Синкретичность этимологий антропонимов и ее учет в ономастической лексикографии

ным статусом, принадлежит к области чистого формообразования, причем в сфере непонятийной или по крайней мере ограниченно-понятийной лексики [13: 19].

С другой стороны, в филологии статус деминутивов проблематичен: если в трудах А.А. Шахматова. Л.В. Щербы, В.А. Богородицкого, А.А. Дементьева, Л.И. Осипова и др. деминутивы относятся к области словоизменения, то для Е. С. Кубряковой, А.М. Родимкиной и др. это словообразовательные явления [11: 61]. Возможность третьего, компромиссного варианта не исключается А. Г. Лыковым: общность словообразования и формообразования он видит в производ-ности второго члена корреляции от первого в границах аффиксации, которая, по предположению ученого, объединяет словоизменение, формообразование и все три разновидности аффиксального словообразования (мутацию - модификацию - синтаксическую деривацию) [8: 65 - 67]. К аналогичному выводу приходит и Н.Д. Голев [5: 29]. Вариативности отводится роль «некоего теневого словообразовательного уровня» [9: 9].

Если лексика непонятийна, не снабжена пометами о функциональной нагрузке, в фокусе внимания авторов словообразовательно-гнездового словаря оказывается последовательность формальных трансформаций ЛИ, мотивированных, в конечном итоге, вершиной гнезда. Языковой материал почерпнут из источников различной степени давности, в основном письменных, включает малоупотребительные или неупотребительные ныне производные.

Возможно, «для системности СИ безразлично, имеет ли такое-то имя в данный момент своих живых носителей» [12: 55], однако для актуализации словообразовательных связей в языковом сознании это весьма существенно. В русской ономастике ощутима оппозиция языческих и христианских этимологий ЛИ. В современном русском языке систему центрируют специфические языковые знаки - христианские имена, лишенные лексического значения и не имеющие особых формальных признаков. Привычка к неактуальности значений ЛИ порождает у нас своеобразную реакцию на мотивированные христианские имена: «Всякий раз вздрагиваю внутренне, услы шав или прочитав имя Господа нашего Христа, которым так щедро награждают своих мальчиков некоторые наши братья по вере - те же греки и болгары. Уточняю - не осуждаю, а просто не могу привыкнуть к этому и принять. Может, они так буквально услышали призыв Христа быть как дети?» [7: 149].

«Эталон» имени немоделен в синхронии русского языка с точки зрения семантики и формы. Выбор ЛИ, лишенных смысловой нагрузки, знаменует собой «своеобразный антропонимический декаданс: “искусство для искусства” или, точнее, “имя только для именования”» [6: 15]. Аксиологический маятник колеблется то в сторону признания плюсов христианизации именника для русского языка, то в противоположном направлении. Так, рекомендуют пересмотреть этимологические интерпретации личных именований в пользу их происхождения от христианских имен с учетом данных топонимических источников; это касается таких ЛИ и их форм, как Дорожка (от Дорофей ), Ива, Иней (от Иван ), Конь, Коняга, Коняшка, Кон, Коша (от Кондрат ), Мех, Мешко, Мишень, Мишура, Муха, Мышь (от Михаил ), Левша (от Леонтий ), Колка, Ниша (от Николай ) и др. [3: 858 - 859].

С позиций дериватологии главной отличительной особенностью языческого именника является производность его составляющих без выхода за пределы одного языка, в отличие от христианского ономастикона, основанного на мотивировке доверием, т. е. заимствовании. В более широком, этнокультурном контексте связь языческого с народным идентична связи мифа и сказки. В этой последней даже христианское имя Ониси-фор , превращаясь в народное Анцифер , способно выполнять функцию табуированного названия нечистой силы ( Анчу-та, Анчутка ) [6: 13].

