Стихи калмыцких поэтов о радуге в фольклорном аспекте

Оптическое явление, возникающее после дождя, когда солнечный (или лунный) свет преломляется в капельках воды, разделяясь на разные цвета, зовется радугой. Известны такие виды радуги, как классическая, двойная, тройная, лунная, огненная, туманная, зимняя, пылевая и др.

Лексема «радуга» в калмыцком языке представлена двумя значениями: обычная радуга – «солңһ» – в форме дуги и неполная радуга – «доһлң эмгн» («хромая старуха»), когда один конец дуги не достает до горизонта.

В «Калмыцко-русском словаре»: «солңһ – 1) радуга 2) физ. спектр; нарна солңһ – солнечный спектр» [Калмыцко-русский словарь 1977, 454]. Лексема «доһлң» означает «хромой»; метафора «доһлң эмгн прост . неполная радуга ( букв . хромая старуха)» [Калмыцко-русский словарь 1977, 203].

В словаре Э.Б. Жижяна: «радуга – солңһ (деед, чимг үг) эрктин нумн, (күүндǝни келнд) доһлң эмгн» [Жижян 1995, 113].

В Большом академическом монгольско-русском словаре в первом значении: «СОЛОНГО(Н) 1) радуга; таван өнгийн солонго пятицветная радуга; солонго татав радуга протягивается; өнгийн солонго татуулах отливать всеми цветами радуги; 2) спектр; устөрөгчийн солонго спектр водорода; солонгон задлаг спектр; солонгын дуран спектроскоп; 2. радужный; солонгон бүрхэвч радужная оболочка», во втором значении: «СОЛОНГО II амьт. колонок; желтый хорек» [БАМРС 2001, 104].

В словаре языка ойратов Синьцзяна: «солоңһо (солоңһо) радуга; таван ѳңгиин солоңһо татаха протянуть пятицветную радугу; хур гиигǝǝд, солоңһо һарва дождь перестал, появилась радуга; теңгериин элкенде таван ѳңгиин солоңһо татава (XT 81, II, 147) на середине небосвода протянулась пятицветная радуга; солоңһораха (солоңһораху) виднеться в радужных тонах» [Тодаева 2001, 297].

Исходя из этого в калмыцком языке есть понятие неполной радуги как «доһлң эмгн» («хромая старуха»); у ойратов Синцьцзяна, помимо такого же просторечного «доһлң эмгн», еще и радуга как лук (оружие); в монгольском языке у радуги второе значение как зверек – колонок, желтый хорек.

Ссылаясь на мнения Г.Р. Галдановой, М.М. Содномпиловой, М. Рясенена о том, что в монгольской культуре радуга связана с собакоподобными существами (лисица, солонго-бурундук, ласка), В.В. Куканова отметила: «Общность наименований с названиями животных свидетельствует о древности появления представлений о радуге. Другое название, более редкое, по мнению М.М. Содномпиловой, эрхсийн лук – лук Хормусты» [Куканова 2024, 425]. Как поясняет С.Ю. Неклюдов, чаще всего «верховное небесное божество монгольской мифологии носит имя Хормуста (Хурмаст)» [Неклюдов 2019, 55].

Объектом и предметом исследования тема радуги в калмыцкой поэзии не была. Между тем она вызывает интерес с разных точек зрения. Как в стихах калмыцких поэтов отразилась картина мира кочевого народа через призму его верований и представлений о взаимосвязи человека, природы и религии. Почему некоторые из этих авторов полемизируют с народным – просторечным – обозначением неполной радуги как хромой старухи, предлагая свои варианты. Насколько цветовой спектр радуги в стихах поэтов отражает связь с устным народным творчеством.

В калмыцкой лирике ХХ в. немногие стихи Санжары Байдыева, Давида Кугультинова, Владимира Нурова, Анджи Тачиева, Эрнеста Тепкенкиева, Николая Санджиева обращены к теме радуги. Отсутствие у калмыков космогонических мифов о происхождении радуги [Мифы 2017] определило появление авторских легенд в прозе Андрея Джимбиева («Доһлң эмгн») [Җимбин 2001, 3; 2009, 115–121; 2020, 211–215] и Риммы Ханиновой («Хромая радуга») [Ханинова 2022: 100–103; 2024, 224–228], где присутствует неполная радуга.

