Социальный порядок в российской исполнительной власти

Административные реформы в России давно стали обыденностью. Разработаны десятки федеральных законов, сотни подзаконных нормативных актов, тысячи регламентов, инструкций, писем, разъяснений по применению и толкованию тех или иных юридических норм о реформировании государственных учреждений, назначении новых функций и полномочий, переопределении административных регламентов, правил и норм организации деятельности органов власти [Могилевский, Сафонова, 2004; Комаровски, 2005; Побежимова, 2005; Калинин, 2006, 2011; Чибинёв, 2009; Асадов, Молчанов, 2013; Васильева, 2014; Кирин, Побежимова, 2014; Клименко, 2014; Плехова, 2014; Фельдман, 2014; Шульман, 2014; Агеев, 2015; Сусликов, Ювченко, 2015]. Российский чиновник находится в ситуации постоянных изменений, текучем социальном порядке, закрепленном, с одной стороны, законодательными инициативами, чрезвычайно схожими по форме представления, с другой — личными связями, командами, которые организуются вокруг лидеров, берущих на себя роль толкователей текущих изменений.

Наблюдение за социальным порядком одновременно изменяющейся и неизменной среды государственной службы — задача не из легких. Сообщество государственных служащих — одно из наиболее закрытых для внешнего наблюдателя, особенно, если он приходит в неё со своей оптикой, вопросами и различениями, отличными от нормативно установленного порядка обращений. Чиновник готов действовать в рамках поручений, установленных сроков, регламентов, но попадает в полностью фрустрированное состояние, когда его просят высказать личное мнение, представление о происходящем на его рабочем месте. Отсюда уровни неответов и отказов от встреч, отложенных разговоров намного превышают привычные для социолога показатели. Чиновники — одна из самых труднодоступных групп для разговора о профессии, места в организационной иерархии, мировоззренческих и поведенческих паттер- нов [Rhodes, 2005, p. 21; Gervais, 2013, p. 166; Виноградский, 2015, с. 252-253]1. Любопытно, не только почему это происходит, но и что скрывается за этими опасениями, какой социальный дискурс мы получаем, прорываясь через преграды в виде секретарей и помощников, охраняющих внешнее спокойствие и социальный порядок в деятельности своих начальников.

Изучение последнего можно начинать с работы над документами, чего и требуют почтенные школы функционализма или системного анализа, нормативного или правового описания социальных реалий. Однако в логике интеракционизма и феноменологического подхода социальный порядок устанавливается в разговорах и полностью раскрывается в обыденной речи его носителей2. Поэтому начальная и конечная точка настоящего исследования — это разговоры с чиновниками, иногда короткие, в формате обрывочных реплик, иногда длинные, с развернутыми суждениями, обоснованием мнений и приведением значимых аргументов, примеров, описаний и оценок прошедших событий. В каждом из них мы должны рассмотреть порядок, нормы и привычки, создающие рамки деятельности государственного служащего, наделяющие смыслом его профессиональную жизнь.

Цель работы

Исследования инициативные, проводимые без финансирования, внешнего принуждения к определенным задачам, установленным извне срокам и критериям качества выполненных работ тяготеют к размытию целей. Начинаешь с одного, заканчиваешь другим. И это происходит не из-за отсутствия дисциплины или осмысленности предпринимаемых действий. Причина — в принципиальном различии между заказными, профессионально выполненными проектами и предельно личностными, мотив которых не объяснить какой-либо целесообразностью. По-другому не складывается, иначе нельзя — вот и весь аргумент.

Реализуя масштабные проекты в Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, я столкнулся с невозможностью некоторых описаний. Не потому, что существуют внешний запрет или внутренняя цензура, а по причине жёсткого определения целей и задач проводимых исследований. Но материалы, собираемые в разговорах с руководящим составом государственных служащих, их оценки текущей ситуации, воспоминания о прошлых заслугах и упущениях, рассказы о коллегах и т.д. представляли собой куда более широкий пласт социальной информации, чем это требовали государственное задание, цели научно-исследовательской работы, представления о целесообразности, декларируемые моими коллегами и начальниками. Отсюда постепенно сформировалось убеждение в важности, а следом и потребность в актуализации побочных, смежных информационных и эмоциональных потоков, которые порождают академические проекты, сталкиваясь с иной, чужеродной средой государственной службы3.

Если для академического сотрудника принципы свободы, творчества, поиска истины выступают на первый план, то государственный служащий ориентирован на подчинение, субординацию, реализацию регламентов, постановлений, требований, сформулированных за него и помимо его воли. Цель работы — через описание взаимодействия двух носителей разных мировоззренческих представлений и профессиональных практик, реконструировать ценностные и поведенческие паттерны, лежащие в основе их деятельности, представить невысказанное, в артикулируемом обнаружить следы того, что не требует артикуляции, не нуждается в публичном представлении.

Гомогенная и монолитная среда государственной службы в представлениях внешних людей, на деле, скрывает в себе огромное разнообразие убеждений и действий, состоит из человеческих судеб, трагедий, профессиональных взлётов и падений, объяснений и оправданий происходящего. Представление этого многообразия невозможно в рамках определенной целевой установки. Невольно что-то окажется нерелевантным, лишним, избыточным. Увидеть в лишнем необходимое, реконструировать понимание происходящего через описание его участников, представить мировоззренческое многообразие закрытой для внешнего наблюдателя среды — сверхзадача настоящего инициативного проекта.

Метод и методология проведения работы

В методологическом разрезе цель настоящей работы — анализ параданных, или сопутствующих исследовательским проектам материалов, накапливаемых помимо воли самих участников исследовательского проекта [Ипатова, 2014; Сидоров, 2011]. Последние стали возможными с тотальным внедрением автоматизированных систем проведения исследований: аудиозаписей, в которые попадают смыслы, пропущенные участниками разговоров, регистрационных листов достижимости и частотности контактов, описания контекста, генерируемые вне основной исследовательской повестки. В стандартизированных опросах такая технология реализуется посредством автоматизации телефонного набора или ведения личного интервью на планшетах. В свободных, должностных или экспертных интервью фиксацией занимается сам интервьюер. Из технических средств он использует лишь диктофон, фотоаппарат, блокнот и авторучку. Различие от классической схемы по- иска ответа на программный вопрос заключается в отказе от предварительного структурирования материала и установлении правила фиксации любых внешних возмущений, на которые интервьюер реагирует ментально или эмоционально. Другими словами, сопутствующие данные — это все, что вызывает интерес, смущение, негодование, представляется странным или диковинным, скучным или тривиальным.