Значительная группа древнерусских личных имен (Вой, Володарь, Гордята, Колчко и др.) не ассоциируется в современном сознании с ЛИ. Отличие ряда моделей древнерусского словообразования ЛИ (Андрахан от Андрей, Петух / Пя-туня от Петр, Семейка от Семен и др.) наделяет их в наших глазах окказиональностью, несмотря на реальность их бытования и модельность в диахронии языка. Специалисты предполагают, что в древнерусском языке складывались особые модели именований для лиц мужского пола с суффиксами -ах, -их, -ох, -ух, не известные словообразованию старорусских нарицательных имен: Пу-стоха, Се редоха, Скулиха, Сотриха, Се-духа; эмоциональная значимость суффиксов была невелика [1: 122]. К сожалению, формы онимов из устной речи, как ^верифицированные, редко попадают на страницы словарей. Так, в индивидуальных языках современных жителей Кубани нами были зафиксированы 23 формы от ЛИ Григорий и 8 -от Петр, отсутствующие в уже упомянутом «Словаре русских личных имен» (Гоша, Гридечка, Григоруша, Григорочек, Гришуля, Гришулечка, Гришунечка, Петру-нечка, Петрунюшка и др.) [2: 143]. Потенциальное присутствие подобных форм, скорее всего, имело место и в языческом антропонимиконе.

Примером толкования СИ с учетом этого феномена может служить, на наш взгляд, «Тверской топонимический словарь: Названия населенных мест» В.М. Воробьева, автор которого не боится предлагать собственные семантические интерпретации значений русских некалендарных прозваний, «чего обычно старательно пытаются избежать многие исследователи, опасаясь упреков в субъективизме» [4: 3]. Оправданность обращения к лингвогеографическим данным проиллюстрируем следующим примером. В словаре указывается на производность топонима Анжиково от одного из личных крестильных мужских имен с Ан- или Он- : Антин, Антон, Анфим, Онисим, Онуфрий -и производных от них: Антух/ Онтух/ Онтуш/ Анжик - на основе типичности перехода Ш в Ж в финноугорских языках (карельском) [4: 16]. Подобные производящие окажутся нерелевантными для фамилии Анжиевский (и Андрижиевский ), зафиксированной в г. Славянске-на-Кубани Краснодарского края - территории кросскультурных контактов украинского (активно контактировавшего с польским) и русского языков с XVIII в.

Стихию народной интерлингвистики невозможно сбрасывать со счетов. Фонетико-морфологическая близость некоторых мирских и деминутивных крестильных имен позволила ряду исследо вателей (А. Балов, А. Соколов, Н. Ха-рузин, А.М. Селищев, А.Н. Мирослав-ская, А.Н. Горбунова и др.) считать некалендарными такие христианские имена и их формы, как Вахно, Дей, Дорога, Кирша, Конша, Кудин, Логвин, Мелех, Озар, Орех, Уланко, Яхно. С учетом дохристианских (в т.ч. заимствованных) этимологий фамилий, бытующих в Белгородской области, лишь около 20% производящих основ для русских фамилий связаны с каноническими христианскими именами [15: 34].

Современные ономасты согласны с тем, что, по справедливому замечанию Е.Ф. Карского, имена, насаждаемые церковью, вследствие народной этимологии приноравливались к русским корням так, что их уменьшительно-ласкательные формы стали неузнаваемыми; что при отсутствии необходимых дополнительных сведений трудно соотнести с христианскими именами формы Алтух, Анашко, Вереня, Колча, Манша, Мостюга, Тренка и др. [16: 204]. Очевидно, процесс создания некоторых неофициальных форм православных имен сводился к контаминации заимствованных антропонимов с ранее существовавшими языческими именами, а употребление регулировалось ситуацией [17: 4 - 10; 13: 9]. «Деми-нутивные имена в каждом конкретном случае использовались в зависимости от дистрибуции формы и лексического наполнения субстантивного компонента, его конкретности или абстрактности» [16: 204].

