Столыпинская аграрная реформа в новейшей российской исторической литературе

Для большого числа отечественных исследователей начальной точкой современного этапа историографии истории России является начало 1990-х гг. ХХ века. Возникновение такого рубежа между современной и советской традицией историописания ученые объясняли состоянием научных исследований, которые были обусловлены политической актуализацией исследования истории России накануне Первой мировой войны и революций 1917 г.

Ученые отмечают, что «наряду с объективной необходимостью переоценки прежних идеологических принципов, на процесс научного переосмысления накладывались и новые политико-идеологические установки» [40, с. 126].

Современный анализ историографии показывает, что как раз в первой половине 1990-х гг. произошло наибольшее расхождение мнений по данному вопросу. Обратим внимание на дискуссии, которые происходили в профессиональном сообществе российских ученых в последние годы. Выделяя основные различия в историографии по вопросу о преобразованиях П. А. Столыпина, необходимо отметить, что эти противоречия заключаются в оценке степени социально-экономического и политического развития предреволюционной России. Опираясь на этот подход, можно обозначить две противоположные точки зрения.

Первая продолжает советскую историографическую традицию и считает, что в начале XX века Россия находилась в таком положении, из которого выход был возможен только через революцию. В этом случае, внимание обращается на «непоследовательность правительственной политики, административный нажим, тормозящий фактор самодер- жавия, что в конечном итоге вело к возникновению революционной ситуации» [2, с. 113].

Второй взгляд может рассматриваться как определенная реакция историков на долгое господство первой. Ее сущность состоит в обосновании того, что в стране «существовала альтернатива революции: возможность выхода из кризиса путем модернизации и дальнейшего углубления реформ» [39, с. 30].

Главным достоинством исследователей, придерживающихся первого направления, было использование репрезентативных массовых статистических источников и, соответственно, самый широкий состав объективных аргументов. Но, при всех плюсах этой позиции, определявших высокий уровень прочности ее концептуальных построений, у нее есть определенные недостатки. Они, по мнению оппонентов, заключались в методологическом консерватизме теоретической части создававшихся исследований и игнорировании социальноантропологических подходов, сосредоточения на негативных сторонах социально-экономического развития в изучении аграрного сектора экономики России начала XX в.

В современной историографии наиболее обоснованная и логически построенная критика такого подхода представлена в исследованиях В. Г. Тюкавкина, который обратил свое внимание на позитивных сторонах проводимых аграрных преобразований.

Особенно актуальной является попытка В. Г. Тю-кавкина определить и четко сформулировать идейнотеоретические стереотипы, которые сформировались в отечественной историографии при анализе аграрной политики правительства Столыпина.

Первым стереотипом мышления историк считает предложенное В. И. Лениным мнение о том, что «реформа была напрямую связана с первой русской революцией, вынудившее самодержавие радикально изменить курс своей внутренней политики. Второй стереотип мышления связан с устоявшимся представлением о «разгроме» общин всеми средствами как главной цели реформы. И третье положение, вытекающее из второго, — это положение о повсеместном и грубом полицейском давлении на общину с целью «разгрома» [40, с. 128].

Таким образом, исследователи обращают свое внимание на такие вопросы, как причины незавершенности аграрных реформ, кадровые, организационные и финансовые трудности, нехватка исторического времени, а не на результатах реформ.

Иной взгляд предлагает В. П. Данилов, обративший внимание на то, что столыпинские преобразования «безнадежно запоздали» [10, с. 311]. Исследовав механизмы реформирования в длительной исторической ретроспективе, он акцентироал внимание на низкую эффективность процесса реформирования: «Столыпин говорил, что для преобразования России нужны, по крайней мере, двадцать лет «покоя». Этого срока было бы явно недостаточно: за десять лет реформы из общины уходило, по самым щедрым расчетам, по 1 % крестьянских дворов в год. Общая численность крестьян-подворников выросла с 23 % в 1905 г. до 30—33 % в 1916 г. При всем возможном ускорении времени на реформу потребовалось бы намного больше. Да и «покой» был невозможен, поскольку Россия не могла не участвовать в Первой мировой войне…» [11, с. 276]

С мнением, что формы владения и распоряжения землей в годы преобразований жестко навязывались крестьянам без учета их мнения, согласны A. П. Корелин и К. Ф. Шацило. Авторы высказывают предположение, что «эволюционное развитие деревни после отмены крепостного права, все время тормозилось и деформировалось аграрной политикой правительства. В столыпинское время все основные проекты аграрных реформ, которые давно, порой десятилетиями, разрабатывались в ведомствах, безнадежно запаздывали с внедрением, а когда уже невозможно было затягивать, внедрялись бюрократическими методами, лихорадочно с постоянной оглядкой назад, с готовностью повернуть вспять» [22, с. 53].

