Теории эпидемий «Чумы» Парацельса: современное состояние исследований

Бесплатный доступ

Позитивистски ориентированная «прогрессистская» историография истории медицины оставила нам в наследство представление о Парацельсе как об одном из великих реформаторов медицинской теории и практики XVI в. - провозвестника современной «науки». Эта модель была подвергнута сокрушительной критике со стороны группы подходов, которые можно назвать интеллектуальной историей медицины. Опираясь на историко-филологические методы работы с текстами и контекстами, ей удалось показать, смысловые лакуны между «парацельсизмом» и собственными учениями швейцарского врача и философа. В русле этих подходов в последние годы наметилась тенденция к более четкому размежеванию теорий эпидемий «чумы» из трактатов Парацельса и псевдо-Парацельсовых произведений. Исследователи указывают на три основные сложности при работе по реконструкции медицинских теорий швейцарца: первая - это его стиль, в котором четкие формулировки и определения чередуются с «непонятными» отсылками, вторая - «непоследовательность» идей и учений, изложенных в разных трактатах, и третья - «неясность» концептуальных оснований его суждений. В статье эти проблемы проиллюстрированы на примере реконструкции некоторых ключевых элементов теории эпидемий «чумы» в трактате «Volumen medicinæ Paramirum» и частично решены методами философской герменевтики. В данном произведении, как и во многих других, Парацельс использует пример «чумы», чтобы разоблачить невежество всех медицинских авторитетов, в частности Галена, Авиценны и их последователей. Однако при этом швейцарец на систематических философских основаниях апроприирует и переопределяет многие конвенциональные медицинские понятия, в частности понятия «чумы» и ее «причин». Суть его альтернативной теории в том, чтобы связать и эпидемии, и все другие болезни с пятью сущностями (entia). Концептуализация «астральной сущности» производится Парацельсом в русле параконсистентной логики с опорой на его учение об отношениях микро- и макрокосма. В приложении дается комментированный перевод нескольких разделов трактата.

Еще

Чума, эпидемии, парацельс, псевдо-парацельс, ens astralis, яд

Короткий адрес: https://sciup.org/147245821

IDR: 147245821   |   DOI: 10.25205/1995-4328-2024-18-2-888-925

Текст научной статьи Теории эпидемий «Чумы» Парацельса: современное состояние исследований

Как справедливо отмечает Томас Рюттен, историография истории медицины конца XIX – начала XX вв. сформировала образ трех наиболее «прогрессивных» врачей раннего Нового времени: Парацельса (с. 1493/4–1541), Андрея Везалия (1514–1564) и Уильяма Гарвея (1578–1657).1 В этом нарративе они предстают основателями трех важнейших для современной медицины «дисциплин» — или точнее было бы сказать «областей знания»: химии, анатомии и физиологии. Их имена стали символом произошедшей между 1530 и 1630 гг. «смены» самих принципов научности, эпистемы в медицине. На место «некритической» и «догматической» веры в медицинские авторитеты античности и основанной на них схоластической учености пришли зачатки «современной» медицины, основанной на экспериментальной и индуктивной науке, а также идее линейного, постоянного и кумулятивного прогресса, обесценивающего традиции. Соответственно, Парацельс, Везалий и Гарвей стали почитаться за противостояние тем авторитетам, которые, по мнению первых исследователей этого периода, стояли на пути «прогресса» в современном смысле этого слова — в частности, Аристотелю, Галену и Гиппократу, а также всем их последователям в раннее Новое время.2 Однако даже поверхностное рассмотрение того, что писали о Парацельсе главные провозвестники «экспериментальной и индуктивной науки» (например, Бэкон), и того, как сам он обращался с наследием античных авторов (например, наличие в корпусе его трудов комментариев на «Афоризмы» Гиппократа) показывает тенденциозность этого взгляда.3

Ситуация может предстать еще более запутанной, если обратиться к конкретным медицинским учениям Парацельса, в частности, к его теории эпидемий «чумы», которая достаточно давно попала в поле зрения иcследовате-лей. В классической работе, посвященной концепции «семян болезни» как

«ранней» версии медицинского учения о контагии и контагиозных заболеваниях, Вивиан Наттон называет Парацельса «единственным новатором среди теоретиков медицины XVI века».4 Поскольку главный тезис исследователя в том, что автор знаменитого трактата De contagione et contagiosis morbis et curatione (О заражении, заразных болезнях и лечении)5 Джироламо Фрака-сторо остался в «классической» парадигме медицинского знания и не может считаться тем, кто повлиял на Коха и Пастера, возникает соблазн воспринимать в таком качестве именно Парацельса. Однако Наттон, не поясняя оснований своей оценки, ссылается не на собственные исследования этого эмблематического автора, а на классическую работу Вальтера Пагеля — вероятно, наиболее влиятельного специалиста по Парацельсу второй половины XX в. Примечательно, что в ней на указанных Наттоном страницах мы нигде не найдем столь высокой оценки самим Пагелем Парацельсова «антропоцентрического» учения о чуме.6 Напротив, многие «благочестивые» протестантские элементы медицинских концепций Парацельса, которые обсуждаются в монографии, Наттон едва ли мог признать «вкладом» швейцарца в медицинское знание на его пути к современному состоянию: например, представление о том, что «греховное воображение» людей может естественным образом «влиять» на небо, вызывая в ответ эпидемии в качестве «Божьей кары».7

Композиционно раздел «Парацельс о чуме» в монографии Пагеля выглядит достаточно причудливо: он начинается с утверждения о влиянии на швейцарца «медицинского учения» флорентийского философа-платоника XV в. Марсилио Фичино, которое нельзя назвать всесторонне изученным и ясным, а заканчивается восхвалением Яна ван Гельмонта (1580–1644), чья научная терминология, по мнению исследователя, намного превосходит «темный язык» Парацельса.8 Внутри этого раздела есть подраздел с тем же названием, начинающийся с пересказа «аккуратного обобщения» «пара-цельсианских идей о чуме» Матвеем Унцером (Matthias Untzer) в трактате 1615 г.9 При этом он сразу же характеризуется Пагелем как «не очень оригинальное» изложение галеновских и «герметических» взглядов на данную болезнь. К последним относится представление о «чуме» как заболевании, «происходящем от звезд, огненном и заразном». Из текста следует, что Унцер излагает «миазматическую» теорию заражения чумой: посредством ядовитого пара болезнь проникает в тело через поры и естественные проходы и поражает в нем, прежде всего, места сосредоточения «духов» — сердце и голову. Хотя при описании «природы» ядовитого пара и его вредоносного воздействия Унцер отсылает к Парацельсовому учению о tria prima (сере, ртути и соли), «миазматическая» эпидемиология, опиравшаяся на авторитет Галена, по моему мнению, не могла быть частью аутентичных представлений Парацельса о «чуме». Далее Пагель цитирует и собственные произведения Парацельса, как если бы изложенная в них теория оставалась в существенных чертах одной и той же, и предлагает ее схематичное изображение.10 В заключении подраздела «Парацельс о чуме» Пагель говорит, что швейцарец в своем учении об эпидемиях «чумы» «сохранил кое-какой галеновский материал» и в значительной степени развил «химическую теорию Фичино» — оба утверждения представляются мне ошибочными. Критика Галена и гале-низма является одной из наиболее устойчивых черт риторики Парацельса: если он и использовал понятия, восходящие к античному врачу, то в значительной степени их переопределяя. Выводить же из единичного сравнения «чумного пара» с мышьяком в «Совете, как противостоять чуме» (1481) Фи-чино отдельную теорию, по меньшей мере, было бы поспешно.11 Сама аналогия между процессами в окружающем мире и в человеческом теле также не была изобретением флорентийца.12 Пагель верно уловил, что метафизическое учение Парацельса об отношениях микро- и макрокосма является ключом к пониманию его теории эпидемий, однако само это учение в ренессансном платонизме (Фичино) и у швейцарца формулируется по-разному. Таким образом, наличие обобщающих работ о медико-философских взглядах Парацельса и то, что он обстоятельно вписан в историографию истории медицины, еще не означает, что представления швейцарца об эпидемиях «чумы» получили достаточную исследовательскую разработку.

