"Тем не менее дим идет": выписки из статьи М. Куторги в рукописях Ф. М. Достоевского

П ублицистика Ф. М. Достоевского вбирает в себя многочисленные журналистские жанры, в том числе — жанр политического обозрения.

Редакторский и авторский опыт работы по освещению международных событий, полученный в журналах «Время» и «Эпоха» [Нечаева, 1972, 1975], еженедельнике «Гражданин» [Викторович], в наибольшей степени сформировал отличительную манеру Достоевского, в основе которой была «своя концепция мировой истории и европейской политики, свое понимание причин и свои оценки событий, которых нет ни у кого из обозревателей» [Захаров, 2021: 55]. Глубина анализа современных писателю внутрироссий-ских и международных событий обеспечивалась не только прочтением большого объема столичной, провинциальной и иностранной прессы, но и частыми обращениями к примерам далекой и близкой истории.

Так, сохранившиеся рукописи Достоевского содержат свидетельства интереса писателя к античной истории. Одним из таких свидетельств являются неоднократные обращения к статье известного русского антикове-да М. С. Куторги «Борьба димократии с аристократией в древних эллинских республиках пред персидскими войнами», опубликованной в ноябрьском выпуске «Русского Вестника» за 1875 г.¹ Упоминания статьи и выписки из нее связаны с работой над возобновленным «Дневником Писателя»², однако они не становились предметом специального исследования, хотя при публикациях рабочих материалов в отдельном издании [ ЛН : 480, 482] и в составе полного собрания сочинений³ к ним был сделан фактологический комментарий. Между тем статья оказала определенное влияние на формирование некоторых развиваемых в «Дневнике Писателя» мыслей.

Статья М. Куторги несколько раз упоминается Достоевским в рабочих материалах к январскому номеру «Дневника Писателя» за 1876 г. Достоевскому было свойственно вести записи одновременно на отдельных листах и в тетрадях, которые не всегда заполнялись писателем последовательно. В рассматриваемом нами случае упоминания статьи М. Куторги находятся в тематических набросках к «Дневнику Писателя» на отдельном листе (ОР РГБ. Ф. 93.I.2.11/2) и в потоке записей рабочей тетради 1875–1876 гг. (РГАЛИ. Ф. 212.1.15)4. Сохранившийся комплекс рукописей не всегда позволяет определить хронологию записей. Внутренние даты (указание на номера прочитанных газет и журналов), обрамляющие упоминания статьи в тетради, варьируются между 15/17 и 24/25 декабря 1875 г. В набросках на отдельном листе нет внутренних дат и указаний на конкретные периодические издания, хотя один из пунктов намечаемой структуры «Дневника Писателя» назван «Слышанное и прочитанное». По содержанию фиксируемые на листе темы соотносятся с записями в рабочей тетради: роман «Дым» И. С. Тургенева, памятник Александру I и Н. Карамзину в Симбирске, суд над купцом Овсянниковым. Упоминание статьи Куторги находится на обороте второго листа:

« Китай, Японія —

Все это фантастично Но и въ Европѣ

Глубокая тишина царствовала { Европа } Когда Фридрихъ великій

И такъ война … Стары < ¿ >. Папа . — Франція и 8 милліоновъ, раздроблен < ная > собствен < ность >, они не уступятъ { Прочтите о димѣ Куторги .}

И такъ война, я незнаю, въ нашъ вѣкъ война все же лучше —

Березинъ » (ОР РГБ. Ф. 93.І.2.11/2. Л. 2 об.) ⁵ .

Характер записи « Прочтите о димѣ Куторги » свидетельствует, что она была вписана: во-первых, промежуток между строками меньше, чем в обрамляющем запись тексте, во-вторых, по содержанию запись вклинивается в ряд мыслей, обращенных к теме войны.

Илл. 1. Фрагмент рукописи с набросками к «Дневнику Писателя» 1876 г. (ОР РГБ. Ф. 93.І.2.11/2. Л. 2 об.)

