Судебный процесс над Сократом как борьба софистики и диалектики

DOI:

Цитирование. Печников Г. А., Назаров С. Д., Смольяков П. П. Судебный процесс над Сократом как борьба софистики и диалектики // Logos et Praxis. – 2021. – Т. 20, № 3. – С. 177–183. – DOI: 10.15688/

Принципиально выступивший против релятивизма софистов Сократ отстаивал объективную истину, добродетель и справедливость как «общие определения», абсолютные понятия, абсолютные ценности. В соответствии с учением софистов человек есть мера всех вещей. Истина относительна, различна для каждой культуры, человека и ситуации. Ценность любого мнения можно определить только исходя из практической пользы, которую оно может принести в жизнь человека. «В конце концов, – утверждали софисты, – каждое понимание есть субъективное мнение. Подлинная объективность невозможна. Всякое постижение, на которое можно претендовать, – лишь вероятность, а не абсолютная истина» [Тар-нас 1995, 28]. Софисты доказывали, что не существует определенных норм истинного и ложного, то есть невозможно четко разграничить истину и ложь, добро и зло, справедливость и несправедливость и т. д.

Напротив, Сократ доказывал, что некоторые нормы являются абсолютными и действительными для всех [Философия 2000, 80], что следует отделять добро от зла, истину от лжи, справедливость от несправедливости и, соответственно, виновного от невиновного, презумпцию невинности от презумпции виновности, доказанное от недоказанного в судебном процессе.

Осуждение Сократа произошло по причинам, в большей степени связанным с его критикой софистики – основной в рассматриваемую эпоху системы древнегреческого об- разования, нацеленного на обучение навыкам аргументации и защиты любого утверждения – верного или неверного. Сократу не могли простить доказательства того, что эта система не имела под собой прочного основания [Хесс 1999, 21].

Критикуя релятивистские установки софистов, Сократ показал, что «гибкость» понятий и демонстрация софистами на ее основе семантического «тождества» противоположных суждений является безрезультатным процессом и лишь начальным этапом позитивного постижения истины («сущности вещей»). Убеждение Сократа базируется на имплицитной презумпции объективного существования интерсубъективного истинного знания [История философии 2002].

Сократ был обвинен в том, что «не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество, а наказание за это – смерть» [Диоген Лаэртский 1980, 116]. В суде Сократ указал своим обвинителям на необоснованность пунктов обвинения о развращении молодежи и непризнании богов. Во-первых, нелепо считать его развратителем молодежи и одновременно признавать, что все другие граждане, в том числе судьи и сами обвинители, никого не развращают, а воспитывают. Во-вторых, если версия о развращении действительно допустима, то еще требуется доказать, что оно было умышленным, так как невольного развратителя к суду не привлекают, а частным образом наставляют и исправляют.

По второму пункту обвинения Сократ доказывал противоречивость утверждений «о непризнании богов» и «введении новых богов». «Отвергать одних богов и признавать других, заметил он, – вовсе не значит быть безбожником, в чем его обвиняет Мелет. И если Мелет согласен, что «гениев-то я признаю», а гении – дети богов, то какой же человек, признавая детей богов, не будет признавать самих богов?» [Кесседи 1999, 277; Нерсесянц 1977, 119–139; Платон 1999, 70–96].

Однако, несмотря на то, что Сократ отрицал свою вину по всем пунктам обвинения, он был признан судом виновным. В Древней Греции у обвиняемого было право выбора для себя вида наказания. Перед такой альтернативой оказался и Сократ. Гегель в своей «Эстетике» описывает это так: «Согласно афинским законам обвиняемый, после того как ге-лиасты – своего рода английский суд присяжных – вынесли ему обвинительный приговор, имел право противопоставить наказанию, предложенному обвинителем, противооцен-ку ... которая, не будучи формально апелляцией, заключала в себе смягчение наказания; это – превосходный институт афинского судопроизводства, свидетельствующий о его гуманности». Следовательно, речь идет, при этой оценке не о наказании вообще, а лишь о роде наказания; поскольку судьи уже постановили, что Сократ заслуживает наказания. Но именно тем, что признанный виновным делается своим собственным судьей, подразумевалось, что он подчиняется приговору суда и признает себя виновным; Сократ же отказался выбрать для себя наказание, которое могло быть денежным штрафом или изгнанием. Имея выбор между этими наказаниями и смертью, которую предлагали обвинители, он отказался от выбора наказания, потому что как сообщает Ксенофонт [Платон 1999, 23] формальностью про-тивооценки он признал бы, как он говорил, свою вину [Гегель 1973, 4, 188]. Сократ не согласился на «сделку с правосудием».

