Социокультурные основания встраивания образцов девиантного поведения в процесс регуляции социальных взаимодействий в молодежной среде

Автор: Сорокин Олег Владимирович

Журнал: Logos et Praxis @logos-et-praxis

Рубрика: Социология и социальные технологии

Статья в выпуске: 2 т.19, 2020 года.

Бесплатный доступ

В статье анализируются социальные и культурные основания в современном обществе, которые стимулируют встраивание образцов девиантного поведения в процесс регуляции социальных взаимодействий в молодежной среде. Представлен теоретико-методологический анализ основных положений структурно-функциональной школы (Дюркгейм, Мертон), рассмотрены проблемы функциональной интеграции элементов культуры (Сорокин), противоречия между культурой и социальными отношениями (Лапин), взаимодействия культурных и социальных оснований в процессе социального развития (Ахиезер). Особое внимание уделено соотношению социальных и культурных инструментов регуляции поведения индивида (Александер), согласованности социального и культурного в обществе (Кравченко). Проведенный анализ позволил определить основные теоретические противоречия обоснования социального механизма трансформаций социальных институтов (Заславская), описать роль макроинститутов в обществе (Диманс, Левичева), выявить влияние на социум социальной неопределенности (Чупров) и социальных деформаций (Кудрявцев). Сделаны выводы о влиянии социокультурных условий на формирование образцов девиантного поведения в условиях неопределенности, разорванности социальных взаимодействий в молодежной среде. Социальные и культурные основания определяют характер и направленность регуляции социальных взаимодействий в обществе и преобладание в механизме регуляции образцов допустимого, нормативного или отклоняющегося от общепринятых норм поведения. Рассогласование культурных и социальных оснований, как одна из ключевых причин данного явления, изучается с позиций классических и современных социологических концепций. Отмечается, что данное рассогласование приводит к росту неправовых практик в молодежной среде. Вышеназванные процессы рассогласования сопровождаются: дисфункцией макроинститутов; деформацией механизма нормативной регуляции; переосмыслением нормативных образцов в социальной реальности молодежи; наделением их новым, отклоняющимся значением. Следствием данных процессов становится складывание гибридных форм регуляции социальных взаимодействий в молодежной среде, когда нормативные образцы соседствуют с образцами девиантного поведения в социальной реальности молодежи.

Еще

Культура, социальные взаимодействия, социокультурная регуляция, девиантное поведение, молодежь, образцы девиантного поведения, молодежное сознание

Короткий адрес: https://sciup.org/149131916

IDR: 149131916   |   DOI: 10.15688/lp.jvolsu.2020.2.7

Текст научной статьи Социокультурные основания встраивания образцов девиантного поведения в процесс регуляции социальных взаимодействий в молодежной среде

DOI:

В философской и социологической литературе вопросы, связанные с изучением проблемы регуляции социальных взаимодействий, тесно переплетаются с проблемой выделения социальных и культурных оснований общественных процессов. Попытка поиска социокультурных оснований отклоняющегося поведения в социологии была предпринята впервые на серьезной методологической базе в рамках структурно-функциональной школы, предвестником появления которой был Э. Дюркгейм [Durkheim 1964]. Разделение труда, и последующее за ним «функциональное разнообразие влечет за собой моральное, которое ничто не может предупредить: одно неизбежно возрастает вместе с другим» [Дюркгейм 1996, 370]. В разделении труда Э. Дюркгейм видел источник ослабления коллективной солидарности, то есть состояние общества, когда индивид больше не удерживается социальной группой, поскольку разрушается традиционная социальная организация. Изменение социальной организации приводит к изменению коллективного сознания группы, поскольку ослабление коллективных чувств уменьшает ее внутреннюю интеграцию. У Э. Дюркгейма интеграция в группе и в обществе – это результат влияния на коллектив- ное сознание права и нравственности: «человек моральное существо только потому, что живет он в обществе, ибо нравственность состоит в том, чтобы быть солидарным с группой, и она изменяется вместе с этой солидарностью» [Дюркгейм 1996, 407]. Моральные регуляторы поведения человека – это производные от социальной жизни, следовательно, способ социальной организации определяет характер морали. Человек вне общества становится безнравственным существом. Эволюция общества, по мнению, Э. Дюркгейма, ослабляет взаимосвязь индивида с «его семьей, с родной землей, с завещанными прошлым традициями, с коллективными обычаями группы» [Дюркгейм 1996, 408]. Состояние зависимости от общества сдерживает в нем эгоистичное начало и сохраняет индивидуальную нравственность, поскольку в этом случае воспроизводится коллективный тип личности. Моральные регуляторы в условиях ранней индустриализации ослабевают в силу того, что утрачиваются традиции, которые поддерживали коллективное моральное сознание. Таким образом, Э. Дюркгейм одним из первых сформулировал тезис о том, что встраивание образцов девиантного поведения в процесс регуляции социальных взаимодействий в раннем индустриальном обществе обусловлено влиянием социальных факторов, которые являются основополагающими по отношению к факторам культурным.

