Террористический акт как социальная травма: криминологический анализ

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта №18-011-01233 «Правовой фактор в динамике социальной травмы: российский опыт»

Любой террористический акт, безусловно, является социально травмирующим событием. Как известно,термин «социальная травма» был введен социологами и впоследствии воспринят представителями других научных дисциплин. Для криминологии всегда в той или иной степени был свойственен междисциплинарный подход, поскольку криминология успешно обогащается теоретически- ми и эмпирическими данными многих других общественных наук, включая социологию и психологию.

Социальная травма – явление, которое также целесообразно исследовать междисциплинарно, комплексно, в связи с чем, криминологический анализ террористического акта как социальной травмы представляется весьма востребованным. Разумеется, всегда важно задействовать и теоретико-правовой

Как цитировать статью: Матчанова З.Ш. Террористический акт как социальная травма: криминологический анализ. 2018. № 2(51). с. 107–112.

материал, который накоплен отечественной юридической наукой [9].

Террористическим актам, их природе и масштабам последствий, посвящено немало научных трудов, однако, в рамках данной статьи мы рассмотрим их именно в контексте социальной травмы, которую причиняют теракты.

Поскольку избранная тема весьма обширна и позволяет затронуть самые разнообразные аспекты, мы несколько ограничим исследовательские рамки и раскроем лишь три «ракурса» проблемы, которые представляются нам наиболее существенными и значимыми:

– причинение социальной травмы как цель террористов;

– социальная травма, наносимая терактами, как ответ на другие социальные травмы;

– информационная среда как почва для «размножения» социальной травмы.

Причинение социальной травмы как цель террористов.

Любая травма, в том числе и социальная, предполагает наличие какого-либо деструктивного действия. Особенность террористических актов состоит в том, что они несут разрушение как в сугубо материальном (физическом) смысле, так и в нематериальном (социальном, психологическом, политическом). Любой террористический акт нацелен на масштабные разрушения с как можно большим количеством человеческих жертв, но не столько ради уничтожения или повреждения каких-либо объектов материального мира (жилых и общественных зданий, объектов инженерной и социальной инфраструктуры и прочего), и даже не столько с целью уничтожить или покалечить конкретных людей (в большинстве случаев совершенно неизвестных, произвольно выбранных жертв – случайных прохожих из числа местных жителей или приезжих, сотрудников каких-либо учреждений, расположенных в зоне террористического акта, и т.п.), а с целью причинения той самой общей травмы, нанесения «раны», которая будет заживать годами, а для отдельных субъектов не заживет никогда.

Иногда цели более конкретны – достижение максимального резонанса в средствах массовой информации и блогосфере, оказание давления на действия и политику конкретного государства или группы государств, но в любом случае конечная цель – это создание напряженности в обществе, порождение чувства страха, испытываемого большинством членов общества.

Усугубляется ситуация тем, что террористический акт как преступление, которое посягает на общественную безопасность государства, все реже проявляет себя локально, чаще мы имеем дело с международным терроризмом, посягающим на безопасность различных государств мира и народов, их населяющих. Поэтому к числу криминологических характеристик терроризма, помимо традиционных, которым обычно уделяют внимание криминологи, следует отнести и глобализацию, выражающуюся, прежде всего, в транснационализации террористических организаций, о чем свидетельствуют многочисленные террористические акты с международным охватом.

В целом, можно утверждать, что террористический акт представляет собой средство психологического воздействия, создающее в обществе обстановку страха и напряженности, он служит деструктивным социально-психологическим и политическим «инструментом», воздействующим на широкие группы лиц, в том числе, вынуждающий их к каким-либо действиям или, напротив, к воздержанию от совершения тех или иных действий. Публичный характер исполнения террористических актов демонстрирует вызов обществу, террористам необходим максимально широкий резонанс, это позволяет наносить наиболее болезненную травму конкретному обществу.