Из анализа статьи Наттона следует, что важным фактором, влияющим на восприятие Парацельса как реформатора медицины XVI в., являются ссылки на его «учения» в работах по истории медицины, которые специальным образом не посвящены реконструкции его медико-философских теорий. Еще одним показательным примером здесь может служить обстоятельная во многих отношениях статья Эрика Хайнрихса, исследующая историю такого причудливого «средства» для лечения «чумы», как прикладывание гузки петуха или курицы к бубонам.13 Концептуальная рамка работы в данном случае не очень важна, однако стоит отметить, что Парацельс в ней отнюдь не ключевая фигура, а лишь один из врачей, предлагающих способы лечения, которые похожи, по мнению автора, на тот, что исходно попал в его исследовательский фокус. Сначала Хайнрихс упоминает о собственном «средстве» Парацельса из трактата «О чуме, книжица, написанная для города Штерцинга» (Von der Pestilentz, ein Büchlein geschrieben an die Statt Sterzingen). Его суть в том, чтобы класть на опухоли высушенных жаб (krotten): они должны вытянуть «чумной яд» (gift der pestilenz), поскольку «дурное» (bös) стремится к «дурному», а жабы считались ядовитыми созданиями.14 Спустя несколько страниц Хайнрихс пишет о враче из Дессау Мартине Форстере, который в 1614 г. опубликовал собственный трактат о «чуме», содержащий многочисленные свидетельства знакомства с парацельсианской медициной.15 В част- ности, в предпоследней 12-ой главе Форстер предлагает четыре способа лечения с помощью животных и насекомых в соответствии с четырьмя типами недуга: in peste igneo, in peste chaosda, in peste aqueo, in peste terraeno.16 Описание лечения in peste terraeno действительно похоже на приведенное в указанном выше трактате Парацельса, однако есть и отличия. Форстер советует прикладывать не к бубонам, а к пятнам (Flecken) «всех, кто питается ядом и разложившейся пищей, тем, что питает мух, пауков, жаб, змей, комаров и лягушек, потому что все эти животные обладают особой мощной магнитной силой (magnetische Krafft), которая притягивает к ним яд, поскольку они едят яд и могут переваривать его, как любую другую найденную пищу».17 По мнению Хайнрихса, этот пример показывает, как интересующий его способ лечения «продолжал переосмысляться в рамках новых теоретических систем, в том числе и парацельсианских схем (Paracelsian schemes)».18 Хотя подготовленный читатель легко считывает аналогию между предлагаемой «схемой» и имеющим глубокие античные корни учением о четырех элементах, никаких ссылок на развернутое объяснение данной медицинской концепции в работе не дается, как если бы она была сама собой разумеющейся. Как, например, данную классификацию можно соотнести с «Парацельсовой» теорией эпидемий в изложении Унцера, согласно которому «чума» — это «огненное» заболевание, происходящее от звезд; или учением о «мышьяковой» природе «разъедающего» воздействия недуга? Кроме того, внимательное изучение текста Форстера показывает, что он имеет множество текстологических параллелей с трактатом De pestilitate, считающимся в настоящее время псевдо-Парацельсовым.19 Таким образом, есть весомые основания считать, что влияние дискурса парацельсовской медицины в раннее Новое время было гораздо шире, чем восприятие его аутентичных, по данным современной науки, учений, но, как показывает приведенный пример, исследователи не всегда аккуратно отличают одно от другого.

В последние годы наметилась тенденция к более четкому размежеванию теорий эпидемий «чумы» из трактатов Парацельса и псевдо-Парацельсовых произведений, которые могли в большей или меньшей степени опираться на медико-философские учения швейцарца из его аутентичных текстов разных лет.20 Как отмечают исследователи, хотя отсылки к эпидемиям «чумы» в произведениях Парацельса весьма многочисленны, ни одно из его подлинных сочинений, посвященных данному недугу, не было напечатано при жизни швейцарца.21 Первый опубликованный типографским образом в 1554 г. под именем Парацельса текст «Против чумы: очень полезный и ценный трактат» (Für Pestilentz: Ain seer nützlicher unnd bewerter Tractat) чрезвычайно далек от духа и буквы его медико-философских учений. Самые ранние аутентич- ные рассуждения Парацельса об эпидемии «чумы», имеющие вид концепции, исследователи относят к 1520–1525 гг., когда было создано достаточно пространное сочинение Volumen medicinæ Paramirum de medica industria, оставшееся, однако, фрагментарным. 22 На протяжении XVI в. этот текст печатался всего дважды: в 1575 и в 1589 г. в составе 10-томного издания произведений и рукописей (Bücher und Schrifften) Парацельса, подготовленного Иоганном Хузером, — и, по-видимому, не привлек большого внимания ученой публики.23 Из подлинных трактатов Парацельса о «чуме» чаще всего в XVI в. печатались написанные приблизительно в 1529–1530 гг. «Две книги о чуме и ее проявлениях» (Zwey Bücher von der Pestilentz und jhren zufällen), называемые также «Нёрдлингенским трактатом о чуме». По объему он невелик: всего 24 страницы в издании Зудгофа и 25 — в издании Хузера. Близким к нему по содержанию и также подлинным считается более пространный трактат De Peste libri tres (О чуме в трех книгах), который, вопреки латинскому названию, тоже написан на вернакулярном немецком языке, как и все перечисленные выше. Косвенные признаки указывают, что он был создан, вероятно, в 1531– 1535 гг., однако его автографа не сохранилось. Подлинным считается и уже упоминавшийся выше 16-страничный текст «О чуме, книжица, написанная для города Штерцинга», датируемый 1534 г., хотя некоторые из его достаточно традиционных для медицины того времени разделов могли быть сформулированы Парацельсом и до трактатов, содержащих более оригинальные концепции обсуждаемого заболевания.24 Небольшие, но связные рассуждения, посвященные эпидемиям «чумы», встречаются в трактатах «Книги о невидимых болезнях» (Die Bücher von den unsichtbaren Krankheiten) и «Большой астрономии» (Astronomia Magna), а также в «Послесловии к лекции о тартаровых болезнях» (Nachschrift aus der Vorlesung uber tartarische Krankheiten), содержащем целую главу «О чуме» (de Peste). Таким образом, в распоряжении исследователей есть достаточное количество подлинных произведений Парацельса для реконструкции его теоретических взглядов на данное заболевание, сравнения между собой их изложения в разных текстах и вписывания их в контекст медицины эпохи, а также натурфилософских и теологических учений швейцарца, изложенных в других трактатах. Все это в совокупности открывает перспективу для более строгой оценки влияния концепций эпидемий «чумы» Парацельса на медицинскую теорию и практику раннего Нового времени.

