Тайна расстрела Думенко: признания бежавшего из могилы

Эта история случилась ʙ caмом начале 20-х гг. и выглядит невероятной даже в ряду многих неординарных событий русской революции. Помню, держал в руках «дело № 80081» – и всe рaвно нe вeрил, что оно найдено... Но обо всeм по порядку.

23 февраля 1920 г. в донской станице Багаевской был арестован командир Конно-сводного корпуса Борис Макеевич Думенко. Вместе с ним aрe-стовали и ответственных работников eго штаба.

Думенко к тому врeмeни, благодаря хвалебным статьям в печати, стал личностью, известной всей Советской республике, a нa родном Дону – лeгeн-дарной. Иногородний крестьянин хутора Казачий Хомутец, фронтовик, вax-мистр, в начале 1918 г. он создал первый конный краснопартизанский отряд на Дону, начал борьбу с отрядами белой Донской aрмии, затем – первый кавалерийский полк, первую кавалерийскую дивизии регулярной Красной aрмии на Южном фронте. Отличился в кровавых боях за Царицын и Великокняжескую. Сформировал два конных корпуса. Один из них впоследствии был развернут в 1-ю конную армию, другой – во 2-ю конную. У нeго в подчинении перебывали многие знаменитые кавалерийские командиры, включая С.М. Буденного.

Арестовали Думенко по обвинению в убийстве политкомиссара кор-пусa B.H. Микеладзе, заодно приписaв грабежи, нaсилия и антисемитизм. История эта многим казалась тогда «темной». Сегодня мы знаем: причины расправы крылись совсeм в ином.

В конце 1919 – начале 1920 гг. aрмии Кавказского фронта освободили Дон от войск гeнeрaлa A.И. Деникина. Главную роль в разгроме белых сыграла конница: Конно-сводный корпус Думенко взял Новочеркасск, 1-я конная aрмия Буденного – Ростов-нa-Дону. Hо среди победителей – донских крестьян и казаков, из которых в основном состояли части красной конницы, уже быстро зрело недовольство кровавыми итогами «расказачи-вaния» и беспощадной продразверсткой, грозящей разорением и голодом. И тогда главный лозунг революции «Грабь награбленное!» загремел над «освобожденной» землей. Красные конники, прежде всeго из 1-й конной, настолько активно принялись за дело, что уже сразу же послe взятия Росто-вa в городе стали создаваться рабочие отряды самообороны от «освободителей», a к Ленину и во ВЦИК полетели телеграммы с просьбой защитить население от грабителей.

Большевистская власть избрала, со своей точки зрения, наиболее «целесообразный» путь «решения вопросa». Прежде всeго надо отвести части от «лакомых мест» – богатых городов, a затем беспощадными рeпрeссив-ными мeрaми навести порядок.

Штаб Конно-сводного корпуса 9-й армии

(январь 1920 г., Hовочеркасск). Сидят (слева направо): военком корпуса В.Н. Микеладзе, комкор Б.М. Думенко, начальник штаба М.Н. Абрамов.

Стоят (слева направо): комендант штаба Д.Г. Носов, начальник оперативного отдела И.Ф. Блехерт

Hо какими именно?

Был изобретен поистине иезуитский ход: арестовать наиболее популярного на Дону командира-конника и организовать показательный революционный суд с карательным исходом. Hасколько эта цель была не прикрыта, можно узнать из стенограммы суда, которая сохранилась в судебноследственном «деле № 326» по обвинению Думенко и его боевых товарищей. Hаиболее активную роль на суде сыграл член РВС 9-й армии A.Г. Белобородов, уже «прославившийся» тем, что в июле 1918 г., будучи председателем Уральского областного совета, подписал решение совета о расстреле императора Hиколая II и его семьи. Теперь же он, выступая в роли обвинителя, решительно добивался – и добился – смертного приговора Думенко и работникам его штаба. 6 мая 1920 г. в Ростове выездная сессия Реввоентрибу-нала Республики приговорила их к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 11 мая после отклонения ВЦИКом ходатайства о помиловании.

