"Сказать государево жалование…": практики обращения монарха к населению Сибири в конце XVI - XVII веке

Acknowledgements

• A. Yu. Konev’s research was carried out according to the state task, no. 121041600045-8, project “Western Siberia in the context of Eurasian Relations: man, nature, society”

• V. A. Slugina’s research was carried out with financial support of RFFR within the framework of a scientific project no. 19-39-60006

Konev A. Yu., Slugina V. A. “To Say the Sovereign’s Awarding…”: Practices of the Monarch’s Appeal to the Siberian Population at the End of the 16^th – 17^th Centuries. Vestnik NSU. Series: History and Philology , 2022, vol. 21, no. 1: History, pp. 37–48. (in Russ.) DOI 10.25205/1818-7919-2022-21-1-37-48

Известно, что одной из специфических форм коммуникации русских самодержцев с жителями Сибири, закрепленной в текстах приказной документации XVII столетия, было так называемое « жаловальное ( жалованное ) слово » / « милостивое слово » . На его присутствие в наказах сибирским воеводам этого времени обратили внимание еще дореволюционные исследователи [Словцов, 1886, с. 27; Кулешов, 1894; Оглоблин, 1901, с. 122–141]. Позднее С. В. Бахрушин объяснял назначение этого «слова» как попытку царского правительства «публично отмежеваться» от злоупотреблений предыдущих воевод. Он указал на стереотипность его содержания и неизменность церемонии его оглашения, отметив, что для местного населения такое обращение от имени царя всё же было важным [Бахрушин, 1959, с. 164–

165]. А. А. Преображенский рассматривал практику оглашения «жалованного слова» как демагогический прием царской власти, используемый для снятия социальной напряженности и убеждения населения в будущих изменениях [Преображенский, 1972, с. 351–352]. Е. В. Вершинин поставил вопрос о происхождении этой клаузулы, полагая, что она вошла в тексты сибирских наказов с первых воевод, назначенных при Борисе Годунове в 1599 г., и превратилась в XVII в. в приказной штамп. Ее появление он связывает с прецедентом освобождения местных народов от уплаты ясака на 1600 г. [Вершинин, 1998, с. 67–68]. «Жалованное слово», по мнению Е. В. Вершинина, для туземного населения служило подтверждением пребывания в «вечном холопстве» у московского царя и права на защиту с его стороны [Вершинин, 2018, c. 247]. М. М. Федоров пришел к заключению, что через оглашение «жалованного слова» и выдачу подарков – «государева жалования» происходило юридическое оформление прав и обязанностей сибирских аборигенов, в частности признание за ними права проживать на прежних территориях (которые теперь объявлялись собственностью российского монарха) в обмен на вмененный им исправный платеж ясака [Федоров, 1978, c. 15–17]. Уточняя выводы М. М. Федорова и Е. В. Вершинина, А. Ю. Конев отметил, что «жалованное слово» развивало юридические начала шертных договоров, при этом в шертях на верность царю излагались обязанности сибирских «иноземцев», а «жалованным словом» определялись преимущественно их права [Конев, 2005, c. 173–174]. Связь жалованного слова с текстами шер-товальных записей в контексте политико-правового оформления подданства сибирских народов подробно проанализирована в монографии А. С. Зуева, П. С. Игнаткина, В. А. Слугиной [2017, c. 146–163]. Авторами настоящей статьи в их совместной публикации был предпринят сравнительный и содержательный анализ «жалованных слов» из наказов сибирским воеводам, адресованных представителям автохтонного населения: определены разделы, установлены статьи и элементы, подвергавшиеся изменению и редукции на протяжении XVII в. [Слугина, Конев, 2020].