Материал в такой постановке первичен. Отталкиваясь от него формируются аналитические задачи, хирургический инструмент, посредством которого препарируются накопленные впечатления. С 2011 года в РАНХиГС при Президенте РФ нами проведено четыре крупных исследовательских проекта, направленных на оптимизацию работы государственных и муниципальных служащих, выявление мотивов, убеждений и представлений, определяющих те или иные решения и действия по исполнению поручений или оценке текущих организационных решений. Нашими собеседниками, в первую очередь, были руководители отделов и департаментов, советники, заместители министров, другими словами, истеблишмент государственной службы, или «доминирующие группы» (по А. Аузану), ответственные за принятие решений и контроль за их исполнением. Набрав огромное количество текстовых материалов, исписав сотни страниц пространных отчётов, у меня не было ни малейшего представления о том, как должен выглядеть текст, представляющий побочные результаты этих исследований. Решение, думаю, далеко не оптимальное, пришло само.

Представляя неизвестную, чужеродную среду, не нужно искать теоретических описаний. Любые внешние концептуальные ресурсы переопределяют ситуацию, делают её понятной за счет снятия, затенения необъяснимого, невнятного для наблюдателя контекста. Поскольку от теоретической рамки отказаться нельзя, иначе невозможно организовать какой-либо связный текст [Rhodes, 2005, p. 5, 20], в качестве последней представились структурированные фрагменты разговоров государственных служащих о себе, профессии, мире, в котором сосуществуют личностные и профессиональные представления моих собеседников. Отказавшись от выводов и обобщений, мы попадаем в область нарративов и самоописаний, в которых естественной, системообразующей рамкой становится биография, личностное проживание, казалось бы, внеличностной профессии. В такой постановке аналитической работы возникает лишь одно существенное затруднение — этическое. Биографу, повествующему о мире ныне живущих, вступающих во взаимодействие, имеющих интересы и амбиции, требуется согласие на публикацию предельно личностных материалов [Lodge, 2013, p. 192]. И согласие это может быть получено только через ознакомление со всем материалом, через возможность участников исследования представить масштабность задуманного и оценить последствия от публичности высказанного.

Поэтому информированное согласие невозможно на начальном этапе проекта. Надо провести всю работу, завершив которую, представить результаты участникам. Кроме естественной затянутости согласований, возникает риск отказа или запрета на публикацию. Тогда все усилия, многочасовая редакторская и аналитическая работа становятся бессмысленными, затраченное время уже ничем не окупается. Полагаться на одобрение текста всеми участниками когда-то состоявшихся разговоров — шаг смелый и отчаянный, и я не решился его сделать. Для преодоления этической нормы информированного согласия, я пошёл на полную анонимизацию материалов: сня- тию имен, названий учреждений, подмены географических территорий. Безусловно, в каких-то, пусть на данный момент и не выявленных сюжетах, представленная работа теряет свою ценность. Фактологичность нужна не столько для правдивости повествования, сколько цельности выстраиваемого образа, возможности дополнения со стороны других работ, вписывания в некую универсальную структуру различений. Однако времена колониальных, не учитывающих волю изучаемых субъектов этнографических исследований прошли, и остается лишь смириться с определенными ограничениями, связанными со снятием уникальной информации, позволяющей идентифицировать личность рассказчика и представить контекст речевого взаимодействия4.

Результаты работы

Сотни разговоров с чиновниками складываются, на первый взгляд в пеструю, разноплановую картинку. Уникальные судьбы, мнения, неповторимые профессиональные траектории. Однако за всеми перипетиями профессиональных карьер проступает порой неуловимое сходство, отличительная черта, позволяющая говорить о некоторой общности, статусе, месте этих людей в общественной жизни. Речь идет о безусловном принятии регламентации и упорядочении любых, даже самых мельчайших операций. Порядок на уровне инструкций, поручений, «административных процедур» воспринимается как значимый, единственно возможный способ организации деятельности. Административные процедуры способствуют, «во-первых, установлению порядка при разрешении индивидуальных дел именно в сфере государственного управления; во-вторых, закреплению порядка с помощью типовых регламентов, регулирующих деятельность органов исполнительной власти и их должностных лиц на федеральном уровне, на уровне субъектов Российской Федерации и на уровне деятельности органов местного самоуправления; в-третьих, рассмотрению вопросов, касающихся не только обращений граждан, но и обеспечению законности при реализации их прав и законных интересов, а также защиты прав юридических лиц» [Побежимова, 2012, с. 74]. Можно критиковать подобный буквализм или поощрять развитие правовой культуры, восторгаться степенью послушания и подавления личных интересов, но куда более осмысленней прислушаться к разговорам самих государственных служащих, понять их мотивы, установки, определяющие такую высокую степень лояльности существующему порядку.

Первое, что вызывает некоторое удивление в разговорах с государственными служащими, — это включение в контекст рассказа об административных реформах повествований о советском прошлом. Для одних — это доводы о давно минувших днях, которые застали лишь родители и деды, для других — до сих пор актуальный опыт постепенно уходящей старшей когорты государственных служащих. Однако обе группы демонстрируют определенную значимость советского порядка в государственном управлении, на уровне трансляции норм и правил, условий эффективного исполнения своих обязанностей. С одной стороны, в публикациях, посвященных государствен- ной службе, уже не найти упоминаний о перипетиях советских времен5, с другой — обыденность государственного служащего всё еще находится под влиянием культурного контекста, наработанного советской властью.

«ВСЁ, ЧТО ЕСТЬ У НАС ТОЛКОВОГО, — ЭТО СОВЕТСКИЙ ОПЫТ, ПЕРЕЛОЖЕННЫЙ НА НОВЫЕ СЛОВА»

Родился я в небольшом городке Оренбургской области. Всю жизнь проработал на Южно-Уральском машиностроительном заводе, потом работал заместителем мэра, потом уже в Белгородской области финансовым директором небольшого завода, а потом оттуда прилетел в Министерство промышленности и энергетики Российской Федерации по приглашению министра Христенко работать. А дальше пошли бесконечные реформы системы управления.

Я считаю, что специалист должен обучаться в той стезе, которую он выбрал. Сейчас модно, но неправильно, когда пытаются получить юридическое или управленческое образование и сразу занять руководящую должность в каком-то другом месте. Образование без практического применения — это мёртвый груз, наука очень быстро идет вперед. Образование всегда должно быть профильное. Если я пошел по стезе экономика промышленности, то я всю жизнь этим и занимаюсь. Все остальное это от лукавого. Наше советское образование дает достаточно знаний.