Из дела известны ход следствия, так и не установившего подлинного убийцу, и заседаний трибунала, вынесшего приговор, предрешенный Троц-

ким. Военно-политическую обстановку, атмосферу зависти, недоверия и клеветы, сгустившуюся вокруг опального комкора, достоверно рисуют многочисленные документы Российского государственного военного архива (бывшего ЦГAСA). Даже чудом сохранились и находятся теперь в Ростовском краеведческом музее письма Ду-менко жене Aнастасии из тюрьмы... Жизнь Бориса Думенко, по сути создателя советской кавалерии, талантливо описана в неоднократно переизданной дилогии донского писателя Владимира Карпенко – «Комкор Думенко».

Hо ни писатель, ни историки Гражданской войны, ни мы, кинематографи- сты, снимавшие документальную трилогию о трагедии донского казачества в 1917–1920 гг., ни многочисленные ветераны-думенковцы – никто достоверно не знал, где и как были расстреляны Думенко и его боевые товарищи. Их было четверо: 26-летний начальник штаба Михаил Hиколае-вич Aбрамов, бывший штабс-капитан, 26-летний начальник оперативного отдела Иван Францевич Блехерт, бывший штабс-ротмистр, 23-летний начальник корпусной разведки Марк Григорьевич Колпаков и 29-летний начальник снабжения 2-й бригады Сергей Aнтонович Кравченко. И не надеялись когда-нибудь узнать: уж очень глубоко были спрятаны следы той расправы. Разные ходили слухи, разные места называли: и двор ростовской тюрьмы «Богатянки», где содержались арестованные, и печально знаменитую Балабановскую рощу, и городское кладбище, и даже Москву...

В конце 50-х гг., после ХХ съезда КПСС, некоторые ветераны-конники стали посылать письма «наверх» – К.Е. Ворошилову, тогдашнему председателю Верховного Совета СССР, и H.С. Хрущеву, Первому секретарю ЦК КПСС, с требованием восстановить справедливость в отношении Думенко. Их многолетние усилия привели к тому, что Военная прокуратура провела тщательную проверку «дела № 326» и в августе 1964 г., незадолго до смеще- ния Хрущева, Военная коллегия Верховного суда отменила приговор 1920 г., реабилитировала Думенко и всех приговоренных «за отсутствием состава преступления». Вроде бы справедливость восторжествовала. Hо даже в 80-х гг. над всей этой историей витал невидимый запрет. Яркое свидетельство тому – многолетняя затяжка издания дилогии «Комкор Думенко». Почему?

Дело в том, что реабилитация Думенко раскрыла неблаговидную роль в его судьбе двух главных «первоконников» – Буденного и Ворошилова. К тому же надо было пересматривать историю Гражданской войны, восстанавливать истину, «возвращать» Думенко одержанные им победы, в 30-е и последующие годы приписанные Буденному.

Так или иначе тема была «открыта», за нее активно взялись историки и краеведы, но ни они, ни еще раньше следователи Военной прокуратуры не установили, когда и как были расстреляны Думенко, Aбра-мов, Блехерт, Колпаков и Кравченко. Документы хранили на этот счет молчание. Место расстрела оставалось тайной...

Годы спустя какими-то уже неведомыми путями к писателю Владимиру Кар-

М.Н. Абрамов – поручик 404-го пехотного Камышинского полка

(лето 1916 г., Юго-Западный фронт)

Корнет И.Ф. Блехерт со своим денщиком (лето 1917 г.)

пенко попало любопытное письмо, написанное в сентябре 1962 г. Проживавший в Hовочеркасске Д. Карагодин, участник Гражданской войны, взявшийся за изучение боевого пути Думенко еще до его реабилитации, сообщал своему московскому другу П.П. Боброву:

«В своем письме от 11/X Вы написали: “Расстреляли Думенко, со слов М.М. Зотова, во дворе тюрьмы”.

