Шишков о Ломоносове: чтение в «Беседе любителей русского слова» как программный документ

Основатель «Беседы любителей русского слога», президент Российской академии, министр народного просвещения адмирал Александр Семенович Шишков (1754–1841) был одной из центральных фигур языковых споров начала XIX в., т.н. «полемики о старом и новом слоге»1. Широко известны и те литературные и языковедческие принципы, которые он отстаивал.

Однако сама полемика не была чисто филологической. «Дело в том, что с одной стороны – национальная модель русской культуры оказывается теснейшим образом связанной – а в определенном отношении обусловленной – резко специфической языковой ситуацией, сохраняющей типологическую константность на всем протяжении истории русской культуры; с другой же стороны – вне широкой историко-культурной перспективы факты развития языка и литературы не получают исчерпывающего объяснения. Это заставляет нас рассматривать вопрос как бы в двух приближениях: сначала в общем историко-культурном аспекте, а затем – в более историкоязыковой и историко-литературной перспективе»2. То есть за языковыми и литературными позициями участников полемики стояли их взгляды на развитие и состояние России и российского общества вообще.

Сам Шишков также не был ни профессиональным лингвистом, ни литератором. Его взгляды на словесность были неотделимы от обществен-но-политических3. Шишков говорит о единстве «славенского» и русского языков, необходимости выделения высокого и низкого слогов в рамках русского языка, причем высокие слова – это слова «славенские»: «...язык у нас славенский и русский один и тот же. Он различается только (больше, нежели всякий другой язык) на высокий и простой. Высоким написаны священные книги, простым мы говорим между собою. И пишем светские сочинения, комедии, романы и проч. Но сие различие так велико, что слова, имеющие одно и то же значение, приличны в одном и неприличны в другом случае: воззреть очами и взглянуть глазами суть два выражения, весьма между собой различные»4. Шишков призывает к активному и серьезному изучению церковнославянского языка по духовном книгам для достижения успехов в словесном творчестве («...нужно знать своих слов пристойность и знаменование. Своего языка красоту»5).

Неслучайно противники Шишкова часто упрекали его в том, что в своих выступлениях Шишков часто подменял предмет обсуждения, отождествляя их литературную и языковую позицию с недостатком веры, патриотизма, верности престолу и т.д. Обвиняли Шишкова еще и в том, что он в процессе спора переходил на личности и, кроме того, часто для большей убедительности цитаты, взятые из произведений Карамзина и сильных ли-тераторов-«карамзинистов», перемешивал в своих сочинениях с примерами из третьесортных произведений таким образом, чтобы не слишком осведомленный читатель и их счел карамзинскими12.

Объясняется это тем, что Шишков по большей части писал не научные филологические работы, а, так сказать, литературно-общественнополитические манифесты.

Вот, например, отрывок из «Рассуждения о старом и новом слоге языка Российского»: «Что ж до того? Уж ли без знания французского языка не позволено быть красноречивым? Мало ли в нашем языке таких слов, ко- торые французы точно выразить не могут? <…> Но меньше ли через то писатели их знамениты?»13.

Видно, что по стилю высказывания это скорее лозунг, чем фрагмент лингвистической статьи. Интересно сравнить его с переводом с немецкого «Краткой и справедливой повести о пагубных Наполеона Бонапарте помыслах…», выполненного самим Шишковым: «Нравятся ли вам новизны? Юный ваш рейнский союз? Юное ваше блаженство? Юное ваше учреждение правительства? Нравятся ли французские законы, префекты, мэры, жандармы? Все французские тиранства, титлы, имена?»14. Или с «Рассуждением о любви к отечеству»: «Кто велит воину презирать труды, опасности и самую смерть? Кто посылает его с оторванной рукой нести в жертву и другую руку? <…> Кто удержал их на поле брани? Кто дал им твердость духа стоять против огнедышащих, смертоносных орудий?»15. Оба приведенных текста это призывные манифесты. Первый – к борьбе с завоевателем, второй – к патриотизму и любви к отчеству своему. «Рассуждение о старом и новом слоге» – тоже призыв к борьбе, борьбе на поле языка, литературы и культуры в целом.

Другими словами, практически все работы Шишкова – это манифестация как языковых и литературных, так и общественно-политических взглядов16.

С этой точки зрения показательна речь Шишкова о Ломоносове, произнесенная в «Беседе любителей русского слова».