В работах, касавшихся «жалованного слова» (чаще всего его текста и оглашения), остается нераскрытым вопрос о формах и процедурах вербального обращения – «государева жалованья», употреблявшихся в Русском государстве до «Сибирского взятия». Как следствие, вне поля зрения исследователей оказывалось влияние этих форм и процедур на становление регулярной практики оглашения «жалованных слов», адресованных сибирякам в XVII в. Цель настоящей статьи – выявление источников происхождения «жалованного слова» и определение его функционального назначения в контексте взаимоотношений царской администрации с жителями Сибири в конце XVI – XVII в. В отличие от предшествующей историографии, сосредоточившейся на изучении царского «слова», адресованного только представителям туземных народов, мы рассмотрим его варианты, обращенные ко всем основным категориям сибирского населения различных исповеданий и этнической принадлежности: ясачным, пашенным, торговым, посадским, промышленным, жилецким и служилым людям.

Целесообразно определить семантику термина жаловать и производных от него. В словаре Вл. Даля находим устаревшие значения слова жаловальный – «милостивый, снисходительный, благосклонный». Из значений глагола «жаловать» в этой связи обращают на себя внимание: «любить, чтить, держать в милости, дарить, награждать подарком» [Даль, 1995, c. 525]. Соответственно «жалованье» означало не только вознаграждение за службу, но и действие того, кто жалует, дарит, награждает.

В интересующей нас терминологической паре (сочетании) «слово» выражает форму и формулу волеизъявления суверена. Несомненна историко-юридическая связь «жалованных слов» с жалованными [Ельчанинова и др., 2014, c. 134–141] и уставными грамотами 1, выдаваемыми отдельным персонам, организациям или целым территориям. Важное отличие именно в форме трансляции заставляет исследовать «жалованное слово» обособленно от жалованных грамот, как самостоятельный источник права. «Грамоты» представляли собой ак- ты, закрепляющие эксклюзивные льготы, экономические и политические права за частными лицами и организациями (эти документы, как правило, бережно хранились получателями, копировались и передавались потомкам). «Жалованные слова» через представителей монарха оглашались отдельным социальным группам устно, что не давало оснований получателям «слова» апеллировать к ним как к нормативным актам.

Важная для трактовки «жалованного слова» информация содержится в известной воинской повести о Сухане [Малышев, 1956]. Раненый герой, погибая, отказывается от обещанной награды государя пожаловать его «городами с пригороды» и «бессчётной золотой казной», а просит дать ему «жалованное слово и прощение». В. И. Малышев, отмечая сходство значения приказной формулы с тем, которое обнаруживается в повести, заметил, что «жалованное слово» обозначает «не только награду, но и похвалу, справедливую оценку деятельности» [Там же, c. 55]. Таким образом, здесь проводится четкая грань между «жалованием» – наградой за заслуги и «жалованным словом» – символическим актом, подтверждающим благорасположение князя, признание им заслуг героя и дарование прощения.

С. Б. Веселовский обратил внимание на то, что обязанность князя оказывать покровительство своим дружинникам и жаловать своих бояр и слуг «определялась обычаями дружинной службы, составляя своего рода неписанную конституцию феодализма». При этом «в понятие княжеского жалования входили как существенный элемент: воздавать честь по делам, держать в чести и не обесчестить» [Веселовский, 1969, c. 472–473]. Комментируя это, Ю. М. Эскин пишет, что «понятие “жаловать” связано с отношениями вассалитета», экстраполируя названные выше «пережитки дружинной службы» на аналогичные обязанности русских государей в отношении своих бояр в XVI в. [Эскин, 2009, c. 143]. Мы же отметим еще одно важное замечание С. Б. Веселовского, которое состоит в том, что нарушение князем своих обязательств оказывать покровительство, жаловать по службе и блюсти честь «могло дать дружиннику повод расторгнуть договор о службе и сложить с себя крестное целование» [Веселовский, 1969, c. 476].

Оглашение «жалованного слова» практиковалось в периоды сбора поместного войска в XVI–XVII вв. Указывая ополчению явиться в назначенное место для сбора, государь посланным с соответствующей грамотой лицам предписывал «воеводам, а потом дворянам и всяким ратным людям сказать государево царское жалованное слово, спросить о здоровье… и грамоты прочитать вслух» (Успенский, 1818, c. 360). В опубликованной В. И. Бугановым записи разрядной книги о «береговой службе» и отражении нашествия крымских татар в 1572 г. сообщается, что царский посланник О. М. Щербатов-Оболенский был отправлен «с государевым жалованным словом и з денежным жалованьем» к боярам, воеводам и «ратным людям» и «государевым словом бояром и воеводам и всей рати говорил, чтоб государю служили: “а государская милость к вам будет и жалованье”» [Буганов, 1959, c. 179].

