Стихотворение Альфреда Теннисона "Сэр Галахад" в русских переводах XIX - начала XX в

Во многом благодаря популярности теннисоновских произведений - стихотворения «Сэр Галахад» и идиллии «Святой Грааль» - имя сэра Галахада стало нарицательным обозначением совершенного джентльмена. Да и магический Грааль продолжил будоражить умы многих людей, примером чему могут служить гипотезы немецкого историка Отто Рана, изложенные в его исследовании «Крестовый поход против Грааля» («Kreuzzug ge-gen den Gral», 1933), книга Майкла Бэйд-жента, Ричарда Ли и Генри Линкольна «Священная кровь и Святой Грааль» («Holy Blood, Holy Grail», 1982), наконец, популярный роман Дэна Брауна «Код да Винчи» («The Da Vinci Code», 2003) и снятый по нему в 2006 г. Роном Ховардом триллер «Код Да Винчи», ставшие своеобразной попыткой разгадать тайну Святой Чаши.

Если Теннисон, описывая рыцаря, привлекает внимание к его доспехам - «хорошему мечу» («good blade») и «крепкому копью» («tough lance»), способным выручить в любую минуту («My good blade carves the casques of men, / My tough lance thrusteth sure» [3: 104]. - Мой хороший меч режет шлемы людей, / Мое крепкое копье колет верно), то в переводе Д.Е. Мина «Рыцарь Галаад» (1870-е гг.), увидевшем свет в №1 «Русского вестника» за 1880 г., копье не упоминается, более того, основной акцент делается на бесстрашии рыцаря, сокрушающего все вокруг: «Мой меч все рушит на пути, / Мне стрел не страшен свист» [2: 400]. В более позднем переводе А.А. Милорадович «Сер Галаад» (1904) эти строки, хотя и утрачивают определенный эмоциональный настрой, представлены в содержательном плане намного точнее: «Мечом я шлемы рассекаю, / Нет промаха копью» [1: 96]. Однако сравнение Галахада с другими рыцарями в переводе Мина вернее, нежели в интерпретации Милорадович, представляющей героя обладающим «тройной <...> силой», тогда как на самом деле он равен по своей силе десяти соперникам: «My strength is as strength of ten, / Because my heart is pure» [3: 104]. - Моя сила как сила десяти, / Потому что мое сердце чистое. - «Один я стою десяти, / Зане я сердцем чист» [2: 400]. - «Тройной я силой обладаю / За чистоту мою» [1: 96].

И Мин, и Милорадович бережно отнеслись к форме английского оригинала, сохранив авторские семь строф по двенадцать стихов. Однако это сходство было во многом внешним; так, если Теннисон посвятил описанию битв турнира пять стихов, насытив картину, созданную из микросцен, пронзительными звуками (трубным гудом, дрожью тяжелых клинков, лязгом арен и др.), призванными создать ощущение реального присутствия, то русские переводчики существенно сократили данный фрагмент; при этом Мин, введя устойчивое сочетание «в прах» и придав фразам немногословность, отточенность, сделал акцент на жестокости, смертоносности турнирной битвы («Лишь только в трубы потрубят, - / Стучат мечи о сталь броней, / Ломают пики и - летят / В прах всадники с коней» [2: 400]), а Милорадович, ориентируясь на детскую аудиторию, несколько героизировала сцену, сняла психологические противоречия («Арену трубы оглашают, / О латы сталь звенит, / Обломки копий отлетают, / Конь с всадником кружит; / Кружат и падают рядами» [1: 96]).

В английском оригинале отмечается, что рыцари вступают в сражение не только во имя дам, но и во спасение от «позора и рабства» («shame and thrall»); в переводе Милорадович две мысли сведены в одну - сэр Галахад защищает дам от позора («Чтоб защитить их <дам> от позора, / Сражаюсь до конца» [1: 99]); Мин, напротив, подчеркивает равнодушие рыцаря-аскета к женщинам, его устремленность к вышним помыслам, что соответствует легендарному представлению об этом рыцаре: «Но я не к дамам сердцем мчусь: / Я сердце Богу берегу; / Лобзаний страстных я боюсь, / И прочь от них бегу» [2: 401]. Несмотря на отсутствие прямого упоминания, в теннисонов-ском тексте и в переводе, выполненном Милорадович, вполне отчетливо объяснен отказ рыцаря от связи с женщиной во имя Бога: «But all my heart is drawn above, / My knees are bow’d in crypt and shrine: /1 never felt the kiss of love, / Nor maiden’s hand in mine» [3: 104]. -Но все мое сердце тянется выше, / Мои колени преклонены в склепе и храме: / Я никогда не ощущал поцелуя любви /

