Шекспировские аллюзии в романе Джейн Гардам "Долгий путь из Вероны"

На празднике, когда Джессика чувствовала себя чужой, она встречает сына хозяев – Христиана. В портрете мальчика, обстановке дома и характеристике их взаимоотношений множество аллюзий на Ромео и Джульетту: «I came down the main staircase again – it’s curving and it has lovely curly iron banisters with roses and things. It would be marvellous for plays. And Then I strolled about until I got to the library <…> over the fire in a chair with a high back there was a boy <…> he had that marvellous face and his hair was terribly long and thick <…> He was better than Leslie Howard and about 16 I think <…> he said without even looking round, “Who’re you?” I said Jessica Vye <…> he said, “Jessica Vye!” and got up – he’s terribly tall – and stood staring and staring at me <…> I thought it must be Romeo and Juliet or something (except that I haven’t read it) and must say I just stared and stared back» (р.109110). Джессика сравнивает Христиана с Лесли Говардом – актёром, исполнившим главную роль в экранизации «Ромео и Джульетты» в 1936 г. (при этом она признается, что не читала саму пьесу).

Отец Джессики тоже называет Христиана Ромео , при этом давая ему характеристику, скорее напоминающую Гамлета: «…That Romeo. That fellow who can’t stop talking about setting the world to rights» (р.121). Последняя фраза перекликается с программными словами самого близкого Шекспиру героя (I, 5): «The time is out of joint. O cursed spite, / That ever I was born to set it right» (Shakespeare 1994: 1091). В переводе М.Лозинского подчеркивается миссия восстановления мира: «Век расшатался – и скверней всего, / что я рожден восстановить его!» (Шекспир 1960: 40).

Однако в отношениях подростков нет ни шекспировской любви, ни страстей. Когда Христиан покинул Джессику во время бомбёжки, она видит его совсем другим. Вместо прелестного мальчика, похожего на Лесли Говарда («She said he was marvellous. She said he was like Leslie Howard»), она видит Христиана с обрезанными волосами, торчащими, как зубная щетка: «…it wasn’t true anymore. Christian’s hair was clipped all over his head like a tooth-brush, upright and brisk» (р.163). Даже по возрасту юноша оказался младше. Джессика узнаёт, что они ровесники: «He’s only fourteen though he looks so much older» (р.138).

В романе Джейн Гардам встречаются аллюзии и на имя Шекспира: «…that Christian. I say he’s got an unfortunate name hasn’t he? <…> He’ll change it <…> to Will or Hasp or something. I think I’ll call him Hasp» (p.121); «I said something about him being Rembrandt to all the world but he was Willie to me» (p.177). Имя Bill (уменьшительное от William) в шутливой форме обыгрывается в связи со Стратфордом-на-Эйвоне (р.188).

Для раскрытия характера Джессики, склонной к размышлениям, важное значение имеют упоминания ее отца о датской крови (аллюзия на Гамлета): «There is a lot of Danish blood on this part of the coast my father says, and the Danes tend to stand about rather. After all, look at Hamlet» (р.18). У тех, кто точно знает, что им нужно, нет ничего датского: «…knowing exactly what they’re up to. Nothing Danish about them» (p.34). Сама героиня внутренне очень цельная личность.

Джессика вспоминает, как она играла в постановке комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь»: «We’d done Midsummer Night’s Dream in class which is a poor play but <…> do come out terribly funny» (р.51). Здесь тоже очевидно противоречивое отношение к творчеству мастера ( a poor play but <…> terribly funny ). В качестве восклицания героиня использует аллюзию на одного из самых привлекательных героев исторических хроник Шекспира – Генриха V – «Oh, Henry Fifth».

Если в романе «A long way from Verona» Джейн Гардам через шекспировскую аллюзию показывает становление писательницы, близкой ей самой, то в рассказе «Groundlings», написанном через восемнадцать лет, она создает образ «фанатки» театральных постановок шекспировских пьес Эгги Батт (См.: Демидова [Горюнова], Бочкарева 2009: 200-202). Воспоминание о послевоенном времени сближает безымянную рассказчицу «Groundlings» с Джессикой Вай и с самой Джейн Гардам.

Главная героиня рассказа – поклонница Шекспира Эгги Батт – тоже отчасти напоминает Джессику, которая говорит о себе: «I am not quite normal» (р.16). Ей так же безразлично мнение окружающих. Но в еще большей степени Эгги Батт напоминает мисс Хопкинс, которая в романе характеризуется через «самый отвратительный цвет – темножелтый»: «…a woman came up the steps into the tearoom, a woman who was the most dreadful colour – dark yellow» (р.21-22). Желтый цвет, вернее, грязно-желтый, в творчестве Шекспира символизировал безумие : «…Он был также знаком зараженного и проклятого места, “цветом глины”, из которой сделан человек со всеми его земными, низменными чувствами: Завистью, Унынием, Подозрительностью, Ревностью» (Чернова 1987: 110).

В пьесе «Зимняя сказка», аллюзии к которой встречаются в обоих произведениях Джейн Гардам, старая фрейлина Паулина, держа в руках новорожденную принцессу, просит богиню Природы взять для сотворения ее души «все краски мира, кроме желтой» (Шекспир 1960: 43), чтобы спасти от «желчного безумья» – ревности, которой одержим отец новорожденной (II, 3): «And thou, good goddess Nature, which hast made it / So like to him that got it, if thou hast / The ordering of the mind too, ‘mongst all colours / No yellow in’t, lest she suspect, as he does, / Her children not her husband’s!» (Shakespeare 1994: 420).

С безумной мисс Хопкинс Эгги Батт сближают стилистические конструкции, отражающие страстное стремление обеих женщин приблизиться к великим людям. Для миссис Хопкинс характерны следующие высказывания: «He may be Churchill to all the world but he’s Winston to me», «He was a Man. He was more than a Man, he was a Mind», «He may have been Chopin to all the world but he was…» (р.22-25). Несобственно-прямая речь Эгги Батт передает те же чувства: «It’s the performance for her. It’s him. Himself. William the Man she comes for» (Gardam 1994: 92).

Джейн Гардам не только «проникается сочувствием к своим героям, но и смеется над ними» (Hanna 2006). Английские критики считают смех, шутку ( fun ) главной особенностью творчества писательницы, отчасти объясняющей даже недостаточно серьезное отношение к ее произведениям

(Turner 2008). В обоих исследуемых нами текстах ирония во многом возникает благодаря шекспировской аллюзии. Тень Великого Барда не только сопровождает автобиографических героинь (рассказчиц) романа и новеллы в их творческом самоопределении, но и становится источником гротескной образности.