Скоморох Алексей Крученых: стихотворные посвящения Н.И. Харджиева

В 1993 г. издательством «Гилея» был впервые издан сборник стихотворений Феофана Буки «Крученыхиада». Под этим псевдонимом скрывался Николай Иванович Харджиев (1903-1996). Самые ранние тексты «Круче-ныхиады», сохранившиеся лишь благодаря тому, что Алексей Крученых сам сдал их в РГАЛИ (ф. 1334, on. 1, ед. хр. 280-282), датированы 1943 г. (поздравление с 57-м днем рождения; впоследствии такие поздравительные стихотворения стали ежегодный традицией и были включены в сборник). Последние были добавлены Харджиевым во второе издание 2006 г. С.В. Сигов (Сергей Сигей), автор предисловия ко второму изданию, подчеркивал, что «Феофан Бука - самый близкий друг Алексея Крученых и микроскопировал жизнь футуриста на протяжении десятилетий. Это лучшее и единственно правильное до сих пор исследование жизни и творчества Крученых» [Харджиев 2006, 410].

В огромном корпусе текстов «Крученыхиады» автор предложил много «амплуа» Крученых: шамана, черта, вампира, мага, оборотня, кокильяра, апаша и проч. И только один из образов поэта-футуриста имеет ярко выраженную национальную оценку - скоморох. Скоморохи присутствуют и на вырезанной из неизвестного журнала обложке самодельного сборника посвящений Харджиева, подаренных Крученых (РГАЛИ. Ф. 1334, он. 1, ед. хр. 282). Этому особенному образу и посвящено настоящее исследование.

Кроме того, «скоморошеское» начало в творчестве Алексея Крученых до сих пор не попадало в поле внимания исследователей русского авангарда. Однако объектом изучения неоднократно становилось скоморошество в поэзии других участников группы «Гилея». Одним из первых скоморошескую традицию в поэзии авангардистов выявил Н.П. Смирнов в статье «Место “мифопоэтического” подхода к литературному произведению среди других толкований текста (о стихотворении Маяковского “Вот так я сделался собакой”)» (1978). В ряду возможных интерпретаций исследователь указывает, что символичное превращение лирического героя в собаку может восходить к сюжету былины «Вавила и скоморохи», или, в глобальном смысле, традиции скоморохов наряжаться животными [Смирнов 1978, 200-201]. Более подробно проблема скоморошества в творчестве

Маяковского раскрыта в диссертации М.А. Галиевой «Трансформация фольклорной традиции в русской поэзии начала XX века: С.А. Есенин и В.В. Маяковский» (2016). Упомянутое выше ряженье в костюмы животных исследователь прослеживает в трагедии «Владимир Маяковский» и поэме «Облако в штанах». В поэме же автор обнаруживает, что в речи лирического героя возникает экстатический катарсис, свойственный выступлениям скоморохов [Галиева 2016, 179, 185]. Помимо этого, скоморошество в его связи с погребальным комплексом прослеживается в поэме «Человек» [Галиева 201 б, 182].

Скоморох также становится персонажем поэтических текстов рубежа веков. Из них выделим стихотворение Л.Н. Трефолева «Грядущий скоморох» (1892). В нем человек будущего предстает именно в образе скомороха, который противопоставляет себя современному поэту:

“Несчастный! Ты мне незнаком.

Ты, вместе с Музою-наседкой, Пел добродушно... петушком. Мой смех - не твой! Он над долиной Звучит с небес, как крик орлиный” [Трефолев 1958, 181].

Такое противопоставление очень созвучно идеям, высказанным футуристами два десятилетия спустя. Н.С. Выгон в докторской диссертации «Современная русская философско-юмористическая проза: проблемы генезиса и поэтики» (2000) называет смех скоморохов «способом преодоления косности, началом, рождающим новые отношения, новый взгляд на мир» [Выгон 2000, 376].

Кроме того, в 1930-е гг. P.O. Якобсон, соавтор Крученых по сборнику «Заумная гнига», в своем курсе лекций «Формализм и современное русское литературоведение» представил «единую версию истории русской литературы от византийского средневековья, скоморохов и “Слова о полку Игореве” до своих современников, Маяковского и Хлебникова» [Якобсон 2011, 104]. О самом же Крученых литературовед вспоминал так: «У Кручёных бывали <.. .> неожиданные, озорные сопоставления и колоссальное чувство юмора. Он замечательно декламировал и пародировал» [Якобсон 2012, 34].