Философия софистов была прямой противоположностью диалектической философии Сократа. В суде Сократ твердо отстаивал свои философские позиции и не отступал от них, хотя, возможно, предвидел, что он проиграет судебный процесс, поскольку афинский суд подходил к разбирательству дела с пози- ции софистов, отвергавших всякие «общие понятия» и объективную истину и признававших только отдельное, частное мнение каждого. По существу, афинский суд являл собой состязательный процесс, целью которого было не установление объективной истины, а выяснение того, кто сильнее, убедительнее в споре сторон обвинения и защиты. Приемы софистики помогали одержать верх над процессуальным противником и выиграть дело. А. Шопенгауэр, высоко ценивший «искусство побеждать в спорах» [Шопенгауэр 2016], отмечает, что для победы в дискуссии необязательно быть фактически правым, нужно лишь использовать правильные приемы. Он приводит более тридцати так называемых уловок, включающих: подмену тезиса; уход от предмета обсуждения в другие сферы; выведение противника из себя; недопущение верных аргументов, если они могут привести к неблагоприятным выводам, а также такой прием как неведение довода (ignoratio elenchi) – логическую ошибку, при которой доказывается не то, что следует, или опровергается не то, что должно быть опровергнуто [Шопенгауэр 2016, 7, 25]. Таким образом, софисты обращаются к искусству спора (эристике) как технике словесной эквилибристики, используемой не для того, чтобы определить истину, а, напротив, чтобы «сделать слабое мнение сильным» и убедить слушателей в своей правоте благодаря использованию софизмов (sofixma – хитрая уловка) – измышлений, преднамеренно ложных выводов [Темнов 2003, 47]. Применение софизмов позволяло убедительно доказывать свою точку зрения независимо от того, в чем она состоит [Гайденко 2009, 96–97].

Как видим, подмена цели судопроизводства (вместо объективной истины – победа в споре сторон) ведет к изменению и средств ее достижения: вместо всесторонности, полноты и объективности исследования фактических обстоятельств дела допустимы софистические выигрышные уловки. К слову сказать, и современный состязательный уголовный процесс в России обнаруживает свое явное сходство с афинским судом времен софистов. В нем также важна победа в правовом споре (конфликте) сторон, а не объективная истина, и также «разрешено все, что не запрещено законом», включая и софистику.

Согласно принципу «мера всех вещей – человек», мир таков, каким он представляется в наших ощущениях; знание о мире не выходит за пределы ощущений и переживаний субъекта. Таким образом, объективная истина невозможна [Кессиди 1999, 120–121]. На это Ф.Х. Кессиди логично возражает: если объективной истины нет и человек является мерой (критерием) всех вещей в своем представлении, то он является и мерой всех норм в своем поведении. И если для каждого истинным (нравственным, законным и т. д.) является то, что ему кажется таковым, то отсюда вытекает вывод, что каждому, говоря словами Ф.М. Достоевского, «все позволено» [Кессиди 1999, 121]. Далее, если объективной истины нет, а есть лишь мнения в качестве описаний психологических переживаний субъекта, то как тогда отличить истину от заблуждения, нравственное от безнравственного? Как отличить тогда добро от зла, если нет объективного критерия, а все субъективно и относительно?

