Семиотические изменения эмотемности русского языка

Последнее пятилетие характеризуется бурными социальными изменениями в нашей стране. Язык не может не рефлекcировать эти изменения. И, прежде всего, через лексику. Ибо, по словам О. Есперсена, слова – это «мильные вехи истории». Другими словами, в них фиксируется динамичность эпохи, но фиксирует эту эпоху не сам по себе язык, а люди, его создавшие и творящие с ним чудеса.

Всего несколько лет назад М.А. Кронгауз писал о том, что русский язык находится на грани нервного срыва [1]. Нам кажется, что в последние 2–3 г. русский язык уже перешел эту грань и стремительно от нее удаляется к истерии. И не только своей лексикой, но и фонетикой, и грамматикой. Авторами этих изменений являются журналисты. Л. Михайлова еще в 1991 г. написала статью «Спасите наши уши: отдаем язык родной на заклание времени. С чем останемся?» [2, с. 77–79]. А мне пришлось в статье «Унижение языком в контексте современного коммуникативного пространства» [3, с. 40–45] тоже писать на эту тему потому, что некоторые общественные деятели и журналисты, пишущие о них и цитирующие их, в своих экспериментах с языком сегодня зашли уж больно далеко, заигрались с языком и потеряли чувство меры, поскольку отсутствуют фильтры, их останавливающие, а внутренней саморецензии их, видимо, никто не обучал. Достаточно раскрыть бесчисленные газеты и журналы, особенно молодежные, послушать спортивные комментарии, а я полагаю, что комментаторы – это тоже журналисты, посмотреть бесчисленные каналы нашего телевидения или послушать «говорящие головы» в разных телепрограммах, чтобы начать сомневаться, русский ли это язык, о котором писал И.С. Тургенев ( «О, великий, могучий …» ).

Самое интересное заключается в том, что наше субтильное поколение, находясь в таком языковом круге и не слыша никакого другого языка, думает, что это и есть он, «великий и могучий». Лингвисты давно спорят о порче русского языка англицизмами, давно бьют тревогу о мате как коммуникативной приправе [4, с. 79–92], об отмене стилистических норм. Вспомним свежие 2014 г. грубости и вульгарности В.В. Жириновского в Госдуме в адрес парламентских журналисток, его оскорбления журналистов «Эха Москвы» Ганапольского и Нарышкина, которых он назвал подлецами, а саму радиостанцию обозвал «Эхо Вашингтона». Газету же «Московский комсомолец» В. Жириновский переименовал в «Нью-Йоркский комсомолец». В то же время В. Жириновский не брезгует «Эхом» и часто через него рекламирует ЛДПР и выступает по различным вопросам со своим мнением. Журналисты многократно во всех изданиях с упоением цитировали слова этого высокопоставленного чиновника о том, чтобы Кавказ отделить от остальной России колючей проволокой и чтобы принудить кавказцев меньше рожать детей. Это именно он не раз заявлял, что «Россия находится в ж.», что у всех женщин – бешенство матки, и призывал своих телохранителей во время Пасхи «жёстко их насиловать». Напомним также неэкологичную креатему президента теннисной академии Ш.А. Тарпищева в передаче «Вечерний Ургант» в середине октября этого года, который назвал известных в мировом спорте теннисисток-сестер Уильямс братьями. Эта неэкологичность объясняется тем, что, во-первых, эти теннисистки темнокожие, что ассоциирует креатему Тарпищева, судя по многочисленным журналистским комментариям, с расизмом, а, во-вторых, их внешний вид, согласно комментариям журналистов, ассоциируется с сексизмом. Все это после многократного прокручивания журналистами, а также многочисленными постами и репостами блогеров в интернете является со всех точек зрения неэтичным и потому - неэкологичным, так как вызвало негативные эмоции и ощущения у читательской аудитории. Такая шутка, с точки зрения этики, на любом языке может быть оскорбительной. Тиражирование таких и им подобных новостных деталей и вульгарностей через СМИ негативно воздействует на психоэмоциональное здоровье адресатов, не украшает журналистов, «жующих» такие события, и не улучшает международный имидж страны, которую они обязаны представлять. Кроме этого, такие комментарии вредят и здоровью русского языка, и его духу, ибо, как известно, язык – живой организм (Л. Вайсгербер, фон Гумбольдт).

