Специфика семантики и функционирования антропонимов в романтическом дискурсе(на материале новеллы Г. фон Клейста "Обручение на Сан-Доминго")

Последнее прижизненное издание произведений Г. фон Клейста (1777 – 1811) – второй том новелл – открывается новеллой «Обручение на Сан-Доминго», содержащей такое множество сюжетно-логических противоречий, что многие германисты видели в ней ученическое и эстетически незрелое произведение (Guenther 1910: 77). Несомненно, сюжетные противоречия затрагивают все пространственные и временные отношения фикционального пространства новеллы. История культуры свидетельствует о значимости пространственно-временных структур, освоенных индивидуальным и общекультурным сознанием. По мнению Ф.П. Федорова, «изменения в системе пространственно-временных представлений прежде всего свидетельствуют о сдвигах в мироощущении, мировоззрении личности, эпохи, о сдвигах, происходящих в культуре» (Федоров 1988: 15). Анализируя функции художественного текста как интеллектуального устройства, Ю.М. Лотман выявил свойство текста выступать в роли самостоятельного интеллектуального образования по отношению как к адресанту, так и к адресату; помимо этого, перемещаясь в иной исторический или культурный контекст, тексты «актуализируют прежде скрытые аспекты своей кодирующей системы» (Лотман 2002: 161), становятся для адресата нормирующим кодом, который «навязывается сознанию аудитории и становится нормой ее собственного представления о себе, переносясь из области текста в сферу реального поведения культурного коллектива» (Там же: 169). Указывая на необходимость учитывать «фактор адресата», В.И. Шаховский подчеркивал, что он «неизбежно изменчив и во времени, и в пространстве» (Ша-ховский 1987: 159). Частотность употребления противоречивых описаний пространственно-временного континуума позволяет сделать допущение о неслучайном, интенционально обусловленном качестве иди-остиля Клейста.

Наша цель – выявить особенности семантики и функционирования имени собственного как релевантного средства выражения авторских интенций в романтической системе художественной коммуникации «автор – текст – реципиент». Под именем собственным в узком смысле понимаются «имена людей и животных, а также географические и астрономические названия» (Васильева 2005: 16). Имя собственное, или СИ, несет ономастическую информацию, т. е. «имеющийся (или формирующийся) у говорящего комплекс знаний о СИ, куда входят информация о СИ как языковой единице, информация о носителе СИ, а также ассоциации/коннота-ции, которыми обладает данное СИ для отдельного носителя языка и/или для данного лингвокультурного сообщества» (Там же: 29 – 30).

В именах персонажей новеллы в концентрированной форме повторяется то, что в свете выражения и описания телесности этих персонажей и их установленной детерминированности может быть обозначено как утрата индивидуальных качеств (Серебряков 2007: 105). Почти каждое выведенное в тексте имя соотносится с определенным культурно-историческим фоном или значимым для немецкой лингво-

культуры явлением. Эти имена не просто соотносятся в тексте с определенным героем, но и генерируют устойчивую ассоциативно-вербальную сеть, в которой характерное свойство имени собственного означать определенное лицо редуцируется в той степени, в какой увеличивается безличный общий фон.

Так, имена Марианна Конгрев (Mariane Congreve) , Бабекан ( Babekan ) и Тони (Toni) , актуализируя интертекстуальные связи, отсылают читателя-реципиента к европейской литературной традиции и идее заменимости полов. Француженка Марианна совершенно очевидно наделена фамилией английского драматурга У. Конгрива (1670 – 1729), причем с учетом трагических обстоятельств ее жизни, к ней, как и к Тони, в полной мере применимо название одной из пьес У. Конгрива “The mourning bride” (1697) – «Невеста в трауре». В этой связи отметим, что используемые в тексте новеллы имена собственные Seppy, Nanky, Kelly, Conally никак не связаны с изображенным ареалом обитания персонажей – Карибскими островами. Общий для них фонетический и графический признак – один и тот же конечный гласный звук – вводит их скорее в фик-циональный мир и художественную ткань другого англоязычного писателя, герои которого носят имена дядюшка Тоби ( Toby ), братец Бобби ( Bobby ), таинственная Дженни ( Jenny ), а главного героя зовут Тристрам Шенди (Tristram Shandy ). Безусловно, приемы сознательной и очень продуманной игры с категориями времени и пространства, как и со сложной системой родственных отношений, Клейст мог обнаружить уже у Л. Стерна. Небезынтересно отметить, что форма множественного числа существительного Stern – Sterne , омонимичная антропониму Sterne , во всей художественной прозе Клейста встречается единственный раз именно в новелле «Обручение на Сан-Доминго». Далее, общеизвестный историко-литературный факт, что Бабекан – это имя восточной принцессы из поэмы К.М. Виланда (1733 – 1813) «Оберон» (1780); известно также, что Тони – имя одновременно мужское и женское.