Кроме проблемы отделения подлинных произведений швейцарца от псевдоэпиграфов, исследователи указывают на еще три сложности при работе по реконструкции медицинских теорий Парацельса: первая — это его стиль, в котором четкие формулировки и определения чередуются с непонятными отсылками, вторая — явная непоследовательность идей и учений, изложенных в разных трактатах, и третья — концептуальные рамки рассуждений, которые настолько радикально отличаются от принятых в современной науке, что даже дисциплинарно бывает сложно определить, идет ли речь о медицине или о других областях знания.25 Я постараюсь проиллюстрировать их на примере реконструкции некоторых ключевых элементов теории эпидемий «чумы» в Volumen medicinæ Paramirum Парацельса. Мой выбор обусловлен тем, что уже существуют исследования, посвященные реконструкции концепций данной болезни в двух других, вероятнее всего, подлинных и сходных по содержанию произведениях швейцарца: в трактатах «Две книги о чуме и ее проявлениях» и De Peste libri tres. 26

Прежде всего, следует отметить, что Volumen medicinæ Paramirum — это произведение, полемически направленное против всей известной Парацельсу медицинской традиции, и его амбиции лежат именно в теоретической плоскости: он стремится переопределить подход к медицине в целом, а не описать какое-то конкретное заболевание и способы его лечения. Хотя исследователи считают, что данный текст мог быть создан вскоре после крупной общеевропейской эпидемии бубонной чумы конца 10-х — начала 20-х гг. XVI в., едва ли в нем стоит искать развернутые свидетельства его собственных наблюдений за «клинической картиной» этой болезни или способами борьбы с ней.27 В этом произведении, как и во многих других, Парацельс использует чуму в качестве примера, чтобы разоблачить невежество или же ограниченность всех медицинских авторитетов и указать на противоречия в их подходах. Начинается произведение с достаточно прозрачных, но риторически оформленных выпадов против «Канона» Авиценны, много веков служившего в университетах введением в медицинскую науку.28 Призыв к врачу не полагать основание знания (если переводить буквально) в «субъекте, который слепо перед ним лежит» (das subiectum, das blint vor im ligt), — это узнаваемая отсылка к Canon 1.1, где говорится о предмете медицины: «Медицина рассматривает тело человека, поскольку оно здорово или утрачивает здоровье».29 Термин subiectum прямо используется в этом месте в латинском переводе Герарда Кремонского (он даже вынесен в название второй главы «De subiectis medicine», которая начинается с приведенного выше определе-ния).30 Характерно, что после определения предмета медицинской науки Авиценна говорит, что познание всякой вещи должно начинаться с познания причин, — именно с этой позицией Парацельс, очевидно, полемизирует в начале первого пролога первой книги предисловия: «мы начинаем нашу медицину с лечения (heilung), а не с причин (ursachen), потому что лечение и обнаруживает для нас причину».31

Рассуждения Парацельса о чуме призваны посрамить сам подход Авиценны и его последователей к медицинскому знанию; и в то же время разворачивание описания альтернативного подхода швейцарца — с учетом его универсалистских амбиций — призвано подкрепить те представления, которые с некоторыми оговорками можно обобщить в виде теории чумы из Volumen medicinæ Paramirum (и впоследствии сравнить с соответствующими теориями из других произведений). Название заболевания, pestilenz , упоминается только в предисловии, разделенном на две книги и десять прологов. Однако, по-видимому, это полемический ход: медицинские авторитеты называют нечто «чумой», не имея понятия об «истинном» устройстве любой болезни. Парацельс пишет:

Возьмите такую болезнь, как чума (pestilenz). Теперь вопрос: откуда она берется? Вы даете мне ответ: из нарушения природы (aus zerbrechung der natur). В этом случае вы говорите как представители естественной школы медицины (als die naturales); но астроном говорит, что чума происходит только от хода неба. Кто же прав? Поэтому я говорю, что вы оба правы: от природы происходит что-то одно, от небесных светил (astris) — что-то другое, и от трех других частей (stücken) — еще что-то. Потому что природа (natura) — это сущность (ens), светило (astrum) — тоже сущность (ens). Поэтому ты должен знать, что есть пять видов чумы (pestilenz), которые различаются не своей природой, сущностью, формой или обликом (natur, wesen, form oder gestalt), но своим происхождением, то есть тем, где они рождаются, а проявляться эти виды чумы могут, как угодно.32

В данном случае очевидно использование сразу нескольких полемических приемов. Во-первых, само несогласие между медицинскими авторитетами свидетельствует об отсутствии у них «истинной» теории. Во-вторых, Парацельс пересказывает взгляды оппонентов очень кратко и, мягко говоря, некорректно, подгоняя их под свою пятеричную «схему». В-третьих, он переопределяет использованные предшественниками понятия так, чтобы они лучше вписывались в его концепцию. Данная риторика создает следующее впечатление: в строгом смысле медицинские авторитеты заблуждаются, но если и есть в их теориях какой-то отголосок «истины» (в виде использования понятий, который Парацельс переопределяет), то это лишь дополнительно подтверждает правоту швейцарца. В третьем прологе первой книги предисловия дается такое описание пяти медицинских школ, претендующее на охват всей предшествующей традиции:

Так как установлено, что есть пять видов врачей, они должны быть разделены по факультетам33 или на пять школ (secten) — и так они в действительности и отделены друг от друга34, — так что ни одна школа не действует (procedirt) подобно другой, и равным образом каждой школы достаточно, чтобы лечить пять перво-истоков (ursprüng) всех болезней, и каждая школа должна знать для себя (für sich selbst) все пять в соответствии со своим способом лечения (cur).35

Как уже было отмечено, примат медицинской практики над «знанием причин» Парацельс провозглашает в первом же предложении предисловия. Хотя в Volumen medicinæ Paramirum почти ничего не говорится о действенных способах лечения (это теоретическое полемическое сочинение), замысел Парацельса можно истолковать следующим образом. Именно потому, что действия врачей прошлого («школ») кого-то от чего-то излечивали, они все же принадлежат медицинскому знанию. Эту практику лечения нужно у них перенять, критически ее переосмыслив. При этом фактически «школы» лечили «пять первоистоков болезней» (что Парацельс отождествляет с «истинной» теорией всей медицины), хотя сами этого и не понимали. На это «непонимание» указывают слова из второго пролога первой книги предисловия: «Хотя по способам лечения существует пять школ, с точки зрения понимания и знания причин — только одна».36 Еще более резко эта критика проговаривается в заключительной части четвертого пролога второй книги предисловия:

И запомните очень хорошо, что такое сущность (ens), чтобы вы могли распознать, что представляет собой каждая из болезней. Таким образом, по мере того как мы будем показывать и объяснять вам, вы наконец поймете, что соответствующая каждой болезни сущность (ens) есть во всех болезнях. Поэтому существует пять видов чумы (fünf pestilenz), а именно: от ens astri , от ens veneni , от ens natura , от ens spirituum и от ens dei . Таким образом, все болезни должны пониматься и рассматриваться как происходящие не от одной-единственной причины (ursach), но от пяти, тогда как до сих пор вы ошибочно обходились одной-един-ственной сущностью (entis), не имея на то никакого основания (grünt).37

Разумеется, никто из врачей прошлого не учил о «пяти видах чумы», но для Парацельса это недостаток не конкретных эпидемиологических теорий, а подхода к медицинскому знанию в целом. Однако швейцарец все же делает специальный выпад против «естественных» теорий чумы, идентификация которых на более конвенциональной «карте» медицинского знания будет произведена чуть ниже. Сам же призыв рассматривать все болезни через призму «пяти причин» вполне отражает универсалистские амбиции Парацельса. Это же позволяет ему в пяти книгах основной части Volumen medicinæ Paramirum сосредоточиться на обсуждении пяти entia, а не конкретных болезней, поскольку все они с теоретической точки зрения «устроены» одинаково.