Появилось много семиотических знаков, эмоционально характеризующих динамические процессы в обществе: злокачественная бюрократия, неуправляемая коррупция, «распил» бюджетных средств (креатема-то какая: распилить ), воровство диссертаций: диссернет, диссергейт, диссеркэт , пищевые отравления в детских учреждениях и военных казармах, заказные убийства, хакерские ограбления банков и т.д. и т.п., которые журналисты широко используют в своих комментариях и по долгу своей профессии, и по гражданскому долгу. Но дело в том, что все негативные события, происходящие в российском обществе, в хронотопе, некоторые журналисты смакуют и смакуют на разные мелодии и на разные цветовые гаммы, точно так же, как телевидение, которое показывает кровавые куски человеческих трупов с мест различных катастроф и терактов.

Кстати, мат уже давно не коммуникативная приправа, а «смачный пир» многих политических и не политических гурманов. И СМИ это с удовольствием воспроизводят. А зачем? С целью их диффамации или с целью пропаганды такого речеповедения как образцы экологической функции их эмоций? Как новой культурной нормы? Думают ли журналисты СМИ, что все это слышит и видит наше юное поколение, которое поглощает такие «видики» с удовольствием и с интересом. Возрастные ограничения, введенные на СМИ, телефильмы и различные ток-шоу, редко выдерживаются, а детям уши не заткнешь и на глаза повязку не повяжешь. Вот и учатся они без всяких учебников, благодаря журналистским изощренным перлам: останкинская двустволка, патриотический угар, православные рублевцы, дурацкие законы и т.п.

Недавно стало известно, что и в бизнес тоже вползли эмоциональные страсти и многоязычие эмоций. У интеллигентной публики, читающей, слушающей и смотрящей СМИ, уже набрался солидный багаж искажений русского языка. Эти искажения изобретаются журналистами сознательно. Их креатемы все дискурсивны. Искажения начинаются с языковой игры/игры с языком в иронических, саркастических и даже юродствующих креатемах, они создают новые контекстуальные понятия через импортные средства словообразования и словопреобразования: конверсию, телескопию, спунеризмы, инфиксацию, через сочетание несочетающихся друг с другом слов.

Вот вдруг СМИ, как по команде, прицепились к сексуальным меньшинствам, которые всегда существовали, были незаметны, никому не мешали. СМИ создали даже специальный дискурс «Сексуальные меньшинства», взбудораживший русскую словесность. Функционирование этого дискурса обеспечивают такие лексико-фразеологические средства: голубое хобби, гей-парад, гей-клубы, гей-тусовки, однополые браки/семьи/пары, закон Думы о запрете однополых браков, гомофобия, гомосек, антигейский закон, контрольная закупка интим-услуг, протестное движение геев и др. Усиление нездорового внимания к этой проблеме вызвал возмутивший отечественную журналистику фильм о лесбиянках: «Жизнь Адель» – победитель Каннского фестиваля и обладатель первого места. Актом борьбы с гей-движением явилось принятие в нашей стране закона о запрете пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений среди детей. Но этот закон вызвал панику у будущих участников сочинской олимпиады, в связи с чем в международных СМИ долгое время муссировались заявления об отказе некоторых зарубежных делегаций от участия в этой олимпиаде, а наши журналисты встречными текстами парировали комментариям зарубежных журналистов и занимались их репостом. Это значительно увеличило нездоровый (неэкологичный) интерес российской аудитории, включая и детскую. Все это послужило привлечению внимания не только далеких от этой темы и даже не знавших о ее существовании людей, но и всех школьников, студентов и очень взрослого населения, что спровоцировало пересуды (и не только, так как были даже физические расправы над Геями вплоть до убийства). А тут еще Иван Охлобыстин (не последний человек в стране), известный всей журналистской братии, официально призвал в СМИ сжигать всех геев, о чем журналисты довольно долго с упоением вещали.

Среди журналистов по всем современным событиям ведется активный «кулачный бой», особенно по украинскому дискурсу, который специально рассматривается мной в следующей статье. В этих «кулачных боях» наиболее активны «бойцы»-журналисты: с одной стороны – Киселев, Соловьев, Проханов, Леонтьев и Шевченко и др., а с другой – Веллер, Шендерович, Муратов, Быков, Гусев, Белковский, Пархоменко, Навальный, Н. Троицкий и др. Между ними – Павловский, Барщевский, Сванидзе и др.