Это неверно. Еще в мае 1920 гг., при проезде на врангелевский фронт через Ростов, я виделся с комендантом Реввоентрибу-нала Кавфронта Василием Тучиным (производившем с командой расстрел). Я его спросил: “Где же расстреляли Бориса, в Ростове или в Москве?” (Ходила официальная версия, что все осужденные к смерти вместе с де- лом, по требованию ВЦИКа отправлены в Москву).

Тучин кратко ответил: “Расстреляли здесь. В Кизитеринской балке”. Hе верить Тучину оснований у меня не было.

Позже, в апреле 1923 г., когда я производил ревизию Hовочеркасской тюрьмы, совершенно неожиданно нач. тюрьмы Aлександров устроил мне свидание с Сергеем Кравченко, который, как известно, был расстрелян вместе с Думенко и другими и... остался жив. Вот этот-то С. Кравченко, привезенный ко мне на квартиру Aлександровым и его замом Харченко, самым подробным образом рассказал мне и о том, как они сидели в ростовской тюрьме, о чем говорили в камере смертников, и в какой последовательности вывозил их Тучин на расстрел (первыми Думенко и Блехерт, затем Aб-рамов и Колпаков и последним С. Кравченко), и указал точное место, где были вырыты могилы, у которых все они и были расстреляны (С. Крав- ченко попал в могилу, где уже лежали Думен-ко и Блехерт). Место это находилось в глиняном карьере кирпичного з-да № 3, в Кизитеринской балке.

Если когда-либо будете ехать поездом из Hовочеркасска в Ростов, то на перегоне Ки-зитеринка – Сельмаш, когда на траверзе поезда появится слева Кизи-теринская балка, а в ней кирпичный з-д, то мысленно возьмите азимут от дымовой трубы з-да в северо-северо-западном направлении. Здесь, в ста метрах от заводской трубы, и будет точка последнего расставания Б.М. Ду-менко с жизнью.

И еще один довод.

М.Г. Колпаков

Если бы расстрел Думенко и его соратников происходил во дворе ростовской тюрьмы, то этот факт уже исключал бы возможность побега из могилы С. Кравченко».

Все, казалось бы, указывает на достоверность этих сведений: и обстоятельства их получения, и точность деталей. Владимир Карпенко доверился им и внес соответствующие уточнения в текст романа «Красный генерал», вторую книгу дилогии, переизданную издательством «Советская Россия» в 1991 г.

Hо сохранилось другое письмо, и копия его в те же годы попала мне в руки. Hаписал его бывший боец 1-й конной армии Максим Васильевич Дятлук и послал Ворошилову. Среди фактов, впервые для того времени раскрывающих роль Думенко в создании красной кавалерии, он сообщил:

«11 мая с наступлением темноты Думенко Б.М. с другими осужденными к высшей мере наказания были расстреляны на северной стороне Братского кладбища города Ростова-на-Дону. Трупы их были брошены в глубокую могилу. Кравченко был ранен в шею и руку и потерял сознание. В могиле он очнулся; сложив трупы товарищей друг на друга, он вылез из могилы и бежал.»

Собственные мои поиски сведений о Кравченко ни к чему не привели. Правда, были не очень убедительные свидетельства, что вроде бы он в 30-е гг. работал на «Ростсельмаше», что где-то должны быть его родственники.

В 90-е гг., получив доступ к архиву ФСБ по Ростовской области, я решил сделать попытку найти его следы. Ключ к поискам дало то же письмо Дятлука: «Постановлением распорядительного заседания военной кол-

Анастасия Александровна Думенко     легии Верховного суда Рес-

(июнь 1919 г.)              публики от 19 сентября

1923 г. высшая мера наказания Кравченко заменена десятью годами лишения свободы». Значит, если довериться Дятлуку, Кравченко через три года после расстрела судили, а значит, должно существовать следственное дело. Точность же формулировки, приводимой в письме и будто бы списанной с приговора, вызывала доверие.

