Семиотика культуры и формирование фразеологической семантики

Из четырехзначного числа определений культуры (П.С. Гуревич) для осмысления ее роли в формировании фразеологической семантики нам интересны прежде всего свойства, сближающие явления языка и культуры, их семиотическая природа.

Традиция анализа языка и культуры как феноменов, которые наделены одной и той же концептуальной формой, восходит к работам Макса Мюллера и Адальберта Куна (вторая половина XIX в.). Их исследования, основанные на презумпции неразграниченного ядра языковых и культурных тем, нашли продолжение в трудах Э. Кассира (1925). В современных исследованиях по проблемам языка и культуры отмечается необходимость выявления специфики собственно языковой и культурной моделей мира (ср. альтернативный подход к культуре на базе языка: «бинарные оппозиции» в рамках концепции Леви-Стросса).

В рамках когнитивно-семиологическо-го подхода (см.: Алефиренко 2006: 31) следует обратить внимание на глубокое формальное различие семиотических систем, действующих в обществе (ср., например, языковую семиотику и семиотику обрядовую). Однако «со стороны плана содержания все эти системы разделяются менее резко; они образуют плавные переходы от плана содержания одной системы к плану содержания другой. Хорошо известно, что нет резкой границы между семантикой грамматической и семантикой лексической, нет ее также и между лексической семантикой и системой понятий. Семантика грамматики, семантика лексики и система понятий (духовных ценностей культуры) составляют три отдела одной системы семантики культуры» (Степанов, Проскурин 1993: 25 26).

Интеграцией лексико-семантических и семантико-грамматических свойств фразе-мообразующих языковых единиц, во-первых, обусловлен характер их взаимодействия. С другой стороны, знаки косвенно-производной номинации как ценнейшее лингвистическое наследие репрезентируют культуру и менталитет народа, в них отражаются реальные и воображаемые представления говорящего на нем народа, обычаи и верования, давно забытые мифы и легенды. Ср.: фразеологическая единица (ФЕ) до морковкиного (морковина) заговенья ‘неопределенно долго, до времени, которое никогда не наступит; до бесконечности’ связана с обычаем обильного угощения в последний день перед постом у христиан заговенье, когда разрешалось есть молочную и мясную пищу, на которую во время наступившего затем поста устанавливался запрет. Поэтому соединение слова заговенье с «постной» морковкой осознавалось как шутливая формула невозможного. ФЕ хождение по мукам ‘тяжелые жизненные испытания, которым кто-л. подвергается в течение длительного времени’ восходит к древнему верованию христиан в хождение умерших грешников по мукам, или по «мытарствам», в продолжение сорока дней, когда бесы подвергают их всяческим истязаниям. В ФЕ кикимора болотная ‘1. О некрасивом, не- опрятно одетом человеке. 2. О нелюдимом, чуждающемся общества и угрюмом человеке (чаще женщине)’; ходить как кикимора, ходить кикиморой (кикиморою) 1. Об уродливом, неряшливо или некрасиво одетом человеке (чаще женщине); 2. Об угрюмом, нелюдимом, замкнутом и злобном человеке (чаще женщине)’ отразились ассоциации с женским персонажем русской (и отчасти южнославянской) мифологии кикиморой безобразной, неряшливо одетой и уродливой старухой в лохмотьях. Фразеологическая единица как будто пелена (чешуя) упала с глаз у кого ‘кто-л. внезапно осознал истину, освободился от заблуждений’ связана с библейской легендой о физическом и духовном прозрении гонителя христиан Савла и превращении его в апостола Павла.

Отражательное содержание в процессе фраземообразования, предопределяя качественное своеобразие формирующейся фразеологической семантики, всегда перерастает рамки взаимодействия компонентов свободносинтаксического генотипа фразеологической единицы с внешней, внеязыковой действительностью. Семантическое содержание свободносинтаксического генотипа как первичного знакообоз-начения формулируется в процессе предметно-практической когниции, охватывающей любые формы постижения мира, которые начинаются с первых контактов человека с окружающей его средой (Кубрякова 2004: 10). Именно такая когнитивная деятельность является базой ценностно-смысловой ориентации людей, отличающей семантические процессы в культуре от логических форм когниции.