И девушки руки в моей. - «Но ввысь я сердце устремляю, / Молюсь у рак святых, / Я поцелуя дев не знаю, / Ни ласк невинных их» [1: 99]. Однако при переводе последующих стихов допущены существенные отклонения от английского подлинника, в котором проводилась мысль о том, что Галахад смог сохранить свое чистое сердце благодаря вере и молитве: «So keep I fair thro’ faith and prayer / A virgin heart in work and will». -Так храню я честно через веру и молитву / Непорочное сердце в делах и на воле [3: 106], - у Мина герой хранит свою чистоту для молитв («Средь грозных битв лишь для молитв / Храню я сердце в чистоте» [2: 401]); у Милорадович такое поведение Галахада становится возможным благодаря обету девства («Несу в борьбе, храню в мольбе / Я девства чистого обет» [1: 99]).

При описании храма, предстающего, подобно видению, перед глазами Галахада, Мин насыщает перевод не используемыми Теннисоном церковными терминами (потир, амвон, клир и т. д.), совершенно опуская многие из тех слов и выражений из сферы церковной жизни, которые встречались в английском оригинале, в частности, «silver vessels» («серебряные сосуды»), «bell» («колокол»), «censer» («кадило»), и заменяя при характеристике алтаря его «snowy <...> cloth» («снежный <...> покров») пеленою: «The tapers burning fair. / Fair gleams the snowy altar-cloth, / The silver vessels sparkle clean, / The shrill bell rings, the censer swings, / And solemn chaunts resound be-tween» [3: 106]. - Свечи горят ясно. /Ясно светится снежный алтаря покров, / Серебряные сосуды сверкают чисто, / Пронзительный колокол звонит, кадило качается, / И торжественные песнопения раздаются среди. - «И, в ярком блеске свеч, / Алтарь сверкает пеленой, / Горит как жар на нем потир; / Блестит амвон, гремит трезвон,/И вторит клиру клир» [2: 401]. В переводе Милорадович, несмотря на использование таких лексем, как «фимиам», «псалмы», религиозный колорит в значительной мере утрачивается, исчезает впечатление цельности описания и, более того, появляются «темные места» (например, при отсутствии упоминания алтаря не совсем понятно, о ка кой пелене идет речь): «Все свечи зажжены. / Там пелена белее снега, / Сребро сверкает чистотой, / Трезвон гудит, фимиам струит, / Псалмы поются чередой» [1: 99].

При переводе Мином сцены видения трех ангелов со Святым Граалем во время путешествия рыцаря на челне представляется неуместным экспрессивный возглас «о, страх!», поскольку в оригинальном стихе «A gentle sound, an awful light!» - Нежный звук, ужасный свет! -слово «awful» («ужасный, внушающий страх, благоговение или почтение») передает усилившуюся яркость света и благоговейный трепет рыцаря перед ним, но никак не панику и ужас; Милорадович интерпретирует этот стих удачнее: «Вдруг страшный свет! и шорох нежный» [1: 99]. Восклицания «Ah, blessed vision! blood of God!» [3: 106] - О, благословенное видение! кровь Бога! - выражают восхищение Галахада видом Святого Грааля, на что обратил внимание только Мин («О, чудный вид! о, кровь Христа!» [2: 401]), тогда как в интерпретации Милорадович рыцарь-аскет очарован видением в целом: «Виденья рая! Тайна таинств!» [1: 99]. Стих «My spirit beats her mortal bars» [3: 106] - Моя душа пробивает свои смертные преграды, - призванный показать, что душа рыцаря рвется за ангелами на небеса, был, напротив, удачно переведен Милорадович, отметившей стремление дум мятущегося героя к вечности («Из тела вечной рвусь душой» [1:99]), в то время как в переводе Мина, в противоречие с оригиналом, рыцарь уже ощутил себя в раю: «Весь рай очам моим отверзт!» [2: 401].