Fig. 1. A fragment of the manuscript with sketches for “A Writer’s Diary” 1876

Отметим, что в первой публикации данного отрывка при его расшифровке были допущены некоторые неточности, в т. ч. — в интересующей нас фразе, принявшей вид: «прочитать о диме Куторги» (Д30; т. 22: 142; выделено нами. — А. С.). Из такого ошибочного прочтения вытекала возможность рассматривать фразу в качестве пометы для себя: как намерение познакомиться с еще не прочитанной статьей — между тем перед нами фрагмент диалога с будущим читателем, которого Достоевский отсылает к уже известной ему статье. Помимо собственно графического рисунка слова, можно привести еще несколько аргументов, опровергающих такую первоначальную расшифровку.

Во-первых, термин дим — авторский: так Куторга трактовал греческое понятие δῆμος. В традиционной практике русской исторической науки XIX в. δῆμος передавался как « демос » или « дем »: в справочных, учебных и историографических изданиях по антиковедению общепринятым являлся вариант «демос» или его дословный перевод на русский язык — «народ». Ученый-антиковед, Куторга большое внимание уделял терминологии и требовал, чтобы она соответствовала духу и ментальности народа⁶, поэтому при передаче греческих понятий часто прибегал к рейхлиновой огласовке⁷ или подбирал соответствующие аналоги в русском языке. Слова дим , димократия — его принципиальная терминологическая установка, которую он декларирует в самом начале статьи, делая примечание к ее заголовку:

«Употребляя слово димократія, вмѣсто вообще принятаго въ наше время слова демократія, мы не имѣли въ виду рейхлинскаго и русскаго про-изношенія греческихъ словъ, а желали указать на совершенное, по своему существу, различіе между древнею димократіей и новѣйшею демократіей, между коими нѣтъ сходства и ничего общаго» (С. 5).

В выписках из статьи и рассуждениях о ней Достоевский сохраняет это авторское написание слов дим , димократия , что, кстати, трактовалось первыми публикаторами как описка и подвергалось корректорской правке⁸. Между тем в последующих обращениях к фактам афинской истории писатель использует уже ставший традиционным термин демос .

Во-вторых, содержательное наполнение данного листа перекликается с записями в рабочей тетради о заинтересовавших Достоевского событиях, освещаемых столичной и провинциальной прессой в конце декабря 1875 — начале января 1876 г. Так, запись выше «Павлуша хватается за ножъ»9 отражает публикацию о грабеже в Умани газеты «Голос» от 25 декабря 1875 г., а фразы «Ломка вагоновъ ~ Вагоны съ рекрутами»10 отсылают к ряду статей: «Гражданин» № 1 за 1876 г., «Голос» от 9 января 1876 г., «Московские Ведомости» от 10 января 1876 г. Это дает возможность утверждать, что записи на листе сделаны не ранее января 1876 г. Между тем первые выписки из статьи Куторги в рабочей тетради относятся к более раннему периоду — двадцатым числам декабря 1875 г.

Первое (ошибочное) упоминание ноябрьского выпуска «Русского Вестника» сделано в начале ноября 1875 г.:

« Графъ Толстой. Письмо Тургенева Ноябрск < ая > Книжка Русскаго Вѣст-ника — ( Смот < ри > Русскiй Мiръ № 216. )» (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 4 об.).

Комментаторы Полного собрания сочинений отмечают, что здесь идет речь о ноябрьском выпуске «Вестника Европы», а ноябрьскую книжку «Русского Вестника» Достоевский «читал много позже»11. Описка может быть объяснена тем, что предшествующая запись в тетради касается В. Г. Авсеенко, полемику с которым Достоевский включил в апрельский выпуск «Дневника Писателя» за 1876 г.: в «Русском Вестнике» публиковался роман Авсеенко «Млечный путь», к первой книге которого, вышедшей в октябрьском номере журнала12, и отсылают некоторые фразы записи13.