В приведенных выше цитатах хорошо заметно, что для Парацельса критика теорий прошлого — это одновременно и критика «безосновательно» следующих за ними современных ему врачей: он прямо к ним обращается. «Основание» же познания в первом прологе первой книги предисловия он призывает полагать «внутри себя», поскольку познающий — врач — является микрокосмом.38 Для этого ему не требуется обращаться к каким-то «внешним» рациональным построениям, например, к схоластическим моде- лям рассуждения — явной отсылкой к ним является уничижительное упоминание термина subiectum в первом прологе первой книги предисловия.39 Примером же «упрощенного» изложения взглядов медицинских «школ» может служить такая характеристика, объединяющая вместе теории Авиценны, Галена и Разиса,40 из третьего пролога первой книги предисловия:

Первый факультет (facultas) или школа называется естественной (naturales), по той причине, что она лечит в соответствии с одной лишь природой растений (natur des gewechs) и согласно тому, как образуют гармонию холодное с теплым, влажное с сухим, наполненное с опустошенным, голодное с сытым и тому подобное, и согласно тому, как природа учит изгонять что бы то ни было с помощью его противоположности. К этой школе принадлежат Авиценна, Гален, Разис, их толкователи и тому подобное.41

Общеизвестно, что трое перечисленных авторов при построении своих медицинских теорий продуктивно пользовались перипатетическим учением о четырех причинах, развивая его, а не упрощая.42 И едва ли где-либо ограничивались таким простым объяснением болезни, как «нарушение природы», — в то время как к такому ответу сводит позицию данной «школы» Парацельс, задавая «разоблачающий» вопрос о возникновении чумы. Еще более затруднительно предположить, какие именно ключевые положения их работ могли быть истолкованы в качестве требования лечить в соответствии с «природой растений». Однако из этого фрагмента становится ясно, как именно Парацельс полемически «присваивает» предшествующую традицию: он не собирается обсуждать тонкости медицинских теорий Авиценны или Галена, тем более делать это на «их» понятийном языке. Швейцарец «выделяет» данную школу по способу лечения, а именно: лечить противоположное противоположным, contraria contrariis.43 Такое практическое предписание действительно встречается у названных авторов, а при расширительном толковании к нему можно свести значительную часть античной и средневековой диететики, описывающей различные способы достижения «баланса» гуморов или их элементарных качеств у людей разных темпераментов.44 Однако параллельно с выделением данной «школы» Парацельс, пользуясь уже упомянутой пятеричной «схемой», вводит собственное понятие «природной причины» или «природной сущности» болезни. Это позволяет ему в «гибкой» форме включить в свой дискурс и апелляции к природе, без которых медицинскую теорию раннего Нового времени сложно себе представить, и элементы конвенционального медицинского словаря с целью их последовательного переопределения (например, «гуморы», «лихорадку» и др.).

Обращаясь к своим оппонентам, в третьем прологе второй книги предисловия Парацельс пишет: «вы ошибаетесь, когда, идя в разрез с нашей позицией, говорите, что любая чума происходит от гуморов или от того, что в теле» (irrent in dem gegen uns, das ir sezet, das alle pestilenz aus den humoribus entspring oder aus dem das im leib).45 Поскольку в дальнейшем сам он рассуждает о гуморах (разумеется, существенно переопределяя это понятие) в третьей книге основной части, посвященной ens naturale , то логично предположить, что «гуморальную» теорию чумы он приписывает сторонникам «естественной школы». Следует отметить, что никто из отнесенных к ней Парацельсом авторитетных врачей прошлого не рассматривал гуморы именно как «причину» эпидемических заболеваний, поражающих множество людей в одной области, в частности, «чумы».46 Знание «баланса» гуморов было важнейшим предметом (subiectum) схоластической медицины рассматриваемого периода, опиравшейся на труды названных авторов, но кроме описания устройства этого «баланса» (complexio, temperamentum) необходимо было учесть все то, что воздействует на него: res non naturales и res contra naturam. Res non naturales — это условия или процессы, которые всегда объективно сопутствуют существованию человека, и традиционно к ним относили шесть «факторов»:47 1) климат (т.е. непосредственно окружающий нас «воздух»), 2)

движение (как всего тела, так и его частей),48 3) сон и бодрствование, 4) поступающее в тело (прежде всего, пища и питье), 5) выделяемое из него и в нем удерживаемое, 6) состояния души.49 Res contra naturam — это сами болезни и их причины. Под эту категорию можно подвести и эпидемические теории, которые описывали «заражение» (contagio) как процесс передачи болезнетворного «начала» от больного человека или его вещей здоровому в результате их непосредственного контакта.50 Слова Парацельса о чуме, происходящей «от того, что в теле», можно толковать чрезвычайно широко, но, по-видимому, логичнее всего их соотносить или с представлением об источнике данной болезни как о сильнодействующем яде51 или с учением о «семенах бо-лезни»52. В эпидемиологических теориях, восходящих к Галену, устройство гуморального «баланса» могло рассматриваться лишь как причина большей или меньшей восприимчивости к болезнетворному воздействию, которое связывалось с проникновением «яда» в тело.53 Таким образом, Парацельс отрицает ключевые концептуальные элементы большинства существующих в его время чисто медицинских (не теологических) теорий чумы и эпидемий вообще: 1) «причина» чумы не находится в теле, то есть не проникает в него извне как «семена болезни» или «миазмы» через поры кожи и другие естественные проходы; 2) вследствие этого один лишь телесный контакт с больным человеком, или с его вещами, или же с теми, кто контактировал с ним, включая животных, не приводит к заражению54; 3) чумной яд не образуется в самом теле под воздействием факторов среды55; 4) «причина» чумы не находится в гуморах, то есть само устройство «баланса» гуморов, данное от рождения или приобретенное вследствие образа жизни, не является фактором заражения и не «порождает» чуму. Иначе говоря, Парацельс разом отрицает миазматическую, контагиозную и контагиозно-миазматическую теории эпидемий, как они описывается в «позитивистских» подходах к истории ме-56

дицины.

Практические следствия из этой критики вполне очевидны: большинство существующих способов борьбы с эпидемиями неверны. К ним относятся широко понимаемые карантинные меры (избегание телесного контакта с больными чумой, их вещами и теми, кто с ними контактировал), избегание мест, источающих «миазмы», и даже проветривание помещений. Наиболее явным образом эта позиция Парацельса проговаривается в другом его трактате — Paragranum 2.51:

Ибо обратите внимание: вот первоисток (ursprung) болезней, [обратите внимание,] что болезни вызывает центр,57 поэтому и всякая эпидемия58 сосредоточена в центре (sich Centriert), а вне этого центра не возникает никаких болезней. По этой причине напрасно говорят о гнилостном воздухе, или: «Закрой комнату»,59 или «Не ходи в туман». Если определенное расположение светил (Сonstellation) не находится внутри тебя, ничто тебе не повредит. Знайте, что основание (grundt) таких вещей не следует выводить из хода [небесных светил] во внешнем смысле, как если бы некто говорил о солнечном свете, не упоминая Солнца. Ибо Солнце не может вредить (letzt) Луне60, а только лишь Солнцу, и Луна не может вредить Солнцу, а только лишь Луне. Поэтому порождение болезней следует понимать так: они происходят из названного выше первоистока (ursprüng), а не навеяны61 на нас извне.62

Приведенный фрагмент задает релевантный контекст для понимания ряда утверждений в Volumen medicinæ Paramirum, которые можно было бы принять за критику натальной астрологии с позиции благочестивого христианина. Например, в четвертой главе первого трактата, посвященного астральной сущности, Парацельс пишет, что светила «не властны над нами (gewaltigen gar nichts in uns), не формируют, не гневаются, не склоняют, они свободны для себя самих, а мы — для себя».63 Следует учесть, что в рассматриваемый период натальная астрология могла выступать широкой и гибкой концептуальной рамкой для объяснения того, почему одни люди заболевают чумой, а другие — нет. Но, по-видимому, Парацельсу был известен ан-тиастрологический пример про двух детей, которые, родившись под одним и тем же расположением светил (картиной «видимого» неба), не являются идентичными: ни физически, ни душевно, ни по своему жизненному пути. Поэтому швейцарец присваивает сам дискурс о знании «неба человека» в момент рождения и переопределяет «предмет» астрологии.