Судя по всему, к началу XVII в. сложился формуляр этого высочайшего «привета и благодарности» войскам. В качестве примера приведем изложение в разрядной книге такого обращения царя Бориса Годунова к боярам и воеводам, у которых «было дело» (боестолкнове-ние) «со крестопреступники с литовскими людьми и с Ростригою декабря в 21 день [7113/ 1604]»:

А се говорить чашнику Миките Дмитриевичую Вельяминову от государя боярину князю Федору Ивановичу Мстиславскому: «государь царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии и сын ево царсково величества царевич Федор Борисович всеа Русии жалуют тебя, велели тебе челом ударить; да государь царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии и сын ево царсково величества царевич князь Федор Борисович всеа Русии жалуют тебя, велели о здоровье спросить»… Да Миките же Дмитриевичую говорить бояром князю Дмитрею Ивановичю Шуйскому с товарыщи: «Князь Дмитрей Иванович с товарыщи! Государь царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии и сын ево царсково величества царевич князь Федор Борисович всеа Русии жалуют вас, велели вам поклонитца» (Разрядная книга, 2003, c. 85–86).

Обращает на себя внимание четкое выделение социальных групп, к каждой из которых адресно обращается царь с милостивым словом. В этом прослеживается стремление, призна- вая боевые заслуги, «оказывать покровительство и жаловать по службе» соответственно чину и разряду.

Еще одной сферой использования «жалованного слова», как минимум со второй половины XVI в., была дипломатия 2 и взаимоотношения с попавшими в орбиту русского влияния и зависимыми от Москвы Чингизидами. Приведем пример, который объединяет в себе два этих случая. В начале 1552 г. царь Иван Грозный отправил в Казань к хану Шах-Али (Шига-лею) боярина князя Д. Ф. Палецкого и дьяка И. Клобукова. Посланники должны были передать от имени государя:

А приказывал ко царю и земле Казанской жалованное слово за службу, и о полону приказывал, чтобы по шертным грамотам полон руской весь освободили. При этом характерно напоминание: «чтобы царь памятовал великаго князя Василья жалованье и царево великаго князя Ивана жалованье, чтобы государю на Казани прямил по шертным грамотам, как правду дал» (Татищев, 1996, c. 179).

Формулы обращения, устоявшиеся в коммуникации московских самодержцев c дворянским ополчением и в посольской практике, оказались особенно востребованы на присоединяемых со второй половины XVI в. к Русскому царству территориях, где складывалась воеводская система управления. Как известно, и в Поволжье, и в Сибири, она опиралась в реализации своих функций, с одной стороны, на военно-служилую корпорацию, с другой – на лидеров туземных сообществ, давших шерть-присягу «белому царю» на верность. Неудивительно, что в распорядительные документы, регламентировавшие действия воевод, проникли формуляры «жалованных слов», адресованных служилым людям и представителям автохтонных элит.

В наказе 1594 г. посланному в сибирские города воеводе кн. П. И. Горчакову указано собранным для похода «на Пелымского князя» лялинским и вишерским вогуличам «государево жалованное слово сказать, что их государь пожалует, в данях во всяких полегчит». Инструктируя воеводу относительно устройства дел в Таборах, в наказе предписывалось «казаком терским говорить государево жалованное слово, чтоб они государю послужили» (РИБ, 1875, cтб. 103, 110). В наказе сургутскому воеводе О. Т. Плещееву от 10 февраля 1595 г. «жалованное слово» адресовано атаману Темирю Иванову и «его прибору казаком терским, и соль-ским, и донским», чтобы они «потерпели и государю послужили, а государь их за их службу и за терпение пожалует своим великим жалованьем и перемену на их место к новому году пошлёт и отпустит их» (Сторожев, 1908, c. 7). В грамоте тюменскому воеводе Г. И. Долгорукому от 16 марта 1596 г., в связи с инцидентом, связанным с «воровством» толмача Мити Токманаева, который «смуту и ссору в служилых людех и в ясашных татарех учинил», указано: «а татаром бы есте служилым и ясашным сказали наше жаловальное слово, что мы их пожаловали своим великим жалованьем, и они б нам служили и жили по своим юртом и по волостям по прежнему» (РИБ, 1875, cтб. 55).