Непосредственное обращение Достоевского к ноябрьскому выпуску «Русского Вестника» происходит именно в связи со статьей М. Куторги:

« Русскiй Вѣстникъ. Ноябрь. 75. Борьба дима съ аристократiей. Слова Платона о тираннахъ . { Тираны происходятъ изъ димократ [ овъ ]{ iи }.} ( Стран. 13 ). NB. Это свѣжiе люди; это первое наблюденiе надъ человѣкомъ въ обществѣ » (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 13 об. ¹⁴ ).

Илл. 2. Фрагмент страницы записной тетради 1875–1876 гг. (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 13 об.)

Fig. 2. Page fragment from Dostoevsky’s 1875–1876 workbook

Характер записи (значительно меньший промежуток между обрамляющими строками) указывает, что слова « Тираны происходятъ изъ димо-кратовъ » вписаны Достоевским позднее: видимо, потребовалась уточненная выписка из того места статьи, которое сначала было отмечено лишь указанием страницы. Писателя привлекают слова Платона, приводимые Куторгой:

«“Тираннія, говоритъ Платонъ, выходитъ только изъ димократіи, а не изъ какого-либо другаго правительства, ибо крайняя вольность перерождается въ сильнѣйшее и необузданное рабство”» ¹⁵ (С. 12–13).

Рассуждения Платона становятся для Куторги одним из доводов к следующей оценке условий для появления тирании: «Какія бы однако они (тираны. — А. С .) ни употребляли средства для пріобрѣтенія власти и какимъ бы путемъ ни шли они, ихъ возвышеніе становилось возможнымъ только при пробужденіи дима и при его требованіи равноправности съ господ-ствовашими надъ ними аристократами; а потому всѣ замышлявшіе тираннію: цари, правители и димагоги, прикрывались личиною какъ бы защиты дима или возвращенія нѣкогда ему принадлежавшихъ правъ и только отнятыхъ его притѣснителями» (С. 13–14).

Куторга раскрывает социальный аспект исторического процесса. Стремление народа / демоса избавиться от власти правящего сословия приводит к мнимой свободе: место свергнутого правителя занимает тиран, в понимании греков — правитель, пришедший к власти незаконным путем, правящий в обстановке произвола и насилия и использующий свою власть «в собственных, эгоистических целях» [Фролов: 65]. Таким образом, тирания — «несправедливое правление одного лица, власть которого была получена незаконным путем и осуществлялась в его интересах» [Павлов: 27].

Между тем наблюдение Платона — наблюдение в том числе и над психологией поведения. И Достоевского, художественный метод которого немыслим без погружения во внутренний мир героев, привлекает это наблюдение над человеком. Среди античных политических философов именно Платон особое внимание уделил нравственной характеристике тирании. В диалоге «Государство» философ устами Сократа описывает этапы формирования тиранической личности, факторы, способствующие возвышению тирана, обстоятельства, в которых тот правит. По Платону, душа тирана «преисполнена рабством и низостью, те же ее части, которые были наиболее порядочными, находятся в подчинении, а господствует лишь малая ее часть, самая порочная и неистовая»16 (577 d).

Сделанная Достоевским запись не является точной выпиской: передавая суть политического процесса, он заменяет отвлеченные существительные «тирания» и «димократия» существительными «тираны» и «демократы». Такая замена обусловлена, на наш взгляд, тем, что платоновский тезис, заинтересовавший писателя, осмысливается им через аргументацию Куторги, который точно обозначил лиц, тяготеющих к тирании (цари, правители, димагоги).

Формулировка « Это свѣжiе люди; это первое наблюденiе надъ человѣкомъ въ обществѣ » отражает характер дальнейших размышлений Достоевского, являющихся оценкой событий близкой и далекой истории (Парижская коммуна, восстание декабристов, дело Овсянникова).