Поскольку в большинстве случаев человек имеет дело не с самим миром, а с его репрезентациями, с когнитивными картинами и моделями, то мир предстает сквозь призму культуры и языка народа создателя соответствующей лингвокульту-ры. Так, зафиксированная в языке культура славян продолжает жить во фразеологических единицах с архаичным компонентом. Язык не просто называет то, что есть в культуре, не просто выражает ее, формирует культурные смыслы, как бы прорастая в нее, но и сам развивается в культуре. Архаичные элементы ФЕ свидетельствуют о том, что развитие языка происходит путем постепенного накопления элементов нового и отмирания старого качества. Такие ФЕ, как припадать к стопам, плоть от плоти, во плоти и крови, бить челом, как зеницу ока, око за око имеют довольно высокую степень литературности. Ср.: входить/войти в плоть и кровь кого, чью ‘оказаться прочно усвоенным кем-либо’ это выражение включает архаическое слово плоть ‘тело’, ‘кожа’. Сочетание слов плоть и кровь обозначает тем самым человека в целом, а сам оборот имеет исходное значение ‘воспринять всем своим человеческим существом’. Оно часто встречается в Библии. Ср. нем. Saft und Kraft (букв. ‘сок и кровь’) и лат. in succum und sanguinem (‘в соку и крови’).

Одним из определяющих показателей лексического архаизма является утрата связей данной лексемы с однокоренными производными словами активного запаса словарного состава языка или вытеснение е¸ синонимическими лексемами. Ср. контекстуальное использование ФЕ не сходить с уст ‘беспрестанно произносится, упоминается в разговоре’ и ФЕ пальцем не тронуть кого ‘не причинить ни малейшего вреда кому-либо, не бить кого-либо’: 1. «А между тем кругом молчанье, / Мой кубок пуст. / И смерти раннее призванье / Не сходит с уст (Блок. 31 декабря 1900 года); 2. «Ты меня никогда не прогонишь, / Не отталкивают весну. / Ты меня и перстом не тронешь ! / Слишком нежно пою ко сну!» (Цветаева. Ты меня никогда не прогонишь). Модификация ФЕ в поэтическом тексте приводит к обновлению их образности и стилистическим изменениям, выявляет стилистические возможности функционирования фразеологических единиц в художественном тексте.

Идиоматику языка, точнее его культурный компонент, можно рассматривать как «ядро национального сознания, мерило духовности народа» (Мокиенко 1986: 251). Само существование фразеологического состава практически во всех языках мира является ярким свидетельством воплощения в языковой форме тысячелетнего речемыслительного творчества народа, его мировоззрения и культуры. В ней отражаются (преобразованными, разумеется, лингвокреативными процессами) и физическая картина мира, и социальное измерение человека в этом мире, и сам человек с его эмоциями, чувствами, внутренним миром.

Фразеологические единицы предназначены для выражения эмоциональных, мо- ральных, этических реакций и в этом плане крайне близки собственно «культурным» знакам, архетипам культуры, главное свойство которых состоит в возбуждении в нас гаммы ассоциаций. Собственно знаки культуры строятся на характеристическом переосмыслении ситуаций; из конкретной или иллюзорной, вымышленной жизни восходят к общим местам, устойчивым ситуациям из мифологической, бытовой, трудовой сфер. Например, удивление состояние, которое обычно воспринимается эмоционально, т.к. связано с непониманием вследствие нарушенного контакта. Недаром в характеристиках удивившегося возникают параллели инвективного характера, где осуждение основывается на сопоставлении с животным. Ср.: ФЕ как баран на новые ворота ‘недоуменно, тупо, не понимая, не соображая ничего; растерянно, глуповато (уставился, смотрит и т.п.)’. Это исключительно крестьянское выражение, т.к. содержит указание на привычки животных: животное, привыкшее к определенному облику хозяйского двора, действительно, не узнает обновившиеся ворота. И то же самое в нем. etw. ansehen wie die Kuh das neue Tor разглядывать что-либо ‘как корова новые ворота, стоять, как бык перед новым сараем’.

Культурная информация, закодированная в языковых единицах, далеко не обязательно ограничена рамками одного языка и национально-специфическими средствами выражения. Так, один из самых мощных источников культурной маркированности и культурной информации в идиоматике Библия присутствует в культуре и языках разных народов, признающих Ветхий и Новый Заветы Священными книгами, поэтому идиомы библейского происхождения имеют в разных языках одинаковые образные основания. Ср.: русск. испить горькую чашу, испить чашу до дна и франц.

‘перенести все невзгоды, тяжелые испытания до конца’; русск. соль земли и франц. sel de la terra ‘наиболее активная, творческая сила народа’. Однако обнаруживается и национально-культурная специфика библеизмов в русской и французской культурах, обусловленная специфическими установками православного и католического вероучений, их влиянием на семантику и прагматику современных биб-леизмов в сравниваемых культурах. Так, воззрения православной культуры на прин- ципы устроения домашнего очага во главе с мужчиной и зависимой от него женщиной нашли свое выражение в современной интерпретации культурного концепта «Женщина», вербализованного идиомой ребро Адама с ироничными или пренебрежительными коннотациями в русской культуре и французским аналогом cte с нейтральными коннотациями.

