Солдатские советы в Сербском добровольческом корпусе в России весной 1917 г

Процесс формирования представительных органов в полевых лагерях на Юге России, где с 1916 г. создавались фронтовые части Сербского Добровольческого Корпуса (СДК), совпал по времени с процессом создания советов солдатских депутатов после Февральской революции 1917 г. Однако внешняя схожесть двух явлений не дает нам права ставить между ними знак равенства. Самоорганизация солдат и младших офицеров СДК началась едва ли не в момент создания корпуса, и складывание советов здесь представляло собой не начальную, а, скорее, конечную фазу процесса.

Представляется необходимым выделить несколько доминантных факторов, легших в основу столь нестандартной ситуации. Во-первых, необходимо учитывать, что СДК уже с лета 1916 г. был добровольческим сугубо по названию, и принудительные меры сербских и части русских высших военных начальников понуждали личный состав корпуса к ответной реакции. Во-вторых, важную роль сыграла национальная и религиозная гетерогенность корпуса - объединить людей разных национальностей и конфессий могла только политическая необходимость. В-третьих, личный состав СДК состоял преимущественно из подданных Австро-Венгрии - одной из великих держав Европы, где всеобщее начальное образование, кстати, было введено еще в конце XVIII века. Уровень политической и общей культуры солдат и офицеров СДК способствовал тем самым более энергичным усилиям в плане выражения своего мнения через репрезентативные структуры. Наконец, нужно иметь в виду и четвертый фактор. Вопреки тому, что писалось несколько ранее в отечественной литературе, уровень воздействия русской партийной пропаганды на состав СДК до лета 1917 г. был довольно низким. Дело в том, что основные усилия радикальных политических сил России были нацелены, скорее, на русских военнопленных в Германии и Австро-Венгрии и на русские и славянские части Западного и Салоникского фронтов - здесь и работать было проще, и пропаганда была нагляднее, и добраться до этих краев русским политэмигрантам было не в пример легче. Это косвенным образом подтверждают работы еще советских историков, в частности, А.П. Якушиной [1]. Комиссия помощи военнопленным была создана Комитетом заграничных организаций РСДРП в Берне еще в марте 1915 г. (председатель - Г.Л. Шкловский, члены руководства - И.Ф. Арманд, Г.Я. Беленький, Н.К. Крупская), но первый номер ее печатного издания «В плену» вышел лишь в феврале 1917 г., став, причем, и последним. Югославянские солдаты поминались в нем исключительно применительно к ситуации на Салоникском фронте [1, с. 364].

Вместе с тем полностью отрицать попытки русских политических сил влиять на ситуацию в СДК не следует. Начальник контрразведки штаба Одесского военного округа жандармский ротмистр Белавин доносил начальнику штаба округа 18 февраля 1917 г.: «В текущем феврале месяце этого года в комендатуру гор. Одессы из расположенного в Одессе 1-го запасного батальона 1-й

ISSN 2075-9908 Историческая и социально-образовательная мысль. 2012. № 4 (14)

Сербской добровольческой дивизии дважды являлись партии нижних чинов - первый раз в кол-ве 44 чел., и второй в кол-ве 70 чел. - с заявлением о своем нежелании нести военную службу и с просьбой перевести их на положение военнопленных. Агентурным путем отделение выяснило, что агитация среди нижних чинов Сербской дивизии… ведется штатскими лицами, за которыми установлено наблюдение» [2, ф. 1837, оп. 9с, д. 1841, л. 104, 104об].