В драмах Клейста прием подмены по полу используется довольно часто. Так, в драме «Семейство Шроффенштейн» От-токар, чтобы спасти Агнесу от рук убийц, меняется с нею одеждой. Граф Гогенцол-лерн характеризует странное поведение принца Гомбургского словами: “Schade, ewig schade, / Dass hier kein Spiegel in der Naehe ist! / Er wuerd ihm eitel, wie ein Maedchen nahn”) (Kleist 1977. I: 635) – «Жалко, ах, как жалко, / Что зеркало не близко! Он бы стал, / Как женщина, пред ним » (Клейст 1969: 356). Рамин (Ramin) – имя придворной дамы и офицера из свиты курфюрста: «Готов Рамин сопровождать карету?» (Там же: 564). Супруга курфюрста носит мужское имя библейского пророка Элиза. В перечне действующих лиц сразу за курфюрстом следует курфюрстина, а уже за ней принцесса Наталия Оранская, его племянница (seine Nichte), которая одновременно представлена очень по-мужски как «шеф полка принцессы Оранской», причем такого полка не существовало, зато во времена Клейста был полк принца Оранского.

Дальше следует еще одна авторская ремарка, не переданная в переводе Б. Пастернака: “Volk jeden Alters und Gesch-lechts ”. – «Народ всякого возраста и пола»; неопределенное местоимение jeden вызывает у читателя ассоциации о наличии неопределенного множества возрастов и полов. Для сравнения приведем фрагмент двух писем Клейста к Ульрике. В написанном в мае 1799 г. письме содержится любопытная фраза: “Waerst Du ein Mann oder nicht meine Schwester” (Kleist 1977. II: 578). – «Если бы ты была мужчиной или не моей сестрой». Эта мысль почти дословно повторена Клейстом в письме от 14 августа 1800 г.: “Waerst Du ein Mann gewesen – o Gott, wie innig habe ich dies gewuenscht!” (Там же: 608). – «Если бы ты была мужчиной, о боже, как искренне я желал бы этого!»

Имена Конго Гоанго (Congo Hoango), Омра (Omra), Комар (Komar), Конелли (Ko-nally) кажутся скорее не именами собственными, а вариациями на тему комбинаторики гласных звуков а и о. Отметим, что явное предпочтение Клейстом антропонимов и других имен собственных, содержащих в своем фонетическом составе а и о, прослеживается в текстах и других новелл. Приведем соответствующие примеры: Сантьяго (St. Jago), река Мапохо (Mapocho), дон Алонсо (Don Alonzo) в новелле «Землетрясение в Чили»; семейство фон Тронка (von Tronka), слуга Томас (Thomas) в новелле «Michael Kohlha-as»; Локарно (Locarno), Сен-Готард (St. Gotthard) в «Локарнской нищенке», равно как и Паоло (Paolo) и Констанца (Constanza) в «Найденыше»; в «Поединке», кроме родового имени фон Трота (von Trota), встречается зеркальное отражение гласных а и о в имени и фамилии одного лица – графа Якоба Ротбарта (Jakob der Rotbart). И если приведенные антропонимы соответствуют с точки зрения этнонациональ-ной принадлежности определенной исторической области, то в антропонимах новеллы «Обручение на Сан-Доминго» крайне трудно распознать жителей этого ка-рибского острова. Функция именования отступает на задний план, уступая место игре с гласными звуками, а также с заменой персонажей по признаку пола.

Отметим, что имена библейских святых, многократно упоминаемые в тексте новеллы «Землетрясение в Чили», вовсе не свидетельствуют о христианско-религиозном мировосприятии Клейста, что подтверждается фактами частого опровержения самих библейских мотивов. Однако обращение Клейста к этим пластам культурной памяти делает более ясным и понятным процесс функционирования имен собственных в тексте. Введение в художественный текст приема анаграмми-рования как метатекстового явления раскрывает для читателя авторское отношение к созданным Клейстом персонажам как к необходимым функциям. Р. Ройс в этой связи утверждает: «В анаграмматической перестановке, стремящейся разуверить в устойчивости читательского вчувствова-ния, доминирует та из наличествующих в тексте тенденций, которая направляет его развитие по вектору языкового экспериментирования» (Reuss 1996: 38). Анаграмма обладает свойством усиливать центробежные тенденции внутри некоего текстового целого, эксплицировать раздробление личностной идентичности, но «благодаря ей текст не только приобретает статус единого знака, но и получает дополнительную семантическую “устойчивость” и автономность» (Лукин 1999: 80).

