Символика цвета в романе Тони Моррисон "The bluest eye"

Williams T. Collected Stories. New York: New Directions Books, 1985.

А.Р.Иванова, Н.СБочкарева (Пермь) СИМВОЛИКА ЦВЕТА В РОМАНЕ

ТОНИ МОРРИСОН «THE BLUEST EYE»

Первый роман известной афроамериканской писательницы Тони Моррисон «The Bluest Eye» (1970) написан в основном от лица черной девочки Клаудии МакТир (Claudia МасТеег) и посвящен печальной судьбе другой черной девочки - Пеколы Бридлав (Pecola Breedlove1). После изнасилования собственным отцом и обмана цветным священником Пе-кола сходит с ума, обретая в своем безумии самые голубые глаза.

Произведение начинается с небольшого текста, напоминающего школьный букварь, в котором описывается идеальная жизнь семьи (мама, папа, мальчик Дик и девочка Джейн) в зелено-белом доме с красной дверью («It is green and white. It has a red door» [p. 3]). Платье у Джейн тоже красное («She has a red dress»). В прологе описание счастливого детства в светлом доме повторяется несколько раз и становится все бессвязнее, предвосхищая безумие Пеколы в конце романа. На протяжении всего повествования фрагменты этого описания контрастно противопоставляются реальной жизни детей.

Если зеленый является «наиболее спокойным цветом из всех могущих существовать», то красный как «очень живая, подвижная беспокойная краска» производит впечатление «целеустремленной необъятной мощи», внутреннего кипения и горения [Кандинский 1992: 70, 74]. В сочетании с белым эти чистые цвета символизируют идеальную гармонию, а прибавление золотого указывает на ее божественный характер: «...a big red-and-gold Bible. A color picture of Jesus Christ <.. .> a big lamp with green-and-gold base and white shade» [p. 89]. Присутствие огромных темно-красных цветов на ковре («enormous dark-red flowers») превращает «идеальный» дом состоятельной «цветной» семьи в алтарь, ожидающий кровавой жертвы: распластанная на ковре черная кошка с голубыми глазами («black all over with blue eyes» [p.90]) символически предвосхищает трагедию Пеколы.

Четыре главы романа названы по временам года (осень, зима, весна, лето), но посеянные девочками семена не дают всходов, символизируя мертворожденного ребенка Пеколы. Холодной осенью старый и темный дом МакТиров, где Пекола нашла временный приют, выглядит иначе, чем идеальный дом, хотя он тоже зеленого цвета: «Our house is old, cold, and green. At night a kerosene lamp lights one large

room. The others are braced in darkness» [p. 10-11]. Символизируя жизнь, зеленый цвет в романе преимущественно связан с весной, когда появляются первые тонкие зеленые веточки: «The first twigs are thin, green...» [р.97]. При этом реальный зеленый имплицитно сочетается не только с белым, но и с черным цветом. Намекая на весну, зеленые глаза Марин Пил (Maureen Peal), которая носит яркие гольфы с белой каймой, ассоциируются с терновником (sloe, syn. blackthorn): «There was a hint of spring in her sloe green eyes, something summery in her complexion, and a rich autumn ripeness in her walk» [p.62]. Во время болезни Клаудии с подушки на простыню стекает зелено-серая рвота с оранжевыми вкраплениями («green-grey, with flecks of orange»).

В окружении свинцовых облаков, серых каркасных домов и черных телеграфных столбов, в заброшенном магазине, вызывающем тоску и раздражение, живет семья Бридлав. «Безнадежная неподвижность» [Кандинский 1992: 72] серого существования Пеколы («grey building - Pecola's house» [p. 105]) в конце романа сменяется пребыванием в коричневом доме («little brown house» [р. 205]) на краю города около мусорной свалки, откуда тоже нет выхода. Не случайно рассказчица упоминает по аналогии о том, что посаженные ими цветы никогда не вырастут. Коричневый цвет - соединение красного с черным, в котором «красный звучит как еле слышное кипение» [Кандинский 1992: 74]. Разговорное выражение «to do brown» означает обмануть или надуть: Священник Мыльная Голова обманул Пеколу, чтобы ее руками отравить больную собаку и навсегда обречь девочку на безумие. Примечательно, что действие романа происходит в 1941 г., когда Европа была охвачена «коричневой чумой» фашизма.