Софисты ставили задачей обучение искусству выдвижения доводов (аргументов, оснований) исключительно с одной целью – победить в споре сторон. Софист выхватывает один из «доводов», и еще Гегель справедливо отмечал, что «доводы» можно подыскать решительно для всего на свете. Софисты обучали изыскивать различные «доводы» в качестве «оснований», в свете которых можно рассматривать вещи. Но довод еще не имеет в себе и для себя определенного содержания, так что можно одинаково легко находить доводы как для безнравственных и противоправных действий, так и для нравственных и правовых, поскольку выбор оснований зависит от индивидуальных намерений и индивидуального умонастроения субъекта. В своей полемике с софистами Сократ с позиций диалектики доказывал несостоятельность использования субъективных доводов, форма которых позволяет как защищать, так и нападать на все [Гегель 1975 1, 285–286], и в противовес им ставил задачу содержательного определения истины, добра, справедливости. Форма и содержание диалектически взаимосвязаны и их нельзя отрывать друг от друга, поскольку «пустая» форма начинает жить своей собственной жизнью и ее можно использовать для чего угодно и как угодно. Достоевский описывает адвоката, который, защищая подзащитного от обвинения в убийстве с целью грабежа, договорился до того, что грабежа не было, как и убийства.

В процессе либерализации уголовно-процессуального законодательства в России состязательность стала признаваться самодостаточной, а процессуальная форма, процедура судопроизводства получили приоритет над истинным содержанием, над задачей установления фактических обстоятельств дела [Михайловская 2006, 8–9]. Иначе говоря, в состязательном уголовном процессе процессуальная форма, процедура стали ставиться выше искомой истины по делу, чего в принципе не должно быть согласно требованиям диалектики.

Софистический приоритет формы над фактическим содержанием означает признание плюрализма мнений, оценок, «истин» об одном и том же предмете. В противоположность этому подходу Сократ на суде твердо отстаивал идею объективной истины. Как последовательный сторонник диалектики, он признавал единственность и объективность истины для каждого конкретного случая. Сократ признавал, что понятия добра и зла, справедливого и несправедливого относительны в том смысле, что один и тот же поступок является в одном отношении добром, а в другом – злом. Вместе с тем он отказывался считать два взаимоисключающих поступка (например, обвинение, выдвинутое против него, и непризнание им своей вины на суде) одинаково справедливыми, одинаково добродетельными на основании двоякого характера справедливости и добродетели. Это было для него равносильным одновременному признанию множества истин об одном и том же [Кессиди 1999, 306].

Целью софистической эристики является утверждение возможности принятия двух противоположных тезисов (например, «добро и зло – одно и то же»; «добро и зло – не одно и то же») как одинаково истинных. Используя прием подмены тезисов, софисты с одинаковым успехом могли доказать «истинность» как одного, так и другого тезиса. На наш взгляд, из того, что добро в одном отношении может быть злом в другом, еще не следует, что «доб- ро и зло – одно и то же» в одном и том же отношении и в одно и то же время.

В вопросно-ответном ведении спора у софистов главной целью задающего вопросы было принудить отвечающего противоречить самому себе, целью отвечающего – любой ценой выйти из этой ловушки вне зависимости от того, будут ли его ответы отражать то, что он считает истинным, или нет. В противоположность этому Сократ настоятельно требовал, чтобы отвечающий прежде всего исходил из того, что считает истинным. В установлении истины он видел главный критерий, отличающий диалектику как «искусство вести рассуждение» от эристики, искусства спора, искусства словесного агона, словесного состязания [Кессиди 1999, 150–151, 199].

В состязательном (выигрышно-проигрышном) типе уголовного судопроизводства фактически отсутствует необходимая общая цель , а имеются одни лишь своекорыстные цели сторон , превращающиеся в самоцель всего уголовного процесса. Но ведь, отдельные (частные) цели в уголовном процессе – это, по сути, лишь средства, а они не должны становиться целью (самоцелью). Диалектика не допускает стирание различий между целью и средствами. Не случайно на суде Сократ остро поставил вопрос об объективной истине как единой общей цели уголовного процесса. По его мнению, не только каждое отдельное действие должно руководиться известной целью, но кроме того должна существовать единая общая и высшая цель, которой подчиняются все частные цели и которая представляет собой безусловное высшее благо [Краткий очерк... 1981, 68].