Наиболее очевидный пример анаграмматической игры с именами персонажей представлен Клейстом в тексте новеллы «Найденыш», однако и в тексте «Обруче- ния на Сан-Доминго» аналогичные контексты можно выявить без особых затруднений. В данном отношении самым показательным примером является, безусловно, замена с середины текста имени протагониста Gustav на полную анаграмму August. Так, авторитетный исследователь и издатель выдержавшего несколько изданий двухтомника произведений и писем Клейста Х. Зембднер заметил по этому поводу: «В дальнейшем (со страницы 188, строка 34) Клейст четыре раза пишет ошибочно имя “August”, ошибка, которую он не исправил и при редактировании книжного издания; и только со второй строки страницы 192 правильное имя “Gustav” появляется снова» (Sembdner 1993. II: 905). Однако Р. Ройс аргументированно возражает против столь простого объяснения и ссылается на аналогичную анаграмматическую замену имени Colino на Nicolo в новелле «Найденыш» (Reuss 1996: 39).

Подчеркнем, что в анаграмме манифестируется момент внезапного принципиального опрокидывания повествовательной ситуации. На лексико-семантическом уровне анаграмма представляет собой параллель перипетии, которая, как отмечал Ф.П. Федоров, композиционно организует повествование в художественной прозе Клейста. Раздробленное на элементарные части, имя у Клейста становится шифром дискретно воспринимающегося действия. «Анаграмма подобна парадоксу, однако, в отличие от него, содержащаяся в анаграмме апория имеет природу не логическую, а семантическую. Анаграмма подвергает сомнению первоначальный смысл текста тем, что экспонирует материальную основу смысла в буквенной форме и одновременно создает (на ничтожно малом пространстве) высшую степень смысла, поскольку она сталкивает два понятия в положение чередующегося отрицания. Смысл проявляется через буквальное дифференцирующее отношение, которое, в свою очередь, реализуется только через антисмысл» (Harms 1995: 536). Анаграмма, таким образом, имманентно содержит в себе разрушающее начало; по мнению Ф. Инголь-да, «вследствие своего двойственного онтологического и функционального вида анаграмма как специфический, одновременно скрывающий и разоблачающий модус художественной речи имеет принци- пиально разрушающий характер» (Ingold 1982: 725).

При внимательном чтении можно заметить, что имена обеих возлюбленных ( Mariane / Toni ) Густава в совокупности образуют одно целое, т. е. являются анаграммами исторического имени, полученного при крещении будущей королевой Франции Marie Antonie , на что указывают и упомянутые в тексте исторические реалии – Конвент, революция, революционный трибунал и, конечно, гильотина. Номинация грозного революционного орудия казни Guillotine, в свою очередь, тоже может быть прочитана как анаграмма, образованная из фрагментов имен протагонистов новеллы: Guillaume, Gustav, Toni.

Как установил Р. Ройс, имя Конго Гоанго образовано из названий двух рек, а несколько парадоксальное соединение обозначения очень большой реки ( Strom ) с уменьшительным суффиксом дало в результате антропоним Stroemli , т.е. родовое имя семейства Штремли (Reuss 1988: 18; 22). Полное имя протагониста – Густав фон дер Рид (Gustav von der Ried ). Согласно данным словаря Аделунга, одно из значений лексемы Ried – Bach (ручей) (Adelung 1801. III: 231). Таким образом, имя протагониста Ried содержит сему «вода, жидкость».

Можно констатировать, что имена собственные названных персонажей семантически связаны с разного рода жидкостями, которые в тексте упоминаются многократно: сосуд с горячей водой для ножной ванны, горшок отравленного молока, стакан воды, горячие слезы, дождливая ночь, реки Рейн и Ааре. Примечательна, на наш взгляд, фраза, которая в переводе выглядит как « ... гость осыпбл поцелуями ее костлявую руку» (Клейст 1969: 569); между тем у Клейста «... sprach die Alte, unter vielfachen Kuessen, die von den Lippen des Fremden auf ihre knoecherne Hand nie-derregneten » (Kleist 1977. II: 167), т. е. не он осыпбл поцелуями, а поцелуи изливались на ее костлявую руку.

Номинативная функция названных трех антропонимов – Конго Гоанго, Штремли, Густав фон дер Рид – ослабляется; персонажи утрачивают внутреннюю индивидуальность, представляя собой деперсонифи-цированные схемы. Исследованный материал позволяет заключить, что антропо- нимы, формируя ассоциативно-вербальную сеть, являются действенным средством структурирования семантического пространства в художественном тексте.