Еще одним важным примером переопределения конвенциональных медицинских терминов в трактате Volumen medicinæ Paramirum является рассуждение Парацельса о двух родах врачей или двух родах медицины. Во втором прологе первой книги предисловия он пишет:

Прежде всего, если ты хочешь быть врачом, помни, что бывает два рода врачей: врач по внутренним болезням (leibarzt) и хирург (wuntarzt)64. Причины этого вовсе не в том, что существует два первоистока [болезни], а в том, что каждая причина [болезни] двойственна сама по себе. Ведь лихорадка (febris) и чума (pestilenz) имеют единый первоисток (ursprung), который влияет двояким обра- 65 зом. 5

Очевидно, что эта классификация накладывается на пятеричную «схему». Получается, что, с одной стороны, есть пять «видов чумы» (такой же болезни, как и все прочие), а с другой — есть чума как понятие синонимичное «хирургическим болезням» (Wundkranckheiten), которое противопоставляется лихорадке и «внутренним болезням». Там, где современный читатель видит противоречие или как минимум терминологическое неудобство, Парацельс, по-видимому, находит дополнительные герменевтические возможности для полемики. Ведь обе классификации построены на разных основаниях, что дает возможность говорить о pestilenz в двух разных смыслах (попутно упрекая оппонентов в «ограниченности»). В двоичной «схеме» противопоставление осуществляется, прежде всего, по наличию видимых на поверхности тела симптомов болезни. Болезни, проявляющиеся в виде «ран», судя по всему, Парацельс считает более опасными, так как это наиболее «очевидный» симп- том чумы и сифилиса, — эти наиболее значимые для раннего Нового времени эпидемии он считает «сущностно» взаимосвязанными.66 Выделения через «раны» швейцарец называет «неестественными».67 Следует учесть, что в рассматриваемый период существовала медицинская проблема описания и объяснения эпидемий чумы, сопровождавшихся лихорадкой, но без появления бубонов и пустул.68 В известном смысле Парацельс находит для нее решение: конструируемый им понятийный словарь позволяет описать чуму, вызванную «пятью причинами» (общими для всех болезней и действующими через один первоисток-«центр»), но протекающую без высыпаний, вздутий и нагноений на теле. При этом важно помнить, что, согласно швейцарцу, «истинный» врач должен в полной мере овладеть «обоими родами медицины».

Итак, суть альтернативного всей предшествующей медицинской традиции подхода Парацельса, изложенного в Volumen medicinæ Paramirum, в том, чтобы связать и эпидемии, и все другие болезни с пятью сущностями или субстанциями (entia), а именно: астральной (ens astrale или astrorum), природной (ens naturale), ядовитой (ens venenale или veneni),69 духовной (ens spirituale или spiritale) и божественной (ens deale или dei). Он определяет ens как «первоисток или вещь, которая имеет силу властвовать над телом» (ens ist ein ursprung oder ein ding, welchs gewalt hat den leib zu regiren).70 Из других фрагментов трактата становится понятно, что «тело» в данном случае метонимически обозначает человека в целом. А антропология швейцарца предполагает вполне привычное деление на тело (плоть), дух и душу. Ведь, по словам Парацельса, первые три entia «служат телу» (dienen auf den leib), а последние две — «духу» (geist).71 В свете данного выше определения сущности «служение» здесь не следует понимать инструментально. Тело и дух описываются как смертные части конкретного человека, отличные от индивидуальной души, получаемой нами непосредственно от Бога и бессмертной. В первом трактате основной части Volumen medicinæ Paramirum, посвященном астральной сущности, Парацельс пишет:

Должно же у тела быть что-то, что не поглощает его, но поддерживает его существование (im wesen bleib). Это именно та вещь (ding), о которой мы вам расскажем как о сущности ( ens ); она приходит с небес (firmament).72

Из этого фрагмента следует, что ens astrale не является причиной одних лишь болезней — ее влияние на человека может быть и благим. Дух же Парацельс определяет как то, что «рождается от наших мыслей без материи, находящейся в живом теле» (das ist ein geist, das aus unsern gedanken geboren wird on materia im lebendigen leib).73 Ens spirituale, в свою очередь, объясняет действенность образов и воображения (в том числе в случаях заражения и колдовства), что позволяет исследователям проводить обоснованные параллели с неоплатоническими концепциями симпатической магии.74 Хотя в Volumen medicinæ Paramirum почти не уделяется внимания конкретным «средствам» лечения, исследователи давно обратили внимание, что именно полагание общей духовной сущности у двух «вещей» с теоретической точки зрения обосновывает важнейший для Парацельса принцип лечения «подобного подобным» (similia similibus).75

Необходимо пояснить, как с этой традиционной трехчастной антропологией соотносится упоминаемое выше понятие «центра» (centrum) и где именно следует локализовать сущности — например, ens astrale : в теле, в духе, в душе или же вне всех трех — на небе. Полагаю, в данном трактате Парацельс оперирует несколькими концепциями человека, которые накладываются друг на друга, и понятие «центра» отсылает к учению швейцарца об отношениях микро- и макрокосма. Следует согласиться с исследователями, утверждающими, что кратчайший путь к логике этого учения лежит через ключевое положение герметической философии: то, что внизу, соответствует тому, что наверху, то, что наверху, — тому, что внизу, и вместе они образуют чудесное единство.76 Однако важно понять, как именно толкует эту многозначную формулу Парацельс, какие акценты он расставляет. Выше говорилось о гносеологических следствиях его учения, которые представлены в первом же прологе первой книги предисловия Volumen medicinæ Paramirum : поскольку человек как микрокосм в соответствии с замыслом

Творца «содержит в себе» все «части» макрокосма, он способен получить знание о любом природном явлении (например, о болезни) «изнутри» себя самого. Но и кажущееся обратным «движение»: познание микрокосма (невидимого для непосвященных) «с помощью» зримого макрокосма — частый методический прием Парацельса. В логике собственной системы швейцарца описываемые отношения не предполагают инструментального подчинения одного другому, поскольку «основание» познания, точка пересечения микро- и макрокосма, их общий «центр» всегда остается в непосредственном доступе у познающего. И поскольку достижение «начала» и «первоистока» требует еще и специальных усилий с его стороны, можно говорить, что познание осуществляется «изнутри» человека. Так, например, в Paragranum 2.47 Парацельс пишет о необходимости для врача-философа познать в человеке Cauda Draconis (созвездие Хвост Дракона) и Aries (созвездие Овна), то есть небесные констелляции, а также все прочие небесные «вещи», описываемые астрономами и астрологами.77 Далее Парацельс пишет: «заметьте, что это одна вещь (ding) — верхние и внутренние светила, и по своим силам (krefften) они не разделены».78 Пребывая в таком «двуплановом» существовании (без иерархии между микро- и макрокосмом), но в едином «центре», en-tia — в частности, астральная сущность — властвуют над человеком. Таким образом, указанную герметико-философскую формулу Парацельс понимает предельно буквально и в разных произведениях подробно показывает, какие «части» макрокосма должен уметь обнаружить в человеке подлинный врач-философ: не только элементы четырех стихий и tria prima — серу, ртуть и соль, — но также «тела» растений, животных и небесных светил.

