Социальное качество развития территорий: проблемы измерения

Одной из актуальных проблем современного российского общества является неравномерность развития территорий. Вследствие разницы в первоначальных условиях и особенностей федеральной и региональной политики на пространстве современной России реализуется широкий спектр изменений. В географическом плане неоднородность российского общества приобретает самые разнообразные формы: параметры развития городов-мегаполисов, провинции и сельских территорий различаются не только в экономическом отношении, но также демографически, культурно и пр.

Традиционные показатели уровня развития социально-экономических систем, такие как, например, валовой внутренний продукт (в субъектах Федерации валовой региональный продукт), объем промышленного производства, объем инвестиций в основной капитал, объем производства сельскохозяйственной продукции и тому подобные не являются точными и, что очень важно, достаточными критериями для оценки благосостояния страны или отдельных ее регионов. Валовой внутренний продукт как экономический показатель не учитывает и не отражает изменений, происходящих в приоритетах социальных ценностей общества в целом, в предпочтениях различных социальных групп и отдельных людей. Но именно эти факторы в настоящее время становятся все более и более важными. Даже интенсивные темпы валового экономического роста, порождающие общество изобилия товаров, не являются идеалом, стремление к которому в безусловном порядке обеспечивает рост благосостояния и социальную умиротворенность граждан.

Как представляется, для всестороннего анализа качества развития территорий и отдельных сообществ необходимо учитывать все составные элементы социальной жизни, ее «социального качества», компонентами которого является ряд социальных и экономических факторов, в состав которых входит большое число различных индикаторов, в том числе и ранее используемые традиционные социологические и экономические показатели. Данные факторы охватывают как индивидуальное качество повседневной жизни, так и более широкий социальный контекст. Применяющие данную концепцию исследователи пытаются найти в ней баланс, с одной стороны, между индивидуальной самореализацией человека и его участием в различных коллективных объединениях; между биографическим и социальным развитием (уровнем личного действия и социальной структурой), а с другой — между формальноинституциональным и неформальным уровнями взаимодействия.

В мировой исследовательской и практической литературе концепция «социального качества» используется для оценки макросоциаль-ных стратегий основных социальных групп

* Работа выполнена при поддержке проекта РГНФ № 12-03-00578

общества и определения успешности развития стран, территорий, сообществ различного уровня. К примеру, современные ежегодные социально-статистические отчеты ЕС («Социальная ситуация в Европейском союзе») концентрируются на тематике социального качества. Предпринимаются попытки подобных исследований применительно к условиям Азии. «Социальное качество сегодня, вероятно, представляет собой наиболее полно теоретизиро-ванный и оперционализированный целостный социальный конструкт качества жизни» [4, p. 176], который принимают во внимание при выработке не только социальной, но и экономической и экологической политики. Концепция «социального качества» отличается от методологии измерения «качества жизни» тем, что она затрагивает все сферы повседневной жизни и позволяет разрабатывать стратегические решения на базе комплексной оценки социальных процессов.

Теория социального качества основывается на четырех предположениях:

• 1)    человек по своей сущности является социальным существом;

• 2)    существует конституирующая взаимозависимость, диалектика между самореализацией людей как социальных существ и процессами формирования коллективных тождеств. Эта диалектика и есть реализация «социального»;

• 3)    наиболее важны две группы противоречий: (а) между социетальным и «биографическим», индивидуальным развитием (первоначально характеризуемое как разрыв между макро- и микроуровнями); и (б) между формальным уровнем систем, институтов и организаций и неформальным «жизненным миром» семьи, группы и сообществ;

• 4)    социальные изменения происходят в отношении взаимодействия между вторым и третьим пунктами [10, p. 25].

Социальное качество определяется как «степень, в которой люди в состоянии участвовать в общественных отношениях при условии увеличения их благосостояния, возможностей и индивидуального потенциала» [10, p. 25], охватывая групповой (коллективный) и индивидуальный уровни. Таким образом, под социальным качеством понимается способность больших групп общества, территориальных сооб- ществ и отдельных индивидов вносить вклад в его выживание, развитие и благополучие.