Употребительный в книжном регистре речи библеизм сосуд скудельный , устойчиво ассоциируемый в русском менталитете с греховной сущностью женщины, не имеет фразеологического аналога в современной французской речевой культуре.

Выход за пределы собственно языковых знаний и обращение к знаниям неязыкового, энциклопедического характера, определение роли этих знаний в процессе формирования значений и смысла языковых единиц, в частности фразеологических, позволяет проводить исследования в рамках когнитивной семантики. Закономерность взаимосвязи когнитивной семантики и культуры проявляется в отражении семантической структурой языковой единицы, в том числе и фразеологической, наивной картины мира, которая, в свою очередь, определена культурой и ментальностью эпохи. Поэтому когнитивная семантика, представленная знаками естественного языка, органично связана с культурой, одна из функций которой состоит в именовании и интерпретации явлений в пределах этноязыкового пространства.

В недрах такого междисциплинарного подхода зарождается лингвокультурологическая синергетика, которая базируется как методология получения нового знания на принципе нелинейности человеческого мышления и применима к области междисциплинарного исследования когнитивных механизмов комбинаторного взаимодействия языка и культуры. Такая исследовательская стратегия позволяет комплексно осмыслить явления языка, сознания и культуры в их органическом единстве, оставаясь при этом все же в рамках задач и методов антропоцентрической лингвистики (см. подробнее: Алефиренко 2006).

В настоящее время идея антропоцент-ричности языка является общепризнанной. Как пишет В.А. Маслова, «интерес представляет уже не просто человек, а личность, т.е. конкретный человек, носитель сознания, языка, обладающий сложным внутренним миром и определенным отношением к судьбе, миру вещей и себе подобным. < ... > Нас интересует не человек вообще, а человек в языке. Дело в том, что язык единственное средство, способное помочь нам проникнуть в скрытую от нас сферу ментальности, ибо он определяет способ членения мира в той или иной культуре. Он рассказывает нам о человеке такие вещи, о которых сам человек и не догадывается» (Маслова 2004: 114).

На особую культурологическую значимость человеческого фактора в формировании фразеологической семантики и функционировании фразеологических единиц как «эталонов и стереотипов национальной культуры» указывали в своих работах Ю.П. Солодуб (1985), В.Н. Телия (1996), Д.О. Добровольский (1997), В.Г. Гак (1998).

Устная речь, как наиболее древняя форма языка, предполагает сохранение следов древнего синкретизма. Обыденное общение очень часто опирается на ассоциативный характер человеческого мышления. Мы с легкостью извлекаем из соответствующей ситуации уровень глубины семантики фразеологической единицы. Чувственно-образная реакция на мир в повседневной сфере общения подчиняет себе свойственную человеку ориентацию на рациональное восприятие мира. В процессе «заурядного» разговора человеку меньше всего свойственно устанавливать логические и причинно-следственные связи, поэтому мы заменяем их ассоциативными и нередко случайными. Так, в речи активно функционируют ФЕ, в структуре которых представлен ономастический компонент, знаки топонимической семиотики и личные имена, библейские и мифологические имена, исторические и литературные имена, клички и прозвища, например: в Греции все есть, дама из Амстердама, Алеха сельский, Арина бесполден-ная, Каинова печать, Соломоново решение, быть под Бахусом, двуликий Янус, бочка Диогена, потемкинские деревни, демьянова уха, от Ромула до наших дней, барон фон Мыльников и др. (по данным нашей картотеки, из 3000 фраземоупотреблений 460 ФЕ содержат онимы).