Мне очень жалко тех, кто учится после меня, потому что самые лучшие учебники, на мой взгляд, самые полные, это были учебники 1970-х годов и начало 1980-х. Эти учебники были наиболее полные, научно обоснованы, охватывали все сферы экономики производства. Не было темных углов. Сейчас же, если автор — экономист в строительстве, а пишет учебник для промышленности в целом, видно, что он эту тему вообще упускает.

Нам было легче, потому что раньше министерства были узкоотраслевые: Министерство тяжелой промышленности, Министерство энергетики, угля, нефти, то есть по всем сферам направления были. И это очень важно. Наше министерство сегодня соединяет в себе несколько десятков министерств в одном лице. Раньше я получал методические рекомендации по применению законодательств, решению правительства, методики расчета, составления отчетности. Мы получали все из министерства. То есть законодательные нормативные акты препарировали в рамках конкретной отрасли. Мы были вооружены методикой, которая в целом была единая, но с учетом узкоотраслевой специфики. Сейчас каждый действует по своему разумению.

Если раньше были ясные отделы в министерстве по направлениям, и людей хватало настолько, что они были погружены в конкретные стратегические ключевые предприятия, конкретные кураторы, было понимание пульса работы промышленности. Никто к нам не лез, никто не мешал, но мы всегда чувствовали, с одной стороны, контроль, с другой — поддержку. Я все-таки 25 лет проработал на конкретном предприятии. Потому комплекс, который включает в себя и металлургию, и литье, обработку, гигантский блок металлоконструкций, то есть все сферы промышленной деятельности требует специализации, особого внимания и подхода. И тогда люди были погружены в это, держали реальный пульс на каждом предприятии. Например, в кризис 1998-го года очень помогло понимание этого процесса. Мы быстро, по поручению министра, наладили контакт с предприятиями. Понимая, как это работает, держали руку на пульсе, предлагали решения по выходу из кризиса. А сейчас получается полтора человека на три отрасли.

За 11 лет работы в министерстве я увидел, что состав изменился радикально: те мощные люди, которые понимали, знали методику, механику процессов ушли. Наши доблестные СМИ извратили, оболгали понятие бюрократ. Это, прежде всего, человек, работающий по инструкции, но кроме того, поскольку в нашем случае бюрократ еще и отраслевик, у него должен быть широкий кругозор, понимание отраслей промышленности. Нужно не только тупо следовать инструкциям, которые сегодня вообще таковыми не являются.

Если мы посмотрим систему отраслевого управления в Советском Союзе, обнаружим, что все сегодняшние новшества уже были продуманы. Никто не говорит, что надо копировать. Был перекосы, были разные вещи, излишнее регламентирование, но было и много хорошего. А нынешним новаторам просто хочется выдать старые идеи за свои. Про отраслевой баланс, на моей памяти, говорим лет 5-7, на деле никто за него не берется.

Наука об управлении говорит 70% должно быть опытных людей, 30% — новых, чтобы была преемственность. Новые дают креатив, а 70% сохраняют традиции и ведут текущую работу. А полный переколбас кадровый. Мне посчастливилось работать с теми людьми, которые прошли Госплан, знали системы работы, методику, функционал, а потом они все пропали при очередной реформе. И сейчас кругом энергичная молодежь. Но кто им передаёт знания на уровне отдела? Ведь все решается на уровне отделов департаментов. И это огромная потеря и проблема для нашего госуправления. И другое -мы потеряли два поколения инженерного образования. Все ушли в какие-то кооперативы. Сейчас между 25-летними и 60-ти разрыв. Два поколения ушло в никуда. В результате никакой комплекс мер не будет эффективен, потому что никто не предлагает никаких методических решений, во главе которых, по большому счету, должна стоять наука, не Высшая школа экономики, а реальная отраслевая наука.

В результате всех этих реформ мы потеряли и кадровый состав, и методики. Все наши министерства — Минфин, Минэк, Минсельхоз — работают исключительно т в пределах своего понимания. Методики управления нет, инструкции ясных, понятных, кроме как читай закон. А к этому следует прибавить сокращения. Если сегодня один человек ведет три отрасли, завтра у него будет уже пять. Это как в старом анекдоте про мебельную фабрику. Каждый месяц надо повышать производительность, снижать затраты. Спрашивается, как вы справляетесь на фабрике? А мы в шкаф закручивали, условно, 100 шурупов, но вот повысили производительность, снизили затраты, сократили людей, норму времени урезали — теперь вкручиваем 50. Хорошо, а если еще сократят? Мы тогда их не вкручивать будем, а забивать. А если еще понадобиться оптимизировать производство, то и вовсе от шурупов откажемся.

«РАБОТАЕШЬ, ПОСТЕПЕННО ПРИВЫКАЕШЬ КО ВСЕЙ ЭТОЙ БЮРОКРАТИИ»

Остались у нас и возрастные сотрудники, еще с советских времен. Много народу, который еще в Госплане работал, а потом перевели сюда. Они работают. Я не говорю, что они плохо работают. Нормальные, вменяемы, грамотные, но из прошлого, себе на уме.

Работаешь, постепенно привыкаешь ко всей этой бюрократии. Первые два года, пока ты обычный исполнитель, возможно, и интересно, энтузиазм какой-то. После института, по крайней мере, народ приходит практикантами. В какой-то момент начинаешь понимать, что особых решений никаких не принимаешь, глобальных идей нет. Если появятся, их вряд ли удастся куда-то продвинуть, донести в массы. Поэтому работаем на карьеру, с перспективой на повышение, дальнейший переход в другое ведомство какое-то, государственную структуру, госком-панию или еще куда-то. У нас много людей таких есть. Руководство уходит, забирает своих с собой, в лучшее место.

Интервьюируя секретаря министра в кабинете Тони Блэра, Ро Родес задал весьма неудобный вопрос: «что более всего вам не нравится в министрах, с которыми приходилось работать?» и получил неоднозначный в свете разговоров о публичной политике ответ: «они чаще думают о себе и своей выгоде, нежели об обществе и возложенных на них задачах» [Rhodes, 2005, p. 14-15]. Личные, эгоистические цели — это нормальное состояние любого здорового человека, государственные служащие — не исключение. Не нормально игнорировать эту ситуацию, делать вид, что можно заниматься всеобщим благом забывая о своей карьере, потребности в росте доходов, приобретении новых связей, знакомств, статуса. Но неизменно, в силу сложившегося публичного дискурса об идеальной власти, подобные откровения создают неудобное положение для собеседников, их не привычно ни слышать, ни произносить публично. Допустимая зона подобных рассуждений — приватные разговоры и частные интервью.