При первом обращении к статье Куторги Достоевского привлекает определение сущности древнегреческой тирании — захват власти под предлогом борьбы за интересы народа. Некоторая смысловая параллель обнаруживается на следующей странице, где Достоевский обращается к теме захвата власти на примере декабристского восстания: « 14 ^е Декабря было дикимъ дѣломъ, Западническою продѣлкою, зачѣмъ мы не лорды? » (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 14 об.). Задавая вопрос « Освободили-ли бы Декабристы народъ? », Достоевский отвечает: « Безъ сомнѣнiя нѣтъ. Они исчезли-бы, непродержавшись и двухъ-трехъ дней, Михаилу, Константину, стоило показаться въ Москвѣ, гдѣ угодно и все бы повалило за ними » (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 14 об.). Пример русской истории показывает, что фигура русского царя является стабилизирующим фактором в период общественно-политических волнений.

Спустя несколько дней Достоевский возвращается к статье, делая из нее вторую выписку, содержание которой свидетельствует об интересе писателя к природе бытовавших в Древней Греции способов правления и к реформам Солона.

Выписка касается рассуждений Аристотеля об «уклонениях» от «правильных правительств». Куторга отмечает: «Правильными правительствами онъ (Аристотель. — А. С .) признаетъ только три: василію (ἡ βασιλεία, то-есть царская власть), артистократію и политію, но каждое изъ нихъ испытываетъ, по его словамъ, уклоненіе или порчу» (С. 44). Монархия (ἡ μοναρχία — правление одного человека), по Аристотелю, — форма государственного управления, одним из видов которого является правление царя (ὁ βασιλεύς) — важнейшей и первой должности, унаследованной от отцов¹⁷. Для самого Аристотеля ἡ βασιλεία — реалии далекого прошлого

Афинского государства и архаичный рудимент в государственном устройстве некоторых греческих колоний. В «Политике», во вводных замечаниях о природе государства, Аристотель пишет: «διὸ καὶ τὸ πρῶτον ἐβασιλεύοντο αἱ πόλεις, καὶ νῦν ἔτι τὰ ἔθνη·ἐκ βασιλευομένων γὰρ συνῆλθον·πᾶσα γὰρ οἰκία βασιλεύεται ὑπὸ τοῦ πρεσβυτάτου, ὥστε καὶ αἱ ἀποικίαι, διὰ τὴν συγγένειαν» (I, 1252 b) (Вот почему вначале полисы возглавлялись царями, как и сейчас еще (возглавляются) негреческие племена, ведь они образовались из подчиненных царю: ведь всякое домохозяйство управляется старшим, так же как и колонии (управляются) через родственную связь)18.

Более подробно эволюция афинской государственности была рассмотрена Аристотелем в трактате «Афинская полития»: по замечанию В. П. Бузе-скула, этот трактат не знает «какого-либо переворота, формальной отмены царской власти <…>. Мы видим тут не революцию, а эволюцию. Падение монархии и переход к аристократии совершается медленно, с замечательною последовательностью» [Бузескул: 224]. Но «Афинская полития» не могла быть использована в исследованиях Куторги, так как была введена в научный оборот только в 1892 г.19

Вернемся к выписке и сравним запись в тетради Достоевского с текстом статьи:

Аристотель. Русск < ій > Вѣстн < икъ >. Статья Куторги. Ноябрь :

« Тираннiя, есть Монархiя, имѣющая въ виду только пользу [ ( ] Монарха, ( въ противоположность Монархiи имѣющей въ виду пользу всеобщую ), олига < р > хiя есть правленiе <В рукописи: правленія. — А. С.> имѣющее въ виду лишь пользу бо-гатыхъ ( въ противуположность правленiя аристократовъ, въ смыслѣ лучшихъ людей ) и наконецъ димократiя есть правленiе, имѣющее въ виду лишь пользу неимущихъ, ([ въ противуполо ] { политія }) объ общественной же пользѣ не заботится никто изъ нихъ ).