Р. Мертон, вслед за Э. Дюркгеймом, представил целостную концепцию социокультурных оснований регуляции социальных взаимодействий. В своих работах Р. Мертон последовательно развивал идею о том, что преобладание образцов отклоняющегося поведения в сознании маргинальных групп с ограниченными возможностями для социального продвижения вызваны их культурной мотивацией. Причину рассогласования культурной мотивации определенных групп и социальной структуры Р. Мертон видел в разных целях. Культурные цели и институционализированные нормы придают форму существующим практикам [Мертон 2006, 246]. Если индивид испытывает удовлетворение от достижения культурных целей, то это свидетельствует о равновесии в обществе культурных и социальных структур. Расхождение между культурными предписаниями и социальными способами их достижения, по мнению Р. Мертона, является причиной отклоняющегося поведения в обществе. Культурная шкала ценностей, принятая в обществе, определяет престиж, статус человека. По мнению мыслителя, господствующая в культуре шкала ценностей благодаря родителям, школе, референтным группам воспроизводится в конкретных социальных группах и социальных классах. В этом случае механизмы общественного презрения не действуют в отношении тех, кто согласно общепринятой шкале ценностей, достиг успеха даже неправовым, возможно, криминальным путем, поскольку в дальнейшем многие уважаемые люди в обществе посчитают за честь дружить с подобными людьми. Для многих представителей низших социальных групп достижение материального успеха в развитом индустриальном обществе затруднено в силу ограниченных ресурсов, поэтому единственным реальным способом приумножения материального благополучия становится вовлечение в девиантные формы поведения.

В рамках структурно-функциональной школы социальная организация и культурные нормы выступают как внешние факторы ре- гуляции поведения индивида. Человек приходит в систему координат, которая уже задолго до него сложилась как система взаимосвязанных социальных институтов и механизмов регуляции поведения. Данные механизмы направляют поведение индивида в конструктивное русло. Встраивание образцов отклоняющегося поведения в процесс регуляции социальных взаимодействий при таком подходе является результатом рассогласования культурных и социальных структур. В классической и современной социологии было предложено множество других подходов, объясняющих причины данного рассогласования.

П.А. Сорокин обратился к проблеме функциональной интеграции элементов культуры. Элементы культуры объединяются в конфигурации с целью обеспечения функционального единства внутри социального организма. Синтез культурных элементов, согласно П.А.Со-рокину, отвечает также за выполнение общественных функций социальными институтами. При этом механический перенос некоторых культурных элементов из их естественной среды в другое общество приводит к деструктивным последствиям, так институты общества демократической правовой системы не могут эффективно функционировать в обществе с социально-кастовым строем [Sorokin 1962]. Исследователь отмечает «логикосмысловые» культурные комплексы, которые намного прочнее причинно-функциональных комплексов, поскольку выступают высшими формами интеграции. Культурные комплексы, в форме социальных институтов скрывают в себе определенные смыслы, которые наделяют данные комплексы и институты типичными формами и значимыми образцами [Sorokin 1962]. Анализ социальных процессов посредством поиска закономерностей причинно-функциональных и логико-смысловых взаимосвязей элементов культуры отражает преобладание социальных и культурных факторов в процессе регуляции поведения социальных субъектов по мнению мыслителя.