Изначально она заявлена как восхваление писателя и стихотворца Ломоносова, чье имя «в целом свете толь известно и громко, что стыдно не знать о нем не токмо русскому, даже иностранцу»17. После небольшой биографической справки Шишков начинает разбирать оды Ломоносова, восхваляя его мастерство и умение увлечь читателя. Вот, например, восторженные слова об «Оде на прибытие ее величества великой государыни им- ператрицы Елизаветы Петровны из Москвы в Петербург 1742 года по коронации»: «Что может быть маловажнее и простее сей мысли, что Елисавета по утрам умывается водою из Невы? Но посмотрим, в какую блистательную одежду сумел облечь ее сей несравненный стихотворец»18. «Отсюда происходит, что где у посредственного певца разум при недостатке чувств кажется отвратительною лестию, или чувства при недостатке разума наскучивают единообразием, там Ломоносов волшебною силою пера своего увлекает, преклоняет, убеждает читателя равно с ним мыслить»19.

Оговаривая, что в одах дар Ломоносова раскрылся больше всего, Шишков, тем не менее, не забывает и другие жанры. «Главная сила и способность Ломоносова состояли в лирических творениях, однако и в эпических песнопениях оказал он превосходный талант. <…> Мелкие произведения его имеют также многие замысловатости и приятности»20 и т.д.

Не забывает Шишков связать прекрасный язык Ломоносова и с любовью к отчеству, так как положительный персонаж обязательно должен обладать этой чертой: «Итак, мы видим, что в Ломоносове дар стихотворца изощрен науками, утвержден трудолюбием, обогащен знанием языка своего, соединен с любовию к отечеству, с усердием и верностью к престолу, с благоговением к вере. Таков должен быть писатель!»²². Это вообще очень показательный фрагмент. В нем в приложении к литературно-эстетической позиции Шишкова проявляется и общественно-политическая. Описывая с литературной точки зрения Ломоносова, Шишков переходит к наставлению молодежи, объясняя ей, каким должен быть хороший писатель. Шишков заключает этот пассаж громким манифестом: «Да погибнет разум без благонравия, мудрость без правды, дар слова без честности, острота ума без добродушия!»²³. Получается, что собственно литературное мастерство – «дар слова» – оказывается ненужным само по себе («без честности»), тем самым Шишков еще раз доказывает, что литература и язык для него – средства манифестации и реализации своих общественно-политических воззрений. В конце своей речи Шишков опять обращается к молодым литераторам, заканчивая это обращение опять же громким лозунгом: «(Ломоносов – Г.С. ) должен быть образцом учащемуся красноречию юношеству, руководствуемое им, оно может прийти туда же, где он, в святилище наук, в храм славы; <…> Да не умирают никогда между нами Ломоносовы! Ибо без помрачения ума, без оскудения знаний, без упадка языка и словесности, они умирать не могут!»²⁴.

Так кончалась речь Шишкова в «Беседе…», однако позже при публикации статьи в «Собрании сочинений и переводов адмирала Шишкова» к ней было добавлено «Присовокупление». Сам факт наличия такого допол- нения очень демонстративен. Он еще раз доказывает, что описание мастерства Ломоносова слишком серьезный повод высказаться вообще. Поэтому в печатном виде Шишков решил продолжить свои рассуждения25. Формально он отвечает всем тем, кто незаслуженно ругает Ломоносова, на примере некоего г. Критика. Однако, как будет видно дальше, это в еще большей степени превращает работу в программный документ.

Начинается «Присовокупление» с пространного размышления о словесности в России вообще: о ложном и правильном в ее понимании. «Нельзя не удивиться превратному понятию о Словесности многих нынешних писателей и читателей. Вместо того, чтоб пользоваться предшествовавшими нам творцами, <…> начинаем хулить старое и хвалить новое», что «ведет нас не к чести и славе, но к открытию <…> нашего самолюбия и наших заблуждений»26.

Дальше идет собственно диалог с критиком. Причем в некоторых местах это действительно ответ на не очень удачные его замечания. Однако в большинстве случаев Шишков делает все то, за что его всегда упрекали противники: переходит на личности, отвечает не по существу на замечания, подменяет предмет обсуждения, уходит далеко в сторону от непосредственного ответа критику и т.д. «Хотя бы г. критик и не слыхал о весьма известно покушении мореплавателей наших открыть через север путь в Америку, то бы из последних сей строфы стихов

Колумб российский через воды

Спешит в незнаемы народы27

мог догадаться, что здесь говорится о бывшей экспедиции Чичагова»28.