Восприятие террористического акта именно как социальной травмы различно, и связаны эти различия, прежде всего, с тем, что каждый человек по-своему переживает травмирующие события. Среди населения могут быть люди исключительно восприимчивые к чужой беде, такие люди всегда реагируют крайне эмоционально, даже если конкретное событие никак не коснулось ни лично их, ни близких им людей – родственников, друзей, знакомых. Есть люди, которые реагируют менее эмоционально, воспринимая сообщение о теракте как очередную плохую новость – одну из многих, а действительно травмирующим для них будет только такое событие, которое затронуло их самих и людей из ближнего круга. Очевидно, что современный человек во многом привык к постоянно сообщаемой информации о преступлениях, о жесткости и несправедливости окружающего мира, и многие люди на себе когда-либо испытали или испытывают подобное.

Предлагаем условно выделять следующие уровни восприятия социальной травмы, причиняемой террористическими актами (в данном контексте имеется в виду именно социальная травма населению, обществу, а не физический и моральный ущерб, причиненный непосредственным жертвам теракта):

• 1)    высокий уровень, характеризующийся ощущением постоянной напряженности, страха, ожидания повторения или усиления травмирующих ситуаций;

• 2)    средний уровень, предполагающий понимание существующих угроз и рисков, неравнодушное отношение к ним, но без ощущения постоянного страха и ожидания беды;

• 3)    низкий уровень, основанный на «бытовом фатализме», при котором очевидное существование

угроз и возможность наступления опасных событий не отрицается, но это не определяет каждодневное существование, а поэтому не сопровождается напряженностью и ощущением страха.

Социальная травма, наносимая терактами, как ответ на другие социальные травмы.

Терроризм самым тесным образом связан с комплексом социально-экономических, политических и духовных, прежде всего, религиозных [7], противоречий, существующих в конкретном обществе. Поэтому, с некоторой долей условности, можно говорить о том, что одна травма порождает другую травму, или же – травма одних влечет травму для других (причем речь может идти как об объективных процессах – вооруженных конфликтах, жизни в условиях нищеты и ущемления прав, глубинных исторических обидах, вынужденной миграции со всеми вытекающими рисками и жизненными трудностями, так и об обстоятельствах совершенно субъективных – мести конкретных групп лиц за реальные или мнимые обиды, преступления, за любые деяния или события, воспринимаемые как травмирующие).

Дж. Александер разрыв между травмирующим событием и его репрезентацией называет «процессом травмы» и описывает его так:

– члены сообщества передают символические описания социальных событий – прошлых, настоящих и даже будущих (эти представления они передают именно как члены сообщества, социальной группы, а не как отдельные лица);

– эти групповые представления можно рассматривать как «заявления», с которых начинается культурное конструирование травмы (это может заявление о каком-либо ущербе, оскорблении и т.п. и требование компенсации) [1, с. 18-19].

При этом важно понимать, что «процесс травмы» никогда не протекает одинаково, существенное значение имеют национальный и религиозный, социальный и политический или же любой иной «контекст» социальной травмы и травмирующего события. Здесь нет неких общих заданных «схем». Большие страдания и утраты совершенно не обязательно повлекут за собой длительные и глубокие национальные обиды и уж тем более желание мести, причинения реальному или мнимому обидчику (другой социальной группе, народу, религиозной группе или даже целому государству) какого-либо материального или морального ущерба.

Масса объективных и субъективных факторов «работает» на то, какова будет реакция на пережитую в прошлом или переживаемую в настоящее время социальную травму, насколько скорой и масштабной будет такая реакция, что будет преобладать – желание добиться справедливости или же месть в ее первобытном смысле, а, главное, будет ли такая реакция вообще. Поэтому нередко травмирующие события, тяжелые (можно сказать, болезненные) воспоминания о них могут быть спекулятивно использованы отдельными субъектами для взращивания враждебных настроений у представителей одной группы по отношению к членам другой группы. В подобных случаях речь может идти о сугубо прагматичном использовании каких-либо событий или процессов как катализатора в целях формирования очага нестабильности в том или ином регионе.

В процессе коллективной репрезентации травмы, по мнению Дж. Александера, должны быть предложены убедительные ответы на следующие вопросы:

– Что именно произошло с определенной группой или же с более крупным сообществом, частью которого является эта группа? Т.е. какова природа, причина боли?