«ОСНОВНОЙ МОТИВ ДЛЯ МЕНЯ — ПОЕХАТЬ В ДОЛГОСРОЧНУЮ ЗАГРАНКОМАНДИРОВКУ»

Деньги здесь небольшие. И для меня очень важен карьерный рост, который я вижу в перспективе, возможность стать директором департамента, зам. министра и дальше до министра. Я вижу, что это возможно. Но сейчас самое главное — это поехать в долгосрочную командировку. Когда устраивался пять лет назад, здесь в Москве всё оформил, и на четыре года с семьей уехал в Европу.

До этого работал по медицинской специальности, это первое моё образование, на там совсем глухо всё. Потом учился в Академии внешней торговли, работал в коммерческой структуре. Постоянные командировки, финансовый выхлоп никакой. А у меня к тому времени уже была семья. Выходило, что в месяц мог дома быть только дней пять. А это, как вы понимаете, уже исключает какую-то семейную жизнь. Вот и пришлось выбирать — семья или работа.

Потому сам пошёл на госслужбу. Никто не рекомендовал. Воспользовался общей процедурой, долго оформлял документы, и в результате удалось сразу уехать во Францию. Здесь всё определённо. Любое поручение идёт с установкой сроков. Особо напрягать мозги не нужно. Даже если, в принципе, можно что-то быстро сделать, зачем это надо? Есть определенный срок, позже которого санкционные мероприятия происходят. Но никто, конечно, не задерживает, все делают в рамках сроков.

Наш результат получается в результате следования процедурам. По-другому результата не получится. Нужно подписать у определенных людей, тогда будет результат. Если не подписать у кого-то из этих людей, тогда не будет результата. То есть все просто. Плюс сроки. Уложился — молодец. Не уложился, — соответственно, тебе руководитель задаст вопрос в жесткой форме. Поэтому все стараются сделать, договариваются, ждут людей до полуночи. Но все процедуры должны быть выполнены. Иначе документ просто не выйдет. Его не выпустит секретарь, здесь— неизбежность.

Единственно, что для оформления какого-то документа нужно очень много инстанций пройти. Если документ должен быть подписан десятью человеками, все равно это произойдет. Потому что, если документ не будет подписан одним, то следующий не будет подписывать без подписи предыдущего. Ну и, соответственно, это безвыходная ситуация, все равно это придется делать всем. Раньше, чтобы себя разгрузить, можно было студента-практиканта отправить на другую территорию, чтобы он подписал. Но сейчас эта практика отменилась, потому что на другой территории уже не принимают студентов.

От меня требуются организованность и оперативность, чётко соблюдать правила. От этого зависит и скорость выхода документа, и скорость работы, и увеличение объемов, соответственно. Взамен я получаю какую-то стабильность и возможность долго жить вне России.

Работа с документами, когда-то регламентируемая единым ГОСТом по архивному делу [ГОСТ Р51141-98], с 2005 года претерпела кардинальные изменения. После выхода в свет Типовых регламентов федеральных органов власти «контроль исполнения документов» был замещен на «контроль исполнения поручений», которые «стали содержатся не только в текстах документов, ни в резолюциях руководителей, вынесенных во входящие или внутренние информационно-справочные документы» [Каменева, 2008, с. 28]. Независимо от профессионального статуса, исполнение поручений стало основным видом деятельности российского служащего.

«ГОССЛУЖБА В РОССИИ — ЭТО БЕСКОНЕЧНОЕ ВБИВАНИЕ ПОРУЧЕНИЙ»

Закончил Высшую школу экономики, по специальности — экономист. Еще студентом стал заниматься вопросами реформ, институционального развития, развития социальных секторов экономики. После окончания учебы 3 года на этом направлении работал, после этого немного занимался политикой. Потом свой бизнес открыл, хорошо заработал и решил поработать в министерстве.

Поскольку работа была всегда связана с чиновничьей деятельностью, решил остановиться на госслужбе пока, для развития карьеры. Дальше планирую либо попробовать заниматься технологическим предпринимательством самостоятельно, то есть семейный бизнес открыть, либо пойти в компанию, в частную, лучше зарубежную. Пока что не хватает, как бы, системного взгляда, поэтому, госслужба, что позволяет видеть ситуацию сверху. Основная задача у меня на текущий момент — расширить свой кругозор. И на это у меня есть два года, потом вновь уйду в бизнес.

Наш департамент занимается одновременно двумя блоками. Во-первых, вопросами, связанными с социальным развитием: образование, здравоохранение, культура, наука, ну, и социальная помощь, социальное обслуживание населения. Во-вторых, инновациями, то есть решениями по объединению, государственной политикой в сфере инноваций. Внутри департамента хотим объединить все те возможности и опыт, которые накоплены в инновационной политике и попробовать применить это в со- циальной сфере. Поскольку есть профильные министерства, которые занимаются именно социальным обслуживанием, наша функция именно в том, чтоб внедрять какие-то инновационные подходы, решения, ну, и в том числе, по результатам этого внедрения, тиражировать лучшие практики.

Госслужба в России — это бесконечное вбивание поручений. То есть это тонны, тонны, тонны поручений, которые закрываются с большим напряжением. И всё это рутина на 90%. Мы с директором департамента пытаемся немного по-другому поработать. Поручения, понятно, что они идут бесконечно, но концентрируемся на каких-то приоритетах. Поручения пытаемся трансформировать в некоторый проект. Пока тяжеловато, потому что подобные инициативы воспринимается другими коллегами неоднозначно. Хотя, прогрессивные руководители из департаментов Минобрнауки, Минздрава, как правило, очень хорошо на это реагируют, понимают, о чем идет речь.

Госслужащих я разделяю на три категории. В первой те, кто приходят из бизнеса. Они как-то состоялись, как минимум по отношению к своему возрасту. Им интересно, и они амбициозны и работают, мягко говоря, не за деньги. Таких мало. Есть вторая категория, она основная. Это люди, у которых не получается в бизнесе. Они идут в компании, там у них нет никаких перспектив карьерного роста и они идут на госслужбу. Везде есть планктон, но среди чиновников таких большинство. Есть люди, которые здесь сделали карьеру, с самого начала пришли, там 30-40 лет просидели. Они даже не знают, как уйти. То есть у них даже есть проблема с пониманием того, что происходит в реальной экономике. Так и живут своим миром. Есть третья категория людей, особенная. Их не так много, но они сразу заметны. Это жены или дети. Они приходят за статусом, ну вот в принципе им абсолютно наплевать, они спокойны, как бы, к службе. Уходят и приходят вовремя, поручения закрывают, но удовольствия на их лицах не видно.