Образ радуги в лирике современных калмыцких поэтов

Восемь стихотворений калмыцких поэтов в названиях по-разному отразили тему радуги. У Санжары Байдыева (1925–1993) из трех стихотворений «Космическ шүлг» («Космическое стихотворение», 1967), «Күнд агчм» («Трудный момент», 1991) одно «Теңгрин тѳгә бүс» («Небесный обруч колеса», 1967) обозначено метафорой, маркирующей радугу как небесное колесо; в то же время во всех этих текстах представлена неполная радуга. В названии «Йиртмҗ» («Природа», 1982) Анджи Тачиева (1920–1993) манифестируется природный мир через картины весны с образом неполной радуги. Два стихотворения названы ключевыми словами: по первой строке у Владимира Нурова (г.р. 1938) «“Доһлң эмгн” ундан хәрүлсн…» («Утолившая жажду “хромая старуха”…», 1971), «Доһлң эмгн» («Хромая старуха», 2001) у Эрнеста Тепкенкиева (1929– 2017).

В стихотворении Давида Кугультинова (1922–2006), названном по первой строке «Соньн, олн ѳңгтә…» («Особенная, многоцветная…», 1982), использована лексема «солңһ», т.е. речь идет о классической радуге. «Небесный лук» Николая Санджиева (1956–2022) в русском переводе Баира Дугарова также изображает подобную радугу.

Если в произведениях калмыцкого фольклора нет антропоморфных признаков радуги, то в кугультиновском стихотворении радуга, повисшая в небе, заявив, что все говорят «солнце, солнце», пусть посмотрят на нее, и показала, хвастаясь, свою истинную красоту окружающему миру. «Соньн, олн ѳңгтә, / Солңһ теңгрт шавшҗ: / «Нарн, нарн гинәт – / Намаг хәләлтн!» – болҗ, / Йоста эврәннь сәәхән / Йиртмҗд бардмнад үзүлв» [Кѳглтин 1982, 216]. Признав ее правоту, солнце, застыдившись, взволнованно спряталось за облаком. А самолюбивая радуга потерялась: «Герләрн бийрхсн солңһ / Геедрҗ уга болв» [Кѳглтин 1982, 216]. Притчевый характер текста позволяет автору обыграть причинно-следственную связь явлений не только в мире природы по научным законам физики и оптики. Колористика радуги поэтом не детализирована, обобщена как многоцветная. Сама радуга наделена антропоморфностью, являя образ глупой, тщеславной красавицы.

Стихотворение Николая Санджиева, известное только в русском переводе, адресовано детской аудитории. Название «Небесный лук» сразу отсылает к одному из значений атмосферного феномена в народной культуре многих стран.

По Аналитическому каталогу «Тематическая классификация и распределение фольклорно-мифологических мотивов по ареалам» Ю.Е. Березкина, Е.Н. Дувакина для некоторых народов Южной Сибири – Монголии радуга – это лук Джес-мадыра [Березкин, Дувакин].

У калмыцкого поэта радуга классическая: «Необъятный свод небесный / Осеняет с двух концов / Семицветный лук чудесный – / Радуга семи цветов. // Лук натянут до предела – / От земли до синевы» (пер. Б. Дугарова) [Санджиев 1991, 2]. Сразу подчеркнуты чудесная красота и цветовая палитра в количественном ракурсе, но в перечислении цветов и их последовательности использована фигура умолчания, отсылающая к знанию читателя, в том числе ребенка. Метафора радуги как лука-оружия автором продолжена метафорой стрел – солнечных лучей, т.е. обозначена взаимосвязь света и воды.

Ср. у бурятских поэтов образ радуги связан с мостом, дорогой, соединяющей Верхний и Средний миры, небо и землю, по которой спускаются божества и поднимаются люди (см. [Березкин, Дувакин]). В стихотворении Цыденжапа Цыриторона «Небесный мостик»: «Сверкает радугою разноцветной / небесный мостик, / выгнутый дугой» (пер. Б. Дугарова) [Антология 2010, 398]. Лирического субъекта чудесный мостик манит, побуждая душу верить в светлое, поклоняться небесным божествам. У Дондока Улзытуева (1936–1972) «Радуга повисла, гор касаясь, / В детстве я хотел по ней пройти» («Радуга», пер. С. Куняева) [Антология 2010, 271]. Эту связь с радугой поэт видит в своем назначении сказителя: «До сих пор ее сиянье вижу, / До сих пор я к радуге иду. // Только бы не потерять из виду, / Потеряю – больше не найду» [Антология 2010, 271]. Божественное начало этого природного явления для автора как приобщение к сакральному, духовному, творческому.