Социальное качество коллектива — это не только накопление жизненного качества каждого из его отдельных участников: оно включает в себя эмерджентно-коллективные и индивидуальные признаки. Его воплощение — общество, которое не только экономически успешно, но также способствует социальному участию и социальной справедливости. Общество с высоким уровнем социального качества описывается его исследователями следующим образом: «Граждане должны иметь возможность и обязаны участвовать в социальноэкономической жизни общества и делать это такими способами, которые увеличивают их благосостояние, их индивидуальный потенциал и процветание сообщества. Для этого граждане должны иметь доступ к необходимому уровню экономической безопасности и быть социально включены, проживая в сплоченных сообществах, и имея определенные властные полномочия, в целях развития их потенциала во всей полноте. Другими словами, социальное качество зависит от степени, в которой экономическим, социальным и политическим гражданством обладают все жители» [12, p. 109].

Понятие социального качества всестороннее, охватывает объективные и субъективные показатели. Исследователи выделяют три основных фактора (элемента) социального качества, социально-экономическую безопасность, социальное включение и социальное сплочение [7]:

Социально-экономическая безопасность — степень, в которой у человека имеются достаточные ресурсы в течение продолжительного времени как условие для процесса самореализации. У социально-экономической безопасности есть два аспекта: (1) факторы благосостояния, которые гарантируют базовую экзистенциальную безопасность граждан (доход, социальная защита, здоровье); безопасность повседневной жизни (качество пищевых продуктов, проблема охраны окружающей среды, безопасность на работе) и внутренняя свобода; безопасность и правосудие; (2) жизненные возможности людей: «здесь цель состоит в увеличении числа альтернативных вариантов, между которыми человек может выбирать» [7, p. 341]. Российские исследователи также склонны связы- вать отношение населения к местному самоуправлению, готовность принимать в нем участие с реальным социально-экономическим положением населения [2].

Социальное включение (social inclusion) — степень, в которой у индивидов имеется доступ к институтам и общественным отношениям. Этот фактор обращается к проблеме участия и к процессам включения в коллективные идентичности и реалии, которые определяют самореализацию. Социальное включение связано с принципами равенства, справедливости и их структурных причин. Его основание — гражданство, которое «связано с возможностью участия в экономических, политических, социальных и культурных системах и учреждениях (институтах)» [7, p. 346].

Социальное сплочение лежит в природе общественных отношений, основанных на разделяемых тождествах, ценностях и нормах. Социальное сплочение отсылает к солидарности как основанию коллективных иденичностей и проявляется в процессах, которые создают, защищают или подрывают социальные сети и социальные инфраструктуры, подкрепляющие эти сети. Надлежащий уровень социального сплочения — тот, который позволяет гражданам «существовать как реальные человеческие существа, как социальные субъекты» [9, p. 284].

Выделенные компоненты не являются ортогональными (непересекаемыми), они часто взаимодействуют и дополняют друг друга, но взятые вместе в качестве качественных компонентов социальных феноменов представляют всестороннюю модель, отражающую динамические и структурно-функциональные характеристики развития общества.

Как представляется, первичными факторами неудовлетворительного развития сообществ, территорий, индивидуумов выступают условия социально-экономической безопасности. Особенно показателен приоритет этого элемента качества социального развития при анализе социальной ситуации в российских условиях, показывающем, что депрессивное развитие провинции или сельской «глубинки» зачастую вызвано последствиями «трансформационного шока», проявляющимися в низких показателях социально-экономической безопасности и признаках социально-политической эксклюзии населения (что означает, в первую очередь, граж- данскую пассивность, равнодушие к вопросам гражданской, социальной субъектности).