Упоминание о клинке («brand») и доспехе («mail») Галахада, от которых отскакивает град, заменено Мином на «шишак», металлический шлем с острием (шишом), вершина которого увенчивалась обычно небольшой шишкой; учитывая, что такой шлем появился сначала у восточных народов, затем в России и только в XVI - XVII вв. в Западной Европе, представляется нелогичным упоминание о нем при описании рыцарей Круглого стола эпохи короля Артура. Милорадович опустила эту деталь, более подробно интерпретировав последующий стих о буйстве непогоды, вклю- чив в него упоминание о крутящемся флюгере и убрав микроописание свинцовых кровель: «The tempest crackles on the leads» [3: 108]. - Буря трещит на свинцовых листах крыш. - «На кровлях острых вьюга стонет / И флюгера крутит» [1: 100]; Мин в содержательном плане ближе к оригиналу, однако им не сохранены многие нюансы описания, к тому же замена «трещащей бури» на «свистящий ветер» несколько смягчила общую тональность картины: «Со свистом ветер крыши рвал» [2:401]. Если в оригинале и в переводе Милорадович стихи «I leave the plain, I climb the height; / No branchy thicket shelter yields» [3: 108]. -Я покидаю равнину, я взбираюсь на холм, / Нет ветвистой рощи укрытие дать. - «Покинув дол, взбираюсь в гору, / Где даже свода нет ветвей» [1: 100] призваны подчеркнуть стремление Галахада к священному свету, противостоящее мрачному воздействию природной стихии, то в интерпретации Мина рыцарь скорее напуган, нежели устремлен к вышней благодати: «...И я/Услышал, припадя к земле» [2: 402]. В этой связи Мин вынужден ограничиться описанием «порханья крыл бесплотных сил» и того слухового эффекта, что вызывает оно у Галахада («Порханье крыл бесплотных сил / В клубимой вихрем снежной мгле» (Там же)), тогда как в английском подлиннике и у Милорадович рыцарь не только слышит звук крыльев ангелов, но и видит их, возносящихся над безбрежной пустотой: «But blessed forms in whistling storms / Fly o’er waste fens and windy fields» [3: 108]. - Но благословенные образы в свистящих вихрях / Летят над пустыми болотами и обдуваемыми ветром полями. - «Но сонм святых, средь вихрей злых/Парит над пустотой полей» [1: 100].

Описывая мечты рыцаря Галахада, Теннисон использует анафору, призванную акцентировать внимание на стремлении рыцаря-аскета к чистоте отношений идеального мира, символом которой становится лилия, ассоциирующаяся у многих европейских народов с невинностью, непорочностью девы Марии: «I muse on joy that will not cease, / Pure spaces clothed in living beams, / Pure lilies of eternal peace, / Whose odours haunt my dreams» [3: 108]. - Я мечтаю о радости, кото рая не закончится, / Чистых пространствах в живых лучах, / Чистых лилиях вечного мира, / Чьи ароматы преследуют мои сны. Переводчики, вслед за Теннисоном, подчеркивают всю иллюзорность устремлений Галахада, соотнося их со светлым (или сладким) сном, однако если у Мина рыцарь ощущает во сне освежающий аромат лилий («Лишь вечных алчу я наград, - / Тех лилий в светлой стороне,/Тех чистых их же аромат / Вкушаю в сладком сне» [2: 402]), то у Милорадович - только созерцает эти цветы («О счастье вечном я мечтаю, / Сверкающих полях, / Невянущих лилеях мира, / Что вижу в светлых снах» [1: 100]).