В грамоте из Посольского приказа, адресованной в Казань воеводе князю А. В. Сицкому и дьяку Ч. Оботурову, относительно сбора с местных народов «запросных денег» содержится напоминание об указе бывшему в 1592–1598 гг. казанским воеводой князю И. М. Воротынскому:

…велено им к себе взяти осламчеев 3 лутчих и сотников и сказати им велено наше жалованное слово, что мы их сотников, и осламчеев, и чувашу, и черемису пожаловали, денег с них з животов, и с промыслов, и со всяких товаров на наших ратных людеи имати не велели, и указу нашего о том к вам не бывало, и они б на наше жалованье были надежны, и имати с них денег не велено (Веселовский, 1908, c. 158).

Схожая формулировка теперь уже о сложении дани на 1600 г. с ясачного сибирского населения позднее будет использована в стереотипных грамотах июня 1599 г., направленных воеводам сибирских городов. Вот соответствующая выдержка:

…и сказавали им наше царское жалованье, что мы их пожаловали, ясаку с них имати не велели, и велели им жити безоброчно, и в городех бы юрты, и в уездех волости полнили… 4

Ранее уже отмечалось, что содержание этих грамот находится в тесной связи с текстами наказов, выданных воеводам, назначенным в Сибирь при Борисе Годунове и бывшим «у руки государевы» в апреле 1599 г. [Конев, 2015]. В качестве примера приведем фрагмент «жалованного слова», касающийся податных льгот из наказа новому тобольскому воеводе С. Ф. Сабурову:

Да будет ясак положен не под силу, и в том им тягость, и государь велел им, смотря по тамошнему делу, в ясакех полготить. А з бедных людей, кому платить ясаков не мочно, имати ясаков не велел, чтоб им, сибирским всяким людем, ни в чем нужи не было. И они б, Сибирские земли всякие люди, жили в ево царском жалованье во всем во облегченье, и в покое, и в тишине, безо всякого сумненья, и промыслы всякими промышляли, и государю царю и великому князю Борису Федоровичю всеа Русии самодержцу служили и прямили во всем по своей шерти, на чом государю шерть дали 5.

Итак, расширение хронологии и круга анализируемых документов позволило установить, что «жалованное слово» приобрело характер устойчивой формы царского обращения к различным категориям русского и иноземческого населения в контексте выполнения ими своих обязанностей («служб») еще во второй половине XVI в. Оно восходит к более ранним формам царских «пожалований», содержащих меры поощрения и льготирования. Очевидно, что практика оглашения «слова» опережала его формализацию. В 1590-е гг. оно в краткой форме появляется в соответствующих документах приказного делопроизводства (включая наказы), адресованных сибирским воеводам еще до восшествия на престол шурина царя Федора Иоанновича. Поэтому заключение Е. В. Вершинина, что данная «клаузула… вошла в сибирские наказы с первых воевод, назначенных при Борисе Годунове» 6, следует скорректировать: «жалованное слово» эпизодически встречалось в наказах и грамотах казанским и сибирским воеводам до 1599 г., но только с этого момента оно систематически включается в наказы воеводам на занятие ими должности в сибирских городах и острогах в виде пространного формализованного текста.