Схожий взгляд на данную проблему предлагает современный отечественный мыслитель Н.И. Лапин. Социальные и культурные основания, согласно Н.И. Лапину, лежат в основе человеческой деятельности [Лапин 2000, 32]. При этом культура отвечает за создание инновационных алгоритмов деятельности в материальной и духовной сферах, а социальность – за формирование отношений между субъектами в процессе возникающих новых алгоритмов деятельности. Баланс социальных и культурных оснований осуществляется через совокупность социетальных процессов. Так, в современном обществе, в условиях возрастающих потребностей индивида, открывается пространство для целерациональных инноваций [Лапин 2000, 33]. Рост инновационной активности человека ставит под угрозу прежний социальный порядок и систему социальной устойчивости, однако, социальные и культурные основания на социетальном уровне поддерживают целостность общества. Вместе с тем, в условиях трансформации, по мнению Н.И. Лапина нарастают противоречия между культурой и социальными отношениями. Подобная ситуация оборачивается ценностно-нормативным расколом в обществе, отражая «патологическое состояние социальной системы» [Беляева, Лапин (ред.) 1994, 50]. К примеру, социальные отношения могут не соответствовать динамике культурных изменений. Так, реформы в культуре оборачиваются ростом недовольства в обществе. Возможны и обратные процессы, когда насаждаемые сверху социальные институты не согласуются с общепринятыми культурными ценностями.

Аспекты взаимодействия культурных и социальных оснований в процессе социального развития подробно изучал отечественный мыслитель А.С. Ахиезер. Исследователь обратился к проблеме реализации культурных замыслов, в т.ч. нравственных и моральных программ, в социальном действии, например, когда культурные институты перерастают в социальные институты [Ахиезер 1997, 21]. Именно культурные факторы определяются социальные изменения по мнению мыслителя. При этом движущую силу развития общества исследователь видит в противоречиях, которые возникают между культурой и социальными отношениями. А.С. Ахиезер одним из первых в отечественной философии пытался изучить общее между ментальностью, как отражением культурного, и институциональным, как совокупностью общественных практик. Результатом взаимодействия культуры и социального, согласно А.С. Ахиезеру, стано- вятся конкретные формы общественной жизни, которые доказали свою состоятельность и эффективность в условиях новых вызовов для развития общества. В обществе складываются культурные программы, несущие в себе инновационные алгоритмы деятельности, которые вступают в противоречие с и исторически сложившимися программами, а значит, складываются новые социальные отношения, которые вступают в противоречие со сложившимися социальными отношениями. Рассогласование культурного и социального может стать причиной дальнейшего развития общества, если в нем возобладают формы общественной жизни, воплотившие в себя инновационные практики, это рассогласование может стать причиной дезорганизации и разрушения, если новые образцы отклоняющегося поведения вступят в противоречие с действующей системой общественных отношений [Ахиезер 1997, 22]. «Если культура создает основы для сохранения через деятельность людей исторически сложившихся социальных отношений, то она сохраняет и социальную основу своего существования. Если культура этого обеспечить не может, то гибнет ее массовая социальная база, гибнут социальные институты, которые ее сохраняют, защищают от различных опасностей», – отмечает исследователь [Ахиезер 1997, 55]. Социально-воспроизводственная деятельность человека направлена на преодоление социальной энтропии, когда складывающиеся противоречия между культурными основаниями и социальными основаниями удерживаются в определенных приемлемых значениях. Нравственные идеалы, как основания культуры, как идеалы человека, человеческого поведения, социальных отношений, государственности, нацеливают общество на свое воспроизводство, на разрешение социокультурных противоречий [Ахие-зер 1997, 60].

Дж. Александер в вопросе соотношения социальных и культурных оснований регуляции поведения индивида отводит культуре первостепенную роль, а точнее «автономии культуры» [Alexander 2003]. По мнению мыслителя, социология слишком много времени потратила на описание человеческой деятельности как инструментальной, которой управляют «моральные структуры: «сакральное-благое» и

«профаное-злое» [Александер 2013, 65]. Культурные смыслы, с точки зрения Дж. Александера воздействуют на формирование социальной жизни и идентичностей. Появлением такого подхода в вопросе соотношения культурных и социальных оснований социология обязана структуралистской герменевтике, в которой смыслы рассматриваются как производные от знаковой системы, именно это определяет степень автономии культуры по отношению к социальной детерминации, а это означает, что культура – это объективная структура, как и любой материальный социальный факт [Александер 2013, 89]. Поэтому для понимания особенностей социальной структуры конкретного общества и причин встраивания образцов девиантного поведения в процесс регуляции социальных взаимодействий в данном обществе необходима реконструкция его культурной структуры. Данные культурные структуры создаются лидерами мнений, средствами массовой информации, которые комбинируют знаки и символы, направляя внимание масс на определенные смысловые дискурсы. Так, Дж. Александер объясняет действие механизма «нормализации ненормального» в современном обществе, когда образцы девиантного поведения начинают соседствовать с образцами социально-одобряе-мого поведения в массовом сознании.