С практической точки зрения подход, основанный на изучении «материальных» причин социальной эксклюзии, является, вероятно, самым простым в использовании, поскольку позволяет оперировать традиционными индикаторами социально-экономического развития и социального самочувствия. Наиболее детально разработанная концепция анализа уровней социальной эксклюзии позволяет выделить и идентифицировать разнопорядковые факторы, способствующие маргинализации. Исследователями выделены и различные уровни исследования эксклюзии, начиная с индивидуального, или биографического, уровня, переходящего затем на уровень соседской группы или сети («социальный» или «жизненный» мир) и, наконец, — на социетальный или структурный уровень [13].

Социетальный, или структурный, уровень. Здесь недостаток включенности проявляется с точки зрения социальной фрагментации, аномии, антагонизма и отчуждения. Присутствует также недоверие к учреждениям (институтам) и властям. Отсутствие доступа к ресурсам проявляется в проблемах, связанных с полноценным питанием и увеличивающейся дихотомией между имущими и неимущими. Таким образом, говоря об эксклюзии на структурном уровне, исследователи описывают фрагментированные, отчужденные, лишенные доверия друг к другу группы и сообщества, подозреваемые остальной частью общества, и возможно небезосновательно, в иждивенческих (или корыстолюбивых) настроениях, прибегающие к услугам незаконных структур (формирующие их) и антагонистичные всему обществу [5]. Подобным образом (структурно) исключены из социальной жизни беженцы, незаконные мигранты и другие меньшинства.

Уровень «жизненного мира» (территорий, соседских групп, сетей). Нехватка принадлежности здесь проявляется в местной (территориальной) сегрегации и разъединении. Отсутствие сотрудничества (кооперации), нездоровые отношения между соседями или внутри территориального сообщества — все это является результатом нехватки доверия. Низкое качество местной инфраструктуры и общественных служб, включая медицинское обслуживание, школ и жилья является проявлением недоступности необходимых ресурсов «жизненного мира». В социальном отношении исключенные сообщества или территории, представлены поселениями, экономическая и социальная среда которых одинаково неразвиты, и в которой отсутствуют возможности социального роста. Члены таких сообществ презираемы и избегаемы членами других, более благополучных сообществ; классический пример исключенного в социальном отношении сообщества — это гетто или «глубинка».

Биографический, индивидуальный уровень. Признаком нехватки принадлежности к социуму выступают одиночество, изоляция, низкое самоуважение. Скорее всего, такие индивидуумы ха-рактеризируются недосточным доверием к людям, персонам, символизирующим власть; лишение доступа к ресурсам проявляется в безработице и отсутствии жизненных возможностей. Таким образом, в социальном отношении исключенные индивиды характеризуются как люди, имеющие низкое чувство собственного достоинства, отдаленные от социальной, политической и экономической (формальной) активности, не участвующие в «нормальной» общественной жизни. Типичный пример индивидуального проявления социальной маргинализации — бездомные, алкоголики, наркоманы, члены «проблемных семей».

Идентификация разных уровней и взаимосвязи между ними обеспечивает важный шаг вперед в операционализации понятия социальной эксклюзии. При этом разные уровни анализа допускают интеграцию различных объяснительных уровней при исследовании причин социальной эксклюзии и выявлении ее степени. Группы факторов структурного и «мирожизненного» уровней, относящиеся к социальной сегрегации могут быть выявлены непосредственно на биографическом уровне. Так, причины, по которым некоторые индивидуумы или группы могут быть безработными, отчужденными от политики и испытывать недоверие к полиции и другим представителям власти, могут быть определены как факторы, препятствующие трудоустройству, связанные со структурной принадлежностью, нехваткой доверия и ресурсов. Часть причин, ведущих к маргинализации индивидуумов, носит локальный характер (уровень «жизненного мира»), поскольку они проживают в социально исключенных сообществах, а часть — структурный уровень. Факторы разных уровней взаимодействуют совокупно, что приводит к кумулятивному результату.