На суде Сократ четко поставил вопрос и о презумпции невиновности, о необходимости доказательства участия обвиняемого в совершении преступления. При этом он делал вывод о том, что проблема доказанности / недоказанности вины в уголовном процессе может решаться только с позиции объективной истины.

В своей защитительной речи Сократ, обращаясь к судьям, отметил: «... поэтому решайте, как вам заблагорассудится. Но следуя своему обыкновению давать советы о том, что справедливо и полезно, я сказал бы, что вам по совести своей лучше было бы оправдать меня, если в моем деле вы разбираетесь не лучше, чем я сам» [Монтень 1996 II, 269]. Но афинский суд не истолковал имеющиеся в деле сомнения в пользу Сократа, не оправдал его. Кроме того, судьи, очевидно, руководствовались как «готовым знанием» фактической презумпцией вины: «обвиняемый, как правило, виновен». Но объективная истина, как подчеркивал Гегель, не может быть дана сразу в «готовом виде» как отчеканенная монета, которую можно положить в карман; истина – это процесс постепенного постижения [Гегель 1975 I, 16, 404]. Объективная истина всегда объективно доказывается; она не может презюмироваться, как не может и выигрываться.

Суд не принял во внимание категорический отказ Сократа признать себя виновным в предъявленных ему обвинениях как доказательство его действительной невиновности; напротив, все то, что вызывало сомнение в его виновности на суде, было истолковано против него как доказательство его виновности.

Оценивать сущность судебного процесса над Сократом надлежит, как отмечено, с точки зрения борьбы двух разных философских направлений: софистики (антидиалектики) и диалектики. Именно эта борьба привела к судебному разбирательству над Сократом и предопределила его исход. Если вдуматься, то и сами обвинения, выдвинутые против Сократа, были, по большому счету, где-то надуманными в отместку за то, что он теоретически и практически отрицал научность философии софистов и критически противопоставлял ей философскую диалектику как истинно научное учение.

Сократ убедительно парировал все обвинения в суде, показал их юридическую несостоятельность, их несоответствие действительности. Но ведь софистами были не только обвинители Сократа; большинство судей разделяли взгляды софистов или мирились с ними. Судьи-софисты и не пытались по-настоящему установить в отношении Сократа объективную истину, не отличали принципиально истину от заблуждения, а руководствовались индивидуальным настроением и чисто субъективным усмотрением.

Кроме того, Сократ эмоционально настроил против себя судей тем, что вместо выбора для себя вида наказания сказал, что для него, человека заслуженного, но бедного, нет ничего более подходящего, чем почетный обед за общественный счет в Пританее [Кес-сиди 1999, 279]. Это предложение Сократа шокировало суд и было принято как дерзость. Но положить эмоции в основу обвинительного приговора вместо доказательственных фактов – это и есть софистика, отказ от установления объективной истины, безразличие к ней. Каковы же тогда гарантии правосудия, если все софистически относительно и ясно не отличить виновного от невиновного?

Борьба диалектики с софистикой продолжается и в наши дни. Современное состязательное уголовное судопроизводство в России тяготеет к софистике, а значит отрицает диалектику. Это точно выразили, развивая свои теоретические взгляды, известные процессуалисты – А.С. Александров и В.В. Терехин: «Новая состязательная теория судебных доказательств – это хорошо забытая софистика, которую мы намерены оправдать в виде риторической стратегии аргументации. Нет истины (объективной). Все гуманитарные истины субъективны, ибо мерилом их является человек» [Александров, Терехин 2015, 12].

Судебный процесс по делу Сократа убедительно доказал, что состязательный уголовный процесс, в котором базирующаяся на софистике состязательность самодостаточна и исключает объективную истину, научно несостоятелен. В противовес ему уголовный процесс, основанный на объективной истине и учитывающий диалектическую логику, представляет собой более совершенный и справедливый тип уголовного судопроизводства.