Согласно швейцарцу, все «внешние» воздействия на человека, в частности, на его здоровье, возможны потому, что у их источника есть точное соответствие «внутри» человека. В медико-философском трактате Paragranum 2.50 Парацельс поясняет, что каждый человек «имеет в себе небо» и особым образом подвержен его воздействию:

Ибо вот что нужно понять: у нас, людей, есть некое небо (ein Himmel), и оно есть в каждом из нас как особое и неделимое на части (unzerbrochen), но пребывающее в нас всецело и в единстве; вот почему не у всех людей одинаковый ход79, не у всех одинаковая кончина (sterben), смерть (todt) или болезнь. Ибо каждое небо должны иметь свое особое влияние (dann jeder Himmel muß sein wirckung haben). [Ведь] если бы небо было одно, то и ход (lauff) был бы один, и если бы люди были одинаковы (ein Mensch), то и небеса [в них] одинаковы, так что все люди всегда должны были бы быть одинаково здоровы и одинаково больны.80 Но этого не происходит; вместо этого [однообразие] дробится во время небесного рождения (in der zeit des Himmels geburt). Ведь у ребенка, зачатого в определенный момент, есть свое собственное небо. Если бы все дети рождались в один и тот же момент, то [во всех них] было бы одно и то же небо, а значит, и один и тот же ход (lauff), как я уже объяснял выше.81

Хотя не стоит приписывать теориям Парацельса превосходной степени связности, однако некоторые его ключевые положения все же можно попробовать описать с помощью параконсистентной логики, допускающей субконтрарные противоречия: конъюнкцию S = Q и S = P, хотя Q ≠ S.82 «Индивидуальное» небо в человеке отличается от неба макрокосма (они нетождественны), однако то, что в каждом из них «действует», становясь причиной как болезней, так и благ, — является одной и той же астральной сущностью. Эта одна «вещь», ее «силы» не разделены, но действуют двояким образом.83 Важную роль в пояснении этой концепции играет аналогия с циркулем, проводящим несколько окружностей, сохраняя их центр в одной и той же точке (возможно этот образ был почерпнут швейцарцем из трудов Николая Кузанского).84 Используя схожую логику, Парацельс присваивает и переопределяет понятия «лихорадки» и «чумы» во втором прологе первой книги предисловий Volumen medicinæ Paramirum: «лихорадка (febris) и чума (pestilenz) имеют единый первоисток (ursprung), который влияет двояким образом».85 В свете выделения двух родов медицины это надо понимать так: хотя «видимые» проявления болезни различны и лечатся по-разному, они суть «действия» одной и той же «сущности» (и никакого «бездеятельного» ее существования Парацельс не описывает). Первоисток болезни проявляет себя или в лихорадке, или в чуме, или в обоих сразу. Но та же самая сущность может быть и истоком «благ». В духе подобной параконсистентной логики в восьмой главе первого трактата, посвященного астральной сущности, швейцарец пишет:

Астральную же сущность следует понимать таким образом. Небесные светила (astra) имеют свою природу (natur) и свои разнообразные свойства (eigenschaft), подобно тому как их имеют живущие на земле люди. Оные светила изменяются сами в себе (haben ir verenderung in inen), становясь то лучше, то хуже, то слаще, то кислее, то приятнее, то горче.86 Eсли они пребывают в свойственном себе благе (in ir güte sind), то от них не исходит ничего дурного (böses), но, пребывая во зле (in der bös), они становятся вредоносными (bosheit). Теперь обратите внимание, что они окружают весь мир, как скорлупа — яйцо.87 Эта скорлупа проницаема для воздуха (luft), и первоначально он проходит через нее, а потом движется к центру мира (centrum der welt).88 Также заметьте, что те светила, которые становятся ядовитыми, пятнают воздух (luft) своим ядом (gift). А куда яд попадает, на том месте и возникают соответствующие болезни, согласно свойству (eigenschaft) оного светила (sterns). Ведь оно не может отравить весь воздух мира, а только часть в меру своей силы (sterke). Так же дело обстоит и с благом светил. А астральной сущностью (ens astrale) называется запах, дым и испарина, исходящие от светил и смешанные с воздухом, на что указывает их ход (cursus astrorum),89 потому что именно от небесных светил исходит холод, тепло, сухость, влага и тому подобное, как о том свидетельствуют их свойства. И здесь следует вам заметить, что созвездия (gestirn) ничего ни к чему не склоняют, а отравляют своим дымом М.,90 из-за чего и мы становимся отравленными и ослабленными

⟨…⟩ Астральной сущностью (ens astrale) называется то, что меняет наше тело к лучшему или к худшему (zum guten oder bösen) таким вот способом.91

Слова о яде, исходящем от небесных светил и «провоцирующем» болезни на определенных «местах», безусловно, вызывает ассоциации с достаточно традиционными для данного периода теориями эпидемий: например, с концепцией Фичино из «Совета, как противостоять чуме».92 Ведь в том же трактате, посвященном астральной сущности, Парацельс пишет: «Яд — источник (anfang) всех болезней, и все болезни вызываются ядом, будь то болезни тела или раны, без всякого исключения».93 Он утверждает, что яды происходят от пяти природных металлов и минералов: арсеника (arsenico), солей (sale), ртути (mercurio), реальгара (realgar) и серы (schwefel).94 Не существует однозначного соответствия между типом яда и болезнью: тот же арсеник, по его словам, вызывает более сотни разных болезней. Согласно швейцарцу, в звездах содержится больше ядов, чем встречается на земле (в перспективе это позволяет обосновать появление новых заболеваний). Тип болезни и ее «локализация» в организме зависят от ядовитых «первоистоков», которые ее вызывают. Разные астральные сущности (entia astralia) «соответствуют» разным болезням: ртуть, например, поражает голову, реальгар — кровь, соли — скелет и кровеносные сосуды, арсеник вызывает жажду и опухоли, а сера — отеки и лихорадку.95 Таким образом, это очередной случай апроприации и переопределения конвенциональных медицинских представлений, поскольку никто до Парацельса не предлагал философских оснований для учения о действии астрального яда «изнутри» тела, строго отрицая возможность его проникновения через поры кожи и другие естественные проходы тела.

Полагаю, что описанные Парацельсом entia можно понимать как субстантивированные виды причин, которые гипостазируются «в теле» микро- или макрокосма, когда с ними происходят какие-то «наблюдаемые» изменения. В каждом случае болезни они могут действовать одновременно, и задача «хорошего» врача — уметь отличить одну от другой. Это, однако, не означает, что самый ученый медик может своим «искусством» коренным образом им противодействовать, что особенно очевидно, когда Парацельс пишет об астральной и божественной сущностях. Многочисленные рассуждения о последней призваны поддержать в медицинском контексте риторику протестантского благочестия:

Вы знаете, что всё здоровье и всякая болезнь исходит от Бога и ничего из этого — от человека, а людские болезни вы должны делить на два вида: естественные (in natürlichen) и данные в наказание (in flagellum). Естественные — это первая, вторая, третья и четвертая сущность (ens), данные в наказание — пятая. Вы должны понять, что Бог назначил нам наказание (straf), дал пример, который показывает нам в наших болезнях так, чтобы мы увидели, что все наши специализации (fach) — ничто, и что мы ни в чем не проникли в суть дела и не знаем истины, но во всем мы тщеславны, а наши способности и знания — ничто. Но чтобы мы могли достичь основания и показать его вам, знайте, что Бог дает здоровье и болезни и лекарства от наших болезней.96

В русле таких рассуждений иногда с использованием понятия божественной сущности, иногда без Парацельс обосновывает представление об эпидемии чумы как о «Божьей каре», чего вовсе не было в соответствующей теории Фичино, влияние натурфилософии которого на швейцарца является общепризнанным после исследований Пагеля.97 Исследователи отмечают и его «медицинскую» интерпретацию учения о первородном грехе: поскольку человек пребывает в «падшем» состоянии, постольку он способен заражать «греховным воображением» весь макрокосм.98 Хотя риторические возможности представить божественную «причину» чумы в качестве основной для «благочестивого протестанта» очень велики, я все же полагаю, что для Парацельса это лишь одна из оптик для рассмотрения недуга (которой, разумеется, пренебрегают критикуемые им врачи).

