Современная ценность историко-философского знания

В конце XIX - первые десятилетия XX в. российская философская мысль достигла вершины своего развития. Русская философия начинала активно входить в мировой философский процесс. Отечественная религиозная философия этого периода интересна тем, что она впитала в себя опыт двух русских революций и двух мировых войн и искала ответы на самые больные вопросы, встававшие не только перед Россией, но и перед мировой цивилизацией. Выдающиеся мыслители России уже в начале века (особенно после революции 1905 г.) чувствовали приближающуюся катастрофу, предупреждали о ней, искали причины революционных умонастроений в противоречиях российской и мировой истории, в судьбах своей страны, психологии ее народа и специфике отечественных культурных, религиозных ценностей и традиций. Поэтому обращение к русской философии этого времени актуально.

Открыв для себя ранее недоступные сокровища отечественной мысли, мы читали в спецхранах столичных библиотек зарубежные издания сочинений К. Лосско-го, Н. Бердяева. С. Франка. Б. Вышеславцева и др. и надеялись, что эти произведения станут достоянием всех. А сейчас мы уже готовы разочароваться в том. что нас недавно так увлекало. Между тем возвращение на родину трудов русских философов и их осмысление - не одно и то же. Наша философская традиция оказалась прерванной почти на целое столетие. И сегодня нам явно недостает проблемного анализа творчества русских мыслителей, такого анализа, который мог бы дать нам ключ к решению сегодняшних вопросов, возникающих в сфере онтологии, теории познания, логики, философии науки, социологии. психологии.

В этом плане вряд ли можно обойти вниманием знаменитые «Вехи» - сборник статей о русской интеллигенции, вышедший в свет в марте 1909 г. Серьезность поставленных «Вехами» проблем признавали даже их оппоненты. Как справедливо заметил в статье «Перелом русской интеллигенции и его действительный смысл» один из критиков «Вех» Н.А. Гредескул. они « положили начало весьма напряженному и глубокому общественному размышлению над вопросами о русской интеллигенции, о переживаемом ею теперь кризисе, а вместе с тем и над очень многим другим, что совершалось и совершается в русской жизни».

«Не бог знает, конечно, какая находка это слово, - писал в начале 80-х гг. XIX в. Н.К. Михайловский о термине «интеллигенция», - но любопытно, что ... нигде в Европе подобное слово не употребляется в смысле определения особой общественной силы... По-моему, в самой наличности этого нескладного на русское ухо слова есть нечто отчасти утешительное, отчасти прискорбное и, во всяком случае, обусловленное особенностями русской истории».

Термин «интеллигенция» для обозначения особого общественного слоя образованных людей вошел в употребление во второй половине XIX в. Писатель П.Д. Боборыкин, по его собственному утверждению, считал, что употребил его первым в 1866 г. в значении «высший образованный слой общества» (см.: Боборыкин П.Д. Подгнившие «Вехи»// В защиту интеллигенции. М., 1909. С. 128). Но были и более ранние использования этого термина. В.А. Жуковский в 1836 г. использовал это слово в следующем контексте: «...лучшее петербургское дворянство ... которое) нас представляет всю русскую европейскую интеллигенцию» (Жуковский В.А. Из дневников 1827 - 1840 гг.// Наше наследие. М.. 1994. № 32. С. 46). Понятие интеллигенции ассоциируется у Жуковского с I) принадлежностью к определенной социокультурной среде; 2) с европейской образованностью; 3) с нравственным образом мысли и поведением.

Одно из самых точных определений интеллигенции предложил более ста лет тому назад известный историк русской ли-тературы П.В. Анненков: «Интеллигенция представляет собою как бы воюющий орден, который не имел никакого письменного устава, но знал всех своих членов, рассеянных по лицу пространной земли нашей, и который все-таки стоял по какому-то соглашению. никем в сущности не возбуждаемому, поперек всего течения современной ем\ жизни, мешал ей вполне разгуляться. ненавидимый одними и страстно любимый другими» (цит. по: Чешихин-Ветринс-кий В. Герцен. СПб.. 1908. С. 107).

«Вехи» представляются произведением исторически интересным не только как документально-личные свидетельства о настроениях и переживаниях части интеллигенции, они дают возможность реконструировать в целом движение общественной мысли России первого десятилетия XX столетия, уточнить положение интеллигенции в процессе современной политической модернизации страны.