Факт начала самоорганизации в сербских частях признавался и непосредственно участвовавшими в событиях большевиками, причем особо подчеркивалась при этом роль Февральской революции. Видный деятель югославянского коммунистического движения А.В. Ковачевич-Чудновский, служивший в это время в обозных частях СДК, вспоминал на заседании югославской группы при музее ЦДКА 23 ноября 1932 г.: «Еще задолго до Февральской революции видим внутри масс военнопленных (как и среди добровольцев) углубление классовых антагонизмов, рост недовольства и нарастание революционных настроений… Влияние некоторое на нас в этом отношении оказали также наши случайные знакомства с отдельными рабочими-одесситами, среди которых наверняка были люди с пропагандой большевистских идей… Но в основном все эти недовольства в этот период развивались стихийно без всякого почти результата… В период Февральской революции наша часть (дивизионный обоз) находилась в селе Болгарка возле г. Вознесенска на Украине. Здесь мы уже открыто выступили против войны и против сербских командиров, обвиняя их в целом ряде преступлений, воровстве, издевательстве над солдатами… В рядах СДК солдаты вместо беспрекословной повинности старому царскому офицерству выбирало свои солдатские советы, состав которых был преимущественно из своих же рядовых солдат и низших унтеров, среди которых были и рабочие. Требование создания среди сербских добровольцев-солдат советов, или комитетов, как мы их тогда называли, конечно, основывалось на знаменитом приказе Петросовета № 1» [2, ф. 1837, оп. 2, д. 168, л. 16,18].

Следует отметить, что основная часть требований сербской солдатской массы не носила не то что большевистского, но и вообще сколько-нибудь партийного характера - сами солдаты метко оценивали их уровень, называя его «вопросом о каше» [3, c. 45]. Так прибывшая в Петроград в Военное министерство 8 апреля 1917 г. делегация офицеров, юнкеров и солдат, отчисленных из СДК, в составе подпоручиков Р. Шоварки и Г. Пекле, старшего унтер-офицера А. Линардича и рядового Т. Навиялича, просила от лица отчисленных о следующем: «1) ввиду полной несправедливости и неправильности нашего отчисления из корпуса, восстановить всех отчисленных во всех правах, которыми они пользовались до отчисления, относительно помещения, довольствия, одежды и свободы передвижения; 2) назначить немедленно расследование, оправданны ли голословные обвинения сербских офицерских кругов относительно неблагонадежности и предательства отчисленных; 3) по выяснении необоснованности подобных обвинений распорядиться: а) чтобы отчисленные офицеры были переведены на службу в ряды Русской армии с правом выбора частей; б) чтобы отчисленные юнкера были приняты в Русские военные училища; в) чтобы желающие отчисленные солдаты были зачислены в Русские войска; не желающие же - чтобы были поставлены на положение не хуже положения не высланных неприятельских подданных» [2, ф. 366, оп. 1, д. 380, л. 175].

О том, что партийное влияние на СДК в этот период было практически незаметным, вспоминал и офицер СДК (впоследствии - комбриг РККА) Д.Ф. Сердич. Выступая на заседании югославского землячества в музее ЦДКА 9 ноября 1932 г., он отмечал: «Я не хочу обидеть особенно старых товарищей, которые работали в социал-демократической партии до 1917 г., надо сказать сразу, что к сожалению, соответствующей работы мы не чувствовали даже в начале 1917 г. Эти товарищи не имели связи с русскими большевиками, а наши товарищи без бывших социал-демократов своей роли не сыграли» [2, ф. 1837, оп. 2, д. 167, л. 3].

Разумеется, наиболее активным противником формирования советов солдатских депутатов выступило командование СДК. Ковачевич-Чудновский вспоминал об этом, что «вокруг солдатских советов в первое время развернулась борьба среди солдат и командования СДК. Командование сначала отказалось подчиняться этому приказу, дескать мы не русская, а сербская армия. Но когда недовольство, вызванное этим отказом, приняло формы бунта, генералы Живкович и Хаджич очень скоро пошли на попятную и «разрешили» произвести форменные выборы комитетов, сначала ротных (по 1 делегату выборному от взвода) а затем и полковых, это было в начале или середине апреля месяца 1917 г.» [2, ф. 1837, оп. 2, д. 168, л. 19].