Активный интерес ближайшего окружения Алексея Крученых к скоморошеству позволяет предположить, что и в творчестве будетлянина скоморошья традиция должна была оставить след. В кругу своих знакомых Крученых был известен не только как поэт, но и как библиофил и коллекционер редких изданий (об этом писали поэт М.М. Скуратов, купец-меценат А.А. Шемшурин и другие современники [Сухопаров 1992, 99; 243]), поэтому он вполне мог быть знаком со сборниками текстов скоморохов и посвященными им монографиями конца XIX - начала XX вв.

Самым ранним исследованием русского скоморошества считается небольшая статья И. Беляева «О скоморохах» (1854). Однако, на наш взгляд, больший интерес представляет книга музыковеда, профессора Санкт-Петербургской консерватории А.С. Фаминцына «Скоморохи на Руси» (1889), наиболее обобщающая и популярная монография периода предмодернизма. О глубине и охвате исследования можно судить по тем задачам, которые ученый обозначает во введении: «Исследовать, в чем именно заключалось искусство скоморохов, рассмотреть характер их, разносторонность потешной их деятельности, отношение к ним народа, наконец - гибель и замещение их иными представителями музыкального искусства» [Фаминцын 1889, 2]. Таким образом, скоморохи, в понимании Фамицына, оказываются близки футуристам своим антагонизмом в отношении искусства Нового времени. Кроме детального воссоздания жизни и образа скоморохов, Фаминцыну удалось собрать в монографии множество примеров скоморошьих песен, былин и других фольклорных источников.

Следующим важным шагом в изучении скоморошества и смеховой культуры в целом стало издание в 1898 г. на русском языке книги французского профессора истории А. Газо «Шуты и скоморохи всех времен и народов». Помимо самого перевода монографии с французского языка издание содержало «дополнения из Сборника Кирши Данилова, из вышеназванной книги А.С. Фаминцына, из статьи, помещенной в “Историческом Вестнике” за 1888 год и др.» [Газо 1898, 4].

Помимо академических исследований, на рубеже XIX XX вв. выходит ряд сборников прозаических и стихотворных текстов, стилизованных под скоморошеские. Отметим лишь некоторые из них: «Скоморох: Юмористический альбом с карикатурами (сцены, рассказы, стихотворения, шутки, остроты и проч.)» (1883); «Скоморох XX века: сборник русской и переводной юмористики в прозе и стихах» (1904); «Скоморох: юмористический сборник» (1910).

Итак, Крученых вполне мог быть знаком с этими текстами и, возможно, примерять на себя маску скомороха. Во всяком случае Харджиев изображает будетлянина в образе скомороха в трех стихотворениях «Крученыхиады»: «Звученых в чащобе...», «Дела виршеплетов - морока...» и «Чудовищный, но человечный...». Отметим, что все три произведения отсутствуют в текстах «Крученыхиады», переданных в архив самим будет-лянином. Таким образом, они, скорее всего, были добавлены Харджиевым при подготовке печатного издания «Крученыхиады» в 1990-е гг. Первое из стихотворений выделяется не только объемом, но и детальностью образа. Приведем его текст полностью:

Звученых в чащобе не пиво с тосчищи пивал, а то и дело гусли пощипывал, -не мог звуковым волхвованьем упиться. Таинственно в лад подрагивали обе его ноги, а иногда - сердито стучали копытца,

и струны перебранивались, как враги.

С цветущих ветвей, с медоносных чашек утреннюю славили зарю хоры звениц, звонареек, звукашек, подражающих Звукарю [Харджиев 2006, 432].

Стихотворение начинается со словослияния «Звученых», образованного, очевидно, от фамилии Крученых и слова «звук». Игра в переиначивание фамилии поэта была для Харджиева привычна: в текстах «Кру-ченыхиады» встречаются «Кручик», «Чертеных», «Хынечурк» и проч. Прозвище «Звученых» выполняет несколько функций. Во-первых, поэзия представляется как музыка и пение; во-вторых, внимание читателя акцентируется на конкретном звуке «з», который футурист выделял из всех прочих в статье «Стихомет Зудиссимо» (1923) [Крученых 1923, 5], тем самым усиливая аллитерацию, являющуюся доминирующим приемом в первой части стихотворения.