Стихотворение Элбэка Манзарова (1948–2018) «Небесная скакалка» для детей являет трансформацию радуги, спустившейся с неба, в скакалку: «От души резвились дети, принимая дар небес. // Да, покуда детство есть, / чудеса живут на свете» [Антология 2010, 436]. Если мост, дорога, тропинка частотны в народном определении радуги, то скакалка, видимо, авторский маркер, в котором есть отсылка к траектории движения скакалки – круга / полукруга – в детских руках.

В стихах монгольского поэта Бегзийна Явуухулана (1929–1982) «спокойная радуга радостью мир обнимает!» («Где я родился», пер. Л. Букиной), кажется, что ее можно рукой достать: «А попробуешь ее достать – // Дальше, дальше, дальше от тебя / Прячет тело гибкое свое. // Так с мечтой. Почти достиг ее – / Дальше, дальше, дальше от тебя...» («Радуга», пер. П. Федорина) [Явуухулан 1982, 8; 52]. Ср. монгольскую пословицу: «Радугу с неба рукой не схватишь, воду из речки ведром не вычерпаешь» [Монгольские народные пословицы и поговорки 1962, 42]. Кроме определения разноцветной радуги у Ц. Цыриторона, у остальных монгольских поэтов присутствует фигура умолчания в описании цвета и его количества.

В монгольской народной песне «Над грядою желтых гор» радуга сравнивается с подковой, символизирующей в культуре многих народов счастье, достаток, благополучие. «Небо над грядою желтых гор / Радугу подковой прочертило» [Песни аратов 1973, 91]. Счастье в этой песне манифестируется воспоминанием человека о матери.

Образ неполной радуги «доһлӊ эмгн» в лирике калмыцких поэтов

Среди множества ассоциаций, связанных с радугой, есть ассоциация «с женщиной – как правило, пожилой» [Березкин, Дувакин].

В Аналитическом каталоге указаны следующие модификации радуги-старухи в культуре разных стран: лук старухи, лук ведьмы, крюк старухи, знак старухи, дуга старухи, качели старухи, пояс старухи, ведьмин пояс, старухина веревка, лента старухи и др. [Березкин, Дувакин].

Шесть из восьми стихотворений калмыцких поэтов о радуге отсылают к понятию неполной радуги (табл. 1).

автор	название текста	название радуги
Байдын С.	Космическ шүлг (1967)	доһлӊ эмгн
Байдын С.	Теңгрин тѳгә бүс (1967)	доһлӊ эмгн; теңгрин тѳгә бүс
Байдын С.	Күнд агчм (1991)	доһлӊ эмгн; теңгрин тѳгә бүс
Нуура В.	«Доһлң эмгн» ундан хәрүлсн…» (1971)	доһлӊ эмгн
Кѳглтин Д.	«Соньн, олн ѳңгтә…» (1982)	солӊһ
Тачин А.	Йиртмҗ (1982)	доһлӊ эмгн
Тѳвкнкин Э.	Доһлң эмгн (2001)	доһлӊ эмгн
Санджиев Н.	Небесный лук (1991) / пер. Б. Дугарова	Предположительно в калмыцком тексте «солӊһ»

