Сергей Мареев и «философия науки»

БЫЧКОВ СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ – доктор философских наук, доцент, профессор кафедры педагогики Института «Высшая школа образования» Московского педагогического государственного университета

BYCHKOV SERGEY NIKOLAEVICH – Full Doctor of Philosophy, Associate Professor, Professor of the Department of Pedagogy, the Institute “Higher School of Education”, the Moscow State Pedagogical University

О том, что в СССР есть интересный учёный Сергей Николаевич Мареев, я узнал, попросив продавца в Доме книге на Дерибасовской посмотреть тонкую философскую книжку в мягкой красной обложке. Это было тёплым сентябрьским вечером 1984 года во время моего пребывания в одесской Школе по истории математики. К этому времени было уже ясно, что идей Э. В. Ильенкова по соотношению логического и исторического, увы, недостаточно для разрешения занимавшей меня уже более трёх лет проблемы зарождения дедуктивной математики. И по прошествии пятиминутного пролистывания книги неизвестного мне автора душа как-то наполнилась уверенностью, что в ней я найду именно то, что мне было нужно. Книга продавалась только заказавшим её предварительно из московского магазина «Книга ‒ почтой» на Мичуринском проспекте, куда я и поспешил по возвращении в Москву из научной поездки. Через некоторое время книгу «Диалектика логического и исторического и конкретный историзм К. Маркса» [5] я по почте получил, после чего сразу же погрузился в чтение.

Должен сказать, что к тому времени я прочитал все известные мне работы Ильенкова (и почти всё в них понял), но даже этого конкретного опыта было недостаточно, чтобы сходу уяснить рассуждения автора. Только с пятого раза (примерно через полтора года) возникло ощущение полной понятности этой сравнительно небольшой книги. Ещё восемь лет ушло на приложение её общих идей к волновавшей меня специальной историко-научной проблеме, после чего стало ясно, что первые впечатления от книги меня не обманули: в ней действитель- но содержалось всё необходимое и достаточное для преодоления методологических трудностей, сдерживавших решение занимавших меня вопросов.

Естественное желание познакомиться с человеком, написавшим столь замечательную книгу, было осуществлено только в 1990 году, когда я был приглашён в гости к С. Н. и Е. В. Мареевым, жившим в то время в Зеленограде. Помню, мы уединились с Сергеем Николаевичем на кухне, где я поведал хозяину свои соображения по поводу его (и его учителя) философских взглядов. Видимо, этой беседы оказалось достаточно, чтобы Сергей Николаевич принял меня в ряды ильенковцев, и дальнейшее наше общение происходило уже на этой «идейной платформе».

Мы не беседовали (тет-а-тет) в девяностые и нулевые годы по поводу «общежизненных проблем», ограничиваясь обсуждением конкретных философских вопросов. Сергей Николаевич был всегда лаконичен и точен, так что оставалось время ещё и для «застольных» разговоров в компании. Когда он в последнее время был уже нездоров, я приезжал вместе с Вячеславом Пшенни-ковым летом к нему в деревню, и там философские вопросы, которые тоже поднимались, но в основном не мной, а приехавшим со мной другом, уступали место задушевному человеческому общению. Именно в последние годы Сергей Николаевич раскрылся мне как личность, которая замечательно гармонировала с Мареевым-учёным.

После этих воспоминаний, связанных с условиями места и времени, хотелось бы поделиться мыслями по поводу собственно научных взглядов С. Н. Мареева. Уже не- сколько лет во мне крепнет убеждение, что с работами Сергея Николаевича по диалектике логического и исторического получено завершение работ Эвальда Васильевича Ильенкова о методе восхождения от абстрактного к конкретному. В этом смысле именно работами Э. В. Ильенкова и С. Н. Мареева под марксизм подведён крепкий философский фундамент, и дальше может идти речь лишь о применении этих общих идей к решению специальных научных вопросов. То, что это дело – плодотворное, я постараюсь проиллюстрировать двумя примерами.