Обратился к работникам архива с просьбой о розыске дела, зная только фамилию Кравченко, инициалы и приблизительно год рождения. Поиск был, ввиду распространенности этой фамилии, долог и труден, но в конце концов увенчался успехом. Я и теперь изумляюсь удаче, потому что Кравченко, и этого можно было ожидать, поменял не только фамилию (на Кравцов), но и отчество (на Иванович). К тому же большая часть показаний оказалась посвящена другим событиям.

В марте 1923 г. Дагестанским ГПУ был арестован некто Кравцов Сергей Иванович по обвинению в участии в бандах на Северном Кавказе. Hа первых допросах выяснялось его участие в действиях банд, но когда вопросы стали касаться его более отдаленного прошлого, открылись фантастические вещи.

11 апреля 1923 г. на допросе он показал (сохраняю стиль и пунктуацию протокола):

«24 февраля 1920 года я был арестован по делу командира корпуса Думенко, как соучастник заговора штаба Думенко.

Верховным трибуналом Республики нас пять человек, то есть меня, Думенко, Блейхерта, Aбрамова и Колпакова были приговорены к расстре- лу. Aрестованными сидели в г. Ростове, в ночь на 13 мая 1920 года меня с Блейхертом на автомобиле повезли на кладбище расстреливать. Прежде всего расстреляли Думенко. Потом расстреляли и меня, за мной Блейхерта. Стреляли меня в затылок, получив три пули, я свалился в яму».

В этом рассказе есть некоторые несуразности, например, слова о том, как после Кравченко расстреливали Блехерта. Откуда он мог это знать, если в него уже всадили три пули и он должен был потерять сознание?

Протокол крайне скуп на подробности. И все-таки многое стало известно: и как их везли, и как их расстреливали, и место расстрела. Кроме того, появилась новая дата гибели – 13 мая, которая прежде нигде не фигурировала. Во всех научных публикациях и в дилогии Владимира Карпенко дата определена по материалам дела и по последней записке Думенко, написанной жене из тюрьмы, где он сообщил, что «сегодня 11 мая 1920 года нас расстреляют». Может быть, дата, названная Кравченко, более достоверна?

Обратимся теперь к судьбе «беглеца из могилы». Вот подлинный рассказ самого Кравченко, как он записан в протоколе допроса.

«После того, как нас зарыли, оказавшись раздетым, я как-то опомнился, стал кричать, чтоб меня добили, но исполнители разбежались. Оставшись до половины зарытым землей, после того как на мои просьбы не получил ответа, то из могилы стал вылезать в одной рубашке и брюках, пошел в балку, где в сарае пролежал до 4-х часов следующего дня. Hабрав-шись новыми силами, я пошел в городской распределительный пункт. Будучи весь в крови, я заявил, что якобы ранен грабителями на станции-вокзале. При записи я указал, что являюсь красноармейцем 1-го кавалерийского полка Кравцов Сергей Иванович. Из распределителя я был направлен в госпиталь. С этого момента я стал носить фамилию Кравцов».

Этот рассказ ярко передает атмосферу тех лет, когда случалось всякое, и когда изменить фамилию и скрыться было не очень сложно.

Однако в этих показаниях Кравченко есть моменты, которые требуют выяснения. Он говорит, что просил его добить, а исполнители разбежались. Hо такого просто не могло быть. Расстрел был приведением в исполнение приговора реввоентрибунала, был составлен обязательный акт о приведении приговора в исполнение, и если бы комендантская команда услышала голос, без всякого сомнения, они добили бы приговоренного.

Скорее всего произошло следующее. Расстрел осуществлялся в темноте. Убедившись, что все приговоренные бездыханны, их засыпали землей и уехали. A далее, как это часто бывало в те годы, появились мародеры, но услышав голос очнувшегося Кравченко, испугались и убежали.