Данное описание событий не вполне корректно. Во-первых, определенные элементы самоорганизации наблюдались в корпусе еще в 1916 г. Унтер-офицер Н. Грулович, много занимавшийся впоследствии историей корпуса, утверждал, что еще в июне 1916 г. солдат Р. Маркович создал первый нелегальный солдатский комитет в корпусе, в который входил и сам Грулович [4, c. 33]. Однако Маркович погиб в ходе Добруджинской операции при весьма двусмысленных обстоятельствах (Грулович по- лагал, что его убили свои же офицеры), Грулович же как мемуарист известен несколько вольным обращением с фактами, а другими свидетельствами о существовании комитета мы не располагаем. Другой боец корпуса Э. Чопп говорил, что в 1-й бригаде 1-й дивизии комитет возник буквально накануне Февральской революции и никаких активных действий до марта 1917 г. не предпринимал [4, c. 33].

Второй аспект проблемы заключается в том, что организацией выборных комитетов занимались не только солдаты, но и офицеры. 13 марта 1917 г. к командиру корпуса генералу Живковичу явилась делегация офицеров 1-го полка 1-й дивизии. Делегаты заявили протест против грубого и недостойного офицера обращения с ними командира полка полковника С. Поповича и потребовали разрешения на создание полкового комитета. От лица делегации протест подписали штабс-капитан Я. Стефанчич и подпоручики М. Горуп, К. Жанко и С. Лапайне. Командир корпуса сперва дал принципиальное согласие на создание комитета, но затем приказал арестовать указанных офицеров на восемь суток «за неуставное обращение к командиру корпуса» [3, c. 35].

В ночь на 14 марта 1917 г. в Одессе 80 офицеров запасного батальона собрались в офицерской столовой и выбрали временный батальонный комитет из восьми человек. После того, как генерал Живкович распорядился распустить комитет как незаконный, а членов его отказался даже выслушать, 16 марта 25 офицеров во главе с подпоручиком М. Баничем подали заявления об уходе из корпуса. Живкович передал этих офицеров русским военным властям.

Командир корпуса, однако, не был неразумным или политически слепым человеком. Он тут же направил в Военное министерство Сербии в Салоники телеграмму с предложением переименовать корпус в «Югославский добровольческий», а также уравнять всех офицеров в материальных правах (сербские офицеры имели преимущество перед бывшими офицерами австро-венгерской армии). «В связи с русской революцией я объявил в приказе по корпусу, - заключал генерал, - что мы не имеем права и не должны вмешиваться во внутренние дела Российского государства, гостями которого мы являемся» [3, c. 35]. Военный министр генерал В. Терзич не только отказал Живковичу, но еще и отчитал - телеграмма в 183 слова была сочтена слишком длинной, а писать генералу впредь рекомендовали по «исключительно наиболее важным служебным вопросам» [3, c. 36].

29 марта 1917 г. Живкович получил ответ еще и от премьер-министра Пашича (он текстуально совпадает с написанным рукой Пашича черновиком, составленным на обороте пресловутой телеграммы в 183 слова). Премьер-министр соглашался с уравнением в правах офицеров, но только тех, которые подадут официальные прошения о переходе в сербское подданство, название же корпуса предлагалось изменить на «Добровольческий корпус сербов, хорватов и словенцев». Солдатам же предлагалось сообщить, что после окончания войны правительство выделит каждому из них за государственный счет 5 гектаров земли. Живкович огорченно резюмировал по этому поводу: «Жаль, что они не приняли эти решения полгода назад» [4, c. 46].

Решения сверху, и в самом деле, запаздывали. Пока шла переписка с Салониками, 22 марта 1917 г. прошло офицерское собрание во 2-м полку. Резолюция его звучала весьма категорично: «1. Переименовать корпус в Югославский добровольческий; 2. Переформировать полки по конфессиональному признаку; 3. Ни в коем случае не следует считать корпус войском православной Сербии, а его офицеров - сербскими офицерами, а они должны рассматриваться как особое югославянское революционное войско, состоящее из революционеров - выходцев из югославянских провинций австровенгерской монархии; 4. Каждый должен проникнуться сознанием того, что невозможно существование ни Великой Сербии, ни Великой Хорватии, ни Великой Словении» [3, c. 38].