Авторами сборника большое внимание уделено революционно-максималистичес-ким намерениям русской радикальной интеллигенции, через критику которых они пытались дополнить портрет российской интеллигенции. Н.А. Бердяев показывает слабость ее философской культуры, хтили-таризм и политиканство; С.Н. Булгаков -недостаток чувства исторической действительности, прямолинейность суждений и оценок, идейную одержимость; М.О. Гершензон - бессилие и патологичность миросозерцания, оторванного от творческой воли; А.С. Изгоев - отщепенство интеллигентской молодежи; Б.А. Кистяковский -презрение к праву и непонимание самого смысла свободы; П.Б. Струве - враждебность любому политическому устройству, анархизм, ведущий к разрушению, а не к созиданию государства; С.Л. Франк - воинствующий нигилизм, отказ от объективных ценностей и абсолютизацию собственной морали.

Полностью расходясь в перечне негативных качеств русской интеллигенции, веховцы были едины в оценке их основ. Комплекс несогласия - вот что служило фундаментом ее самосознания. Протест против существующих государственных форм объединял отдельных представителей в единую социальную группу. Но в «Вехах» речь шла не просто о несогласии, а об отчуждении как сущностной характеристике русской интеллигенции. Веховцами вырабатывается один из «родовых признаков» интеллигенции -обостренная любовь к свободе, тяга к независимости. Но полная свобода проявления собственной личности -это такое требование, осуществление которого регламентируется общественными условиями. Оно приводит к интеллигенту -бунтарю-одиночке. Отсюда отчуждение от государства, от народа, от церкви.

Максимум единства авторы «Вех» достигли в признании личной религиозности истинного интеллигента. «Интеллигентское сознание требует радикальной реформы. ... все исторические и психологические данные говорят за то, что русская интеллигенция может перейти к новому сознанию лишь на почве синтеза знания и веры» (Вехи. М., С. 29). Веховцев поражало невежество русской интеллигенции в вопросах религии. Религиозная проблема во всей ее огромной и исключительной важности русское образованное общество просто не интересовала. Религия затрагивала их лишь постольку, поскольку это связывалось с политикой или же с проповедью атеизма. «Наша интеллигенция по отношению к религии просто еще не вышла из отроческого возраста ... она не жила еще религиозной мыслью и остается поэтому не выше религии, как думает о себе сама, но вне религии» (Вехи. С. 39).

Веховцы вслед за В.С. Соловьевым видели один из источников отчуждения от церкви в расколе Восточной и Западной церквей, который ознаменовал собой новую эпоху распада, поразившего уже христианский мир. Духовное единство вновь распалось на две односторонности. На Востоке победил исключительный монизм, господство надындивидуального божественного начала, не оставляющего места для самостоятельности и свободы человека. На Западе получил гипертрофированное разви тие принцип индивидуализма, свободы в ее отрицательном понимании как освобождения от единства, что привело к господству хаоса. Истина оказалась разорванной: восточный мир утверждает «бесчеловечного Бога», западный - «безбожного человека» (В.С. Соловьев).

В безрелигиозности интеллигенции веховцы усматривали не просто отсутствие веры, а извращение веры, подмену ее собственным авторитетом, ведущие в конечном счете к утере духовных и моральных ориентиров. Именно об этой опасности предупреждали и ей противостояли авторы «Вех». Всем им. по словам П.Б. Струве, было «одинаково присуще и дорого убеждение в глубинах религиозного сознания и что разрыв этой коренной связи есть несчастье и преступление» (Струве П.Б. Предисловие издателя//Вехи С. 209).

Веховская интерпретация феномена российской нтеллигенции позволяет выявить целый ряд других «родовых признаков» этого социального слоя, закономерно повторяющихся в определенных исторических условиях. К ним мы относим: высокую идеоло-гизированность этой группы людей; неоднородность интеллигенции, которая становится причиной внутригруппового антагонизма; индивидуализм; эмпирическую близорукость, а отсюда неделовитость российской интеллигенции и некоторые другие. Каждый из упомянутых признаков заслуживает самостоятельного изучения.

САМОБЫТНОСТЬ И СПЕЦИФИКА РОССИЙСКОЙ УТОПИИ НАЧАЛА XIX в.