С самого начала романа сочетание черного с красным (или оранжевым) ассоциируется со смертью: «...tiny pieces of coal <...> red hot and smoking. The dying fire lights the sky with a dull orange glow <...> the patch of color surrounded by black <.„> the dead grass in the field» [p. 10-11] / «...мелкими кусочками угля <...> раскаленный и дымящийся шлак <...> Умирающий огонь окрашивал небо в темный оранжевый цвет <...> огненное пятно в окружении черноты <...> мертвую полевую траву» [р. 4-5]. В восприятии отца Пеколы - Чолли - эти цвета символизируют Сатану (черное чудовище, поедающее красную мякоть арбуза), которого он предпочитает Богу (белый старичок с голубыми глазами). Этот же цветовой контраст подчеркивается при описании района, в котором живут белые хозяева матери Пеколы - Полин: «...the blue Lake Erie. The orange- patched sky of the steel-mill. This sky was always blue <...> large white house with flowers, purple-and-white hearts» (выделено нами - А.И., Н.Б.) [р.105]. Когда-то желтые и светлые глаза Чолли («Не came string, he came with yellow eyes» [p.114]; «Cholly was thin then, with real light eyes» [p.115]) становятся красными и злыми («Cholly had the meanest eyes in town. They were red and menacing» [p. 40]), вызывая обратную ассоциацию с изменением глаз Пеколы.

Типичное для всякого афроамериканского романа символическое противопоставление «black and white» в анализируемом произведении Тони Моррисон служит полюсами, между которыми располагаются остальные цвета. «Цветные» («colored»), увиденные глазами черных детей, оказываются по образу жизни и положению в обществе ближе к белым, чем к черным: «They are in the second row, white blouse starched, blue skirts almost purple from ironing» [р.82]. Особенно акцентируются их светлые глаза: «They have the eyes of people who can tell what time it is by the color of the sky» / «У них глаза людей, которые по цвету неба могут определить время» [с.64]. Фиолетовый, или пурпурный (purple), символизирует достоинство [Гете 1957: 318] и власть [Керлот 1994: 552].

В доме своих белых хозяев миссис Бридлав, мать Пеколы, тоже выглядит королевой в глазах Клаудии: «She looked nicer than I had ever seen her, in her white uniform and her hair in small pompadour <.„> Mrs.Breedlove’s skin glowed like taffeta in the reflection of white porcelain, white woodwork, polished cabinets [р.107]. Даже Пекола здесь одета по-другому: «There sat Pecola in a light red sweater and blue cotton dress» [р.106]. Но одно неосторожное движение девочки, опрокидывающей ягодный пирог, разрушает идиллическую картинку взаимоотношений матери и дочери: «The purple juice <...> splattering blackish blueberries everywhere» [p.108]. Сочетание красного свитера и синего платья ассоциируется с пурпурным цветом ягодного сока. Под тяжелой рукой матери Пекола оказывается на полу в темной луже на фоне светлого дома.

Миссис Бридлав всю свою любовь отдает не родной черной дочери, а чужой белой девочке, что подчеркивает различная окраска ее голоса: «Пег words were hotter and darker than the smoking berries <...> She was soothing the tears of the little pink-and-yellow girls. She whispered, and the honey in her words complemented the sundown spilling on the lake» [р.109]. Желтые волосы и розовое платье девочки получают дополнительные оттенки в ассоциациях с закатным солнцем, медом, зерном, голубым озером, пухом: «А little girl - she wore a pink sunback dress and pink fluffy bedroom slippers. Her hair was corn yellow». В характеристике наполовину белой девочки Маурин Пил доминирует желтый цвет: «Maureen Peal - a high-yellow dream child with long brown hair <...> fluffy sweaters the color of lemon drops» [p.62].