Итак, Харджиев помещает лирического героя Звученых в чащу леса, где он «гусли пощипывал». Согласно Фаминцыну гусли были «первоначальным, древнейшим инструментом скоморохов» [Фаминцын 1889, 1]. При этом игра на гуслях показана делом веселым, так как противопоставляется питию пива «с тосчищи». Далее в стихотворении появится еще один традиционный национальный инструмент - копытца. При этом они «сердито стучали», а струны гуслей «перебранивались, как враги». Можно предположить, что издаваемые скоморохом воинственные звуки являются аллюзией на «грозную баячь», которую Крученых пропагандировал еще в статье 1913 г. «Слово как таковое» [Крученых, Хлебников 1913, 9].

В четвертой строке к мотиву скоморошества добавляется волхование. Эта параллель видится неслучайной. В 1914 г, когда Крученых и все ку-бофутуристы были на пике популярности, была опубликована брошюра И.Ф. Барщевского «Несколько слов из истории искусства скоморохов», в которой он утверждал, что скоморох «есть синоним “знахаря”, “волхва”, “кудесника”, “колдуна” и т.д.» [Барщевский 1914, 3]. Впоследствии теорию о том, что скоморохи - это наследники волхвов, подтверждали исследователи скоморошества А.А. Морозов в работе «Скоморохи на Севере» (1946) [Морозов 1946, 212-213] и А.А. Белкин в монографии «Русские скоморохи» (1975) [Белкин 1975, 30].

Кроме того, скоморошество и волхование схожи экстатическим состоянием вовлеченных в действие лиц. Подобные состояния исследователи смеховой культуры отмечали также у юродивых. Так, А.М. Панченко в статье «Смех как зрелище» (1984) писал: «Юродивый “шалует” с той же целью, что и ветхозаветные пророки: он стремится “возбудить” равнодушных “зрелищем странным и чудным”. По внешним приметам это зрелище сродни скоморошьему» [Панченко 1984, 84]. Поведение юродивых и представления скоморохов позволяют отнести их к фигурам «изнаночного мира», о которых Д.С. Лихачев и А.М. Панченко писали, что они «босы, наги <.. .> не имеют общественного устойчивого положения и вообще какой-либо устойчивости <.. .> кабак заменяет им церковь, тюремный двор -монастырь, пьянство-аскетические подвиги и т.д.» [Лихачев 1976, 16-17].

Об экстатических состояниях писал и сам Крученых. В сборнике 1913г. «Взорваль» футурист утверждал, что к заумному языку человек прибегает в самые важные минуты жизни. Приводя в качестве примера речь хлыста Шишкова, автор называет подобный религиозный экстаз «подлинным выражением мятущейся души» [Крученых 1913, 23]. Возможно, на эту общую черту заумного творчества Крученых и песен скоморохов намекал Феофан Бука в еще одном стихотворении «Крученыхиады», противопоставляя будетлянина другим поэтам:

Дела виршеплетов - морока, плюя, вспоминаешь о них, Крученых стихом скомороха в заумную тайну проник [Харджиев 2006, 43 8].

На близость скоморошества и юродства Харджиев указывает в другом стихотворении сборника: «.. .ты кто: страстотерпец увечный / иль вечный плясун-скоморох?» [Харджиев 2006, 468]. Несмотря на то что автор, казалось бы, противопоставляет эти фигуры, в Крученых, по его мнению, они сочетаются, ведь в первой строке того же произведения он называет будетлянина «чудовищным, но человечным» [Харджиев 2006, 468].

В финальной части стихотворения «Звученых в чащобе...» песня Звученых подчиняет себе всю окружающую природу: ее подхватывают «хоры звениц, звонареек, звукашек» и славят зарю. Создавая своего рода кольцевую композицию, в этой части стихотворения поэт тоже использует прием словослияния. Теперь «звук» и «звон» сливаются со всем окружающим: синицами («звениц»), канарейками («звонареек»), букашками («звукашек»). Сам же Крученых получает новое прозвище Звукаря, чем Харджиев еще раз подчеркивает важность звука как такового в творчестве будетлянина.

Таким образом, сразу в трех стихотворениях Н.И. Харджиев создает детальный образ Крученых как скомороха. Вероятное знакомство футуриста с научной литературой о скоморохах позволяют предположить, что и сам будетлянин мог примеривать на себя эту маску, а значит, в «Кручены-хиаде» мы видим именно рецепцию этого «амплуа» Крученых. В рецепции Харджиева нашло отражение национальное начало искусства скоморохов, которое, скорее всего, имело большую важность и для Крученых. Скоморошеский образ (так же, как использование фольклорной зауми, архаизирующих неологизмов и народного стиха) был элементом древней поэзии, которую пытался возродить будетлянин.