Господин Волин объявил конкурс среди журналистов на «молодцов и подлецов». Интересно, кого из названных имен он отнесет к какой группе? Журналисты высказывают свое мнение в своих блогах, статьях, журналах, которые бывают часто прямо противоположны на уровне эпитетов, на уровне хвалы-хулы. И как же тут «бедному крестьянину» разобраться, где тут правда, а где вранье, где тут информация, а где пропаганда. Распри между этими журналистами провоцируют разброд идей среди обывателей в производственных, межличностных отношениях и даже приводят к семейным конфликтам. Такие противоположные мнения журналистов дезориентируют аудиторию в формировании собственного мнения. Улучшает ли такое информационное поле экологию здоровья людей, экономику страны ( экономика больна, страна на коленях, язык болен и пр.). Создают ли журналисты своими креатемами – оружием информационной войны и инфотеймент (кстати, тоже семиотическая примета уровня развития нашего общества) радостную перспективу общества? «Русское радио» на 105.7 FM уже 20 лет после каждой песни весело говорит: «Все будет хорошо!». У меня давно крутятся вопросы: «Кому-у-у и когда же-е-е, наконец?» И еще один вопрос: а хорошо ли сейчас живется в лингвистической реальности самим журналистам? И кто их называет журналюги, журнализы, папарацци ?

Современные журналисты, описывающие олимпиаду, не отставали от спортивных комментаторов в индивидуальных метафорах: кипяток мировой лыжни. ( Ср. с метафорами спортивного комментатора Романа Трушечкина: шахматы на льду, бильярд на льду, а местами даже – «Чапаев» на льду). А Кирилл Набутов запустил в эфир такой комментарий: «Настоящий мужчина начинается после 40 лет и, к сожалению, быстро заканчивается» (про легендарного норвежского биатлониста Уле-Эйнара Бьерндалена) [7].

Характерна для спортивных комментаторов не только сногсшибательная метафора, но и неуемная гипербола. Так, комментатор Виктор Гусев на встрече сборной России по хоккею с командой из США «вычислил» скорость, с которой оглянулся Александр Радулов, сказав, что хоккеист оглянулся со скоростью 111 километров в час [8]. Другой гиперболой-сравнением является мнение комментатора футбольного матча чемпионата мира Германии с Бразилией Владимира Стогниенко: «На фотках у бразильцев такие лица, будто у них умерли все родственники разом»; «Немцы есть немцы, а рыдает вся Бразилия». Вот какова энергетика эмоций вне зависимости от национальности человека, если они отражают социально значимый ивент. Иногда они вербализуются даже в очень неприличной форме: «немецкая машина раздавила обезьянок», «избиение младенцев » (об этом же матче).

Журналисты изобретают и запускают в обиходный оборот, а молодежь подхватывает и распространяет такие их креатемы, как: трендить, эходром, пусточатиться, телехунта, зомбоящик, пропагондоны, брехлама, деза, троллинг, трейл, печеньеце/печенюшка, газпода, святоблуды, автостерва, интиллигены, улучшаинг, жритель, гденукович, вдохновенная пошлость, депутаты и депутаны, настоящие киприоты России, нарушать общественные неприличия, клятва Герострата, расслабухать, майданутый, Майданюк, размандатить, пьятница, печалька, мани/ пулятор и др.

Зачем-то СМИ распространяют различные речевые искажения, например, грамматические ( «Я тебе наберу») , фонетические: ( писателЯ ) – М. Веллер. Такие искажения русского языка «правильные» журналисты допускают регулярно. Зачем?

Поскольку журналисты, как видно, сами с собой совладать не могут, то я полагаю, что им нужна помощь со стороны, в том числе и от законодателей. В результате этих усилий должна сформироваться компетенция журналистов в амбивалентных принципах экономных усилий в разграничении экологии языка, речи и экологии культуры речи, особенно в связи с новой коммуникативной ситуацией – эмоционализацией и экспрессивизацией общей тональности русскоязычного общения.