Историк В. П. Данилов также считает, что «реализуемые столыпинским правительством действия по решению аграрного вопроса берут начало в проектах государственных деятелей прошлых лет. Основное направление изменения аграрных отношений было ясно и понятно наиболее передовым людям века XIX задолго до «аграрных беспорядков» начала XX века» [12, с. 217].

Другим аспектом этого вопроса было то, что у правительства было достаточно механизмов влияния, чтобы не давать хода назревшим реформам. «Все эти меры, — пишет В. П. Данилов, — могли бы изменить ситуацию в России, будь они проведены лет на 20—25 раньше (когда они были предложены Бунге), но после 1905 г. было уже поздно. Столыпинская реформа слишком откровенно была направлена на сохранение помещичьего землевладения, на раскол деревни посредством расчистки крестьянских земель от «слабых» для «сильных», слишком откровенным был при этом административный нажим на крестьян» [12, с. 219].

Указанные выше положения, сформулированные B. П. Даниловым, подтверждаются исследованиями конкретных сел и деревень.

Так, историки Т. В. Еферина и Ю. Г. Еферин в исследования «Истории села Старое Сидорово» утверждают, что вопреки давлению властей «далеко не все крестьяне стремились укрепить за собой душевой надел и выйти из общины. Подавляющее большинство предпочло остаться в ее составе. Пожалуй, основной причиной отрицательного отношения большинства крестьян к указу 9 ноября 1906 г. являлось то, что, по их мнению, община хотя бы и кое-как, но давала жить и малоземельным, она как бы страховала крестьян от голода». Архивные источники позволяют авторам сделать обоснованный вывод, что «основной части крестьян реформы были безразличны» [16, с. 163].

Исследователь В. В. Кондрашин, изучая документы и свидетельства устной истории села Лох в Нижнем Поволжье, приходит к похожим заключениям. В качестве доказательств своих положений автор приводит смысл бесед жителей села, записанных в жандармских протоколах: «Закон 9 ноября выделами земли весь народ ведет к полному разорению, а выделенцы для общины являются самыми вредными, потому что… поддерживают сторону правительства. Министры и все высшие власти. есть самые крупные помещики, владеют праздно по несколько тысяч десятин земли, а выделенцы-«дураки» укрепляют только по 4—5 десятин на душу земли, вот правительство какой делает обман над народом» [20, с. 178].

Приближение векового рубежа начала аграрных реформ способствовало новому всплеску исторических исследований, заметно увеличив поле изучаемых проблем. Столыпинское аграрное преобразование стало предметом анализа при изучении смежных тем.

В центре внимания исследователей оказались проблемы финансирования механизмов аграрного реформирования, предложены в работах В. С. Дякина, Н. А. Проскуряковой [14; 32]. Исследователи характеризуют механизм государственного финансового регулирования в аграрном секторе экономики, что, безусловно, углубляет научное понимание способов реализации реформы.

По-новому интерес исследователей вызвала тема развития дореволюционной кооперации. В монографии А. П. Корелина на основе обширной базе источников создается обобщенная модель функционирования российской кооперативной системы, изучена политика правительства и показана ее влияние на развитии данной структуры, исследован характер взаимоотношений кооперативов, как между собой, так и с органами местного самоуправления, включая период столыпинской аграрной реформы. Кооперация трактуется как «важный фактор модернизации среднего и мелкого производства аграрного сектора экономики» [21, с. 173].

Историк М. А. Давыдов, изучая механизм функционирования продовольственного рынка страны конца XIX — начала XX в., высказал сомнение о «провале» столыпинской аграрной реформы. Исследователь утверждает, что «аграрная реформа Столыпина была глобальным преобразованием, которое начало радикальные изменения в жизни страны и имело серьезнейшие перспективы. Реформа выводила сельское хозяйство страны из стагнации, достаточно быстро меняла российскую деревню, притом качественно в лучшую сторону» [9, с. 734].

Изучив историографию по данной теме, автор высказывает мнение, что «по разным причинам оценка ее традиционной историографией весьма слабо соответствует действительности и нуждается в коренном пересмотре» [9, с. 807].

В исторической литературе последних лет также уверенно появилась тенденция к пересмотру позиций по реформе П. А. Столыпина, определяемой деятельностью Фонда по изучению наследия П. А. Столыпина. Ученые фонда предлагают трактовку реформирования, которую можно условно назвать как «неоконсервативную», восстанавливающий официальный подход российского царского правительства.

Приверженцы этого направления считают, что реформа имела успех, а ее незавершенность объясняется лишь обстоятельствами внешнего характера. Они утверждают, что «преобразования в аграрной сфере носили не корпоративный, а институциональный характер и были направлены на рост новых хозяйственных форм в процессе органической рыночной трансформации» [42, с. 80].