Источники второй половины XVI в. фиксируют не только развитие приказного языка, определяющего содержание «жалованного слова», но и позволяют выявить целевые функции его оглашения. Оно употреблялось в следующих случаях. Во-первых, в условиях военной мобилизации или несения службы на окраинах обращенное к войску (полку, гарнизону) «слово» выступало в качестве похвального и мотивационного приветствия, обещавшего благорасположение государя и награду за хорошее несение службы. Во-вторых, при выстраивании отношений с постордынской правящей элитой «слово», прельщая подарками, содержало напоминание о шертных обязательствах, которые брали на себя контрагенты царских посольств, и требование исполнения этих договоренностей. В-третьих, в процессе утверждения и закрепления в подданстве «ясачных» и «торговых» людей из числа местного нерусского населения адресованное им «жалованное слово» обещало льготы и освобождение от налогов. В-четвертых, в случае эксцессов, нарушавших установленный порядок взаимоотношений, «слово» выступало как инструмент его восстановления и нерушимости. Следует заметить, что лишь в упомянутом выше наказе П. И. Горчакову 1594 г. встречается сочетание нескольких функций «жалованного слова» и присутствие различных категорий его адресатов. В целом же до известных наказов 1599 г. такие сочетания в едином распорядительном документе были не характерны, и в других источниках нами не выявлены.

Что же представляло собой «жалованное слово» в своем развернутом сибирском варианте, возникшем на рубеже XVI–XVII вв.? Его наиболее устойчивая формула в XVII в. воспроизводилась в соответствующих статьях наказов сибирским воеводам на занятие должности. Изначально оно было обращено к двум укрупненным группам – представителям индигенно-го населения («сибирские князи», «мурзы», из волостей «татары», «остяки», «вогулы» и т. п.) и «служилым, торговым, пашенным, всяким жилецким и приезжим людям». Последние иногда совокупно определялись словосочетанием «русские люди». Так, в тобольских наказах характерным оборотом при переходе от одних к другим была фраза: «а после русских людей велети им (воеводам. – А. К. , В. С. ) быти у себя…» ⁷. Учитывая, что в составе «служилых», «торговых» и тем более «приезжих» в сибирских городах и уездах этого времени могли находиться представители разных этноконфессиональных сообществ, не представляется возможным утверждать, что адресаты «жалованного слова» группировались строго в соответствии с этническим и вероисповедным признаками.

Следует подчеркнуть, что содержание и структура «слова» долгое время имели плавающий характер, а его адресаты не всегда выстраивались в какой-то четкой последовательности. При этом «слово», обращенное к «русским», было значительно короче того, что предназначалось ясачному населению, иногда оно просто замещалось фразой «что государь их пожаловал, велел им свое государево денежное и хлебное жалованье дать» [Барахович, 2018, c. 94]. Мы уже имели возможность подробно рассмотреть формуляр «жалованного слова» ясачным «иноземцам» в наказах XVII в. и охарактеризовать все его отличительные особенности [Слугина, Конев, 2020, c. 187–192]. Чтобы дать читателю представление об аналогичной наказной статье, адресованной «русским людям» в первой половине того же столетия, приводим ниже соответствующий фрагмент из наказа тарским воеводам И. В. Кольцову-Мо-сальскому и Г. Г. Желебужскому от 15 февраля 1608 г.:

А наперед сего велети бытии в съезжей избе служивым и всяким жилецким, и приезжим людем, и ска-зати им государево царево и великого князя Василья Ивановича всеа Русии жаловальное слово, что царское величество их пожаловал, велел их беречь и нужи их росматривати, чтоб им нужи не было, и оне б, служивые и всякие люди, царьским смотреньем и жалованьем по его, царьскому, милосердью жили безо всякие нужи. А будет им воевода князь Сила Гагарин 8 и головы Василей и Беззуб в чом какую обиду или продажу, или насильство какое чинили, и посулы имали, и они б нам били челом, а они по царьскому повеленью во всем управу учинят. Да хто на кого учнет бити челом в их насильствах и в продажах, или в каких обидах, и им в том велети приносити к себе челобитные и давати им суд, и управу чинити по государеву цареву и великого князя Василья Ивановича всеа Русии указу безволокитно 9.