В научной литературе обращение к тематике социальной включенности (social inclusion) происходит реже, чем к проблематике социальной эксклюзии (social exclusion). Такое положение дел было бы оправданным, если бы включенность и эксклюзия были бы просто двумя полюсами единого континуума или двумя сторонами одного явления. Хотя большая часть исследователей по умолчанию подразумевает это, ученые, напрямую обращающиеся к проблеме соотношения двух понятий, настаивают на их внеположенности. Г. Штейнерт [8, p. 6] характеризует участие как активную ответственную деятельность, различая интеграцию и участие как возможные противоположности понятию эксклюзии. Он полагает, что интеграция (синонимичная «включенности»), требующая соответствия социальным нормам и правилам, является слишком пассивным и потенциально непродуктивным процессом. В этом он перекликается с исследователями, отмечающими, что общества, чрезвычайно интегрированные в социальном отношении, — могут характеризоваться значительным статусновластным неравенством, и настаивающими поэтому на необходимости снижения дифференциации доходов различных страт в целях борьбы с социальной маргинализацией (эксклюзи-ей) [3].

Социологи А. Вокер и А. Вигфилд также считают, что социальная включенность не просто противоположность эксклюзии [11]. Они сравнивают социальную включенность и экс-клюзию следующим образом: если следствием эксклюзии является отказ от некоторых атрибутов гражданственности (их не-реализация), то социальная включенность является уровнем, на котором формируется гражданская позиция. Формально мы могли бы определить социальное включение как состояние, в котором люди чувствуют себя интегрированными (что соответствует действительности) в различные процессы, организации, подсистемы и структуры, которые составляют повседневную жизнь. Однако необходимо также учитывать, что социальное включение не просто противополож- ность исключения, поскольку представляет собой базис, отправную точку для «позитивного» (активного) гражданства. Таким образом, высокая степень социальной включенности требует активного осмысленного участия в общественных делах, обладания гражданскими полномочиями и реализации этих возможностей, а не просто интеграции в пределах неравноправного и жестко иерархиизированного общества, поэтому говорить об оппозиции эксклю-зии/инклюзии уместно именно в рамках теории, сосредоточенной на политических аспектах социальной жизни.

Следует признать проблематичный характер формирования условий для социальной включенности в большинстве современных обществ. Даже в относительно благополучных странах, таких как США или современная Россия, можно наблюдать одновременно крайнюю социальную дифференциацию и высокий уровень географической сегрегации, что проявляется в наличии почти полностью маргинализированных и лишенных какой-либо связи с властью сообществ типа «гетто» и их противоположности — сообществ «элиты», «отделенных от массы и изолированных в поселениях, напоминающих средневековые замки, или крепости, защищаемых частной охраной и высокотехнологичными системами безопасности» [5]. В контексте оппозиции эксклюзии/инклюзии можно говорить о континууме, где на одном конце находятся сообщества и индивиды, находящиеся в состоянии «двойной эксклюзии», а на другом — добровольно исключающиеся из жизни социума, с различными промежуточными степенями пространственной и социальной сегрегации. Прерывистая «двойная эксклюзия» характерна только для некоторых, крайне дифференцированных обществ, таких, например, как США [3].

Исследования социального развития сельских территорий в России показывают, что современное сельское сообщество, даже обладая выраженной локальной идентичностью, не является субъектом власти и локальной политики: отсутствие активной социальнополитической позиции характеризует не только отношение рядовых жителей к самоуправлению, но и более широкие вопросы публичной, общественной жизни. Рыночные преобразования в сельском социуме привели к формирова- нию феномена «двойной эксклюзии», связанной с процессами социально-географической и отраслевой стратификации (в котором сельское население оказывается в неравных условиях по сравнению с городским) и социальной дифференциации, приводящей к маргинализации отдельных личностей, социальных групп и целых сообществ. Социальные и экономические условия напрямую оказывают воздействие на процессы политического участия, включенности сообществ [1].

Учитывая, что большинство исследователей трактуют социальное сплочение как позитивное явление, а социальную эксклюзию — как отрицательное, то можно допустить, что два этих конструкта должны быть причинно связаны: возрастание уровня социального сплочения должно привести к снижению социальной экс-клюзии, или высокая степень социальной экс-клюзии подразумевает низкий уровень социальной сплоченности.

