Сюжет без героя: "Неизвестный друг" И.А. Бунина

Рассказ И.А. Бунина «Неизвестный друг» был опубликован впервые в альманахе «Златоцвет» [2], вышедшем в Берлине в 1924 г. Альманах содержит стихи и прозаические миниатюры, а также хронику культурной жизни России и Европы, он прекрасно иллюстрирован, на обложке – рисунок Билибина, рубрикация проведена по образцу модернистских журналов, в частности, «Аполлона» (даже шрифты повторяют аполлоновский канон, только альманах больше по формату). В целом же «Златоцвет» 1924 г. представляет собой в середине 1920-х годов живую реплику из дореволюционной культуры России.

Творчество Бунина среднего периода (примерно с 1913-го по начало 1930-х годов) имеет зримые отличия от новеллистического позднего периода, периода «Темных аллей». У «среднего» Бунина сюжеты едва намечены, намеренно не прояснены, отдельные рассказы – это записи спутанных снов, а отношения между героями специально выстроены так, что те связи, которыми они соединены, улавливаются очень слабо или не улавливаются вообще. У «позднего» Бунина чаще, напротив, встречаются эффектные концовки, пуан-тированные сюжеты, отчетливая ритмотекто-ника текста.

Характерный пример поэтики И.А. Бунина в средний период – рассказ «Казимир Станиславович», подробно проанализированный с привлечением черновиков О.А. Сливицкой. О.А. Сливицкая показала, что Бунин специально нагнетает неопределенность, когда убирает отдельные подробности сюжета, существовавшие в черновиках рукописи [4, с. 138 – 141]. По черновикам событийная цепь «Казимира Станиславовича» восстанавливается О.А. Сливицкой полностью: отец, когда-то бросивший дочь на произвол судьбы, получает известие о ее свадьбе; терзаясь муками совести, он едет в другой город, чтобы тайно присутствовать на венчании, а в ночь после венчания кончает жизнь самоубийством. Замысел предельно ясен и четок: счастливая ночь дочери должна обернуться страшной смертью ее отца, и одновременность контрастных событий, но в то же время их присутствие в разных планах, неизвестность всего происходящего для дочери (только читатель и автор могут совместить в себе разные планы) – вот что должно было послужить основой для ярких художественных эффектов. Однако в чистовом варианте Казимир Станиславович только хочет покончить жизнь самоубийством, но не делает этого, а главное – читатель не узнает, на чью свадьбу так спешит герой, его дочь оставлена в окончательном варианте просто прекрасной незнакомкой для читателя, да и Казимир Станиславович, возможно, воспринимает ее как незнакомку, которую ему суждено увидеть лишь раз в жизни.

Мотив незнакомки/незнакомца варьируется и в рассказе «Неизвестный друг». Для рассказа на любовную тему мотив незнакомки/не-знакомца многообещающ, у Бунина он становится одним из ключевых и, с одной стороны, как и в беллетристике, позволяет завязать интригу, с другой – используется абсолютно иначе. Если в беллетристике такой мотив позволяет резко или постепенно развеять флер тайны, витающей над героем/героиней, то у Бунина повествование направлено по пути все большего нагнетания неопределенности. И «Неизвестный друг» – как раз тот случай. Мы видим серию писем (всего четырнадцать), написанных с 7 октября по 10 ноября (год не указан, зато за текстом есть бунинское указание време-