Но реальная проблема — это вторая категория, планктон. Это просто катастрофа. Их 70-80% на госслуж-бе. Примерно 2/3 из них имеют ещё советский опыт работы на госслужбе, продолжают нести его в жизнь. В другом месте нигде себя не видят, да и желания скорее всего нет. Если 30 лет работаешь и дослужился до должности советника, перспектив больших уже не видишь. Среди планктона есть еще 1/3 молодых, которые либо не способны увидеть возможности, либо компетенций не хватает для работы в частном секторе, поэтому их все устраивает, покорно исполняют поручения и молчат.

В работе с документами, в исполнении поручений могу выделить две проблемы. Во-первых, в министерстве большое количество людей, которые привыкли жить по бумагам и ходить по кабинетам. Они принципиально не пользуются согласованием в электронном виде. Я для эксперимента отправил на согласование в электронном виде документ. Вообще, никто даже не увидел его. То есть никто не заходит в раздел, посвященный согласованиям. Хотя, это обязательство сотрудника — согласовать. Люди ждут пока ты приходишь с бумажкой к ним. При этом почта может завалена быть или вообще не открываться в принципе. Часть сотрудников, которые только и делают, что печатают и приносят.

Во-вторых, есть регламент, который четко определяет в какие сроки соисполнители должны давать свою позицию. Но если ты главный исполнитель по вопросу, поручению, указанию, по которому есть соисполнитель, тот совершенно никогда не соблюдает сроки. В последний момент бегаешь, начинается полная чехарда: «знаете, здесь вот согласуем». Потом ты согласовываешь, ставят подпись. Звонят — все мы не согласовываем. Директор департамента увидел письмо. А мы ему не показывали, сами понадеялись. Такие моменты редко возникают у опытных, прошаренных людей. Они последовательно идут по инстанциям, но сроки так же срывают, потому что есть как бы некая культура ничего не согласовывать вовремя.

Сейчас отдел контроля работает на главных исполнителей. Например, есть поручение Председателя правительства. У него особый контроль. Вот у этого особенного контроля, естественно отдел контроля будет звонить, названивать, если не соблюдают сроки у основного исполнителя. При этом все остальные департаменты могут как угодно себя вести. Часто бывает такое, что впритык сдаются документы, потому что соисполнитель просто напросто не видит свою часть.

Несмотря на то, что в контроле исполнения поручений выделяется две составляющих — полнота и сроки исполнения, — основное внимание уделяется именно срокам [Аляев, Бурганова, 2006, с. 254], как наиболее простому и понятному атрибуту для оценки эффективности и качества исполнительской дисциплины.

Но контроль за сроками выступает лишь внешним контуром работы, которая оптимизируется исходя из имеющихся у исполнителя ресурсов. В качестве помощников могут привлекаться стажёры, коллеги или друзья. Если в западной теории государственного управления веберианской модели бюрократии и новому государственному управлению (new pubic management) открыто противостоит сетевое управление (network governance) [Stoker, 2006; Provan, Kenis, 2008; Torfing, Sorensen, 2014; Blanco, 2015; Casey, 2015], в России они сосуществуют в двух регистрах. Иерархически выстроенная работа с документами в формальном регистре, горизонтальные отношения взаимопомощи — теневом, никак не регистрируемом в официальной отчетности.

Джонатан Девис и Эндрю Спайсер отмечая всеобщее увлечение сетевыми формами управления, называют семь угроз, или патологий, возникающих от замещения бюрократических линейных процедур сетевыми формами взаимодействия [Davies, Spicer, 2015, p. 227-232]. Во-первых, лицемерие, или реальное расхождение между риторикой и практикой. На словах, сетевое управление связывают с возможностью населения активно участвовать в государственных программах, на деле, в них участвуют лишь элитарные группы, так или иначе связанные с государственным аппаратом. Кроме того, социальные активисты, которые должны вовлекаться в государственное управление, как правило, не находят общий язык с чиновниками, что при развитии сетевых отношений приводит к еще большим социальным конфликтам и непониманию. Во-вторых, недоверие среди основных участников государственных программ, подозрительность в корыстных интересах со стороны чиновников. В-третьих, маркетализация, внедрение рыночных, неолиберальных отношений в изначально чуждую им социально-политическую среду. Через различные общественные советы в формировании государственной политике начинают активней участвовать корпорации, подменяя социальную повестку рыночной. В-четвёртых, закабаление, доминирование сильных игроков, с навязыванием другим своих правил игры. Государственное управление перестает отражать интересы большинства, подчиняясь интересам отдельных групп и индивидов. Массовое внедрение института партнерства в рамках социальных сетей приводит к возникновению взаимных обязательств, выходящих за рамки рационального поддержания порядка или ведения хозяйственной деятельности, необходимой для реализации государственных нужд. В-пятых, антипро-цедурность, или разрушение оснований бюрократической деятельности, коррозия механизмов контроля за деятельностью государственных служащих. В-шестых, фрагментация и потеря стратегических ориентиров, разрушение единых оснований для поддержания и развития общественных благ. Наконец, в-седьмых, «нетcплуатация» (netsploitaion), или эксплуатация новых сетевых форматов. Массовое исключение различных групп населения из государственной повестки из-за отсутствия у них возможностей и навыков сетевого взаимодействия.

Когда сетевое управление проектируется в открытой форме, многие патологии удается избежать или нивелировать. Но в российской действительности подобными форматами взаимодействия пронизаны внеюридические отношения, складывающиеся через патронаж, лояльность, личные связи [Cоловьев, 2014; Михайлова, 2013; Чирикова, Сельцер, 2014]. Подобная практика распространена чрезвычайно широко: начиная от дружеских услуг по ускорению исполнения поручения и заканчивая сокрытием крупных правонарушений.

«У НАС ОСНОВНОЕ — ЭТО СРОКИ»

По специальности я — юрист, но здесь — чиновник, много чего не юридического приходится делать. Закончил Московскую государственную юридическую академию. Во время учебы начал работать, на пятом курсе. У меня было полгода на написание диплома. Подумал, что там сидеть, пора чем-то заниматься. Знакомый работал ранее в Минрегионразвития и сказал, что давай тоже на госслужбу, здесь интересно. Сможешь себя развить, показать. И я решил попробовать. Получилось.

Прошёл что-то вроде практики. Я месяц просто работал, без всякого оформления и т.д., а потом руководство приняло решение взять меня на работу.

Они видят, что работаешь, а не уходишь в шесть вечера домой, так и повышают. У нас основное — это сроки, исполнение, другого просто нет. Сотрудник должен быть компетентным, должен знать то, что он делает, а не просто формально написать какую-то бумажку. То, что ты эту бумажку пишешь — она никуда дальше не идет — ее у тебя там даже начальник отдела уже рубит, вот, и придется переписывать, потом опять переписывать. Сам себе усложняешь жизнь и усложняешь жизнь другим.