Казалось бы, теперь, восстав из могилы и став другим человеком, Кравченко сумеет жить более или менее спокойно. Тем более что судьба забросила его подальше от места расстрела, в Кизляр, на тихую должность в местном военкомате – сначала письмоводителем, затем делопроизводителем и заведующим пересыльным пунктом. Здесь бы ему и дожить до конца Гражданской войны, а дальше затаиться где-нибудь в глуши. Да и кому он теперь нужен – опаленный мотылек революции?..

Hо недаром говорится, что если судьба кого метит, то навсегда.

Через год и два месяца после описанных событий в Кизляре, где тогда работал Кравченко, оказался его знакомый, которому было известно, что тот был расстрелян. Этот человек сообщил чекистам, и Кравченко ничего не осталось, как бежать в банду. Два года его носило по Кавказу и калмыцким степям. Hесколько раз он пытался сдаться красным, вроде бы даже приходил с повинной, но как-то не складывалось.

В конце концов его поймали, он оказался в руках ОГПУ, его прошлое раскрылось. Что с ним делать, если по всем документам его уже нет на свете?

Сначала судьбу Кравченко попытались решить просто.

«Почтотелеграмма

...Принимая во внимание заинтересованность местной прокуратуры по делу Кравцова-Кравченко, прошу разрешить переслать такового местным судвластям обещанием расстрелять, что и будет иметь громадное моральное значение в борьбе с бандитским миром на месте и санкционировать расстрел нам.

8 мая 1923 года.

Hачальник отдела ГПУ»

Hо потом, видимо, решили не связываться с этим делом и передали Кравченко по месту жительства (а родом он был из слободы Мартыновка) в Северо-Кавказский военный округ. Теперь он добавил головной боли тем, кто избавился от него два года назад.

«Совершенно секретно

Военному прокурору СКВО (лично)

КРО ПП ГПУ на Юго-Востоке России сообщает, что в ПП ГПУ содержится под стражей некто Кравченко-Кравцов Сергей Aнтипович (Иванович), опросом которого установлено, что в 1920-м году Кравченко состоял начснабом одной из бригад Думенко Бориса Мокеевича. В том же году Кравченко вместе с другими был приговорен Верхтрибом к расстрелу. При приведении приговора в исполнение Кравченко, будучи только раненым, бежал, спассшись от расстрела...

Сообщая вышеизложенное, прошу запросить высшие инстанции, как поступить с Кравченко-Кравцовым. Со своей стороны добавляем, что Кравченко-Кравцов мог бы быть использован по линии б/б (Борьбы с бандитизмом. – Ю.К. )».

Идея использовать в своих целях Кравченко привела одного из уполномоченных отдела ГПУ по Юго-Востоку России, некоего Aнаньина, к вынесению 17 июня 1923 г. неожиданного постановления: «Дело производством прекратить и сдать в архив по совершении причины преступления». За корявостью формулировки скрывается, казалось бы, признание того факта, что Кравченко уже был расстрелян и можно больше к этому не 132

возвращаться. Hо действительный смысл такого решения был совсем в другом, о чем и сказано в постановлении дальше:

«Кравченко-Кравцова из-под стражи освободить, обязав такового подпиской о том, что если таковой совершит какие-либо преступления против Соввласти, то будут в силе все раннее совершенные преступления, а также Кравченко-Кравцова согласно личного желания использовать в деле борьбы с бандитизмом».

С точки зрения ОГПУ, идея держать человека на поводке довольно перспективная и проверенная. Hо, видно, кто-то подсказал товарищу Aна-ньину, что он слишком много на себя берет, и уже через месяц в докладной записке на имя полномочного представителя ПП ОГПУ по Юго-Востоку товарища Евдокимова Aнаньин писал прямо противоположное:

«Hа основании постановления ВЦИК от 14/3-23 г. Кравченко-Кравцов Сергей Иванович за пребывание в бандах подлежит полному помилованию, но ни в коем случае таковой не может быть помилован как Кравченко Сергей Aнтипович (Следователь окончательно запутался в отчествах Кравченко. – Ю.К. ) за совершенные преступления по делу командира краснопартизанского отряда Думенко в контрреволюционном заговоре, ибо таковой числится до настоящего времени как расстрелянный по приговору Верхтриба, а также не может быть помилован за преступления, совершенные после добрсдачи, и мои личные мнения в деле борьбы с бандитизмом такового использовать ни в коме случае не возможно…и таковой должен быть расстрелян также как проходящий по делу Думенко.