ИЗВЕСТИЯ ВГПУ ни и места написания рассказа – Приморские Альпы, 1923 г.), т. е. в полуторамесячном промежутке. Аристократка, которая «не молода…, но… была когда-то не совсем дурна и не слишком резко изменилась…» [1, т. 5, с. 90], имени которой не названо, пишет известному писателю, тоже не названному по имени. Острота сюжета обусловлена тем, что героиня не знакома лично со своим адресатом, она обращается к нему вопреки правилам этикета, вдохновляемая его творчеством. Сам герой так и не появляется. Рассказ имеет своего рода сюжет без героя. Причем сначала героиня не надеется на ответ, затем мягко просит писателя ответить, потом просто требует ответа и, наконец, отчаявшись, прекращает писать. Притом она-то знает его имя, но ни разу не называет его, а вот он так и остается в неведении, поскольку в письмах героиня иронично называет себя «неизвестным другом» писателя, подчеркивая тем самым известность своего адресата. Однако название рассказа полисеман-тично, молчащий, не отвечающий писатель остается неизвестным другом героини, с которой от письма к письму мы все более сближаемся. Обращаясь к известному писателю как к неизвестному другу, вторгаясь в поле его личной неприкосновенности, героиня оставляет нетронутым его имя, приближаясь к возлюбленному герою, но все-таки и отталкиваясь от того круга неизвестности, которым обведена для нее его личность. Текст постоянно «покачивается» на этой волне приближения-отталкивания. Пишущая героиня из ничего создает на пустующем месте героя притягательную энигматическую сущность, скрытую под покровом неопределенности, в финале покров так и не снимается. Кстати, еще не известно, отправляет ли она эти письма.

Сюжеты в письмах восходят к романам и новеллам в письмах. Новелла обычно состоит из одного или нескольких писем, в которых воссоздается та или иная сюжетная перипетия и описывается или предполагается разрешение этой перипетии. Бунинский рассказ, скорее, напоминает роман в письмах: слишком много в них созерцательности, описаний, тех подробностей, которые никак не влияют на событийный сюжет (чего стоит только описание поездки в трамвае в первом письме: «От дождя, от туч было почти темно, цветы и зелень в садах были необыкновенно ярки, пустой трамвай шел быстро, кидая фиолетовые вспышки, а я читала, читала и, неизвестно почему, чувствовала себя счастливой» (Там же, т. 5, с. 89)). Действие скрыто в рассказе лишь одно – перформативное: она пишет о том, что она пишет ему письма. И если, вспоминая жанр романа в письмах, читатель настраивается на роман в духе Лакло, то он, конечно, останет- ся разочарованным. Никаких отношений между героем и героиней, кроме отношений письменных, нет и не будет. Ассоциация с романами Лакло (и их многочисленными отражениями в литературе) напоминает о том, как любит Бунин точечные, фрагментарные стилизации «под старину» (многие вещи Бунина включают стилизации стихов, дневников, песен, как будто сошедших со страниц книг XVII – XVIII вв., или еще более старых). Осколки старины всегда как будто бы на мгновенье возвращают утраченный мир, дают читателю возможность прикоснуться к нему через героев, которые, оставаясь в своем XX в., производят впечатление «нездешних».

Конечно, героиня «Неизвестного друга» – читательница книг своего современника, писателя начала XX в., однако сам намек на форму романа в письмах выдает ее укорененность в мире не только современной ей литературы, но в старинной изящной словесности, что преображает ее: из светской дамы XX в. она становится персонажем, вышедшим из глубин литературы далекого прошлого (вот почему в первом же своем письме она предстает перед своим адресатом с «книжкою в руках»). Она пишет ночью у себя в комнате письма неизвестному другу, напоминая сентиментальных и романтических героинь старинных романов. И живет она в Ирландии: «Эти берега – моя вторая родина, это Ирландия, – видите, из какого далека шлет Вам привет один из Ваших неизвестных друзей … Вчера под ужасным дождем, – у нас вечный дождь…» [1, т. 5, с. 89]. Ирландский городок похож на зимние Приморские Альпы, где свою «вторую родину» обрел Бунин. Но северные края Европы, отдаленные и недоступные, подобны еще и недоступной России, где всегда холодно и пасмурно, и одновременно «Ирландия» – это почти нереальная местность, не местность даже, а область сна и мечты. Ирландия, Гренландия в рассказах Бунина – загадочные страны, где сон граничит с явью, именно в Гренландию во сне мчатся влюбленные друг в друга герои рассказа «Зимний сон» – и навсегда растворяются в метели, исчезают из повествования.

На первый взгляд кажется, что сюжет «Неизвестного друга» – автобиографический: любой известный писатель получает письма восторженных поклонниц и может легко смоделировать ситуацию подобного рассказа. Это, действительно, так, но двойник автора в этом рассказе не только и не столько известный писатель, к которому обращены письма, сколько героиня, сочиняющая эти письма и тоже в определенном смысле являющаяся писательницей (весьма неплохой, поскольку ее рукой водит сам Бунин).