Постепенно, примерно с 1650-х гг., в наказах сложились три формулы «жалованных слов», предназначенных 1) детям боярским, казакам и стрельцам; 2) пашенным, торговым и промышленным людям; 3) ясачным людям. «Жалованное слово» как нарратив получило широкое распространение в Сибири: воеводы вносили его положения в наказные памяти приказчикам и ясачным сборщикам 10.

В «жалованном слове» все подданные рассматривались сквозь призму их служебных обязанностей. Так, для ясачного населения под службой понимался исправный платеж ясака, а для «юртовских татар» – участие по призыву воевод в военных походах против «немирных» соплеменников и других «иноземцев». Для русских служилых людей – быть верным и исправным в несении многообразных военных и административных поручений, за что государь «жалует», а за их неисполнение грозится «опалой» и «смертной казнью». Интересна в этой связи практика превентивных мер для предотвращения измен и бунтов в служилой среде. В 1685 г., реагируя на известия об измене якутских и албазинских казаков, Сибирский приказ велел якутскому воеводе Матвею Кровкову собрать всех служилых людей и зачитать им указ оставаться в «верной службе». В нем служилым людям напоминаются положения крестоцеловальной записи и «жалованного слова»: дается отсылка к «давности» верной службы их отцов и их самих; напоминается об обязанности служить и исполнять приказы воевод, обещается выплата жалования за сообщения о бунтовщиках (ДАИ, 1867, с. 349).

Подводя итоги проведенного исследования, можно сделать следующие выводы. «Жалованное слово», появившееся на рубеже XVI–XVII вв. в наказах сибирским воеводам, возникло не вдруг, а наследовало соответствующим практикам XVI столетия. В XVII в. оно закрепилось и приобрело сложное полифункциональное назначение, его текст формализуется и превращается в приказные штампы, которые активно тиражировались в Сибири и выходили за рамки царских наказных клаузул, перекочевывая в распорядительные документы местных воеводских администраций. Такое широкое распространение «жалованного слова» за Уралом обусловливалось, на наш взгляд, следующими основными факторами: отдаленностью региона, его фронтирным положением и связанной с этим необходимостью дополнительно легитимировать власть монарха, периодически напоминать о его влиянии на «окраинах». Это было особенно важно во взаимоотношениях с «иноземческой» элитой. В этом случае ритуал произнесения «жалованного слова», завершавшийся обязательным угощением («кормом»), нес в себе характерные черты посольских миссий и связанных с этим дарооб-менных практик 11. «Жалованное слово» служилым людям следует расценивать как индикатор предельной мобилизации сибирских войск, находящихся в экстремальных условиях, в постоянной готовности к дальним походам и участию в вооруженных конфликтах. Служилый контингент следовало подбадривать и обещать ему жалование, выплаты которого в Сибири нередко задерживались годами. Государево обращение к податным категориям (ясачным, пашенным, посадским, торговым и жилецким людям) содержало актуальные акценты на незаконности несанкционированных Москвой поборов, на гарантии этим подданным заниматься своими промыслами и ремеслами, эксплуатировать свои угодья и проживать на закрепленных за ними землях.

В качестве важнейших функций «жалованных слов» (текстов и ритуала их произнесения) в Сибири конца XVI – XVII в. мы определяем следующие:

• •    репрезентация образ монарха (конструирование сценария власти);

• •    прямое обращение к подданным с целью гарантии / подтверждения их прав и обязанностей, закрепления / пролонгации отношений подданства (напоминание о ранее данных присягах: «иноземцами» – шерти, а православными – крестоцелования);

• •    публичное подтверждение полномочий воеводы на управление в городе / остроге и уезде (воевода прибыл и действует «от государя»);

• •    поддержание отношений символического дарообмена (преимущественно с «иноземцами» в виде раздачи «жалования», корма и получения ответной «поминочной рухляди»);

• •    восстановление нарушенного порядка / условий договора (прощение вины, обещание возмещения за нанесенный ущерб, угроза наказания нарушивших государеву волю).