Обратим внимание на первый и четвертый пункты резолюции. В них - квинтэссенция отношения «диссидентов» к происходящему в корпусе. Еще четче это видно в рапорте начальника хозяйственной части 4-го полка 1-й дивизии поручика Г. Барабаша. Грамотный, образованный офицер, окончивший перед войной юридический факультет Загребского университета, служивший в корпусе с первого дня его создания, левый социал-демократ, эволюционировавший постепенно в направлении большевизма, он в нескольких словах отразил суть проблемы: «Начинается погоня за тем, у кого будет больше батальонов - у сербов или у хорватов, - писал он, - возникает вопрос об урегулировании отношений между сербами, хорватами и словенцами по миллиону разнообразных политических, культурных, религиозных проблем. А почему? Потому, что не принимается название «югославянин», которое одно только и может нас объединить и сплотить. Ради югославянской идеи я пожертвовал всем, но идеей я пожертвовать не могу, потому что без этого я ничто» [5, c. 90].

Политизация в эти дни активно шла только в одном направлении - в национальнополитическом. Представитель Югославянского комитета А. Мандич писал, что в марте в корпусе был созван митинг, принявший резолюцию о федеративном устройстве будущего югославского государства. «Подлинное осуществление принципа равноправности возможно только в случае со-

ISSN 2075-9908 Историческая и социально-образовательная мысль. 2012. № 4 (14)

здания федерации сербских, хорватских и словенских земель», - говорилось в резолюции. Великосербская идея подверглась критике на митинге, особенно в выступлениях хорватов и словенцев. «По нашему глубокому убеждению, - говорилось в той же резолюции, - великосербская идея не отвечает интересам сербского народа...» [6, s. 238-239].

Командование корпуса такое развитие событий не устраивало. Командующий СДК генерал Живкович в своем меморандуме Временному Правительству от 23 апреля 1917 г. настойчиво просил «принять меры для прекращения вмешательства во внутренние дела корпуса и отстранить внешние темные силы в лице хорватов Геруца и Гаранчича и словенца инженера Тумы» [2, ф. 366, оп. 1, д. 380, л. 183]. На обороте меморандума Живкович мстительно добавлял: «Этот Тума выбран австрийской социал-демократической партией на конгресс в Стокгольм... Эти индивидуумы работают на том, чтобы против корпуса направить мнение революционных комитетов Петрограда, Москвы и Одессы» [2, ф. 366, оп. 1, д. 380, л. 183об].

Решающую роль в формировании советов, как видим, сыграла не партийная пропаганда, а принципиально нетерпимое положение югославян в военных лагерях на Юге России, сознательное провоцирование сербскими офицерами национальной и конфессиональной розни за счет великосербской пропаганды, слабая дисциплина и казнокрадство самого корпусного командования.

Совет как таковой был сформирован в первоначальном виде 8 апреля 1917 г. в городе Александровске, где находилась 2-я дивизия СДК-именно в этой дивизии недостатки формирования Сербского добровольческого корпуса проявлялись особо отчетливо (солдаты дивизии между собой называли себя «силовольцами») [3, c. 45]. Основанием для создания совета стал приказ Генерального штаба русской армии № 51 от 30 марта 1917 г. [2, ф. 1837, оп. 1, д. 444, л. 1]. Участвовали в заседании представители эсеров и меньшевиков Александровска (Новиков и Дегтярюк) и Екатеринослава (Фельдман и Николаев), где стояли части 1-й дивизии, делегаты Исполкома Севастопольского совета Страшин-ский, Мирошниченко, Гузеев и Осовский (партийная принадлежность в протоколе не отражена - А.З.), от 2-й дивизии СДК - майор Милич, подпоручик Торош, унтер-офицер Лукашинович, рядовые Гачино-вич и Лукаш, а также депутаты Центральной Рады общественных организаций от города Александровска Сонин и Крылов-Мартьянов. Постановление заседания выглядело следующим образом: «организовать объединенный комитет как постоянное учреждение, имеющее следующие задачи: а) участвовать в лице своих уполномоченных при опросе наличного состава членов дивизии по вопросам о переформировании; б) осветить идею образования добровольческого корпуса сербов, хорватов и словенцев, как в печати, так и на собраниях; в) образовать бюро, куда бы поступали все заявления о возникших недоразумениях между населением г. Александровска и его уезда, с одной стороны, и с добровольческой дивизией, с другой; г) просить Александровских с-р и с-д предоставить в своем органе «Единение» отдел для освещения деятельности объединенного комитета; д) объединенный комитет ставит своей задачей устраивать митинги, концерты, спектакли и т.д., имеющие своей целью сближение населения и дивизии. Объединенный комитет состоит из Центрального комитета в г. Александровске и местных комитетов в местах стояния добровольческой дивизии, причем последние должны быть сконцентрированы на основе Центрального объединенного комитета и, являясь автономными внутри себя, подчиняться общим директивам Центрального комитета. В состав Центрального объединенного комитета входят по 4 представителя от с-р и с-д депутатов, от добровольческой дивизии, от Горисполкома общественных организаций, по 1 представителю от 3-й тыловой автомастерской и от Управления воинского начальника» [2, ф. 1837, оп. 1, д. 444, л. 187].

