Субъекты языка, языкового общения и речевой деятельности в коммуникационном пространстве

Длительное время лингвистика в ее имманентном варианте (вариантах) исключала из сферы исследования «человека говорящего» (homo loquens), что имело следствием известную редукцию объекта языкознания, его «неуловимость» и даже «фиктивность». Развитие социолингвистики, психолингвистики, коммуникативной лингвистики, антропологической лингвистики, теории речевой деятельности хотя и означало включение человека в круг проблем языковедения, но не решило «онтологического конфликта»: новые парадигмы, с одной стороны, строятся на реалистической онтологии (язык есть то, что существует в действительности), с другой же стороны, сохраняется дефиниция изучаемого объекта в терминологии моделирующей онтологии. Не в полной мере учитывается тот факт, что по мере ввода в лингвистику человеческого фактора меняется природа объекта и предмета самой науки. Лингвист теперь имеет дело с языком не только как с абстрактным овеществленным конструктом, но и непосредственно с коммуникативной деятельностью человека. «А это уже требует пересмотра методологических оснований всей дисциплины. Иначе в очередной раз громко провозглашен- ное обращение к говорящему человеку (курсив автора. – Ю. М.) останется нереализованным на практике лозунгом» [11, с. 24].

Предметом рассмотрения настоящей статьи являются субъекты языка, языкового общения и языковой деятельности (терминология В.С. Степина [15, с. 63]) как компоненты социального коммуникационного пространства.

В некотором смысле исследуемый феномен имеет точки соприкосновения с понятием «языковая личность» в понимании, предложенном Ю.Н. Карауловым [6] и определяемым в настоящее время как «совокупность индивидуальных речевых особенностей человека, отражающих систему его языкового миропонимания» [16, с. 125].

Ю.Н. Караулов выделил три возможных уровня рассмотрения структуры языковой личности в лингводидактических и теоретико-лингвистических целях: вербально-семантический, представленный лексиконом личности, лингвокогнитивный – представленный тезаурусом личности, или системой знаний о мире, мотивационный, или уровень деятельностно-коммуникативных потребностей, отражающий прагматикон личности, то есть систему ее целей, мотивов, установок и интенциональностей [7, с. 109].

Следует отметить, что «языковая личность» как гносеологический объект междис- циплинарного характера в настоящее время начинает рассматриваться в более широком социокультурном контексте. М.Д. Назарова развивает теорию языковой личности, основываясь на идее единства «философского, психологического, литературоведческого, лингвистического, культурологического, социологического подходов» [12, с. 3].

Содержание понятия дополняется концептами « национальная языковая личность» [4, с. 4]; « билингвальная личность» [3]; «языковая личность с обратной связью» [1, с. 6], «кооперативная языковая личность» [13] и т. д.

Развивается положение о многоуровневом, многоаспектном характере личности («Эго»), в том числе и языковой. Так, В.В. Красных пишет: «Я человека неоднородно; оно предстает как физическое Я; рациональное, интеллектуальное и волевое Я; ментальное; эмоциональное Я; и чувственно-мыслящий / мысленно-чувственный комплекс; деятельностное Я и под.» [9, с. 200].

Таким образом, выявляется объемный (пространственный) характер языковой личности, обладающей определенной совокупностью знаний и представлений, обретаемых в процессе социализации и находящих отражение в характере, интересах, социальных и культурных предпочтениях и установках.

Личность является представителем данной языковой общности, но учет только внешних воздействий неизбежно приводит к представлению о формировании некой идеальной личности. Она «подгоняется» под некую форму, модель. Нельзя не согласиться с позицией Р. Бендлера и его соавторов, которые считают, что нет никакой универсальной модели человеческого существа, что каждая личность имеет собственную модель своего собственного идеала. По мнению исследователей, это согласуется и с биологической уникальностью каждой личности. Модели в большинстве случаев в дальнейшем подменяют жизненный опыт личности, помещают ее в рамки определенных категорий, тогда как необходимо определить исходный уровень развития личности и побудить ее к созиданию. Модель должна помочь обучаемому полнее участвовать в изменениях, происходящих с ним, настроиться на процессы роста и изменений. А когда он видит, что игнорируют его возможности, он отключается от коммуникативного процесса, теряет веру в свои силы. Навязываемые модели ограничивают проявление свободы личности [1, с. 6].

В большинстве определений языковой личности выделяется активный, деятельностный аспект, что делает, на наш взгляд, необходимым дополнение концепта «языковая личность» понятием «субъект(ы) языка». Человек обнаруживает собственную историчность, многомерность своей эволюционности. С позиций антропоцентрической парадигмы важно выделение качества субъектности, когда носителями, выразителями и творцами социального качества оказываются сами люди, действующие как субъекты. Более того, речь идет о «персонализации масс, классов, групп», о «личностном оформлении различных сфер деятельности общества», когда увеличение количества «индивидуальных субъектов» переходит в качественный уровень «массового субъекта», выступающего также творцом [8, с. 147]. Как отмечает академик Ю.С. Степанов, «в настоящее время “проблема субъекта” характеризует весь комплекс гуманитарных наук» [14, с. 698]. Об активизации в человеческой деятельности энергетического аспекта в эпоху глобализации пишут и другие авторы (см.: [17]).

Если в случае использования понятия «языковая личность» выделяется эффект «социализации», то привлечение концепта «субъект(ы) языка» акцентирует внимание на самореализации личности.

Симптоматично, что понятие субъекта применительно к языку находит широкое применение в практике преподавания иностранных языков и других предметов в высшем и школьном образовании в рамках теории деятельностного обучения. И.Б. Ворожцова, со ссылкой на И.А. Зимнюю, пишет: «Среди деятельностных категорий главная – деятель (выделено автором. – Ю. М. ), который использует свои компетенции, общие и индивидуальные, коммуникативную компетентность, речевую способность» [5, с. 23].

Субъектность выдвигается на первый план в связи с требованием включения обучающихся в коммуникационное пространство.

Мы придерживаемся концепции трехуровневой социальной языковой субъектнос- ти: индивидуальный языковой субъект, коллективный языковой субъект, институциональный языковой субъект [2, с. 217; 10, с. 104]. Каждый из них выступает в социально-правовых отношениях в качестве лица. «“Физическое лицо” имманентно индивиду, “коллективное лицо” и имманентно и трансцендентно индивидам, составляющим коллектив, то есть одновременно и присуще им, и отлично от них, “абстрактное лицо” (то есть “сверхколлективное образование” – только трансцендентно индивидам и их сообществам, обособлено и отчуждено от них» [2, с. 217].

Тем самым преодолевается представление о противопоставлении индивидуальной и социальной жизни людей, когда самобытность индивида, его способность к самореализации (самодеятельности, самоизменению, самосовершенствованию или саморазрушению) выводилась за границы социальных взаимодействий.

Причину этого исследователи усматривают в «негативном» определении индивид-ности и индивидуальности (ср. количество названий: личность, субъект, индивид, индивидуум и пр.) в бытовой, научной и культурной традициях. Подобные характеристики гиперболизируют несоциальные, нефункциональные, непредметные аспекты бытия. В субъектном понимании и само общество предстает не как система абстракций, оно «“оживает”, вырастает в сложности и масштабах, “насыщается движением” и развитием разнообразных актов человеческой самореализации» [8, с. 105].

Социокультурные смыслы субъектности задаются индивиду обществом, но он их постоянно обновляет (пропуская через себя) в качестве знаков и символов, которые рождаются и воспроизводятся в процессе человеческой коммуникации и самореализации в языковом пространстве.