Смотри заложенныя страницы въ ста-тьѣ (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 16 об.)

«…тираннія есть монархія имѣющая въ виду только пользу монарха, олигархія пользу богатыхъ, а димократія пользу неимущихъ; объ общественной же пользѣ не заботится никто изъ нихъ» (С. 44)

Достоевский комментирует тезисы Аристотеля, в скобках приводя свои разъяснения. Так, в монархии (отметим, что у Достоевского это слово пишется с заглавной буквы) писатель выделяет «всеобщую пользу». Как было отмечено выше, Куторга не останавливается на характеристике царской власти в Древней Греции, ограничиваясь лишь несколькими ее упоминаниями, поэтому можно предположить, что классификация Аристотеля привлекла внимание Достоевского в том числе в связи с монархическими убеждениями писателя. Тем более что следующие свои историософские рассуждения Достоевский выстраивает в логике и понятиях аристотелевской «Политики»: « У насъ никогда Монархiя не можетъ быть тиранiей въ идеалѣ — а лишь въ уклоненiи » (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 17). Оценка Аристотелем монархии как правильной власти и тирании как уклонения от этой власти находит для Достоевского подтверждение на русской почве — именно русская («отеческая») монархия не может перерастать (уклоняться) в тиранию. Этому способствуют два фактора — православная вера и значимость для народа фигуры царя:

« Народъ обладаетъ двумя идеями непосредственно:

1) Православiемъ и 2) Монарха, никогда не считаетъ тиранномъ, наиболѣе свободы. Онъ не понимаетъ какъ Монархъ можетъ его бояться, а поэтому не дать ему всей возможной гражданской свободы» (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 17 об.).

Монархизм Достоевского получил неоднозначную оценку со стороны как современников писателя, так и его исследователей. Либерально-демократическая и советская критика упрекала Достоевского за консерватизм [Фридлендер: 48] и реакционизм [Черепнин: 157], определяла его монархизм как патриархальный [Гроссман: 57] и утопический [Иванов: 333]. Однако Достоевский как мыслитель понимал всю сложность и многогранность русского самодержавия, а как духовный мыслитель был убежден в его религиозно-нравственной природе. Поэтому в идее русского народа, по Достоевскому, православие — на первом месте, фигура царя — на втором.

Тему монархии, русского самодержавия, как «важнейшей, даже единственной, движущей российской силы истории» [Багдасарян: 11], Достоевский продолжит в записной тетради 1876–1878 гг.: « О Самодержавiи какъ о причинѣ всѣхъ свободъ Россiи. (NB. Тутъ-то разница во взглядахъ русскихъ иностранцевъ и русскихъ — русскихъ. По иностранному тиранiя, по русски — источникъ всѣхъ свободъ » (РГАЛИ. Ф. 212.1.16. С. 127). Заложенная античной политической философией отрицательная оценка тирании заимствуется западной философской мыслью, но во многом слепо — монархическая форма тиранического правления в глазах современных писателю демократических деятелей уравнивает монархию и тиранию, в то время как античная традиция утверждает изначальную «правильность» монархии.

Однако, утверждая эту правильность, Платон и Аристотель предлагают новый вид идеального государства и идеальной власти. Достоевский же рассуждает о власти органической, политическая сила которой обусловлена духовной идеей — православием. По замечанию В. Н. Захарова, «проект Православной империи стал апофеозом развития монархической идеи писателя, в которой Россия является защитницей и покровительницей, но не владычицей других народов. Православие является сущностью исторического мифа и имперской идеи Достоевского» [Захаров, 2020: 50].