– Какая группа людей испытала на себе травмирующую боль? Был ли главный «удар» нанесен отдельной, ограниченной группе или же нескольким группам? Т.е. кто жертвы и сколько их?

– До какой степени члены аудитории, которой адресована репрезентация травмы, соотносят себя с членами группы, непосредственно пострадавшей? Т.е. существует ли связь жертв травмы с более широкой аудиторией, и насколько существенна эта связь? [1, с. 21-23].

В целом, осознание отдельными категориями лиц глубоких социальных противоречий и связанных с ними рисков и угроз, трудностей и проблем служит серьезной терророгенной почвой.

Так, В.В. Лунеевым было отмечено, что крими-ногенность трансформируется в терророгенность тогда, когда существующие объективные противоречия и конфликты длительное время игнорируются другой стороной и не разрешаются, когда в стане ущемленной стороны находятся силы, инициирующие насильственное разрешение противоречий [8, с. 203]. Т.е., по существу, речь идет о тех самых социальных травмах и жесточайшем ответе на них.

Ю.М. Антонян также пишет о том, что терроризм порождается, в том числе, нерешенностью социальных, национальных, религиозных проблем, имеющих для определенной социальной, национальной или иной группы бытийное значение [2, с. 101].

Но при этом не стоит забывать, что названные проблемы и противоречия зачастую служат не столько причиной, сколько поводом для совершения террористических актов. Более того – страдания и несправедливость могут испытывать одни, а совершать террористические акты с провозглашением мести за учиненную несправедливость могут совсем другие лица, которые, возможно, и не претерпели особого ущерба или же вообще не имеют никакого отношения к определенной группе лиц, испытывающей социаль- ную травму. Подтверждением этому служит все большее вовлечение в террористическую деятельность лиц с благополучной биографией.

Информационная среда как почва для «размножения» социальной травмы.

Исключительно точно о роли информации пишет Н.Н. Гриб, отмечая, что сегодня информация является общепризнанным стратегическим ресурсом, посредством которого работают механизмы управления социальными системами и процессам [4, с. 16].

Однако обратим внимание на вопрос, имеющий принципиальное значение для юриспруденции: «Часто средствами массовой информации и пресс-службами силовых структур делаются поспешные выводы, когда те или иные действия преступников однозначно расцениваются как террористические, тогда как определить, являются они таковыми или нет, можно только при обнаружении преступников и установлении, какую цель они преследовали. Анализ субъективных признаков позволяет утверждать, что далеко не каждый взрыв или поджог можно рассматривать как акт терроризма, так же как и не каждый случай убийства государственного или общественного деятеля образует террористический акт. Например, убийство коммерсанта путем взрыва его автомобиля можно расценить как терроризм только в том случае, если преступник преследовал цель создания обстановки страха у населения города (района, квартала) или принуждения принятия нужного ему решения другими компаньонами погибшего. Если же указанное деяние совершено на почве личных неприязненных отношений, то такие действия следует расценивать как убийство, совершенное общеопасным способом» [5, с. 33-34].

В реальности мы нередко наблюдаем ситуации, когда какое-либо преступление, имеющее отдельные сходные признаки с террористическим актом, объявляется именно терактом. Вред от поспешности оценок, так свойственных средствам массовой информации, и игнорирования того, как впоследствии будет юридически квалифицировано конкретное деяние, состоит еще и втом, что невольно девальвируется опасность других преступных деяний, будто недостойных должного внимания и действенной профилактики. Не будем забывать и о том, что такой безответственный подход может быть использован преступниками, не являющимися террористами, в целях введения в заблуждение относительно предполагаемых мотивов деяния.