Был случай, когда у меня оказался супер-срочный документ, а работы очень много. Я его должен был подписать у зам. министра. Отдал коллеге, чтобы отвез, потому что ехал с целой пачкой документов туда. А он домой приезжает и находит мой документ у себя в сумке. Забыл. Вот это была реальная проблема, но вроде удалось ее решить. Хотели в аэропорт ехать к зам. министру, потому что он на следующий день в командировку улетал. В итоге задержался и все утряслось. В сроки уложились.

В Минэке мы должны заниматься экономикой и развитием там экономики, а по факту занимаемся кучей другой работы. Она конечно, безусловно, полезна, но министерство уже экономики в формальном смысле уже не назовешь. Это «Министерство всего» получается. Крымом занимаемся теперь, что поручат, то и делаем.

«Сетевой ландшафт, складывающийся в зоне принятия решений, следует рассматривать как своеобразную форму контактов внутри правящего класса, формирующих в государстве некую коммуникативную конструкцию, которая может придавать государственной власти как общественный, так и антиобщественный характер. Действуя в границах определенных арен и озвучивая свои решения в качестве государственных, сети являются глашатаями государственной политики (за которую они по сути не несут ответственности). И в этом смысле за сетями следует признавать статус не эпифеноменальных структур власти и управления, а самой власти» [Соловьев, 2014, с. 47]. Восприятие реальности и действенности сетевого ландшафта и приводит к недоверию и фрустрации населения по от- ношению к государственной службе. Если решения принимаются вне открытых и декларируемых процедур, если за исполнением поручений сокрыта некоторая невидимая и неочевидная для стороннего наблюдателя активность, не может быть и речи об открытом участии граждан в политических решениях. Последние с очевидностью будут переопределены внутри сетевых структур. Поэтому одно из самых распространенных общественных настроений — это неприятие государственного аппарата [Анурин, Садулина, 2010, с. 37; Вырупаева, 2013, с. 138], работающего в двойственном режиме: с одной стороны, декларации диктата формальных процедур, с другой — принятие любых решений от подписи документа до принятия поправок к закону с опорой на невидимые сетевые структуры.

«САМОЕ СТРАШНОЕ, ЧТО СО МНОЙ МОГЛО ПРОИЗОЙТИ, — ЭТО СТАТЬ ЧИНОВНИКОМ»

Родилась я в небольшом городе Кемеровской области. Мама — математик, выпускница математического факультета Кемеровского университета. Работала программистом. Попала как раз на тот период, когда все поменялось, и она переквалифицировалась и всю жизнь проработала в банке именно как программист. Отец у меня из Новокузнецка, он — реаниматолог. А я вообще по специальности музыкант, выпускница Российской академии имени Гнесиных. Я — пианистка.

До 12 лет жила, где родилась, потом уехала в Новосибирск поступила в среднюю специальную музыкальную школу для одаренных детей, единственную в Сибири по классу фортепиано. Когда закончила, поступила в Москву в Российскую академию музыки имени Гнесиных. Закончила академию, потом — там же аспирантуру. После чего случайным образом оказалась в магистратуре. Пока я там училась, сначала предложили поработать помощником одного руководителя. Уже после чего перешла в департамент, стала заместителем руководителя департамента. И после этого собственно с 1 августа 2013-го года меня назначили руководителем. Вот уже 2 года как, стремительно поменяв род деятельности, занимаюсь тем, что пытаюсь развивать образование в сфере культуры и искусства.

Всю жизнь проучилась и проработала в музыкальной сфере. Не знаю, как в других местах, но у нас отношение к чиновникам крайне негативное, то есть самое страшное, что со мной могло произойти — это стать чиновником. Никогда в жизни этого не хотела, к этому не стремилась и даже не помышляла о том, что со мной такое может случиться. Всё было направлено на то, что я пианистка, должна играть и, в крайнем случае, преподавать. Но я всегда чувствовала, что как-то было тесновато просто сидеть за роялем по 10 часов в сутки. Это зверская профессия, почти как спорт. 8 часов не провел за инструментом, считай, что уже выбыл. Кроме того, я всегда была включена в волонтерскую работу: ездила в интернаты, в приюты и как-то пыталась себя реализовать именно как человек социальный. Профессия музыкант, вообще то, антисоциальная. Всё заточено на индивидуализацию, на исключение, уход от мира. В итоге, когда я закончила аспирантуру, так получилось, что предложений интересных в плане работы у меня не было, но было время подумать, чего бы я действительно хотела. Подумала. Есть, действительно, две вещи, которые мне нравятся: это музыка и кому-то помогать, развивать какие-то вещи. У меня тогда возникла идея фонда, который бы организовывал занятия музыкой для людей с ограниченными возможностями. Подключить к этому студентов, платить им какие-то деньги, прибавку к стипендии. Я стала искать какой-то грант, поддержку этой идеи. Нашла, правда не на создание фонда, а на обучение. Там как раз нужен был проект для вступительных экзаменов, и я описала идею фонда. Так и поступила. Фонда не получилось в итоге, но желание заниматься музыкой и одновременно реализовывать какой-то социальную функцию удовлетворилось на 200%. Вот таким образом я, собственно, и стала учиться.

А потом, когда предложили пойти в департамент, для меня это оказалось большим барьером. Повторю, чиновником никогда не хотела быть. Ключевым фактором сыграли те изменения, которые происходили в департаменте, на тот момент, связанные с его руководителем. И конечно этот дух прогресса меня покорил. Именно поэтому приняла решение пойти в чиновники. Само дело было очень интересным.

Без учебы в Москве никогда бы не смогла работать чиновником. Потому что те знания, которые были приобретены в рамках обучения, 25 лет в музыкальной сфере, оказались абсолютно другими. Мы курируем 167 учреждений и большинство из них музыкальные, но такие вещи как финансовая деятельность, правовая история и вообще понимание, как функционирует бюджетная организация — всё результат дополнительного образования. Даже не представляю, как можно стать директором учреждения, просто имея музыкальное образование. Я считаю, что сейчас просто необходимо все время учиться, потому что кругом одни изменения. Если хочешь быть впереди, чтобы твоя организация была передовой, тут вообще надо бежать впереди паровоза. Учёба и дополнительное образование — единственная возможность.