С.А. Кравченко в вопросе регуляции социального поведения индивида отводит первостепенную роль согласованности социального и культурного в обществе, отмечая, что нарушение данной согласованности приводит к разрыву преемственности ценностных и нормативных оснований общества [Кравченко (ред.) 2017, 80]. «Текучая» современность делает невозможным процесс воспроизводства общества, а, следовательно, и исторической преемственности культурных образцов. Результатом этого становится утрата обществом всеобщей значимости нравственных универсалий, недолговечность ценностно-нормативных образцов и встраивание в процесс регуляции социальных взаимодействий образцов девиантного поведения.

Таким образом, социальные и культурные основания определяют характер и направленность регуляции социальных взаимодействий в обществе и преобладание в механизме регуляции образцов допустимого, норма- тивного или отклоняющегося от общепринятых норм поведения. Носителями данных форм поведения в обществе чаще остальных становятся молодежные группы, которые заметнее активнее вовлекаются в инновационные социальные практики. В свою очередь социокультурные основания закладывают противоречия и пути их разрешения в процессе зарождения новых культурных алгоритмов деятельности и отражения их в разных типах молодежного сознания.

В современной отечественной социологии были предприняты попытки поиска причин данных противоречий. Так, Т.И. Заславская отмечает, что постсоветские реформы в российском обществе были направлены на создание эффективной институциональной системы, которая позволила бы России сохранить достойное место в современном мире. К элементам данной институциональной системы исследователь относит: эффективное правовое государство, многообразные формы легитимной и защищенной собственности, гражданское общество, демократические права и свободы [Заславская, Калугина (ред.) 2003, 153]. Таким образом, Т.И. Заславская выделяет три базовых, системообразующих макроинститута общества: экономический, политический и правовой. Схожую точку зрения на роль макроинститутов в обществе отстаивают в своих исследованиях С.Л. Диманс и В.Ф. Левичева, которые полагают что данные институты формируют социальную реальность и задают стандарты социального поведения людей [Диманс, Левичева 2018, 5]. В условиях, когда усиливаются противоречия между формально-правовыми базовыми институтами и культурными составляющими, возникают ситуации институционализации неправовых практик. Выделяя системообразующие макроинституты Т.И. Заславская, по сути, рассматривает ядро жизнедеятельности общества как социальной системы. В основе данного ядра находятся социальные практики, которые в процесс воспроизводства социальной системы институционализируются макроинститутами и отражаются в институционально одобряемых формах коллективного поведения. Однако когда действующие макроинституты перестают отвечать потребностям и интересам большинства населения, актуа- лизируются неправовые практики. Особенно данные процессы характеры для молодежи, поскольку в основе данных неправовых практик заложены культурные основания, которые отражают идеалы, цели развития общества, отвечающие интересам молодых людей, которые вступают во взрослую жизнь и интегрируются в общественные процессы. При этом макроинституты утрачивают свою функциональность, как не отвечающие интересам больших социальных групп. Дисфункциональность макроинститутов компенсируется усилением влияния неправовых практик в молодежной среде.

Так, дисфункция правового социального института у Т.И. Заславской проявляется в нарушении свобод и прав граждан. В условиях дисфункции правового института значительное число молодых граждан обращаются к неправовым способам адаптации к новым условиям, по сути, к неправовым практикам. Рост в обществе неправовых видов практик при массовой поддержке со стороны населения приводит к преобразованию данных практик в новые социальные формы. Основная причина данной тенденции, по мнению Т.И. -Заславской, кроется в массовой правовой беспомощности, когда многие граждане в сложившихся условиях распространения неправовых практик не способны, что-либо противопоставить конструктивное. В таких условиях институционализируется право сильного при беззащитности слабого. Получив массовое распространение в обществе неправовые практики постепенно встраиваются в новые общественные институты, «обуславливая их «мутацию» [Заславская, Калугина (ред.) 2003, 158].