ВОПРОСЫ ИЗУЧЕНИЯ

РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XX в.

Героиня неразрывными узами связана с настоящим автором повествования. В одной из глав «Онегина» Пушкин удивленно восклицает: «Кто ей внушал и эту нежность,/ И слов любезную небрежность», а читатель, вздыхая вслед за автором над письмом Татьяны, тут же усмехается, понимая, что «эту нежность» внушил Татьяне не кто иной, как автор, теперь удивляющийся своему же мастерству. В «Неизвестном друге» Бунин внушил своей героине свое писательское кредо: «Чья-то рука где-то и что-то написала, чья-то душа выразила малейшую долю своей сокровенной жизни малейшим намеком… – и вот вдруг исчезает пространство, время, разность судеб и положений, и Ваши мысли и чувства становятся моими, нашими общими» [1, т. 5, с. 91]. Конечно, не какой-то неясный адресат, о котором известно лишь то, что он известный писатель (тотальная игра в известность/неизвестность пронизывает весь текст), а пишущая героиня является писательницей и читательницей одновременно. Она сочиняет роман о своей жизни и своей любви, попутно снабжая его мета-текстовыми рассуждениями о себе как об авторе и о природе творчества. Авторский образ отражается в героине и герое настолько, что трудно установить границы между автором и героями, от героев незаметно совершается переход к автору, и наоборот. Это явление можно назвать автоперсонажностью, это свойство всего художественного мира Бунина, которое на уровне стиля подробно описано Ю. Мальцевым [3, с. 325 – 326].

Очень часто Бунин дублирует ситуации и целиком сюжеты своих рассказов среднего периода в позднем творчестве. У «Неизвестного друга» есть такой дублет – «Визитные карточки» в «Темных аллеях», только сюжет «Визитных карточек» гораздо более жесткий. Герои «Визитных карточек», как и в «Неизвестном друге», – знаменитый писатель и восхищенная им романтичная дама с «увядшим, но оттого еще более трогательным» лицом. Только здесь встреча произошла и закончилась драматически: известный писатель жестоко обошелся с мечтательницей, удовлетворив свое «сладострастное желание воспользоваться ее наивной и запоздалой неопытностью» [1, т. 7, с. 75].

Конечно, сказать, что автор отражается в героине «Визитных карточек» так же, как и в героине «Неизвестного друга», было бы не совсем точно, однако именно на беззащитной и трогательной героине, а не на известном писателе, лежат рефлексы бунинского Я. Во-первых, у героини символическая русская судьба, фокус темы – потеря имения, родно- го дома, переезд: «Мы совсем обеднели тогда, продали остатки имения и переехали в город…» [1, с. 76]. Подобная судьба у другого, уже откровенно автобиографического героя Бунина – Арсеньева. Во-вторых, возможно, за мечтой героини о визитных карточках скрывается не только простодушное желание прикоснуться к чему-то значимому и великому (мечтой, столь грубо растоптанной известным писателем), но и авторское, чисто писательское «желанье славы» – как сложный комплекс чувств, которыми одержим каждый писатель и которые состоят, по-видимому, не столько в жажде известности, сколько в возможности почувствовать, что эфемерный мир мечты, который писатель воплощает на бумаге, обрел плотность и устойчивость.

В «Визитных карточках» мечта героини, претворившаяся в несчастливое знакомство с писателем, была безжалостно сокрушена, в «Неизвестном друге» сюжет остался без героя и без финального пуанта, однако это сохранило в первозданности и самоценности мир, сотканный из фантазий, снов, из любимых книг героини-мечтательницы. Смысл рассказа сосредоточен в пустотах, провалах между звеньями событийной канвы, что позволяет почувствовать, сколь ярким и самоценным может быть мир мечты, который в рассказе Бунина «Неизвестный друг» открывается в зеркалах авторского Я, в отголосках традиционных жанров, таких как романы и новеллы в письмах, в перекличках с другими, более поздними текстами.