У Пеколы с желтым цветом связаны обертка конфеты с изображением Мэри Джейн («Each pale yellow wrapper has a picture on it. A picture of little Mary Jane, for whom the candy is named. Smiling white face. Blond hair in gentle disarray, blue eyes looking at her out of a world of clean comfort. The eyes are petulant, mischievous. To Pecola they are simply pretty. She eats the candy, and its sweetness is good. To eat the candy is somehow to eat the eyes, eat Mary Jane. Love Mary Jane. Be Mary Jane» [p. 50] / «Каждая бледно-желтая обертка - с картинкой. Изображение малышки Мэри Джейн, чьим именем названа конфета. Белое улыбающееся личико. Светлые волосы в легком беспорядке, синие глаза глядят на нее из мира чистого удовольствия. Глаза нетерпеливые и озорные. С точки зрения Пеколы они просто пре- красны. Она ест конфету, и ей нравится ее сладость. Съесть конфету - это в каком-то смысле съесть саму Мэри Джейн, съесть ее глаза. Любить Мэри Джейн. Быть ею» [с.21]) и любовь к желтым одуванчикам, которые все считают сорняками («Hunkie women in black babushkas go into the fields with baskets to pull them up. But they do not want the yellow heads - only the jagged leaves. They make dandelion soup. Dandelion wine. Nobody loves the head of a dandelion. Maybe because they are so many, strong, and soon» [p. 47] / «Рослые женщины в черных платках идут в поле, чтобы собирать их. Но желтые цветки им не нужны, им нужны только зубчатые листья. Они делают суп из одуванчиков. Вино из одуванчиков. Никому не нравятся желтые цветы. Быть может, потому, что они такие сильные и быстро растут, потому, что их так много» [с. 19]). Желтый цвет может символизировать состояние человека, психически не здорового [Кандинский: 1992: 30], а в европейской культурной традиции связывается как с солнечным божеством, так и с предательством Иисуса.

Связь цвета (color) с цветами (flowers) в романе имеет особое значение для анализа символики событий и их восприятия героями. Так, Клаудия обращает внимание на платье сестры, усыпанное поблекшими от частой стирки розами, когда узнает, что мистер Генри оскорбил ее: «Tiny bunches of wild roses sprinkled over her dress. Many washings had faded their color and dimmed their outlines [p.98]. Розы часто олицетворяют женскую красоту и женственность.

Чтобы завоевать любовь матери и других людей Пекола мечтает о голубых глазах, обращая к небу свои молитвы: «Pretty blue eyes. Big blue pretty eyes <...> blue-sky eyes <...> she prayed for blue eyes, for a year she had prayed» [р.46]. В предисловии к роману Тони Моррисон вспоминает мечту школьной подруги о голубых глазах, объясняя рождение своего замысла: «The origin of the novel lay in a conversation I had with a childhood friend. We had just started elementary school. She said she wanted blue eyes. I looked around to picture her with them and was violently repelled by what I imagined she would look like if she had her wish» [p. 3]. Мечта Пеколы связана с бело-голубой кружкой, на которой изображена звезда киноэкрана красавица Ширли Темпл: «...some milk in a blue-and-white Shirley Temple cup. She was a long time with the milk, and gazed fondly at the silhouette of Shirley Temple's dimpled face» [р.19]. Молоко в белоголубой кружке и красно-коричневые менструальные пятна на платье Пеколы («А brownish-red stain discolored the back of her dress» [p. 27]) и символизируют несостоявшееся материнство девочки, о котором она тоже мечтала.