При этом функциональность социальных институтов отражает их способность эффективно регулировать массовые социальные взаимодействия с помощью образцов нормативного поведения, то есть определять цели деятельности института, рационально организовывать внутренние и внешние связи, способность поддерживать доверие к институту и его результатам со стороны большинства членов общества, способность удовлетворять потребности граждан общества, поддерживать и исполнять сами социальные нормы. Помимо образцов социально-одобряемого поведения, которые производятся и поддерживаются социальными институтами в обществе складывает множество неформальных норм, которые охраняются и контролируются в большей степени общественным мнением и моральными оценками. Эффективность формальных норм зависит от легитимности социальных институтов, что выражается в доверии к данным институтам и производимых ими нормам со стороны большинства граждан. В свою очередь, эффективность неформальных норм зависит, с одной стороны, от уровня правосознания граждан и их общественной активности.

В основе макроинститутов – ядра жизнедеятельности социальной системы, лежат социальные практики, которые отличаются наибольшей социальной значимостью, массовостью и устойчивостью. Данные социальные практики проходят фильтрацию и отбор социальными институтами, конечная цель этих процедур – установление воспроизводимого и разделяемого большинством нормативного порядка. Однако существуют огромные вариации социальных практик, которые не охвачены вниманием макроинститутов. Оставаясь на периферии социальной системы данные практики, отражая всю совокупность неформальных отношений в обществе, превращаются, зачастую, в неправовые практики, т.е. практики которые существуют помимо «официально провозглашенных правил игры». Данные практики заметнее всего присутствуют в молодежной среде, в силу особенностей включения представителей данной возрастной группы в различных субкультурные пространства.

Существование неформальных, в частности, неправовых практик у молодежных групп и их институционализация в форме неформальных институтов, например, молодежной моды, во многом обусловлена спецификой культурного пространства, в котором разворачивается регулирование социальных процессов в молодежной среде. В культурном пространстве молодежных субкультур могут быть представлены образцы отклоняющегося поведения, которые для носителей данной субкультуры по своей значимости могут стоять выше формально институционализированных социальных практик.

В устойчиво развивающемся обществе неправовые практики, существующие в молодежной среде, не инкорпорируются в формаль- ные социальные институты, поскольку находятся на периферии и поддерживаются малыми общностями. В условиях переходного общества, быстрых социальных перемен, ситуация видоизменяется. Неформальные практики молодежи, которые несут в себе инновационный потенциал, получают импульс признания со стороны большинства граждан, которые нуждаются в переменах в обществе. Поэтому данные практики начинают активно встраиваться в институциональную матрицу регулирования общественной жизни.

Регулярное расхождение массовых социальных практик с действующими административно-правовыми нормами обусловлено, как правило, социальными процессами, которые характеризуются динамичностью, хаотичностью и бессистемностью. По сути, это свидетельствует о глубоком социетальном кризисе, в котором оказалось конкретное общество. В таких условиях, даже при усиливающемся формальном контроле, ослабляется контроль неформальный, поскольку все больше смыслы административно-правовых норм отрываются от смыслов тех социальных практик, которые укоренились или укореняются в обществе. Усиливающаяся дисфункциональность социальных институтов становится системным ответом на подобный бессистемный вызов. Дисфункция базовых институтов общества оборачивается деформацией всех привычных социальных структур и нравственных устоев, что свидетельствует о складывании нового типа реальности, в котором социальная неопределенность становится доминирующим фактором для молодежи [Чупров, Зубок, Романович 2019, 23]. В условиях социальной неопределенности утрачивается способность молодых людей адекватно рефлексировать по вопросам управления и планирования своей жизни.

В.Н. Кудрявцев, изучая проблему социальных деформаций, содержательно раскрыл аспект, связанный с разрушением нормативной системы в условиях социально-экономического кризиса. Деформация социальных норм с точки зрения данного исследователя является закономерным результатом деформации смежных систем – социальных институтов и ценностных ориентаций людей [Кудрявцев 2017, 51]. Так понимание нравственных ценностей варьируется в разных соци- альных слоях, нациях и возрастных группах. В условиях социально-экономических перемен система ценностей конкретных индивидов, социальных групп перестает совпадать с их реальными условиями жизни, так возникает «двойная мораль» [Кудрявцев 2017, 52]. В этом случае «противоречивые нормы используются одним и тем же лицом (социальной группой) для разных целей в одних и тех же сходных ситуациях». Социальные нормы начинают восприниматься большинством граждан как неэффективные и несправедливые. Именно в такие периоды в обществе усиливается «теневое нормотворчество», когда разные социальные группы создают систему норм, противоречащую общепринятой системе норм. При этом новые нормы наряду с общепринятыми наделяются статусом регулятивных, то есть получают средства воздействия на поведения человека в форме санкций и морального принуждения. Рост популярности в обществе теневых, криминальных практик в этом случае объясняется складыванием «извращенной» морали, так как преступный мир берет из общепринятой морали и религии самое сильное и эффективное: неминуемость кары, «внутренний голос» совести и слепую веру [Кудрявцев 2017, 57]. При этом сам процесс создания подобных норм – это уже есть опасное общественное явление, это своеобразный вид социального отклонения.