Олигархию вслед за Аристотелем Достоевский противопоставляет аристократии, подчеркивая этимологию термина: аристократ — лучший . Ку-торга переводит ἡ ἀριστοκρατία — «преобладаніе доблестныхъ» (С. 45) и подробно останавливается на анализе сущности аристократического правления, указывая, в частности: «Отличіе артистократіи состояло въ полномъ равенствѣ всѣхъ ея членовъ, которые принадлежали къ древнѣйшимъ семействамъ, возвышались своимъ образованіемъ и своими подвигами, и соединивъ въ себѣ нравственное и политическое превосходство получили названіе знатныхъ, или, какъ говорили Эллины, прекрасныхъ и до-брыхъ, еще вѣрнѣе: прекрасно-добрыхъ, καλοὶ κἀγαθοί» (С. 45). По мнению русского историографа, вековой опыт правления и превосходное образование афинских аристократов помогли им удержать общественное влияние и власть даже в условиях нарождавшейся и набиравшей силу димократии: признав права дима, они учредили димократическую гражданскую общину — политию.

В выписке Достоевский отказался от противопоставления димократии и политии, хотя это намерение у него было: после « неимущихъ » было начато « въ противуполо », рядом с которым сохранилось вписанное « политія »²⁰:

Илл. 3. Фрагмент страницы записной тетради 1875–1876 гг. (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 16 об.)

Fig. 3. Page fragment from Dostoevsky’s 1875–1876 workbook

Полития (ἡ πολιτεία), по Аристотелю, — оптимальная форма правления, представляющая собой умеренную республику. Самобытный взгляд Кутор-ги на далекую историю Греции порождает концепцию политии, трактующую «афинскую демократию сквозь призму отечественных, привычных представлений о самоуправлении <…> и гражданственности, приоритете общественных начал перед частными» [Георгиев: 215]. Полития, по Куторге, — гражданская община, в которой эллины выработали две идеи, составляющие их величие и неоспоримую собственность: идею свободы гражданина и идею свободы мысли. Именно этот тезис историк декларирует в начале статьи «Борьба димократии с аристократией…»:

«Эти идеи могли родиться и поступить въ сознаніе гражданъ только потому что согласовались и поддерживались установившимся въ Греціи въ эти два вѣка образомъ правленія, который Аристотель называетъ политіею (ἡ πολιτεία), или общиною гражданъ (ἡ κοινωνία τῶν πολιτῶν) и который спо-собствовалъ самодѣятельности человѣка и постоянно возбуждалъ ее» (С. 6).

Вписанное Достоевским « политія » дает возможность предположить, что писателя могла заинтересовать концепция политии как оптимального устроения государства: аристотелевская триада «правильных правительств» (монархия / аристократия / полития), заданная афинским философом в хронологическом порядке — от самой ранней к самой современной (и оптимальной), повторяется Достоевским. Но русский писатель критически осмысливает эту триаду. Смысловое зерно выписки заключено в последних скобках и совпадает со словами Аристотеля — « объ общественной же пользѣ не заботится никто изъ нихъ ». Таким образом, важным критерием в оценке власти является общественная польза — польза народа. Именно этот критерий Достоевский вписывает в определение монархии, своим комментарием привнося в аристотелевскую триаду новый принцип: распределение «правильных правительств» не по хронологии — от древних к новым, а по «правильности» — от самой правильной к менее правильной.

Далее писатель проводит параллель с современной ему ситуацией в России:

« Между тѣмъ наши западники ( Незнакомецъ, Тургеневъ, Журналистъ ) и проч. Говорятъ и увѣряютъ что стоятъ за народъ, и когда [ народъ ] гово-р [ и ]{ я } тъ [ чт ]{ и } мъ что народъ не можетъ быть безъ личности, а вы-де отвергаете всѣ наши народныя начала и смѣетесь надъ ними, то они сердятся и говорятъ что они истинные народники, но съ тѣмъ только чтобъ этотъ народъ не имѣлъ ничего своего. Но они ошибаются, ибо они не народники, а лишь аристократы и барчуки » (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 17–17 об.) ²¹ .

«Польза», по Достоевскому, — категория, выходящая за рамки политики и экономики. Непреходящими элементами «пользы» являются этическая, нравственная, религиозная составляющие: благо не может быть насильно навязано народу, не может противоречить укорененным в народе традициям и вере.