Реальная сила совета видна на примере весьма своеобразного документа, датированного 23 апреля 1917 г. Это - письменное обязательство, данное совету командиром 2-й дивизии полковником Д. Димитриевичем. «Сегодня, 23 апреля, я прикажу всем офицерам дивизии собраться в здании штаба, где в присутствии солдатских депутатов Александровского гарнизона прикажу им немедленно прекратить избиения солдат, имеющие место в полках, - говорится в нем, - обязуюсь арестовать всех тех офицеров, которые будут бить солдат или, зная об этом, не предпримут необходимых мер для прекращения этого и после приказа о реорганизации дивизии» [6, s. 238-239].

Не отрицая факта формирования Центрального объединенного комитета 8 апреля, Ковачевич-Чудновский, впрочем, выделяет канун Первомая. Комитеты 2-й дивизии решили «перед самым Первым Маем, ночью почти полулегально собрать всех комитетчиков и вынести решение во что бы то ни стало, хотя бы и ценой крови продемонстрировать с братьями-русскими. С сельской старшиной было уговорено насчет помещения для собрания в селе Болгарка… Если не ошибаюсь, т. Николаем Ковачевичем была прочитана и единогласно принята резолюция, в которой призывались солдатские массы к участию в демонстрации, несмотря и вопреки запрету комдива Хаджича. Дальше речь шла о материальном улучшении (хлеб, сахар, обувь и др.) солдат, было напоминание о воровстве в дивизии и, наконец, выдвинуто требование о привлечении к судебной ответственности целого ряда высших офицеров, особо выдающихся в области пьянок, истязаний и расстрелов солдат без всякого суда во время Добруджинской операции. В эту фактически историческую ночь по существу и зародился впервые югославский солдатский революционный войсковой комитет» [2, ф. 1837, оп. 2, д. 168, л. 20].

Контроль за ситуацией в корпусе Советы тем самым установили в конце апреля-начале мая 1917 г., но успех их был предопределен всем предшествующим развитием событий. Все тот же Кова-чевич-Чудновский с некоторым удивлением отмечал: «И всего этого войсковой совет добился без особой активности, я даже насколько помню ни разу не собирался в таком внушительном числе как в деревне Болгарке по поводу подготовки к первомайской демонстрации» [2, ф. 1837, оп. 2, д. 168, л. 23]. Ему же принадлежит, пожалуй, самое удачное резюме сюжета с формированием советов в сербской военной среде в России: «Фактически этот развал начался тотчас после февральских дней, да пожалуй и раньше – в конце 1916 г., но более ощутимые размеры он принял после 1 мая 1917 г., когда солдаты сербских дивизий решили в подавляющем большинстве принять активное участие в майских демонстрациях вопреки приказа сербского командования» [2, ф. 1837, оп. 2, д. 168, л. 22].