Примером, иллюстрирующим подобные расхождения, являются драматичные события, которые наблюдались в российском обществе в конце XX – начале XXI века. Попытка механического переноса ценностно-нормативных комплексов западной демократии на российскую почву в 90-е гг. XX в. стала причиной ускорения деформации прежних макроинститутов и роста недоверия к насаждаемых сверху новым ценностно-нормативным регуляторам. Активизация в рассматриваемый период неправовых практик, особенно в молодежной среде, отчуждение большей ее части от политической сферы, сферы труда и брачно-семейных отношений стало результатом субъективного трактования смыслов административно-правовых норм либерального типа, когда, инициативность, сознательность и ответственность за принимаемые решения стали подменяться вседозволенностью, распущенностью и полным отрицанием данных норм. Многие транслируемые в тот период практики не находили согласование с культурными практиками, сложившимся в российском обществе, поскольку представлявшие их социальные институты искусственно вживлялись в институциональное ядро.

Помимо вышеописанных негативных последствий главным следствием стало стремительное распространение в молодежной среде противозаконных, криминальных практик. В социально-экономических условиях, складывающихся в современном российском обществе в период распространения пандемии коронавирусной инфекции, сохраняются риски вовлечения молодежи, особенно подростков, в неправовые, криминальные практики. Поэтому встраивание образцов девиантного поведения в процесс регуляции социальных взаимодействий в социальной реальности молодежи остается одной из актуальных проблем современного российского общества.

Список литературы Социокультурные основания встраивания образцов девиантного поведения в процесс регуляции социальных взаимодействий в молодежной среде

  • Александер 2013 -Александер Дж. Смыслы социальной жизни: Культурсоциология. М.: Прак-сис, 2013.
  • Ахиезер 1997 - Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта: (социокультурная динамика России). Т. 1. От прошлого к будущему. Новосибирск: Сиб. хронограф, 1997.
  • Беляева, Лапин (ред.) 1994 - Беляева Л.А., Лапин Н.И. (ред.). Кризисный социум. Наше общество в трех измерениях. М.: ИФРАН, 1994.
  • Диманс, Левичева 2018 - Диманс С.Л., Левиче-ва В. Ф. Люди и нормы: институты VS неформальные практики. М.: Ключ-С, 2018.
  • Дюркгейм 1996 -Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М.: Канон, 1996.
  • Заславская, Калугина (ред.) 2003 - Заславская Т.И., Калугина З.И. (ред.). Россия, которую мы обретаем. Новосибирск: Наука, 2003.
  • Кравченко (ред.) 2017 - Кравченко С.А. (ред.). «Нормальная аномия» в России и современном мире: коллектив. моногр. М.: МГИМО-Университет, 2017.
  • Кудрявцев 2017 - Кудрявцев В.Н. Социальные деформации (причины, механизмы и пути преодоления). М.: Норма: Инфра-М, 2017.
  • Лапин 2000 - Лапин Н.И. Социокультурная трансформация России: либерализация versus традиционализация // Журнал социологии и социальной антропологии. 2000. Т. 3, № 3. С. 32-39.
  • Мертон 2006 - Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М.: АСТ: Хранитель, 2006.
  • Чупров, Зубок, Романович 2019 - Чупров В.И., Зубок Ю.А., Романович Н.А. Доверие в саморегуляции изменяющейся социальной реальности: монография. М.: Норма, 2019.
  • Alexander 2003 - Alexander J.C. The Meanings of Social Life. A Cultural Sociology. N. Y.: Oxford University Press, 2003.
  • Dürkheim 1964 - Dürkheim E. The Division of Labor in Society. N. Y: Free press; L.: Collier Macmillan, 1964.
  • Sorokin 1962 - Sorokin P. Social and Cultural Dynamics. Vol. 1. N.Y.: The Bedminster Press, 1962.
Еще
Статья научная