Данное положение представляется крайне спорным. Здесь уместно привести различение между «сильным» и «слабым» сообществом [6]. Яркий дисбаланс между социальным сплочением и социальным включением представляет собой стратифицированное общество, поделенное на условную (внутренне сплоченную) элиту, в полной мере обладающую социальной и политической субъектностью и, с другой стороны, лишенное ряда прав, исключенное из социальной жизни большинство (образцы таких социумов — рабовладельческое общество древней Спарты, средневековое феодальное общество, современные олигархические режимы). К «сильному сообществу» элиты (с высоким уровнем социальной включенности) достаточно сложно присоединиться; оно также предъявляет высокие требования, невыполнение которых грозит исключением из сообщества. Примером противоположной крайности является «сообщество бедных». В таком «слабом сообществе» критерии для включения менее строги, и поэтому меньшее число участников рискует быть исключенным из него (при этом все объединение может быть практически не включено в социальную жизнь общества, такие как гетто или другие сообщества, находящиеся в состоянии социальной эксклюзии с точки зрения географической стратификации). Таким образом, возникает парадокс, проявляющийся в противоре- чивости корреляции между социальным сплочением, социальным включением и социальной эксклюзией, а также противоречие между качеством и количеством. Приведенный пример показывает, что высококачественное социальное сплочение и высококачественное социальное включение могут быть причинно связаны со значительной (количественно) социальной экс-клюзией — высокий уровень включенности (среди членов сообщества) может одновременно совмещаться с большим числом людей, социально исключенных.

Кроме того, можно отметить, что «сильное» и «слабое» сообщество взаимосвязаны и обусловлены жесткой, противоестественной поляризацией социума, причем фактор, обусловливающий жесткую структурированность, относится больше к ряду показателей социальноэкономической безопасности и может быть с достаточной объективностью измерен (как индикаторы доходов и благосостояния различных страт населения) и оценен. В случае высокого своего значения индикатор неравенства сигнализирует о том, что в социуме складываются предпосылки для группового сплочения и основания для формирования эксклюзии на всех трех уровнях: структурном, «жизненного мира», биографическом.

В то же время показатели социального (материального) неравенства не являются достаточным и единственным мерилом социального качества развития общества, да и степени (качества) сплоченности/ общества. Так, в случае низких значений индикаторов социальноэкономической безопасности гомогенное общество может характеризоваться низким уровнем доверия людей друг к другу и институтам. С другой стороны, социальное неравенство не всегда является абсолютным препятствием к социальной сплоченности и участию граждан в жизни общества (история знает немалое количество примеров объединения жестко стратифицированных обществ в противостоянии, например, внешней агрессии), в то время как свободно социально структурированное, гетерогенное или плюралистическое общество, характеризующееся относительным равенством и низким уровнем (порогом) исключения, может быть разобщенным, т.е. характеризоваться более низким уровнем социального сплочения.

Приведенный пример еще раз показывает, что невозможно выделить какой-либо элемент, принимаемый во внимание концепцией качества жизни, и редуцировать к нему уровень социального развития в других сферах. Невозможно дать и комплексную характеристику направленности социальных процессов, базируясь только на социологических или только на статических, экономических показателях. Концепция «социального качества» связывает концепт социального сплочения, отражающий интегративную силу социальных связей сообщества, с балансом между социальной включенностью (инклюзией) и маргинализацией (эксклюзией), поскольку этот баланс отражает взаимосвязь социальных и экономических процессов на коллективном и индивидуальном уровнях. Конечно, исследователь может в определенной конкретной ситуации выделить тот или иной элемент социального качества как ключевой, определяющий состояние других областей социального развития. Однако при этом следует принимать во внимание, что порядок значимости этих факторов в других условиях может измениться, что требует изменения исследовательской перспективы.