Таким образом, исчерпывающее описание теории эпидемий чумы Парацельса в том виде, в каком она сформулирована в разных его трактатах, остается пока что перспективной целью для дальнейших исследований. Ясно, что теория излагается в них по-разному и в Volumen medicinæ Paramirum содержится лишь одна из версий. Дискуссии вокруг точной датировки данного произведения все же не позволяют с уверенностью называть ее самой ранней. Остается открытым вопрос о возможности конвертировать эти версии одной теории друг в друга или же показать, что это разные теории, которые с применением меняющегося концептуального аппарата решают одни и те же или, напротив, разные медико-философские проблемы. Отдельный интерес вызывает анализ причин отказа Парацельса от одних понятий в пользу других (например, отказ от учения о пяти entia всех болезней). Лейтмотивом большинства медико-философских произведений швейцарца остается яростная полемика со всей предшествующей медицинской традицией на фоне интенсивной апроприации и переопределения в своей философской «системе координат» некоторых ключевых ее понятий. При всем при том учение Парацельса об отношениях микро- и макрокосма, которое может быть описано с применением инструментария параконсистентной логики, со времен монографии Пагеля остается наиболее перспективным кандидатом на роль общей концептуальной рамки для исследования эпидемиологических идей швейцарца в их исторической динамике.

Приложение

Предивное медицинское сочинение о врачебном искусстве Первая книжица прологов

Часть 1, Пролог первый99

Ты должен знать, что все болезни лечатся пятью способами, и мы начинаем нашу медицину с лечения (heilung), а не с причин (ursachen), потому что лечение и обнаруживает для нас причину. На этом основано наше утвержде-ние100, что существует пять видов лечения. Это значит, что существует пять видов медицины, пять видов искусства, пять факультетов (faculteten)101 и пять видов врачей. Каждый из этих пяти [видов медицины] представляет собой полноценный факультет медицины, способный лечить все болезни. И так как в пяти способах лечения, как указано выше, обретаются пять медицинских факультетов (fünferlei faculteten der arznei erfunden), то каждый должен для себя самого (für sich selbs) получить степень (gradum) признанного, полноценного и искусного врача, чтобы лечить всякий случай, болезнь и недуг в обоих родах медицины102 в качестве всезнающего врача, обладающего степенью пяти медицинских факультетов. И кто на каком факультете пожелает изучить соответствующий вид медицины в достаточной степени и получить степень103, чтобы быть признанным как тот, кто станет этим пользоваться (занимаясь внимательным наблюдением за своей душой и телом больного), тот там и должен усердствовать, чтобы стать сведущим человеком (wolergrünter) в своем искусстве (facultet), и узнавать (erfaren), более обращаясь к себе самому, чем к больному, — и это основание (grunt) полагать внутри себя, а не в предмете (subiectum), который ничего не проясняя (blint) лежит перед ним, и он не должен метаться от одного к другому и колебаться внутри себя — как люди несведущие (unergrüntnen)104, — самого себя вводя в сомнение.105 Ибо каждый факультет сам по себе (für sich selbs) является достаточной теорией, практикой и физикой106 — достаточной для познания причин болезней и в равной степени для их лечения. Этим мы закончим начало нашего первого медицинского пролога и введения.

Часть 2, Пролог второй

Поскольку ранее мы указали, что существует пять факультетов медицины, и каждый факультет есть и может быть без другого, и каждый факультет является полноценным врачом в обоих родах медицины, лечащим от всех болезней, — следует отметить, что мы не утверждаем вследствие этого, будто существует пять способов лечения пяти причин всех болезней, но мы описываем пять способов лечения, поскольку каждый из них подходит для всех причин болезней, и вот каким образом. Прежде всего, если ты хочешь быть врачом, помни, что бывает два рода врачей: врач по внутренним болезням (leibarzt) и хирург (wuntarzt).107 Причины этого вовсе не в том, что существуют два первоистока [болезни] (ursprüng), а в том, что каждая причина [болезни] (ursach) двойственна сама по себе. Ведь лихорадка (febris) и чума (pestilenz) имеют единый первоисток (ursprung), который влияет двояким образом.108 С одной стороны, он вызывает гниение внутри тела (in die feule der inwendigen), то есть лихорадку, что относится к ведению врача по внутренним болезням; с другой стороны, вызывает чуму, то есть влияет на центр.109 Благодаря такому указанию умейте распознать основание (grunt) действий обоих родов врачей. Любая болезнь, которая от центра стремится к периферии относится к ведению врача по внутренним болезням (physico), но та, что проникает от периферии к центру, относится к ведению хирурга (chirurgico). Равным образом обратите внимание: то, что стремится к выделениям (emunctorien) в соответствии с предписаниями природы — все это [область] внутренних болезней, то же, что стремится к неестественному выведению из тела (emunctoria)110, — все это [область] хирургии. Ведь в самом деле видимые места (stetten) болезни, — это раны; а то, что невидимо, находится внутри тела (des leibs). Соответственно различаются и роды врачей. Однако заслуживает большего внимания, как принято действовать в школах (secten) врачей.111 Хотя они и делятся по образу действий112, но школ пять и лечат они пятью способами; пять также и причин первоистока всех болезней, однако на них на все есть лишь одна школа, то есть каждая школа или к какой бы школе кто ни принадлежал — все должны знать все пять первоистоков (ursprüng).113 Хотя по способам лечения существует пять школ, с точки зрения

Этому будет полностью посвящен следующий пролог первой книги.

На хирургов и врачей по внутренним болезням.

В различении ursachen (причин) и ursprung (первоистоков, источников) болез-

ней Парацельс, с привычной нам точки зрения, не очень последователен. Вероятно, для него самого это синонимы. Понятие причины, восходящее к Аристотелевой эпистемологии, оставалось основополагающим для разных конкурирующих парадигм понимания и знания причин — только одна. Этим мы хотим закончить обсуждение двух родов врачей.

Вторая книга прологов […]

Часть 6, Пролог второй

Так как мы представляем вам это сочинение в виде парентез114, в которых изложены все принципы (grünt) медицины — в том числе принципы Авиценны, Разиса, Аверроэса, Гиппократа и Галена, — вы должны постичь, как с позиции знания внутренних болезней, так и хирургии, что в этом сочинении заключена вся теория и вся практика, позволяющие распознать все болезни и соответствующие им виды медицины; и мы хотим дать ему такое краткое изложение. В этом сочинении в виде парентез (parenthesis) пять трактатов, и предмет (subiect) каждого из трактатов — сущность (ens). Поэтому легко заметить, что существует пять сущностей (entia), которые создают и порождают все болезни. Пять сущностей (entia) означают пять первоистоков (ursprüng), что нужно понимать так: существует пять первоистоков болезней, из которых каждый первоисток должен быть способен породить все болезни, чтобы дать столько же, сколько болезней было, есть и будет в мире.115 По по- науки раннего Нового времени (прежде всего, схоластической и неоплатонической). Ursach и ursprung во многих контекстах у Парацельса синонимичны ens и ding. По-видимому, он принципиально избегает родовидовых определений; вместо этого его определения часто выглядят как отождествление нескольких слов, указывающих на одну «вещь» (как если бы он составлял полиязычный словарь).