Иными словами, представление о том, что конкретное деяние может быть совершено каким-то фанатиком, как бы лежит на поверхности, общество к нему уже готово, в то время как в реальности мотив может быть вполне тривиальным и связанным исключительно с личностью жертвы и его личными или профессиональными отношениями. Разумеется, со временем компетентные органы в установленном порядке квалифицируют деяние, но в контексте рассматриваемой проблематики речь идет о другом – об общественном восприятии, о том, что население уже «подхватило» информацию об очередном теракте, в обществе снова обсуждается и заново переживается травмирующее событие. Последствия предсказуемы: в течение определенного времени люди могут настороженно относиться к конкретному месту, избегать посещения тех или иных учреждений, опасливо пользоваться общественным транспортом, поскольку в мыслях и в памяти свежа информация о том, что снова произошла страшная трагедия.

Влияние средств массовой информации, равно как информационной среды в целом, на «размножение» социальной травмы, причиняемой терактами, как правило, оценивается крайне критично.

По мнению С.В. Асямова, средства массовой информации существенно усиливают косвенное воздействие террористических актов, они создают терроризму «виртуальное пространство», через которое можно добиться политических и психологических воздействий [3, с. 26].

А.А. Робинов утверждает, что все современные теракты не обходятся без спланированного применения средств, форм и методов распространения информации с целью соответствующего влияния на поведение человека и его психологические установки, т.е. представляют собой спланированные психологические операции [10, с. 104].

С точки зрения А. Яковенко, современные террористы эффективно используют особенности нынешней информационной эры, через средства массовой информации они доносят свое «послание» до общественности, именно через них общество узнает о терактах [11, с. 145-146].

Более того, С.У. Дикаев в этой связи отмечает необходимость коррекции деятельности средств массовой информации, подразумевая под такой коррекцией наложение запрета на несанкционированное информирование населения о фактах и событиях, травмирующих психику людей, на информацию, способную вызвать панику, межнациональную и межконфессиональную рознь; на тиражирование в средствах массовой информации сцен жестокости и насилия [6].

Мы намеренно привели мнения, которые были высказаны еще в начале 2000-х гг., чтобы обозначить, что те информационные тенденции, о которых мы говорим сейчас, начали проявляться гораздо раньше, а в настоящее время можно только констатировать их повсеместное распространение и усиление.

Разумеется, общество вправе обладать объективной информацией обо всех происходящих событиях, включая трагические. Конструктивная кри- тика средств массовой информации и оценка роли информационной среды в современных условиях должна рассматриваться исключительно в контексте повышения социальной ответственности субъектов, действующих в информационном поле.В частности, представляется, что социальную травму, нанесенную террористическим актом, могут дополнительно усиливать демонстрация по телевидению в режиме «нон-стоп» и массовое размещение в электронной информационной среде фото- и видеоматериалов с места трагедии (что называется, «крупным планом»).

Сообщать объективную информацию о трагедии – необходимо (в этом смысле серьезное значение имеет грамотная, ответственная работа пресс-служб силовых ведомств), однако всем средствам массовой информации важно соблюдать баланс и стараться дополнительно не усиливать страдания, переживаемые родственниками и знакомыми жертв или же другими людьми, освещая то, насколько «результативным» был конкретный террористический акт (а это весьма важно для организаторов терактов). Следует помнить, что информационная среда (вольно или невольно), действительно, служит почвой для «размножения» социальной травмы.

Таким образом, можно сделать следующие базовые выводы.

Во-первых, совершая террористический акт, террористы не только совершают серьезнейшее преступление против общественной безопасности, но и причиняют социальную травму, и, как мы установили, по существу, такова их главная цель.

Во-вторых, социальная травма, наносимая терактами, иногда служит определенным ответом на другие социальные травмы, которые были причинены ранее, однако, зачастую такая «постановка вопроса» демонстрирует скорее повод, нежели реальную причину для совершения конкретного террористического акта, хотя обстоятельства, цели и мотивы могут быть весьма разноплановыми, поэтому здесь трудно делать однозначные утверждения о природе подобных ответных травмирующих «ударов».

В-третьих,существенно влияние информационной среды, которая служит определенной почвой для «размножения» социальной травмы, причиняемой террористическим актом, и данное обстоятельство важно учитывать всем субъектам, имеющим отношение к транслированию и ретранслированию соответствующей информации трагического содержания.