадлежности населения к тому или иному толку. В этих условиях большое значение имела также личность священника, его такт, умение найти общий язык с населением. Епархиальная пресса сообщала о таких священнослужителях, которые привлекли на свою сторону крестьян открытием школы, умелым ведением хозяйства, советами и помощью в крестьянских делах и т. п. Кивокурский Вознесенский приход Вологодской епархии, в частности, был центром аарановско-го толка — «нечто вроде митрополии двинских аароновцев». При этом приход был одним из наиболее «крепких» в Сольвычегодском уезде, имел два каменных храма, три часовни, церковно-приходскую школу, в которой обучали детей дочери местного священника20. Служба священника в храме и работа в школе его детей продолжалась и после 1917 г.

Проблема нравственной жизни самого духовенства как главного условия эффективности его пастырской деятельности неоднократно поднималась на страницах епархиальной печати. «Пастырь церкви мало чего достигнет, если жизнью своей не будет соответствовать своему назначению… честность в поступках, правдивость в словах, скромность в семейной жизни, миролюбие с прихожанами… страшиться корыстолюбия», — такие качества призывала культивировать в себе Архангельская духовная консистория21.

Далеко не все жалобы на духовенство признавались «неосновательными». В ежегодных епархиальных отчетах в Святейший Синод содержались «ведомости о предосудительных поступках духовенства». В 1901 г., в частности, были привлечены к ответственности 42 церковнослужителя Архангельской епархии за следующие проступки: «небрежное ведение» метрических книг, приходо-расходных книг и церковного хозяйства, «нетрезвость», «неблагоповедение вообще», «немиролюбие членов причта», оскорбление должностных и частных лиц «на словах и действием», вымогательство. Наказания были назначены — от лишения сана (один человек) и «отрешения от места» (восемь человек) до выговоров и замечаний. Из изученных в Вологодском архиве 40-ка дел «о предосудительных поступках» духовенства в 28-и главной причиной «упущений» была признана «нетрезвость»22. В местных архивах сохранились дела с характерными названиями: «О потере креста в пьяном виде», «О драке с урядником на пароходе», «Об оскорблении учительницы в школе», «О нерадивом отношении духовенства к учительству в школе» (обобщенное дело о нескольких случаях) и т. д. Инициаторами «основательных» жалоб выступали пострадавшая сторона, благочинные округов, учителя и инспектора народных училищ. Жалоба в Вологодскую духовную консисторию на избиение учащихся законоучителем поступила от крестьянина Ф. Шаньгина. Во всех случаях следовало то или иное наказание провинившихся священнослужителей.

Случаев «полной пастырской непригодности» было немного, но подобные примеры подрывали авторитет духовенства в целом, снижали значимость его заслуг, настраивали против церкви молодежь, не способствовали утверждению в приходах христианской морали и нравственности. «Хуже всякого мужика» — из уст крестьянина о священнике или учителе это был приговор. Морально-нравственный облик отдельных представителей духовенства (как и сельского учительства) в начале ХХ в. не всегда соответствовал требованиям времени и ожиданиям общества. «Интеллигентность» сельской интеллигенции были важнейшим фактором ее культурного и нравственного влияния на народ.