воду этих сущностей (entia) вам, врачам, следует иметь в виду, что не все болезни происходят от одной сущности (ens) или от одного принципа, но есть пять частей (stück), то есть пять сущностей (entia), и от каждой из них происходят все будущие болезни. Поясним это на примере. Возьмите такую болезнь, как чума (pestilenz). Теперь вопрос: откуда она берется? Вы даете мне ответ: из нарушения природы (aus zerbrechung der natur). В этом случае вы говорите как представители естественной школы медицины (als die naturales); но астроном говорит, что чума происходит только от хода неба. Кто же прав? Поэтому я говорю, что вы оба правы: от природы происходит что-то одно, от светил (astris) — что-то другое, и от трех других частей (stücken) — еще что-то. Потому что природа (natura) — это сущность (ens), светило (astrum) — тоже сущность (ens). Поэтому ты должен знать, что есть пять видов чумы (pestilenz), которые различаются не своей природой, сущностью, формой или обликом (natur, wesen, form oder gestalt), но своим происхождением, то есть тем, где они рождаются, а проявляться эти виды чумы могут как угодно.116 Таким образом, мы говорим, что наше тело подвластно пяти сущностям (entibus) и что каждой сущности (ens) подчинены все болезни и вместе с ними каждая имеет власть над нашим телом. Стало быть, есть пять видов водянки (wassersucht)117, пять видов желтухи (gelbsucht), пять видов лихорадки (fieber), пять видов рака, а также всех других болезней.118

Список литературы Теории эпидемий «Чумы» Парацельса: современное состояние исследований

  • Афонасин, Е.В., Афонасина А.С. (2017) ΙΑΤΡΙΚΗ ΤΕΧΝΗ. Очерки истории античной медицины. Санкт-Петербург.
  • Блох, А.И. (2018) “Концепция контагиозности — движитель развития эпидемиологии?” Фундаментальная и клиническая медицина 3.1, 72–76.
  • Быков, К.М., ред. (1954) Джироламо Фракасторо. О контагии, контагиозных болезнях и лечении. В трех книгах. Москва.
  • Бычкова, У.С. (2011) “Учение Парацельса о микро- и макрокосме,” Идеи и идеалы 4.2, 3–9.
  • Гурьянов, И.Г. (2021) “Платоническая традиция и теория эпидемий в раннее Новое время,” ΣΧΟΛΗ (Schole) 15.2, 745–771.
  • Гурьянов, И.Г. (2023) “Традиция и эпистемические инновации в понимании эпидемии чумы в медико-философских трактатах Марсилио Фичино,” Платоновские исследования 18.1, 222–255.
  • Гурьянов, И.Г. (2024) “Хирургия и эпидемии: осмысление инвазивных методов в «Совете, как противостоять чуме» Марсилио Фичино,” Платоновские исследования 20.1, 251–282.
  • Иванова, Ю.В., Соколов П.В. (2011) Кроме Декарта: размышления о методе в интеллектуальной культуре Европы раннего Нового времени. Гуманитарные дисциплины. Москва.
  • Каримов, У.И., Булгаков П.Г., ред. (19812) Абу Али Ибн Сина (Авиценна). Канон врачебной науки. Пер. с арабского М. А. Салье, Ю. Н. Завадовского, У. И. Каримова. Книги 1–5 в 6 томах. Ташкент. Т. 1.
  • Лурье, В., Митренина, О. (2020) “Непрямые значения в естественном языке и неконсистентные логики,” Логико-философские штудии 18.2, 71–111.
  • Aronson, J.K., Ferner, R.E. (2018) “It does all depend on the dose. Understanding beneficial and adverse drug effects since 1864: Clinical and experimental attitudes to the Law of Mass Action and concentration–effect curves,” in O. P. Grell, A. Cunningham and J. Arrizabalaga, eds. “It All Depends on the Dose”: Poisons and Medicines in European History. Routledge, 210–239.
  • Castiglioni, A. (1950) “Gerolamo Fracastoro e la dottrina del contagium vivum,” Gesnerus 8, 54–65.
  • Cohn, S.K. (2010) Cultures of Plague: Medical Thinking at the End of the Renaissance. Oxford University Press.
  • Coucke, G. (2016) “From Abstinence to Promiscuity: Men, Beasts and Eunuchs in the Expositio Problematum of Pietro d'Abano,” in P. De Leemans and M.J.F.M. Hoenen, eds. Between Text and Tradition. Pietro d'Abano and the Reception of Pseudo-Aristotle's Problemata Physica in the Middle Ages. Leuven University Press, 81–118.
  • Crisciani, Ch. (2024) “Medicine and Religiosity: Exchanges and Interactions,” Medicina nei secoli: Journal of history of medicine and medical humanities 36.1, 9–26.
  • Forster, M. (1614) Tartarus Hypochondriorum […]. Gera: Jacob Apel.
  • Gunnoe, Ch. D. (2019) “Paracelsus, the Plague, and De Pestilitate,” Early Science and Medicine 24, 504–526.
  • Hankinson, R.J. (2003) “Causation in Galen,” J. Barnes, J. Jouanna, eds. Galien et la philosophie. Geneve, 31–72.
  • Hedesan, G.D. (2018) “Alchemy, Potency, Imagination: Paracelsus’s Theories of Poison,” in O. P. Gell, A. Cunningham, J. Arrizabalaga, eds. “It All Depends on the Dorse”: Poisons and Medicines in European History. Routledge, 81–102.
  • Kahn, D. (2020) “De Pestilitate and Paracelsian Cosmology”, Daphnis 48. 1–2, 65–86.
  • Kahn, D. (2022) “The Philosophia ad Athenienses in the Light of Genuine Paracelsian Cosmology”, in Id., H. Hirai, eds. Pseudo-Paracelsus. Forgery and Early Modern Alchemy, Medicine and Natural Philosophy. Brill, 27–60.
  • Katinis, T. (2007) Medicina e filosofia in Marsilio Ficino: il Consilio contro la pestilenza. Roma.
  • King, H. (2001) “The Power of Paternity: The Father of Medicine Meets the Prince of Physicians”, in D. Cantor, ed. Reinventing Hippocrates. Aldershot, 21–36.
  • Leidecker, K.F., trans. (1949) Paracelsus. Volumen Medicinae Paramirum. Supplement to the Bulletin of the History of Medicine, No. 11. Baltimore.
  • Newman, W.R. (2020) “Bad Chemistry: Basilisks and Women in Paracelsus and pseudo-Paracelsus,” Ambix 67.1, 30–46.
  • Nutton, V. (1983) “The Seeds of Disease: an Explanation of Contagion and Infection from the Greeks to the Renaissance,” Medical History 27.1, 1–34.
  • Nutton, V. (1990) “The Reception of Fracastoro's Theory of Contagion. The Seed that Fell among Thorns,” OSIRIS 6, 196–234.
  • Pagel, W. (19822) Paracelsus. An Introduction to Philosophical Medicine in the Era of the Renaissance. Basel; New York.
  • Pagel, W., Rattansi, P. (1964) “Vesalius and Paracelsus,” Medical History 8.4, 309–328.
  • Rütten, T. (2001) “Hippocrates and the Construction of ‘Progress’ in Sixteenth- and Seventeenth-century Medicine,” in D. Cantor, ed. Reinventing Hippocrates. Aldershot, 37–58.
  • Shackelford, J. (2001) “The Chemical Hippocrates: Paracelsian and Hippocratic Theory in Petrus Severinus’ Medical Philosophy,”, in D. Cantor, ed. Reinventing Hippocrates. Aldershot, 59–88.
  • Siraisi, N. G. (1987) Avicenna in Renaissance Italy: The Canon and Medical Teaching in Italian Universitites after 1500. Princeton.
  • Sudhoff, K., ed. (1925) Theophrast von Hohenheim gen. Paracelsus Sämtliche Werke. Bd. 9: "Paramirisches" und anderes Schriftwerk der Jahre 1531–1535 aus der Schweiz und Tirol. München.
  • Sudhoff, K., ed. (1929) Theophrast von Hohenheim gen. Paracelsus Sämtliche Werke. Abt. 1: Medizinische, naturwissenschaftliche und philosophische Schriften. Bd. 9: Früheste Schriften ums Jahr 1520 verfaßt. Berlin; München.
  • Sudhoff, K., ed. (1933) Theophrast von Hohenheim gen. Paracelsus Sämtliche Werke. Abt. 1: Medizinische, naturwissenschaftliche und philosophische Schriften. Bd. 14: Das Volumen primum der Philosophia magna. Spuria: Unechte, von Johannes Huser größtenteils für echt gehaltene Schriften unter Hohenheims Namen. Berlin; München.
  • Weeks, A. (1997) Paracelsus. Speculative Theory and the Crisis of the Early Reformation. State University of New York Press.
  • Weeks, A. (2008) Paracelsus (Theophrastus Bombastus von Hohenheim 1493–1541). Essential Theoretical Writings. Brill.
Еще
Статья научная