Русские личные имена представлены немногочисленной группой (35 ФЕ). Имя, как известно, в понимании древних было не простым словом, а особенным, волшебным, и это древнее представление о силе имени отразилось во фразеологической семантике. Например, ФЕ мели, Емеля, твоя неделя ‘о полном недоверии к чьим-л. словам, чьему-л. рассказу’. Декодирование глубинных ассоциативно-смысловых связей экспрессивно-образных дериватов производящего дискурса выявляет разноаспектные смыслы, продуцируемые (а) синтагматическими связями: в рифмованном выражении совмещаются два значения слова молоть ‘перемалывать зерно’ и ‘говорить вздор’. Второе значение произошло не без влияния образного уподобления языка пестику, которым измельчали зерно, а рта непрерывно движущимся жерновам; (б) прагматикой: людям, которые отлынивали от всякого труда и при этом любили болтать, говорили: «Мели », шутливо сопоставляя выражение языком молоть с действительно тяжелой работой на ручном жернове и (в) социокультурной значимостью производящего текста дискурса: выражение связано с русским обычаем чередовать по неделям выполнение членами семьи хозяйственных работ, среди которых был и помол зерна на ручных жерновах для выпечки хлеба. Слово неделя прежде означало выходной день (от не делать). В некоторых русских говорах до сих пор сохранилось слово неделя в значении ‘лентяй’, ‘бездельник’. Имя Емеля в русском фольклоре символизировало неумного человека, дурачка (Ср. сказку «По щучьему велению»). Таким же смыслообразующим потенциалом обладает и греческое имя Емельян ‘льстивый’, отталкиваясь от которого под давлением устойчивой коммуникативно-прагматической ситуации и в соответствии с замыслом будущего дискурса актуализировалась сема отрицательной оценки характера человека ‘неискренность’.

Интерпретатором результатов мыслительного отражения действительности и его представления в знаковой ситуации выступает человек. Бытие культуры субстанционально представлено исторически накопленным опытом практического и духовного освоения мира человеком. Именно в точках пересечения силовых линий человеческого бытия и самоорганизации человека как существа социального и рефлексивного, в точках взаимодействия человека с окружающим его миром возникают знаки косвенно-производной номинации (Алефиренко 2002б: 72).

ФЕ выполняют функцию коллективной культурной памяти, в качестве которой они, с одной стороны, обнаруживают способность к непрерывному пополнению, а с другой к актуализации одних аспектов вложенной в них информации и временному или полному забыванию других. Так, среди ФЕ, возникших в дискурсивном пространстве обычаев, можно выделить две группы: 1) ФЕ, которые вошли в жизнь благодаря частой повторяемости, и 2) ФЕ, имеющие развитую символическую сторону. Приведем примеры первой группы: обычай клясться землей как самым священным отразился в образном выражении чтоб сквозь землю провалиться кому, модифицированном впоследствии в разговорную экспрессивную ФЕ готов сквозь землю провалиться ‘выражение, означающее острое желание исчезнуть, скрыться куда-л. от стыда, страха и т.п.’ В древности во время клятвы ели землю, изображая породнение с ней, как бы жертвуя собой при этом; этот обычай закрепился в идиоматике во фразеологической единице есть землю ‘клятвоприношение’ (ср. современное употребление в воровском жаргоне).

Все социально приобретенное знание рассматривается членами данной культурной общности как очевидное, т.к. оно перешло к ним как бесспорно принятое данной группой. Таким образом, знание превращается в семиотический элемент социальной жизни, и в данном качестве все формы знания, соответствующие социально-культурной структурированности мира, становятся одновременно и общей схемой интерпретации мира, и средствами достижения взаимного согласия и понимания.

Представляется целесообразным моделировать знания, объективированные ФЕ, в виде набора фасет (этот термин, предложенный в связи с особым подходом к анализу теоретической мысли, базируется на концепции «научной парадигмы» и применяется к понятию «культурная парадигма» подробнее см. Степанов, Проскурин 1993: 14 16), каждая из которых по-своему упорядочивает языковую картину мира. Понятие фасеты (франц. facette букв. ‘грань’; ср. синтагматические связи производных его русского коррелята: грани зеркала, грани бриллианта, граненый, ограненный драгоценный камень, многогранный; филигранный ‘отличающийся отделкой мельчайших деталей, тонко сработанный’), на наш взгляд, является оптимальным для выделения интерпретанты фразеологического знака, преобразующей соответствующее семиотическое содержание культуры в семантику ФЕ. Под фасетами мы понимаем цельные системы, предполагающие особые масштабы фразеологической интерпретации явлений мира денотативных прототипов фразеологической семантики.

Для формирования фразеологической семантики на основе семиотики культуры, для выявления культурной специфики фразеологической семантики мы выделяем такие фасеты, как «верования», «обряды», «обычаи», «нравственные ценности», «искусство», «исторические события», «душа народа», «Библия», «мифология», «имя», «архаизм», «труд», «быт» и т.п.

Итак, семиотическая система культуры хранительница своеобразной исторической памяти народа важный источник формирования семантики ФЕ. В свою очередь, идиоматика, в силу кумулятивной функции, служит тем трансформатором, благодаря которому даже древнейшие пласты культуры остаются востребованными в современной речемыслительной деятельности. Идиоматика обеспечивает диалог поколений не только из прошлого в настоящее, но и из настоящего в будущее. В межпоколенной трансляции культуры и фразеологии синхрония уживается с диахронией, традиция с эволюцией.