По их мнению П. А. Столыпин осознавал причины оскудения обоих классов земледельческих сословий, он понимал, что нужно другое, более динамичное хозяйство, как помещичье, так и крестьянское. Исследователи утверждают, что программа П. А. Столыпина «не предусматривала сохранения помещиков как привилегированного класса, а усиленная мобилизация крестьянских наделов и распродажа дворянских имений выступали как две стороны одного процесса — естественного разрушения общинного, натурального хозяйственного строя» [42, с. 83].

Подобный взгляд, конечно, отличается идеализацией в трактовке программы аграрного реформирования, последовательности и результативности ее осуществления. Декларации и действия правительства П. А. Столыпина представляются исследователями как последовательный комплекс действий, где основное внимание уделяется на «замыслах» и планах реформ, а не на их ходе и результатах. В изложении авторов процесс «реформирования выглядит как абсолютно новаторский и не связывается ни с предшествующим опытом, ни с событиями последующего периода российской истории, а потому выглядит излишне дискретным» [31, с. 143].

В то же время достоинства этого направления российской историографии заключаются в особом внимании к систематизации и аккумулированию исторического знания по данной проблеме, что нашло отражение в публикации исторических до- кументов и подготовке крупных энциклопедических изданий, имеющих фундаментальное значение для исторической науки [30; 35; 36].

Подобная идеализация столыпинской аграрной реформы дает оппонентам возможность для серьезной критики таких взглядов. Противники «неоконсервативной» точки зрения, опираясь на труды отечественных историков и архивные материалы, опровергают тезис о безусловной успешности столыпинских преобразований [18; 44].

Так, исследователи В. Б. Безгин и Н. В. Токарев утверждают, что «российское крестьянство в большинстве своем оказалось не готово отказаться от традиционного уклада в пользу индивидуального землепользования. Преимущества последнего не были столь очевидными, а община же, напротив, демонстрировала свою приспособляемость» [5, с. 70].

Научные изыскания, анализирующие процесс аграрных преобразований в пределах длительной хронологической ретроспективы, показали, что решение крестьянского вопроса и содержание изменений определялись не только социальной реальностью, но и «интеллектуальной средой, в которой действовали реформаторы» [19, с. 156]. Аграрные реформы не являлась только результатом творчества П. А. Столыпина и его соратников, реформы были подготовлены всем ходом сорокалетней пореформенного развития российской деревни. «Изменения были продиктованы опасностью аграрных беспорядков, в качестве источника которых реформаторы видели общину. Конкретная реализация реформы, имевшая и несомненные положительные результаты, осуществлялась большей частью не за счет прирезок государственных или помещичьих земель, а за счет разрушения общинного землепользования, переселения крестьян на окраины империи» [34, с. 13].

Характерной чертой современного периода развития отечественной историографии стало активное развитие исследований по аграрным вопросам в то или ином регионе России. Историография столыпинской аграрной реформы включает в себя региональные школы историков-аграрников Центральночерноземного района, Среднего Поволжья, Сибири, Урала, которые занимаются изучением аграрного сектора экономики.

Несмотря на специфику того или иного региона России, во всей совокупности научных изысканий можно определить ряд тематических направлений.

Первое анализирует проблему реформирования аграрного сектора в границах изучения сословных структур и социальной психологии и менталитета крестьянского населения [4; 37; 38].

Второе — направлено на изучение проблем реформирования аграрного сектора в границах макроэкономического подхода. Исследования аграрных изменений в данном случае ведутся на примере развития аграрного рынка и организационных систем крестьянского и помещичьих хозяйств [1; 24; 25; 28; 29; 41].

В качестве третьего направления можно назвать исследования, направленные на изучение региональных агротехнологических особенностей раз- вития, а также специфики и механизмов внедрения инноваций в аграрной сфере [15; 17].

В качестве четвертой, последней группы исследований можно выделить работы, связанные с изучением локальных моделей реализации столыпинской аграрной реформы. Внимание этой группы исследователей сосредотачивается на механизмах, итогах и последствиях столыпинской аграрной реформы [3; 6—8; 13; 23; 27; 33].

Таким образом, современный период историографии характеризуется значительным расширением тематики и географии исследований. Историки продолжают углубленное изучение местных архивных источников и статистики, что позволяет более объективно проводить теоретический анализ развития сельского хозяйства и региональных аграрных рынков, а также технологическую и социальную модернизацию в российской деревне. Подчеркнем, что по-прежнему, столыпинская аграрная реформа в современной российской историографии оценивается неоднозначно и вызывает острые дискуссии, поскольку реализация реформы в различных регионах Российской империи проходили по-разному. В тех условиях преобразования не привели к таким результатам, которые бы все исследователи признали успешными.