В современном русском языке способность к варьированию форм получает неограниченную свободу. Неупотребительные к настоящему времени ЛИ массово осознаются как апеллятивы; таковы, по данным проведенного нами опроса, Акулич - от акула ; Китов , форма от Титов , - от кит ; Доценко - от доцент и т. п. Новое поколение активно создает деминутивы путем заимствования: Алексей - Алекс, Денис - Ден, Евгений - Джон, Джоник , Михаил - Михель и т. п.; в большей степени оперирует новыми нарицательными существительными, нежели омонимичными им неактуальными ЛИ: жарг. афони ‘афганские деньги, афгани’; лазарь ‘лазерный принтер’ [10] и др.

Апеллирование к одной из этимологий фамилий (языческой или христиан- с кой) наблюдается в изданиях, не претендующих, по признанию авторов, «на то, чтобы стать историей русских фамилий», но рассказывающих «о их значении и происхождении» [18: 3]. Однобокость анализа проявляется в предпочтении дохристианских этимологий слов, совпадающих с формами крестильных ЛИ (Гридин от гридень, Костычев от кос-тыч - ‘старинная одежда в виде короткого кафтана с боковыми нашивками’, Левушкин от ловчий, Лутохин, Лутошин от лутоха - ‘липовая кора’) [18: 352, 363 - 364, 386].

Специфику лексикографической практики в сфере гнездования антропонимии мы видим в том, что создатели ономастических (этимологических, словообразовательных) словарей ЛИ русского языка оперируют как актуальными, так и неактуальными для носителей языка ЛИ, редко снабжая синкреты от христианского и языческого имен соответствующими пометами. Включение этимологических дублетов, различающихся звуковой оболочкой, узаконено и не дает повода для рефлексии, как при составлении словообразовательных гнезд онимов.

Составление словарей отантропони-мических актуальных российских ЛИ и фамилий возможно, но на другой основе - в рамках психолингвистической методологии, опроса населения. Круг ЛИ при этом значительно сузится, что компенсируется количеством нетрадиционных форм.

Для сл овоо бразовател ьно - гнездового словаря фамилий сопровождение некоторых ЛИ пометами о синкретическом характере производящих принципиально важно, дабы отапеллятивное гнездование с теми же компонентами не воспринималось как ошибочное. Создавая слово-образовательно-гнездовой словарь отан-тропонимических фамилий жителей Кубани, мы использовали неактуальные формы ЛИ (и сами ЛИ) в качестве необходимых звеньев словообразовательных последовательностей. Иноразрядная природа ЛИ и отчеств по отношению к фамилиям находит графическое выражение -треугольные скобки; знак применим к потенциальным фамилиям русского языка, не встреченным в узком (региональном) ономастическом тексте. Мы вклю чали в словарные статьи этимологические дублеты как фонетически мотивированные формы ЛИ, не подходящие под определение супплетивных (Семен -Симеон, Андрей - Анджей). В качестве образца приводим статью с вершиной гнезда ФОМА, объем которого с вершинным словом составляет 34 единицы; в т. ч. 10 ЛИ, 2 отчества, 20 фамилий. Графические средства дифференцируют ступени словопроизводства онимов:

<Фома>

<Тома>

<Том-к (о)>

языч.

Томило

Томко

Фом-енко

Фоменк-ов

Фом-ин

Фомин-ов

<Фомин-ых>

Фоминых

<Фом-ич>

Фомич-ев

Фомич-енко

Фомиченк-ов

<Фом-к (а)>

<Фом оч-к (а)>

Фомочк-ин

<Фомч-енко>

Фомченк-ов

<Хом (а)>

Хом-енко

Хом-енок

Хомен-юк

Хом-енок

<Хом-ик>

Хомик

<Хом-ич>

Хомич

<Хом-к(а)>

Хомч-енко

<Хом-с(а)>

Хомса

<Хом-ушк (а)>

Хомушк-ин