Для меня государственная служба не является целью. Главная цель — возможность какой-то результативной работы, когда ты имеешь поле, за которое отвечаешь, поле ответственности и когда ты видишь возможности осуществить какие-то действия. Если в какой-то момент почувствую, что для реализации тех идей, которые у меня есть, здесь мало возможностей, но при этом какая-то другая организация коммерческая будет давать мне такие возможности, то буду принимать какие-то решения. Государственно служба — не цель, для меня главное, чтобы происходило движение.

«НАПРАВЛЕНИЕ ВЫБРАНО ВЕРНОЕ»

Родилась в Москве, в 1981 году. Образование педагогическое, филологический факультет. В школе работала очень мало, практически, год на практике. Потом ушла в коммерческую компанию, потом госслужба.

Если говорить откровенно, поступление на государственную службу не было ничем мотивировано. Попытка трудоустройства после коммерческой организации, в которой случился кризис, и там начались проблемы с заработной платой и так далее. Довольно обычная, стандартная ситуация. Друзья посоветовали. Предложили позаниматься кадрами. Я и в коммерческой организации тоже ими занималась, делопроизводством и кадрами.

Надо было действительно где-то работать, зарабатывать в том числе и деньги. Правда, деньги в тот момент, наверное, не очень великие. В большей степени интересовал, наверное, какой-то профессиональный рост. Друзья подсказали, что государственная служба при прочих равных условиях дает возможность карьерного роста. А карьера и профессиональное развитие для меня — важные составляющие. Тогда естественно пришла на должность специалиста первой категории, тогда был еще старый реестр должностей, не тот, который существует сейчас. Вот как-то все и сложилось.

Мне кажется, таких конкретных людей, которые бы хотели работать на государственной службе, очень мало. Как кадровик скажу, что людей, по-настоящему заинтере- сованных в работе в системе федеральных государственных органов очень немного. Это очень маленький процент, кто реально понимает, почему они это делают и что они реально хотели бы этим заниматься. В основном рассматривают эту работу просто как работу. Возможно интересную и важную, но не работу в рамках формирования государственной политики.

Иногда я спрашиваю у пришедших сотрудников: «что вас мотивирует?». И многие отвечают: «мне хотелось бы поработать на государство, принести какую-то пользу». Но это на самом деле громкие слова, не обоснованные ничем, потому что многие реально сдуваются. Нагрузки колоссальные сейчас. Задачи, которые перед нами ставятся, не соответствуют штатной численности федерального органа.

На госслужбе много регламентов, четких правил и процедур. Но у нас довольно много новаторских идей, даже в рамках кадровой работы. Вот появился целый отдел, называется Отдел формирования и подготовки кадрового состава. Такой HR-отдел, я бы сказала. Мы на самом деле многие технологии перенимаем, прикладываем их в рамках государственной службы. Нельзя сказать, конечно, что мы работаем четко по тем правилам, которые установлены. И я считаю, что это не только кадров касается, в отраслевых департаментах та же ситуация. У нас, довольно таки, серьезная ассимиляция между государством и бизнесом. Мне кажется, что по-другому в принципе быть уже не может. Она стала заметна буквально последние два года. И мне кажется, что это, на самом деле, очень правильно, потому что не может существовать федеральный орган исполнительной власти или вообще система государственной власти отдельно от реалий современной действительности. Долгое время у нас как-то считалось, что есть некое министерство, бизнес, производство — всё существует параллельно. Но сейчас пошли по пути скрещивающихся прямых.

Сейчас мы стараемся все-таки, чтобы работа в конечном итоге была работой на результат. Понятно, что выполнение процедур — это неотъемлемая часть государственной службы, и при любом раскладе мы должны это делать. То есть поступает некое поручение Правительства, какое бы оно не было, здесь есть две составляющие. Во-первых, мы должны на него каким-то образом ответить и его закрыть. Во-вторых, как раз на основании него что-то такое разработать, чтобы было всем хорошо.

Мы довольно долго жили в старой системе, созданной в 2004 году, привыкли к ней. И вдруг эта система меняется и довольно серьезно. Меняются подходы к набору сотрудников, к особенностям прохождения государственной службы, но только не заработная плата. Она остается величиной постоянной. Но, по большому счету, это правильный путь. Просто слишком быстрый скачок произошёл, нет ощутимого поступательного движения, но направление выбрано верное. Я так считаю.

В представленных жизнеописаниях одни увидят критику существующего порядка: отчужденность исполнителей, формализм поручений, доминирование карьерных установок, отсутствие инициативности и осмысленности происходящего, отказ от активной работы со смыслами и т.д. Другие — механизмы эффективного управления, личную вовлеченность, сетевые отношения, поддерживающие формальные правила принятия решений, позволяющие в короткие сроки решить сложные организационные задачи.

Безусловно, все эти элементы присутствуют, но для их обозначения вовсе отсутствует необходимость в подобных, весьма ресурсоёмких исследованиях. Достаточно по примеру Навального объявить всех «жуликами и ворами» и призвать к револю- ционным преобразованиям, или погрузится в публичный дискурс, воспроизводящий «традицию обличения недостатков административно-бюрократического аппарата» [Ипатова, 2015, с. 75]. Или начать обосновывать программы содействия и развития административных реформ, рапортуя о текущих успехах.

Важнее другое. Совмещая формальные, выписанные в протоколах должностные обязанности, представленные в выговорах или поощрениях, оценках проделанной работы, и представления о своём месте в иерархической структуре государственной службы, мы получаем нечто большее, чем два пока что непересекающихся дискурса. Здесь возникает возможность, пусть пока гипотетическая, выстроить публичный диалог между смыслами, до того размещенными в разных социальных мирах: повседневности и государственной службы. Публичность и открытость такого рода сопоставлений есть единственный путь к формированию гражданской позиции, индивидуальной оценки, направленной не на подрыв существующего порядка, не замещения его хаосом, а на конструктивное, созидательное действие, к которому и призвана подталкивать административная реформа.

Если административный порядок реализуется в нормативных документах, социальный — поддерживает себя в разговорах и суждениях. Открытость последних и создает основу для включения общества в административные реформы [Gentot, 1995], условия для преодоления местечкового имперского мировоззрения, в котором народ далёк, тёмен и безынициативен. Вслушиваясь в речь чиновников, гражданам можно скорректировать свои ожидания, до того складывающиеся исключительно из меморандумов, юридических и отчетных документов, чиновникам — занять рефлексивную позицию и попытаться переопределить существующие ограничения в возможности роста.

Область применения полученных результатов

Непрекращающаяся реформа государственного управления, новые законы и подзаконные акты, регулирующие деятельность государственного служащего, изменения регламентов и процедур в управлении, определение приоритетов в системе поручений, юридическое учреждение института общественного контроля, организация общественных советов при министерствах и ведомствах — всё это отражает, с одной стороны, неудовлетворенность от предыдущих организационных решений, неустойчивость системы управления, с другой — неизбывное желание к оптимизации управленческих функций, вновь и вновь разрабатываемые и внедряемые организационные решения.