Табл. 1

«Космическ шүлг» («Космическое стихотворение») Санжары Байдыева – приглашение лирического субъекта любимой девушке совершить с ним космическое путешествие. Он предлагает ей погостить на небе, достигнув Полярной звезды, привязать к ней аранзала – волшебного коня. Здесь обыгрывается калмыцкое астрономическое название: Алтн һасн – Золотой кол; т.е. небесная коновязь. Но прежде чем отправиться по небесным селениям он хочет нарядить свою возлюбленную. Для этого взять у «Хромой старухи» нитки: «Ульңһтрсн Доһлң эмгнәс / Утц суһлҗ авнав» [Байдын 1967, 42], нанизать на эту нить звезды, чтобы подарить ожерелье девушке, соткать из облаков платок, сшить из синевы свадебное платье. Нет уточнения цвета ниток, подразумевается, что они разноцветные, как радуга. Своего рода продолжением этого любовного сюжета стало байдыевское стихотворение «Күнд агчм» (1991), название которого можно трактовать как трудный момент во взаимоотношениях с любимой. Текст построен на приеме психологического параллелизма: красота природы – красота любви людей. Пейзажная картина достойна любования; после промчавшегося дождя «хромая старуха» прекрасна, своими семью красками услаждает душу: «Довтлсн хурин хѳѳтк / Доһлң эмгн сәәхн, / Долан зүсн ширәрн / Дотр седкл таална» [Байдын 1991, 17]. Поэтому поэт предложил переименовать радугу, назвать ее небесным обручом колеса («теңгрин тѳгә бүс»), несмотря на то, что «колесо» сотрясает землю (видимо, имеется ввиду гром, сопряженный с дождем), оно, конечно, всегда будет появляться на небе: «Теңгрин тѳгә бүс гиҗ / Терүг нерәдх кергтә: / Һазр хольврдг болвчн, / Һархнь терүнә лавта» [Байдын 1991, 17]. Объяснение переименованию в сравнении с любовью своей девушки – прекрасной и своенравной. До этого в стихотворении 1967 г. «Теңгрин тѳгә бүс» С. Байдыев размышлял о том, что неполную радугу кто-то очень давно в шутку назвал «хромой старухой». Он решительно возразил, считая, что такое прекрасное явление не может быть хромой старухой, нет для этого никаких оснований: «Тиим сәәхн үзгдл / Тегәд доһлң эмгн / Яһад болх билә? – / Ямаранчн учр уга» [Байдын 1991, 96]. Поэт предложил переименовать такую радугу, назвать небесным обручом колеса, настаивая на том, что нечего нам хромать, не стоит стареть. Из этого небесного колеса он собирается взять семь разноцветных шелковых нитей, вышить калмыцким узором для украшения рукава и воротник одежды; уточнил, что красными, желтыми, синими нитками вышьет радужный узор («зег солңһ»), чтобы такое платье, переливающееся огнем, подарить своей единственной возлюбленной. «Улан, шар, кѳкрңгү / Утцдар зееглҗ хатхнав, / Һал падрсн бүшмүдиг / Һанцхн чамд белглнәв» [Байдын 1991, 96]. Ср. в песнях калмыцкого эпоса «Джангар» радуга, не играя никакой роли в сюжете, показана трехцветной (красная, желтая, синяя или в другом порядке).

В калмыцком языке лексема «бүс» имеет несколько значений: «1) пояс»; «2) обруч; тѳгǝн бүс обруч колеса 3) геогр . пояс» [Калмыцко-русский словарь 1977, 130]. При всей поэтической условности в байдыевском тексте возникают несколько смысловых нестыковок: 1) если обруч колеса, то это геометрия круга, а неполная радуга не имеет форму круга; 2) если обруч колеса, то материал для него – металл / дерево, а лирический субъект из небесного колеса выдергивает нитки; 3) если выдернуто семь цветов ниток, то почему детализирован только один трехцветный узор.

Весенний пейзаж в стихотворении В. Нурова «”Доһлң эмгн” ундан хәрүлсн…» («Утолившая жажду “хромая старуха”…», 1971) с изображением неполной радуги являет антропоморфные признаки. «Доһлң эмгн» ундан хәрүлсн, / Дотр бийнь хурар дүүрсн, / Дѳчн йисн ѳңгәр солңһтрад, / Дѳрәһән җиңнүләд дорагшан буув» [Нуура 1971, 17], т.е. «Утолившая жажду “хромая старуха”, наполненная изнутри водой, переливаясь сорока девятью красками, позвякивая стременами, спустилась вниз (на землю)». У Анджи Тачиева в тексте солнечный спектр сияет семью цветами, «хромая старуха», хвастаясь перед всеми своим сарафаном, улыбается: «Дѳлән нарна солңһнь / Долан зүсәр мандлна. / “Доһлң эмгн” цегдгән / Делкәд бардмнҗ маасхлзна» («Йиртмҗ» = «Природа», 1982) [Тачин 1982, 34]. Только Э. Тепкенкиев назвал свое произведение для детей «Доһлң эмгн» (2001). Радуга, появившаяся после большого дождя, названа волшебным коромыслом: «Ик хурин хѳѳн / Илвтәхн карамс һарна» [Тепкенкиев 2001, 83]. Автором использовано разговорное слово «карамс» – «коромысло» [Калмыцко-русский словарь 1977, 285]. Здесь отсылка к одному из таких значений радуги у славян [Березкин, Дувакин]. Дети, зная название радуги, глядя на небо, дразнят: «Хромая старуха!»: «Доһлң эмгн! – гиҗ / Дѳгҗ бичкдүд һәәхнә» [Тепкенкиев 2001, 83]. Автор тем не менее не обыграл телесную ущербность (хромоту) семицветной радуги-старухи, которая указывает на принадлежность ее к иному миру.