Первый относится к математике и связан с заданным мне вопросом как докладчику на методологическом семинаре в Современной гуманитарной академии в 2013 году. Один из его участников Г. В. Лобастов спросил меня: «Какая категория является для математиков основной?» Недолго думая (вспомнив об Энгельсе), я ответил: «Категория количества». Геннадий Васильевич поправил: «Нет, категория качества». Прошедшие годы показали, что эта (естественная с точки зрения гегелевской логики) мысль находит красивые подтверждения в таких разных областях математики, как теория вероятностей, теория информации и теория группового выбора. И это не простые теоретические умствования, а то, что важно и актуально для практики преподавания математики студентам гуманитарных специальностей. Сказанное демонстрирует, сколь высоким был теоретический уровень методологического семинара в СГА, многие годы руководимого С. Н. Мареевым.

Второй пример призван проиллюстрировать важность столь любимой Сергеем Николаевичем идеи конкретного историзма. Современные позитивистски мыслящие историки науки и философии абсолютизируют гипотетико-дедуктивный метод, доми- нирующий в мышлении представителей физической науки. Можно, однако, заметить, что это, как и аксиоматико-дедуктивный метод, изобретение исключительно древнегреческой цивилизации. И если в отношении метода математических рассуждений, который абсолютизировался Д. Гильбертом, можно аккуратно показать, что он возник случайно (продолжая и по сей день нести в себе эту случайность своего зарождения) [1], то в отношении метода мышления физики и биологии – наук, с развитием которых связаны основные успехи современной циви- лизации, это пока что не сделано, хотя, скорее всего, дело обстоит примерно подобным же образом.

Из публикаций последних лет по проблеме генезиса физического знания [3; 4] видно, что совокупное мышление ведущих учёных Нового времени не может быть описано в рамках субъективно разделявшегося ими гипотетико-дедуктивного метода, но требует для своего объяснения обращения к диалектике логического и исторического, причём не в гегелевском, а именно в марксистском варианте, что и было описано в книге С. Н. Мареева. Решающую роль в возникновении физики Галилея сыграли факторы, связанные с развитием европейской техники. Их в своё время начал изучать Маркс в связи с проблемой генезиса капитализма, но потом оставил эту тему, когда ему стало понятно, что с какого-то момента не техника определяла развитие общества, а напротив, запросы последнего стали определять развитие техники. Об этом моменте я впервые узнал именно из книги Сергея Николаевича. Эти факторы не могут быть выведены «из головы» в стиле «ин-терналистского подхода», господствовавшего до недавнего времени в истории и философии науки, но могут быть осознаны лишь путём диалектического рассмотрения хи- тросплетений взаимодействия технической и научной мысли XV–XVII веков.

Указанное обстоятельство различения фактического способа мышления учёных и его субъективного осознания может быть радикализировано «углублением» его во времена Аристотеля. Современное мышление (не только научное!) исходит как из само собою разумеющегося взгляда на отношение между словом и вещью как условным знаком и его значением. С этого, собственно, и начинается трактат Стагирита «Об истолковании». Между тем в позднем платоновском диалоге «Софист» излагается прямо противоположное учение о тождестве имени и называемой именем вещи [2].

Можно показать (по текстам Аристотеля), что лежащее в основе современной семиотики представление о знаке и значении построено Аристотелем на основе абсолютизации представлений о бестелесных объектах современной ему дедуктивной геометрии. Отсутствие таковой в цивилизациях Индии и Китая (по крайней мере, до систематических контактов с западной цивилизацией) имело следствием взгляды на отношение слова и вещи, сходные не с аристотелевскими, а с платоновскими, а Платон, как известно, в отличие от Аристотеля, ставил диалектику выше геометрии. Случайность возникновении отдельной науки, а именно теоретической геометрии, отражается, таким образом, не только на всей по-слеаристотелевской «философии языка», но на самом способе мышления западной цивилизации (данное обстоятельство, кстати, не может быть осмыслено в рамках гегелевской философии). Понимаемые исторически категории марксовой диалектики, а в это понимание Сергей Николаевич внёс решающий вклад, представляют собой те инварианты человеческого мышления, которые позволяют находить случайность (и тем самым историчность) в современном бытии западной мысли и, напротив, всеобщие моменты в восточном мышлении, которое, как считают позитивистски мыслящие историки науки и философии, якобы не доросло до мышления Запада.