Вот еще одно рассуждение по поводу той же оды Ломоносова.

«Се мрачной вечности запону Надежда отверзает нам.

В этом фрагменте опять же отчетливо видно, как Шишков по поводу одного замечания критика высказывает практически все свои мысли и убеждения вообще: и то, что хороший писатель должен изучать «язык и книги», и необходимость различать и чувствовать высокий и низкий слог, причем слова высокие не могут быть заимствованными, разговорными, они должны идти от церковнославянских корней. В самом конце Шишков опять же обращает внимание на некомпетентность «многих современных писателей и критиков».

Кончается «Присовокупление» и вся публикация пространным размышлением о воспитании, обучении и пр.: «… любя язык свой и видя неправые его [критика – Г.С. ] о нем суждения, почитаю долгом предостеречь молодых людей, чтобы они не имели святой доверенности к мнимым квин-тимлянам, которые тем больше могут быть вредны, что одарены некоторыми талантами. <…> Ничто не приносит столько вреда языку и словесности, как распространение ложного мнения, что прежний язык наш был худ, труден для простого слога, и что потому надлежит истребить из него все важные, по их названию, славенские слова, и везде заменить их обыкновенными, простыми, которые называют они русскими словами <…>. Должно ли силу и достоинство языка разрушать для того, чтобы повесть оные под ограниченность знания писателей? Должно ли писателям самим верить и почитать их законодателями в языке?»³⁰.

Дальше Шишков рассуждает о том, что большинство современных ему учителей словесности сами ее не знают и не могут различать высокие и низкие слова: «Чему научат они учеников своих? Мне кажется столько не хорошо сказать о ней [России – Г.С. ] сидит , как о курице: cъдит на яйцах ; столько ж худо в важном слоге произносить возлегши локтем на Квказ (вместо лактем ), сколько в простой речи сказать: ударь его по лактю (вместо локтю ). Вот трудности языка нашего <…> непреодолимые для тех писателей, которые через чтение священных книг не утверждают себя в нем.

По истине, если бы мне какой поселянин сказал, у нашева барина много этаких сiớл, я бы продолжил с ним разговаривать, но если бы Ломоносов написал:

Железо браней да не знает,

Служа в труде безмолвных сiớл³¹, то я не стал бы его далее читать!»³².

Интересно: этот фрагмент начинается с того, что Шишков объясняет, почему он не может не высказаться по поводу «неправых суждений» о русском языке, отходя от заявленной темы «Присовокупления» – ответить критикам Ломоносова. То есть собственно Ломоносов отходит на второй план. Более того, появляются размышления о современном воспитании, о том, как надо учить русскому языку, что незаслуженно предают забвению «славенские» слова, что писатели не различают высокого и низкого слогов, не хотят изучать родной язык и т.д. Из всех этих позиций с разговором о Ломоносове связано только неразличение высоких и низких слов, все остальное практически не имеет отношения к изначальному предмету «Чтения…».

Ну и конечно, Шишков не может оставить манифестацию своих позиций без мощного финального аккорда, которым, в общем, и должен кончаться манифест33. Даже и самого Ломоносова, который является абсолютно положительным примером писателя, автор не стал бы читать, если бы он не различал высокого и низкого слова. В общем, это еще раз доказывает, что красота слога для Шишкова категория не субъективно-эстетическая, а определенная жесткими правилами.

На примере «Чтения…» отчетливо видно, что Ломоносов и его поэтический талант для Шишкова являются лишь поводом высказаться на филологические темы, как то: современная литература, современная критика, состояние и перспективы русского языка, отношение русского и «словенского» языков, иноязычные заимствования и т.д. А также и на некоторые социальные темы: обучение и воспитание в России, проблемы веры и патриотизма. Таким образом, эта статья демонстрирует общий прин- цип построения работ Шишковым, который всегда и во всех случаях высказывался сразу по всему комплексу своих взглядов и очень часто увлекался такого рода смешением предметов обсуждения; получалось, что он обвиняет своих оппонентов в том, чего из их филологических высказываний не следовало.

• ¹    А в какой-то момент он был и самой яркой фигурой в этих спорах: «Как известно, Карамзин демонстративно уклонялся от языковой полемики, а те, кто в 1802–1803 гг. стоял под его знаменами, не были способны достойно ответить на выступления Шишкова» ( Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Споры о языке в начале XIX в. как факт русской культуры: («Происшествие в царстве теней, или Судьбина российского языка»: – Неизвестное сочинение Семена Боброва) // Успенский Б.А. Избранные труды. Т. II. Язык и культура. М., 1996. С. 434).