Таким образом, небольшое количество стихотворений в калмыцкой лирике на тему радуги связано с тем, что это атмосферное явление также редко отражено в фольклоре, в картине мира народа. Из двух обозначений классической и неполной радуги поэтами основное внимание уделено второму ее виду. Классическая радуга обозначена Н. Санджиевым как небесный лук. В шести стихах С. Байдыева, В. Нурова, А. Тачиева, Э. Тепкенкиева присутствует неполная радуга – доһлң эмгн (хромая старуха). С. Байдыевым в противовес устоявшемуся понятию предложено иное наименование – «теңгрин тѳгǝ бүс» («небесный обруч колеса»). Кроме того, он упомянул «радужный узор» калмыцкой вышивки. У Э. Тепкенкиева такая радуга сравнивается с волшебным коромыслом. Палитра неполной радуги поэтами передана по-разному: в количественном отношении (семь, сорок девять, близкие фольклорной числовой символике и семантике), в цветовом (фигурой умолчания; красный, желтый, синий). В научной картине мира учеными указывается большее количество цветов радуги, чем классические семь цветов. У многих поэтов неполная радуга наделена антропоморфными признаками: в соответствии с народным представлением она хромонога, но красива и нарядна, пожилая, но активна. В отличие от культур других народов, где семантика радуги амбивалентна (опасна и / или благостна), в калмыцких верованиях радуга наделена положительными коннотациями.

Ни у кого из поэтов нет сюжета о происхождении радуги. В калмыцких легендах представления о радуге сочетают языческие и буддийские верования: радуга как божественный знак благодати, как дорога, соединяющая мир божеств и мир людей [Семь звезд 2004, 215; 239–254; Жуковская 1988, 14–23].

У Андрея Джимбиева (1924–2022) в авторской легенде «Доһлң эмгн» («Хромая старуха», 2001) происхождение неполной радуги связано с семью дочерями, которых взяли на небо в жены семи небесным сыновьям. Дочери до тех пор пасли стада овец, а после их исчезновения – мать-старуха. Овдовевшая старуха-мать отправилась с овцами по семицветной дороге на небо, чтобы встретиться с дочерями, из которых только три названы по цветам радуги: Улада, Ногала, Шарла, т.е. Красная, Зеленая, Желтая, имена остальных не обозначены [Җимбин 2001, 3]. Старуха до сих пор идет с овцами по небесному пути. Ср. у казахов бытовало представление о радуге: старуха на небе доит после дождя разноцветных овец [Березкин, Дувакин].

«Особенность сказки Риммы Ханиновой “Хромая старуха” заключается в создании авторской мифологемы о названии неполной радуги у калмыков, – уточняет Д.А. Джаджиева. – В отсутствии пока фольклорного источника, поясняющего, почему так обозначена неполная радуга, современный художник предлагает свою модель. Он домысливает семантику названия, исходя из гендерного и возрастного признака (старуха), физического состояния (хромота), природного явления (семицветие), пространства (небо, высота), труда (раскрашивание неба). Такой образ старой труженицы, выполняющей свою сложную работу вопреки наступившей хромоте, объясняет появление неполной радуги, а полная радуга создается сестрами хромой старухи» [Джаджиева 2021, 256].

В бурятской и монгольской лирике классическая радуга предстает в виде моста, дороги, скакалки на указанных примерах.