Мы живём в гораздо более историчном мире, нежели это казалось даже Гегелю. И прийти к подобным выводам без работ С. Н. Мареева, думаю, вряд ли вообще возможно. Так, он настаивал на том, что в «философии науки» мы имеем дело с неадекватной формой осмысления особенностей современной науки, которая возникает исторически во взаимосвязи с позитивизмом в общеметодологическом плане. Критическому анализу «философии науки» (кавычки обязательны!) Сергей Николаевич посвятил отдельную монографию [7]. В более кратком виде он представил эту позицию в статье «Ильенков и “философия науки”» в журнале «Логос» [6]. А в коллективной работе [8] преимущества классической философии в анализе научного познания представлены, в частности, на уровне отдельных понятий и проблем.

Квинтэссенцией критического анализа с позиций классической философии развития «философии науки» в XX веке может служить следующее высказывание Сергея Николаевича: «Два важнейших завоевания немецкой классической философии были отвергнуты “философией науки” – диалектика и историзм. Что касается диалектики, то “философы науки” её, как правило, не знают и не принимают. И только Карл Поппер решил сразиться с диалектикой, но изобразил её до крайности примитивно, в духе “диамата”, которым она была истолкована не как логика и метод, а как “общая теория развития”. Именно в этом виде она может быть выведена непосредственно на очную ставку с вещами и, со- ответственно, “фальсифицирована”. Но не о вещах как таковых толкует диалектика, а о понятиях вещей – ведь это логика, а не физика» [6, с. 103–104]. В свою очередь, неприятие историзма, в его конкретном, присущем марксовому подходу, виде, как утверждает Мареев, является следствием непонимания диалектики: «На пути к конкретному историзму философия науки останавливается, так сказать, перед воображением и противоречием … Это те вещи, о которых всерьёз в научной методологии заговорил только Кант. Ильенков в своё время говорил, что современная наука в своём методе дошла только до Канта. Мы бы сказали, что и “философия науки” дальше Канта не пошла и пойти не может, не отказавшись полностью от позитивистской “парадигмы”» [6, с. 109]. Но приведённые тонкие и точные заключения автора в этом месте хотелось бы конкретизировать.

Причины отхода от Канта, движения вспять от него к Лейбницу состоят в том, что все попытки истолкования самого успешного научного «предприятия» в истории человечества – теории электромагнетизма Дж. К. Максвелла – в рамках кан- товской теории познания потерпели неудачу, что и было со всей определённостью отмечено Э. Кассирером в заключительном томе его «Философии символических форм». Этой неудачей объясняется повсеместный отказ от убеждения Канта во всеобщем характере категориального мышления. В трудах же Фихте, Гегеля и Маркса развитие философии происходило как раз в рамках этой кантовской «аксиомы». Позитивистская парадигма зиждется сегодня на идущей от физико-математического естествознания уверенности в превосходстве формально-символических выводов над «допотопными категориальными рассуждениями» классической философии. Это лишний раз показывает, что по-прежнему актуальна поставленная учителем Сергея Николаевича задача развёртывания диалектикой системы собственных специфически философских понятий, с точки зрения которых она могла бы проявлять силу критического различия по отношению к фак- тически данному мышлению и сознательно практикуемым методам. В решение этой задачи С. Н. Мареев внёс вклад, который трудно переоценить.