• ²    Там же. С. 413. Другие исследователи (например, Г.О. Винокур) считают, что эта полемика вообще не имела значения с точки зрения лингвистики. «Но собственно в истории языка вся эта знаменитая полемика не имела почти никакого значения. Интерес ее не лингвистический, а гораздо более широкий, мировоззрительный» ( Винокур Г.О. Русский язык: Исторический очерк // Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959. С. 93).

• ³    Это отмечают многие исследователи. См., например, высказывание А. Минакова: «Ломка языка, с его точки зрения, неизбежно вела к размыванию того, что ныне назвали бы национальной ментальностью – основ веры, традиций, устоев, наконец, самой монархической государственности. Язык выступал в понимании Шишкова как субстанция народности, квинтэссенция национального самосознания и культуры» ( Минаков А. Идеология самодержавия: Воззрения русских консерваторов первой четверти XIX века // Русское воскресенье: Православное обозрение. Режим доступа: http://www.voskres.ru/idea/minakov.htm , свободный.

• ⁴    Шишков А.С. Записки, мнения и переписка А.С. Шишкова. Berlin, 1870. С. 215.

• ⁵    Шишков А.С. Прибавление к сочинению, называемому Рассуждение о старом и новом слоге Российского языка // Собр. соч. и переводов адмирала Шишкова: В 17 т. СПб., 1818–1839. Т. 2. С. 388.

• ⁶    Шишков А.С. Рассуждение о старом и новом слоге Российского языка // Собр. соч. и переводов адмирала Шишкова: В 17 т. СПб., 1818–1839. Т. 2. С. 2.

• ⁷    Шишков А.С. Рассуждение о любви к отечеству. СПб., 1812. С. 45–46.

• ⁸    Стоит отметить, в связи с этим, что вообще о деятельности Шишкова на посту министра народного просвещения даже его сторонники отзывались сдержанно. Например, большой поклонник Шишкова С.Т. Аксаков писал об этом периоде: «Что касается до управления министерством народного просвещения, то я не беру на себя судить об этом. Шишков, может быть, слишком односторонне смотрел на предметы и везде проводил свои убеждения, благие и честные в основном, но уже устаревшие, или, потерявшие свою важность. Время шло быстро. Шишков не всегда это замечал, и, живя в прошедшем, никогда не видел потребности настоящего» ( Аксаков С.Т. Собр. соч.: В 5 т. Т. 2. М., 1966. С. 299).

• ⁹    Шишков А.С. Рассуждение о старом и новом слоге... С. 30.

• ¹⁰    Шишков А.С. Рассуждение о любви к отечеству. С. 48.

• ¹¹    Шишков А.С. Записки, мнения и переписка А.С. Шишкова. С. 346–347.

• ¹²    См. об этом: Проскурин О.А. У истоков мифа о «новом слоге»: Кого и зачем цитировал адмирал Шишков в «Рассуждении о старом и новом слоге Российского языка» // Проскурин О.А. Литературные скандалы Пушкинской эпохи. М., 2006. С. 19–46.

• ¹³    Шишков А.С. Рассуждение о старом и новом слоге... С. 45.

• ¹⁴    Краткая и справедливая повесть о пагубных Наполеона Бонапарте помыслах, о войнах его с Гишпаниею и Россиею, о истреблении войска его и о важности нынешней немецкой войны // Собр. соч. и переводов адмирала Шишкова: В 17 т. СПб., 1818– 1839. Т. 10. С. 284.

• ¹⁵    Шишков А.С. Рассуждение о любви к отечеству. С. 40–41.