Ход развиваемой мысли вновь обращается к античности:

« Солонъ измельчилъ земельную собственность въ Афинахъ закономъ, за-претившимъ скупать землю безпредѣльно въ одни руки » (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 17 об.).

Достоевский опирается на статью Куторги, который описал меры, предпринятые афинским законодателем для установления мира в республике и для смягчения противоборства аристократии и дима, и проводит параллель между реформами Солона и постановлениями национального конвента Франции времен Первой республики:

« Конвентъ во Францiи раздробилъ крупную собственность эмигран-товъ и Церкви на [ учас ] мелкiе участки и сталъ продавать въ виду безпре-рывнаго тогдашняго финансового кризиса Францiи. Мѣра эта обогатила Францiю и дала ей возможность черезъ 80 лѣтъ уплатить 5 мильардовъ. Но способствовавъ временному благосостоянiю мѣра эта на страшно долгое время парализовала стремленiя демократическiя и раздавила Революцiю въ самомъ корнѣ, чего разумѣется нехотѣли революцiонеры, но такъ вышло, ибо безмѣрно умножилась армiя собственниковъ и наступило безграничное владычество буржуазiи, перваго врага демоса. Безъ этой мѣры не удержалась бы буржуазiя ни за что столь долго во главѣ Францiи . { Ну вслѣдствiе того ожесточила и ди < мъ > .} Тѣмъ не менѣе димъ идетъ , онъ не раздавленъ и кончитъ тѣмъ что { все и } побѣдитъ, и если буржуа не усту-пятъ вòвремя, то произойдутъ ожесточенныя дѣла. Но они не уступятъ вòвремя { даже совсѣмъ никогда ничего не уступятъ } и вотъ что ожидаютъ Францiю … Францiю ли только? » (РГАЛИ. Ф. 212.1.15. Л. 17 об. — 18; выделено нами — А. С . ²² ).

В осмыслении Достоевского античная история перекликается с историей рубежа XVIII–XIX вв.: сходные события писатель характеризует в том числе через терминологию, используя определение дим по отношению к рабочим, ремесленникам, крестьянам Французской республики. Такая историческая параллель явно была навеяна статьей Куторги, с опорой на многочисленные источники объясняющей причины одного из первых политических переворотов в истории Европы, получившего название «борьба димократии с аристократией» и приведшего к победе дима / демоса и установлению равноправной гражданской общины.

Итак, рукописные материалы свидетельствуют, что Достоевский не только прочитал статью М. Куторги «Борьба димократии с аристократией…», но не единожды обращался к ее содержанию во время работы над «Дневником Писателя» в декабре 1875 — январе 1876 г. Можно выделить две темы, заинтересовавшие писателя: природа тирании и экономические реформы Солона. Уже античными авторами (прежде всего — Платоном и Аристотелем) тирания трактовалась как узурпация власти под предлогом блага для народа. Многочисленные факты древнегреческой истории, приводимые Куторгой, подтверждают это. Историографический анализ социально-политических событий античности осмысляется Достоевским в исторической перспективе, в частности, в контексте темы монархии. Самодержавие, органически присущее русской государственности, оберегло русский народ от появления тиранов. Реформы Солона становятся для Достоевского первым примером экономических реформ, задуманных для укрепления государства, но приведших к обострению социального напряжения. Раздробленность афинских землевладений Достоевский сравнивает с раздробленностью современной Франции и, опираясь на афинский опыт, прогнозирует классовые столкновения в Европе. Панславистские установки русского антиковеда и почвеннические взгляды русского писателя определяют широту их взглядов на исторический процесс. Главное сходство историософских размышлений Достоевского и Куторги заключается в том, что они рассматривают исторический процесс не только в ракурсе социальных, политических и экономических явлений, но и в свете нравственных и этических идей.