В то время как Пекола и Фрида обожают Ширли Темпл, Клаудия с детства ненавидит этот «кукольный» идеал белых: «АП the world had agreed that a blue-eyed, yellow-haired, pink-skinned doll was what every girl child treasured» Она ковыряла стеклянные голубые глаза, скручивала желтые волосы и ломала подаренных ей белых кукол, перенося эти чувства и на маленьких белых девочек: «...poked the glassy blue eyeballs, twisted the yellow hair. I could not love it

<...> I destroyed white baby dolls <...> the same impulses to little white girls» [p. 22]. Клаудия на протяжении всего романа пытается развенчать господствующее представление о прекрасном и безобразном, постоянно подчеркивая на множестве примеров, что черные сами поддерживают мнение о собственном уродстве («ugliness») и унижаются, подтверждая превосходство белых над ними.

Юность родителей Пеколы насыщена яркими красками. Ее мать Полин с детства обнаруживает особую чуткость к гармонии формы и цвета окружающих ее предметов, но теряет рисунки и карандаши, так и не научившись рисовать: «Whatever portable plurality she found, she organized into neat lines, according to their size, shape, or gradations of color. Just as she would never align a pine needle with the leaf of a cottonwood tree, she would never put the jars of tomatoes next to the green beans. During all of her four years of going to school, she was enchanted by numbers and depressed by words. She missed - without knowing what she missed - paints and crayons» [p. 111 ]. Каждое событие связано у нее с определенным цветом. Так, цвета их первой ночи с Чолли все время пребывают внутри нее, связываясь с воспоминаниями о детстве (пурпурные ягоды, желтый лимонад, зеленые жуки): «When I first seed Cholly it was like all the bits of color from that time down home when all us chil'ren went berry picking after a funeral and I put some in the pocket of my dress, and they mashed up and stained my hips. My whole dress was messed with purple, and it never did wash out. Not the dress nor me. I could feel that purple deep inside me. And that lemo nade Mama used to make. It be cool and yellowish. And that streak of green them june bugs made on the trees the night we left from down home. All of them colors was in me» [p.115] / «Знаете, когда я в первый раз увидала Кхолли, это было похоже на те цвета, как дома, в детстве, когда мы после похорон собирали ягоды, и я засунула несколько в карман воскресного платья, а они раздавились и окрасили мне бок. Все мое платье испачкалось и так никогда и не отстиралось. Ни платье, ни я. Этот фиолетовый цвет я чувствовала внутри. А еще лимонад, его делала мама, когда папа возвращался с поля. Лимонад был желтый, холодный, на дне плавали семечки. И зеленые жуки на дереве той ночью, когда мы уезжали из дома. Все эти цвета были во мне» [стр. 90]. Момент близости Полин с мужем и второй раз описывается ею через ассоциацию с цветами радуги и веселым смехом: «I begin to feel those little bits of color floating up into me - deep in me. The laughing gets all mixed up with colors. And it be rainbow all inside» [p. 131].

Чолли, в свою очередь, восприимчив к музыкальной гармонии, его образ ассоциируется со свободной стихией, понятной лишь музыканту: «The pieces of Cholly's life could become coherent only in the head of a musician. Only those who talk their talk through the gold of curved metal, or in the touch of black-and-white rectangles and taut skins and strings echoing from wooden corridors, could give true form to his life. Only they would know how to connect the heart of a red watermelon to the asafetida bag to the muscadine to the flashlight on his behind to the fists of money to the lemonade in a Mason jar to a man called Blue and come up with what all of that meant in joy, in pain, in anger, in love, and give it its final and pervading ache of freedom. Only a musician would sense, know, without even knowing that he knew, that Cholly was free. Dangerously free» [p. 159] / «Части жизни Чолли могут обрести целостность лишь в голове музыканта. Лишь те, кто разговаривает при помощи скрученного золота металла, черно-белых прямоугольников и туго натянутых кож и струн, звучащих в деревянных изгибах, могут придать его жизни верную форму. Лишь они знали бы, как соединить сердцевину красного арбуза с асафетидой, с виноградом, с лучом фонаря на спине, со сжатыми кулаками, с деньгами, лимонадом в кружке, с человеком по имени Блю, и понять, что это для него значило в радости, в боли, в гневе и любви, а потом дать этому финальную, всепроницающую боль свободы. Только музыкант способен почувствовать, бессознательно понять, что Чолли был свободен» [с.67]. В памяти Чолли навсегда запечатлелись ассоциации со спасшей ему жизнь и приютившей его тетей Джимми, выраженные цветами высшей духовной власти: «Suddenly he thought of his Aunt Jimmy, her asafetida bag, her four gold teeth, and the purple rag she wore around her head» [р.158]. Кроме того, в детстве он обсуждал Декларацию об освобождении и множество других вещей с извозчиком по имени Blue Jack: «А nice old man called Blue Jack» [p. 133]. Именно c этим человеком связались у Чолли детские представления о Боге: «God was a nice old white man, with long white hair, flowing white beard, and little blue eyes that looked sad when people died and mean when they were bad» [p. 135]. С этими же представлениями связаны мечты Пеколы.