• ¹⁶    Интересно сравнить работы Шишкова с литературными манифестами западноевропейских романтиков, пишущих приблизительно в то же время (например, П.Б. Шелли, У. Вордсворта, Р. де Шатобриана и т.д.). Однако особенно близки работы Шишкова немецким романтикам, которые активно занимаются изучением своего культурного прошлого: древненемецкого языка, народной литературы, мифологии. Так, Л. Тик в письме В.Г. Вакенродеру от 28.12.1792 пишет о необходимости изучения народной литературы: «Искушенным читателям, право же, не следует иронизировать по поводу тех народных романов, которые продают на улицах по два гроша, ибо «Роговой Зигфрид», «Дети Хеймона», «Герцог Эрнст» и «Генофефа» имеют куда больше истинной выдумки и написаны несравнимо чище и лучше, чем иные популярные модные книги. Если же читатель не хочет поверить мне на слово, то пусть он сам прочитает эти плохо отпечатанные и презираемые истории, и если вкус его еще не окончательно загублен, то он наверняка предпочтет эти народные книги» (Манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С. 119). А Г. Форстер в «Разговорах о поэзии» говорит о том, как надо создавать современный немецкий язык: «Немцы (…) следуют образцам, которые дал Гете: они исследуют первоначальные формы искусства, возвращаются к истокам своего языка и поэтического творчества, возрождают древнюю силу, освобождают высокий дух, который невидимый дремлет в документах отечественной старины. Так (…) рождается новая поэзия, которая ни у одной современной нации не была столь глубокой наукой истинных ученых и прекрасным искусством изобретательных поэтов» (Там же. С. 62–63).

В работах немецких романтиков также много говориться о том, что качественное немецкое искусство это плод влияния его истории. «Недостойно современного человека жить, как попрошайка, на подаяния предшествующего века (…). Необходимо не искусственное подражание внешним формам, а усвоение» ( Шлегель Ф. О значении изучения греков и римлян // Там же. С. 47). Интересно, что и они тоже призывают к борьбе с новомодным вкусом, идущим из Франции. Л. Тик в том же письме В.Г. Вакенродеру пишет: «Что бы ни кричали тупицы, «Разбойники» – великая пьеса, я восхищаюсь ею тем более, чем более ее понимаю, а кто ее не понимает, тот пусть наслаждается Кларой фон Хоэнайхен, тот пусть питается желудями французских пьес, не для него писали Шиллер, Шекспир и Гете». Ср.: «Искусство покоится на знании, и наукой искусства является история. Из поверхностных абстракций, умствований, из ошибочного представления о старине и посредственного таланта во Франции возникла обширная и связанная система ложной поэзии, которая основывалась на такой же ложной теории поэтического искусства; и отсюда почти во все страны Европы распространилась эта (…) болезнь, так называемого хорошего вкуса (…)» ( Форстер Г. Разговоры о поэзии // Там же. С. 62).

Там же. С. 311.

Там же. С. 340, 349.

Там же. С. 315–316.

Там же. С. 339.

Там же. С. 340.

Там же. С. 350–351.

Нельзя не вспомнить, что при публикации в «Собрании сочинений и переводов…»

«Рассуждения о старом и новом слоге…» Шишков добавил туда комментарии на два критических высказывания о его произведении. Причем эти критические письма были написаны им самим для того, чтобы еще ярче и полнее обосновать свои идеи.

• ²⁶    Шишков А.С. Ломоносов: Чтение в беседе любителей русского слова. С. 352–353.

• ²⁷    «Ода на день восшествия на всероссийский престол ее величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 года».

• ²⁸    Шишков А.С. Ломоносов: Чтение в беседе любителей русского слова. С. 360. Стоит отметить, Шишков опускает тот факт, что Ломоносов описывает не «бывшую», а будущую экспедицию капитана Чичагова, она состоялась уже после его смерти в мае 1765 года. Подробнее см.: Львович-Кострица А.И. Михаил Ломоносов: Его литературная жизнь и деятельность // Биографическая библиотека Флорентия Павленкова. Режим доступа: www.ssga.ru/erudites_info/peoples/lomonosov/index.html , свободный. Шишков часто опускал или несколько изменял факты для достижения большей яркости и убедительности своих выступлений.

  
  

Шишков А.С. Ломоносов: Чтение в беседе любителей русского слова. С. 358–359.

Там же. С. 364–366.

«Ода на день восшествия на престол ее величества государыни императрицы Елиса- веты Петровны 1748 года».

• ³²    Шишков А.С. Ломоносов: Чтение в беседе любителей русского слова. С. 367–368.

• ³³    Ср., например, с финалом «Манифеста футуризма» Ф. Маринетти: «Поднимите голову! Гордо расправив плечи, мы стоим на вершине мира и вновь бросаем вызов звездам!» (Цит. по: Манифест футуризма. 1909 г., Италия, Филиппо Маринетти // Первое сентября. 2001. № 28. Режим доступа: http://ps.1september.ru/2001/28/7-3.htm , свободный).