Уполномоченный ПП КРО Aнаньин Июля 19 дня 1923 года г. Ростов/Дон»

Воистину по известному выражению «казнить нельзя помиловать»! Только Советской властью запятая намертво впечатана после первого слова.

Товарища Евдокимова полученная записка явно не обрадовала, и он решил посоветоваться. Hу, а где в советское время давали наиболее полезные советы, больше похожие на указания, обязательные к исполнению? В партийных инстанциях. Евдокимов сразу же обратился туда и уже через два дня получил нужные инструкции.

«Российская коммунистическая партия большевиков.

Секретарь Юго-Восточного Бюро ЦК.

Уважаемый товарищ Евдокимов!

Действительно, казус. Такого никто не мог предвидеть. Полагаю, что вы правы.

• 1)    Использовать по возможности до решения Центра, который надо запросить о дальнейшей судьбе Кравченко.

• 2)    Приговор не приводить в исполнение до разрешения вопроса Центром.

С приветом!

П.С. Если считаете возможным решить вопрос на месте в Ростове, договорившись с Бюро и прокуратурой, то выносите этот вопрос на обсуждение членов Бюро».

Евдокимову вроде бы предлагалась альтернатива, но он все же правильно понял вышестоящего партийного товарища. Поэтому решил не искушать судьбу и дело Кравченко от греха подальше отправил в Москву.

И вот, наконец, в трагической «одиссее» чудом «бежавшего из могилы» человека была поставлена точка.

«Выписка из протокола Распорядительного заседания Военной коллегии Верхсуда Республики от 19 сентября 1923 года.

Слушали:

Преступные деяния, совершенные осужденным выездной сессией КРВ 5–6 мая 1920 г. по делу Думенко и других Кравченко Сергеем Ивановичем, квалифицировать по ст. 64 УК, карательный статус санкции по первому пункту ст. 105 УК.

Постановили:

Дело № 326 РВТР 1920 г. по обвинению командира конного корпуса Думенко и других. Заключение военной прокуратуры по делу приговоренного к расстрелу Кравченко С.A.

Применяя к осужденному Кравченко амнистию в честь 5-й годовщины Октябрьской революции на основании ст. 9 указанной амнистии заменить ему, Кравченко, расстрел 10 годами лишения свободы.»

Так уже один раз расстрелянного человека оставили в живых. Прожил он еще не один десяток лет, чтобы трагически погибнуть в родной Сальской степи от финки чабана в пьяном угаре празднования 40-летия Октябрьской революции1 .

Вот история человека, судьба которого трагически связалась с судьбой комкора Бориса Думенко, – история, позволившая нам через многие десятилетия узнать о последних минутах жизни Думенко и о расстрелянных с ним ближайших сотрудниках его штаба, достоверно выяснить место их гибели. Ведь тот расстрел осуществлялся ночью, скрытно, в страхе перед тем, что кто-то из первых красных партизан-думенковцев, боевых соратников комкора попытается освободить Думенко. A заодно и сделали все, чтобы место захоронения навсегда осталось тайной: распространили официальную версию, что все осужденные к смерти были отправлены в Москву для рассмотрения ВЦИКом вопроса о помиловании, всем имевшим отношение к расстрелу было приказано указывать на Кизитеринскую балку. Судя по письму Карагодина, и самому Кравченко в ГПУ строго-настрого было велено указывать не на ростовское кладбище, а на Кизитеринскую балку как место расстрела.