При впечатляющей динамике изменений (государственное управление сегодня, пожалуй, наиболее динамично изменяющаяся отрасль менеджмента в России), неизменным остается форма подачи и организации нововведений. Реформаторы ни на шаг не отступают от логики позднего советского государственного управления, в которой документ и регламент его исполнения выступают основополагающим, фундаментальным условием преобразований. Отсюда свидетели и участники планового хозяйствования с грустью взирают на происходящее, поскольку все новшества, выполненные в логике полувековой давности, невольно уступают в осмысленности ушедшим в прошлое документам и процедурам. Новички, с небольшим опытом в управлении, пришедшие из бизнеса, мечтающие о карьере и готовые к любым «интересным» предложениям, уже не поддерживают логику служения большому государству, не сакрализируют приходящие сверху поручения, не видят большую значимость в выполняемой работе с документами.

В результате, формируется специфическое представление о своей роли в государственной машине, как ответственного исполнителя, не нарушающего сроки исполнения документов, но никогда не выходящего за рамки процедуры, не вмешивающегося в содержание существующего порядка. Человек — не машина, и подавленная потребность в критическом мышлении растворяет творческое начало одних, толкает к оптимизации своей карьерной траектории, поиску возможностей для реализации личных интересов — других. Помешать процессу отчуждения человеческого капитала госслужащих от организационно-процедурной рамки их деятельности нельзя ни новыми совершенными регламентами, ни ужесточением исполнительской дисциплины.

Драматизм ситуации усиливается из-за экспансии управленческих норм из прошлого на новые среды. Типичный пример — планомерное внедрение общественного контроля за деятельностью органов исполнительной власти. Идея, сформированная в идеологии сервисного государства, реализуется посредством приемов и методов государства советского, через актуализацию «институционального инструментария» [Плаксин, Жулин, 2008, с. 75]. Общественные советы, региональные и федеральная общественные палаты, на которые возложены (sic) функции общественного контроля, по сути, продолжают экспансию государственного аппарата, оттесняя общественность на периферию социальных диалогов6. Логика исполнения поручений теперь господствует и в общественном контроле.

Прислушиваясь к речи государственных служащих, звучащей в непривычной для них среде частных разговоров, направленных на обсуждение их профессиональной деятельности, мы создаём основу для реверса управленческих функций, возвращение социального контроля в общественный дискурс. До этого подобная возможность возникала у государственного служащего лишь в общении с близкими друзьями и семьей, когда происходящее можно переопределить в жанр анекдота или забавной истории, пожаловаться на глупость начальника или порадоваться удачному решению в сложной ситуации. Не-публичность создает основу коррупционных отношений, ресурсного переопределения своего места в структуре исполнительной власти. Государственная служба начинает рассматриваться как основа карьеры, инструмент для установления полезных связей и отношений.

Открытость в интерпретациях управленческих решений, оценки собственного места в иерархии государственной службы, отношению к выполняемым поручениям невозможна в зарегламентированном контексте. Именно здесь должен реализовываться общественный контроль, функция которого не столько в выявлении отклонений и пресечении злоупотреблений, сколько в установлении контура обратной связи, среды, в которой проходит регистрации сопутствующей, неосновной информации, сопровождающей процессы принятия решений. Регистрация, а не контроль, лежит в основе эффективного государственного управления, основанного на либеральной и сервисной идеологии, которая уже несколько десятилетий провозглашается в качестве основной в России.

Рекомендации по внедрению

Навряд ли следует рассчитывать на внедрение подобных результатов, ортогонально отстоящих от существующего порядка, поддерживаемого как системой регламентов и документов, так и людьми, привыкшими и адаптировавшими под них свои действия. Базовым шагом в оптике публичной политики становится хотя бы временный отказ от правовых инноваций государственного управления и переопределения должностных функций и обязанностей исполнителей.

Пока отсутствует система регистрации сопутствующей информации (параданных), отражающей социальные аспекты государственной службы, ни о какой эффективной реформе не может быть речи. Поэтому основной запрос к внедрению направлен на экспертное сообщество, состоящее из специалистов и общественных деятелей. Именно они должны реализовывать масштабные исследовательские программы по выведению из тени само-собой-разумеющихся сущностей, созданию условий свободного распространения информации о реалиях функционирования государственного аппарата исполнительной власти. Угроза заключается лишь в том, что эрозия исполнительства пропитала и нашу среду. Чрезвычайно сложно в системе отчетности и забюрократизированных систем оценки качества научно-исследовательских проектов создать описания ускользающего от наблюдателя социального порядка на государственной службе. Обществознание, область социальной экспертизы, исследовательские инициативы во многом переняли нетипичный для них дискурс государственных органов, отчасти оправдывая их экспансию в социальную сферу.

Заключение

Культура конфиденциальности является питательной средой для недоверия и подозрительности, неприятия неизвестных, разделяемых другими сокрытых различений. Подобные работы направлены, в первую очередь, на формирование публичного пространства для обсуждения, а значит и понимания, особенностей административных реформ, проводимых уже многие годы в России. Задача социального исследователя — преодолеть язык постановлений и регламентов в описании труда чиновника, раскрыть его внутренние мотивы и представления о сфере деятельности, устройстве рабочего места, профессиональном окружении.

Представленные устные истории не годятся для использования в привычном государственным служащим нормативном творчестве, однако они выступают хорошим контекстом для общественных слушаний и обсуждений профессии чиновника. Выделение из профессиональной сферы личностного компонента, конструирование пространства суждений, свободного от оценок, поощрений или наказаний, позволяет посмотреть на административную реформу глазами обывателя, того самого человека, на благо которого и направлены (как минимум, в декларациях) проводимые организационные и правовые изменения в государственной службе.

Безусловно, какими бы наполненными и яркими не были устные истории, они остаются фрагментами, обрывками наблюдаемой, а значит редактируемой наблюдателем реальности, ничуть не репрезентируя её состояние. Полнота решения исследовательских задач заключается не в отражении профессиональных убеждений или заблуждений наших собеседников, а в отладке особого дискурса, поиске возможных различений, позволяющих осмысленно рассматривать и анализировать занятость столь большой и важной категории профессионалов. Публичная политика, общественный контроль и социальное служение начинаются с простых бесед, в которых не остается места для замалчивания и сокрытых от наблюдателя суждений. Стремление к тотальности открытого разговора — основной мотив настоящего исследования.