Единство цвета и звука в романе выражается в окраске голосов, уже упоминаемой нами ранее и совершенно не отраженной в существующем переводе романа. Клаудиа вспоминает, как об одной из проституток, которые ассоциируются с коричневым цветом пива, но при этом очень добры к Пеколе, высказываются со злостью и яростью другие женщины: «I had heard too many black and red words about her» [р.77]. Напротив, слова постояльца семьи МакТир несут позитивный весенний настрой, тепло и свет: «His light-green words restored color to the day» [р.75]. Клаудия и Фрида часто слышат песни своей матери по субботам, причем печаль, расцвеченная зелеными и голубыми интонациями ее голоса, прогоняла всю горечь из слов: «Misery colored by the greens and blues in my mother’s voice took all of the grief out of the words» [p.26; с.17]. Песни в стиле блюз, неоднократно звучащие в романе, связаны в истории национальной культуры юга США с тоской по прошлому, печалью настоящего и мольбой о будущем. Музыкальный характер первого романа Тони Моррисон, безусловно, заслуживает специального изучения.

Само название романа «The Bluest Еуе» интерпретируется через единство живописного (самый голубой) и музыкального (самый блюзовый). Голубой (светло-синий, сочетание синего с белым) символизирует одухотворенность, прозрение. Для героя с голубыми глазами это «знак высшего душевного строя» [Шебалкова 1997: 2]. Синий - небесная краска, зовет к бесконечному пути внутрь себя. По мнению Кандинского «погружаясь в черное, она приобретает оттенок нечеловеческой печали» [Кандинский 1992: 69]. Синий «вызывает в нас чувство холода, напоминает нам о тени» [Гете 1957: 315-316], о границе сознательного и бессознательного. Единственное число существительного Еуе подчеркивает мистический характер «самого синего» и указывает на неоднократно упоминаемый в романе глаз Бога, который печально и серьезно наблюдает за людьми с небес. Безумная претензия на то, чтобы занять Его место и возвыситься над другими людьми, от развратного священника передается сумасшедшей Пеколе. Многогранное использование цвета в романе Тони Моррисон повлияло не только на творчество афроамериканских писательниц, в частности, на роман Элис Уокер «The Color Purple» (1982), но и на произведения европейских романисток".

’Sarah Breedlove (1867-1919) - первая в истории США афроамериканка- предприниматель и бизнеследи, впоследствии раздавшая практически все свое состояние на благотворительность. Она придумала машинку для распрямления непослушных кудрявых волос негритянок, наладила его производство и создала самую крупную корпорацию по его продаже. Стремление изменить свою природу в угоду идеалу красоты, созданному белыми, сближает Сару Бридлав с героиней романа Пеколой Бридлав.

"Символика цвета в романе Элис Уокер исследовалась нами ранее [Иванова, Бочкарева 2008: 158160], но без сопоставления с романом Тони Моррисон. Кроме того, доказательство чувствительности Полин к цвету и форме фактически повторяется в образе служанки Греты в самом начале романа современной английской писательницы Трейси Шевалье «Девушка с жемчужной сережкой» (1999) [см. Гасумова, Бочкарева 2008: 152].