Теннисоновское выражение «air of heaven» («воздух небес») Милорадович трактует как «эфир» - тонкое вещество вселенной, почти недоступное чувствам, а Мин переводит как «райские неги». В английском тексте и в переводе Мина подробно перечисляется все то, что оказывается превращенным в эфир при прикосновении ангела, причем теннисоновское «mortal armour» («смертное оружие») детализируется русским переводчиком, называющим шлем, панцирь, груз вериг, щит, меч: «And, stricken by an angel’s hand / This mortal armour that I wear, / This weight and size, this heart and eyes, / And touch’d, are turn’d to finest air» [3: 108]. - И, осененные ангела рукой, / Это смертное оружие, что я ношу, / Этот вес и размер, это сердце и глаза, / И сравниваются, и превращаются в прекраснейший воздух. -«Так волей ангелов, мой шлем, / Мой панцирь, груз вериг под ним, / Мой щит, мой меч, мой дух и речь - / Все стало чем-то неземным» [2: 402]. Напротив, Милорадович упрощает и при этом достаточно вольно трактует оригинал, отмечая способность ангела превратить в эфир «прах земной»: «Чтоб ангел до меня коснулся, / И тело чудом изменил, / Мой прах земной своей рукой / В состав воздушный превратил» [1: 100].

Характеризуя распространившееся вокруг «органное благозвучие» («organ-harmony»), Теннисон показывал его в движении, то нарастающим, то убывающим («A rolling organ-harmony / Swells up, and shakes and falls» [3: 108]. - Летящее органное благозвучие / Нарастает, и разносится, и ослабевает), тогда как русские переводчики представляли статичную картинку, приобретавшую яркость и выразительность благодаря тропам — сравнению органной музыки с морской волной у Милорадович («Игра органа зазвучала,/Как моря бурный вал» [1: 100]), изобразительно-выразительным эпитетам, характеризующим звуки органа, у Мина («И с рокотом орган / Мне льет торжествен и могуч, / Аккорды...» [2: 402]). Обращенные к Галахаду слова ангелов «О just and faithful knight of God! / Ride on! the prize is near!» [3:108]. - «О справедливый и преданный рыцарь Бога! / Скачи! награда близко!» - подразумевают, очевидно, сам Святой Грааль, воспринимаемый в качестве награды («prize») за добросердечие и искреннее служение Богу; в русских переводах вместо награды упоминаются либо «венец», что соответствует литературной традиции, однако вряд ли соотносимо со Святой Чашей, либо абстрактная «цель», к достижению которой стремится рыцарь: «О, рыцарь божий! друг небес! / Иди, венец готов!» [2:402]. - «...рыцарь Бога,/ Гряди, уж цель близка» [1: 100]. Из множества перечисленных Теннисоном объектов, мимо которых проезжает рыцарь Галахад - «hostel» («двор дома»), «hall» («зал замка»), «grange» («усадьба, ферма»), «bridge» («мост»), «ford» («брод»), «park» («парк»), «pale» («частокол, забор»), - русские переводчики сохранили в своих интерпретациях упоминания лишь некоторых: Мин называл «замки», «хижины», «села», «рвы», «леса», Милорадович - «замки», «села», «мост», «парк»; впрочем, этого было вполне достаточно для описания многотрудного и продолжительного пути Галахада. Однако при интерпретации стиха «All-arm’d I ride, whate’er betide» [3: 108] - Во всеоружии я скачу, в любое время года. - Мин заменяет «whate’er betide» («любое время года») на «святой огонь», показывая тем самым внутренний настрой Галахада на поиск Святого Грааля («С мечом, с копьем, с святым огнем» [2: 402]); Милорадович, напротив, отказывается от детализации, обобщает представление о препятствиях, оказывающихся на пути героя («Под сталью лат, сквозь ряд преград» [1: 100]).

Проанализировав перевод произведения Теннисона, осуществленный Мином, следует признать, что деятельность переводчика была в данном случае практически полностью подчинена необходимости максимально скрупулезного и точного воссоздания на русском языке особенностей английского поэтического оригинала. Поскольку Мин не был поэтом, на его перевод не накладывался отпечаток собственной поэтической манеры, а потому по нему можно с достаточной долей объективности судить о художественных достоинствах и поэтической мощи теннисоновского подлинника. Появление второго перевода стихотворения «Сэр Галахад», выполненного Милорадович с ориентацией на детскую аудиторию, позволило наглядно представить как многочисленные достоинства интерпретации Мина, обусловленные мастерством переводчика, так и отдельные недостатки, прежде всего неточности в трактовке некоторых сюжетных мотивов.